Уже три критика (ну хорошо, один из них – автор этой статьи) определили 2015 год как рубежный для русской прозы – «завершающий начало века» [1], «символизирующий завершение постсоветской эпохи»[2], «обозначивший смену в литературе поколений «тридцатилетних» и «двадцатилетних»[3]. Это неслучайно: в нашей словесности наконец подошел к концу «век советский». Дмитрий Быков как-то обратил внимание на живучесть заглавной метафоры Стругацких: «Мы все ходим в нашу советскую зону за хабаром — за сюжетами, за старыми песнями о главном, за патриотическими концепциями»[4]. По сути, тут сформулирована идеальная метафора для целого литературного поколения. Прилепин, Сенчин, Иванов (пермский), да и Пелевин, да и Сорокин, да и сам Быков – это писатели-сталкеры, ныне всеми признанные, состоявшиеся. Однако Быков предупредил: «Впрочем, эта зона тоже со своими обманками, и за нее приходится платить – тем, что у сталкеров растут мутировавшие дети».
Смену этих поколений мы и наблюдаем.
Символическим рубежом стало награждение премией «Русский Букер» «нового тридцатилетнего» – Александра Снегирева. Его роман «Вера» внезапно стал одной из самых обсуждаемых книг сезона, хотя это не первая книга молодого писателя. Суть споров любопытна: не столько о том, тянет ли «Вера» на «Букер», сколько – тянет ли на роман? Особенно – рядом с такими литературными бомбардировщиками, как «Обитель» и «Зулейха»? Или же это давно назревшая тактика переформатирования самого жанра (как предположила высоко оценившая книгу Валерия Пустовая)? [5]
При этом «Букер»-2015 очевидным образом рифмуется с «Букером»-2008. Тогда тоже пришел молодой и дерзкий, тоже награждение вызвало раздраженные споры, роман-победитель многие называли «выморочным» – и именно тогда утвердились на литсцене те «тридцатилетние»: Сенчин, Прилепин, Садулаев, не говоря о самом лауреате. Тем любопытнее, что в 2015 совпали и формат, и месседж. Ну, метафизика (или механика?) литпремий достойна отдельного разговора.
Так вот, поколение 80-х – это дети сталкеров, и они уже здесь. Не только в лонг- и шорт-листах, но и в списках победителей; их издает главный редактор современной прозы Елена Шубина; «под них» не боятся придумывать целые серии – речь о серии «Проза отчаянного поколения» («Эксмо»), в которой выходят книги молодого уфимского писателя Игоря Савельева.
Самое время зафиксировать явление – и попытаться определить его координаты.
Разумеется, на первый взгляд они видятся принципиально разными: кто-то, как Савельев, увлекается портретированием своих ровесников («Терешкова летит на Марс», «Zевс»), кто-то, как Ульяна Гамаюн, предпочитает работать с литературным материалом, с условным «декадансом» («Осень в декадансе»); кто-то, как Полина Жеребцова, напротив, работает с самой что ни на есть непосредственной реальностью («Тонкая серебристая нить»); кто-то, как Букша, дает «производственную тему» («Завод Свобода»). Прилепин с Быковым для них – уже прошлое:
«Самые популярные тексты моего поколения были про каких-то рекламщиков, про буддизм... Была недавно одна книга, про нее говорили: "Новый Горький явился". Несколько хороших людей из Москвы мне сказали, что узнали свои детство и юность в ней. Я не узнал. Снова правдоискательство, какие-то надуманные проблемы. Моя тетушка, ученый-эндокринолог, проработала двенадцать лет продавщицей на рынке у молдаван — ее несколько раз грабили, однажды ее взяли в заложники и приковали к батарее. Мне бы хотелось узнать от русской литературы что-то по этому поводу, а не о том, почему жизнь несправедлива»[6].
Интересно, что стандартные опции Великой Русской Литературы – «правдоискательство», «новый Горький» – здесь уже не работают. Это поколение, оторвавшееся от пресловутой «советской Атлантиды»:
«Родителям было за сорок, когда эта держава наконец перестала существовать. Мне было восемь. Я еще успела поносить на груди значок Ленина, но он не успел к ней прирасти. Единственное, за что я могу обижаться на Советский Союз, – это за то, что он сделал с моими родителями. Ну и за отсутствие жвачек» (Таня Малярчук, сб. «Лав – из»).
Прилепинско-сенчинская проза в многом была порождена событиями 1991-1993 года – точкой невозврата, крахом страны, взрывом политического реактора. Эту катастрофу нужно было пережить, а потом осторожно двинуться на зараженную территорию – за культурными артефактами, за смыслами. Один писатель принес оттуда замысел романа о лагере-обители, другой вернулся, бережно неся в ладонях огонек критического реализма, третий регулярно ездит туда на гастроли – в общем, это смысловое месторождение исправно работало десяток с лишним лет, но сейчас оно выработано. А что делать «детям сталкеров»?
«Жизнь, однако ж, не то чтобы совсем бесперспективная – можно и деньги зарабатывать, и уезжать, и детей рожать; задора вот только нет, как у полумифических советских людей 50-летней давности, – это да. Странным образом, савельевские герои испытывают по этому поводу некую меланхолию. Просто гоняться за деньгами им кажется пошлым, однако ни на что другое они не способны, а надежды на то, что кто-то другой предложит им Большой Проект, Общее Дело, романтику и величие, – скорее призрачны. Не случайно, конечно, что повесть начинается с фразы "Путин замолчал", потому что хочешь не хочешь все эти Паши, Игори и Дани – поколение Сами-знаете-кого, и они осознают, откуда, хотя бы теоретически, может возникнуть шанс на Большое Дело»[ Данилкин Л. Криптоманифест поколения, рожденного в середине 80-х [7].
