ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 222 октябрь 2024 г.
» » Дарья Маркова. МОЛЕНИЕ О САДЕ

Дарья Маркова. МОЛЕНИЕ О САДЕ


(О книге: Эдит Сёдергран. Окно в сад. / Пер. со шведского Натальи Озеровой. М.: Арт Волхонка, 2016)


Поэзия Эдит Сёдергран в России не то что бы не издаётся и не переводится. Издаётся. Переводится. Но каждый раз – как в первый. От публикации к публикации она словно бы исчезает, забывается, выпадает из контекста, и это начиная как минимум с 1960-х гг. Вот «Новые переводы» в журнале «Звезда» (1961): Эдит Сёдергран. «Звезды. Роза. Раннее утро. Возвращение домой». Перевод со шведского Нины Ширяевой (Беляковой-Ширяевой). Вот в книге «Анна Ахматова в Петербурге – Петрограде – Ленинграде» Дмитрий Хренков, вспоминая об автомобильных прогулках вокруг Комарово, пишет: «Тогда мы не знали стихов Сёдергран. Но те немногие сведения, которыми располагали, уже полнили наши головы разными романтическими представлениями, а то, что похоронена она была неподалеку от замечательного русского писателя Леонида Андреева (...), способствовало вовлечению Сёдергран в сферу наших интересов. Потом М. Дудин переведет многие стихи Сёдергран».

Сборник стихов «Возвращение домой» в переводе Михаила Дудина и с его вступительным словом появился в 1980-м (переиздан в 1991-м). В 2001 году избранные стихи вышли в книге «Страна, которой нет», на этот раз в переводе Наталии Толстой. В 2013 году «Алетейя» представила «Запоздалое величие»: «Это первая книга стихотворений Эдит Сёдергран на русском языке и она же оказалась последней работой Людмилы Юльевны Брауде». А были еще работы Елены Сойни, Михаила Костоломова, Изабеллы Бочкаревой, Веры Булич, стихи Сёдергран входили в антологии западноевропейской поэзии.

В 2016-м перед нами снова книга стихов Эдит Сёдергран и снова – впервые. Теперь в переводе Натальи Озеровой. На этот раз изданы полные тексты двух книг Сёдергран: первой «Стихи» (1916) и последней «Страна, которой нет» (1925), – а кроме них, сборник афоризмов «Пестрые заметки» (1919), который на русском еще не печатался.

Стремясь передать масштаб фигуры Сёдергран, значение её творчества для скандинавской литературы и одновременно пытаясь укоренить его в русском культурном сознании, переводчики и исследователи сравнивают ее с Ахматовой, передоверяют ей слова Цветаевой. Так, обосновывая название всей книги, Майя Кадырова-Доллеруп (о которой читатель книги знает только, что ей признательна за коллегиальную и дружескую помощь переводчица) пишет: «"Окно в сад". Два образа, две метафоры переплелись в названии этой книги. Сад – жизненное пространство, потерянный рай, попытка справиться с хаосом вокруг себя и внутри себя, попытка найти гармонию… Окно – выход, переход в другое пространство… Рама окна – пересечение горизонтали и вертикали. Горизонталь быта и вертикаль бытия. А в центре человек, поэт… Поэт всегда стоит в центре распятия, преображая Быт в Бытие. Помните Марину Цветаеву:

За этот ад,
За этот бред,
Пошли мне сад
На старость лет.

(…) Так могла бы написать и финская шведкоязычная поэтесса Эдит Сёдергран».

Есть в подобном высказывании известная натяжка. У каждого поэта свой язык, свое слово. У Сёдергран действительно тоже есть «моление о саде» – стихотворение «Желание», которое вошло в первый сборник:

Во всем нашем солнечном мире
желанье мое лишь одно:
скамейка в саду,
там котенок на солнце зевает…
И я там сижу,
к груди прижимая
единственное маленькое письмо.
Вот о чем я мечтаю.


Стихотворение достаточно раннее, здесь сад – идиллия, как и само это желание, идущее вразрез с мироощущением лирической героини других стихов, равно как и идиллический образ «я», может, и желанный, но недоступный первооткрывательнице модернизма в финской литературе. Куда чаще в ее стихах фигурируют мотивы отчужденности, чужеродности, одиночества. Юношеские мотивы помножены на вовлечение в модернизм, недаром сердце выросшей в Петербурге Сёдергран так трогало творчество эгофутуристов с их «интуицией» и «эгоизмом». Игоря Северянина она и вовсе считала «величайшим поэтом России» (цитирую по вступительной статье Озеровой).