По иронии (чего – судьбы? русского алфавита?) у нас снова возникает поколение П, только «П» означает иное.
Впрочем, речь не о политике, а о стилистике. Здесь различимы две особенности.
Первое, что их объединяет – странное ощущение обезвоженности текста. Гипнотический ритм. «Подмороженный» язык. Абсурд на медленном огне (иногда маскируемый металитературными приемами). Пост-Кафка.
«Танич ездил по вечернему городу на автобусе. Он не хотел возвращаться домой, потому что там до сих пор жили Зина с дочерью. Ездить на автобусе он тоже не хотел. Но все равно ездил, потому что устал ходить. За стеклами мелькал унылый городской пейзаж. Шум мотора вгонял в тоску. В окнах домов мерцали голубые огни — как призраки умершего уюта. Возле ларьков на остановках толпились подростки; от их режущих голосов у Танича разболелась голова. В автобус ввалилась пьяная компания. …Водитель, которого звали Семен, сделал радио погромче. Певец пел о тюремной жизни. Семен не любил песни о тюремной жизни, но все равно слушал их, потому что так было принято. Честно говоря, он вообще не любил музыку, а из развлечений предпочитал водку и водку с пивом. Иногда у него возникало желание пустить автобус на встречную полосу, чтоб прочувствовать, как…» .
Это фрагмент романа «Колыбельная» Владимира Данихнова (кстати, едва не ставшего букеровским лауреатом прошлого года). Похожий ритм и стиль опознаваем и в «бестиарных» рассказах Тани Малярчук, и в «чеченских» историях Полины Жеребцовой, и в злой повести Антона Секисова «Кровь и почва», напоминающей переписанный десять лет спустя «День опричника». Фазиль Искандер уподобил впечатление от ранних стихов Пастернака разговору с очень пьяным, но интересным человеком. Чтение «новых тридцатилетних» можно уподобить разговору с человеком интересным, но находящимся под действием анестезии. Само писание прозы служит здесь способом обезболить реальность.
Второе свойство – это герметичность художественного мира, будь то безымянный олитературенный город, в котором происходит действие «Осени в декадансе» или зловещая община партии «Русь державная» («Кровь и почва»). Даже если это мир расколот, разбомблен, как Грозный в прозе Жеребцовой, герой все равно пытается отгородить для себя часть пространства, на котором можно выжить. Вообще, главный жанр «новых тридцатилетних» – не роман, а повесть, не материк, а островок реальности (исключения есть, но о них ниже). Это объяснимо: для повести требуется быстрота реакции, для романа – долгое дыхание. «Даже если они приходят в литературу с оригинальным материалом, то языковой слух и собственный голос у них до 30 лет сформироваться не успевают –чисто физиологическая, по-видимому, проблема»[8].
При этом обе отмеченных черты можно счесть и за последствия «ломки голоса», и за черты новой поэтики. Или – и за то, и за другое?
О возможностях такой литературы рассуждать сложно. Может быть, она в самом деле «замолчит» вслед за савельевским Путиным. Может, историкам она будет интереснее, чем литературоведам. В конце концов, нет ничего сверхъестественного, если вслед за Прилепиным и Шишкиным в России настанут не литературные, а, допустим, сериальные времена.
Но – об исключениях. В каждом поколении, даже «потерянном», должен быть свой гений (ну или «гений») – как Лермонтов в 1830-е. В 2015 году лауреатом премии «Дебют» в номинации «крупная проза» стал некто Сергей Горшковозов с романом «Соколиный рубеж». Он известен также под именем Сергей Самсонов: выпускник Литинститута, автор романов «Аномалия Камлаева», «Кислородный предел», «Железная кость», каждый из которых тянет не то что на дипломную работу этого самого института, а на билет в Большую литературу. «Дебют» за четвертый роман такого калибра выглядит иронией судьбы. Однако Самсонов последний в ряду «новых тридцатилетних», кого можно назвать «голосом поколения»: его интересует не «реальность, данная нам в ощущениях», а музыка сфер, о нем разговор отдельный.
О романе «Кислородный предел», кстати, Лев Данилкин сказал, что на нем «при всей его неидеальности... не стыдно было бы закрыть Литературу»[9]; такими словами не разбрасываются.
Закрыть, слегка почистить, а потом, как водится, опять открыть – вторично.
______________________
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 Погорелая Е. Промежуточные итоги // Вопросы литературы. 2015. № 6.
2 Оробий С. Сталкеры // Homo legens. 2015. № 4
3 Обозреватели «Лиterraтуры» об итогах года. Ольга Брейнингер // Лиterraтура. 2015. № 67. = https://literratura.org/publicism/1538-obozrevateli-literratury-ob-itogah-goda.html
4 Быков Д. «Пикник на обочине». Видеолекция для образовательного проекта «Арзамас», июль 2015.
5 Пустовая В. Теория малых книг // Новый мир. 2015. № 8
6 Силаев П. «Чеченские дневники»: хроника разрушения общества // Афиша. 20.5.2014
7 Данилкин Л. Криптоманифест поколения, рожденного в середине 80-х [Рец. на: Игорь Савельев. Терешкова летит на Марс. М., 2012] // Афиша. 14.12.2012.
8 Данилкин Л. Цит.соч.
9 Данилкин Л. Слишком много ног [Рец. на: Сергей Самсонов. Кислородный предел. М., 2009] // Афиша. 7.12.2009.скачать dle 12.1