Личностные факторы сошлись с литературными и историческими. С одной стороны, рано открывшийся туберкулез и постоянная борьба с болезнью. Осознание не просто собственной смертности, а постоянного присутствия смерти рядом трансформирует ее личность и поэзию. С другой стороны, влияние французского символизма, немецкого экспрессионизма и русского футуризма, с третьей – атмосфера эпохи, питающей эти течения, эпохи слома, разрыва, утраты опоры, когда действительность не просто видится хаосом и абсурдом, а погружает в них с головой. Как пишет Наталья Озерова: «Сёдергран смогла сублимировать свою болезнь и мировую катастрофу в поэзию». Какой контраст со стихотворением «Желание»!

Объединение под одной обложкой первой и последней книги поэтессы дает возможность не проследить эволюцию, но увидеть начало и конец. «Пестрые заметки» 1919 года отчасти восполняют срединный пробел, конспективно намечая важнейшие постулаты жизни и творчества: «Никогда не отступайте от своей внутренней исконной веры, это может стать собственной гибелью»; «Сказать, что любишь людей – истерия, сказать, что их не любишь – слабость, иметь власть, чтобы сделать их такими, какими они должны быть, – вот единственно правильное»; «Разве не должен каждый большой человек наряду со всем прочим иметь свою собственную большую судьбу, особый очаг событий в жизни?»; «Каждый раз, когда чувство ущемленности охватывает тебя, ты должен превратить его в его противоположность – широту»; «Не спрашивают: Бог есть или нет? Просто отодвигают свое маленькое сознание в сторону».

Непосредственный переход от книги «Стихи» к посмертно изданной «Стране, которой нет» ярчайшим образом показывает, как «экстатическое воспевание прекрасного» [1] сменяется глубокой внецерковной религиозностью и метафизичностью. Впрочем, не исключено, что отчасти это влияние перевода. Сама Наталья Озерова в «Заметках переводчика», предпосланных стихам, отмечает, что рискнула в одном важном стихотворном цикле «повысить планку стиля», а задача «вписать стихи Эдит Сёдергран в традицию русской поэзии Серебряного века» потребовала «соблюдения стиля высокой поэзии с ее богатыми библейскими аллюзиями и символами». Не зная шведского, я могу только довериться прочтению переводчика.

В смысле эволюции мировоззрения и образности, любопытная параллель возникает при сопоставлении стихотворений «Три сестры» из первого сборника и «Встречи» из последнего:


Три сестры

Одна сестра любила сладость земляники,
вторая полюбила запах красных роз,
а третья – красоту венков прощальных.

И вышла замуж первая из них,
Идет молва, что счастлива она.

Сестра вторая полюбила всей душой,
Идет молва, несчастлива она.

И стала третья из сестер святой,
Идет молва, что с жизнью вечной
будет венчана она.


Встреча

Три девы, взявшись за руки, гуляли в чистом поле.
Им повстречался всадник в тесных латах на пути.
Одна из дев, всплеснув руками, возликовала:
любовь, приди!
Другая пала ниц, запричитала:
смерть, пощади!
А третья дева, обернувшись, молвила:
Дорога к городу – направо, впереди.




Параллели между сестрами и девами очевидны – есть две триады, три удела: счастье, несчастье, святость – любовь, смерть, простая истина без «экстатического» восприятия, но ожидаемую приподнятость стиля сменяет ирония и незамутненность восприятия. «Маленькое сознание» отодвигается в сторону. Сегодня стихи Сёдергран поражают простотой, и так странно читать об осмеянии, которое сперва постигло её, смелого новатора-модерниста:

...ольховые сережки
тебе откроют все земные тайны.
Хвали же Господа – ты здесь
во храме среди колонн деревьев и камней.
Хвали же Господа за то,
что спала пелена с твоих очей.
Здесь не нужны ни мудрость, ни ученость,
лишь вереск и сосна твои наставники отныне.


(Утро в ноябре, 1922)

Ее возвращение домой – это возвращение к природному миру, где деревья и трава, лес, поля и море. Сдержанность цветов (северная природа скупа на краски) отзывается в оформлении книги: в черно-белых фотографиях начала ХХ века, единственных иллюстрациях к стихам. Некоторые из них сделаны самой Сёдергран. На снимках – она, её мать, деревья, озеро, дом семьи Сёдергран в Райволо (Рощино).

Дом с окнами в сад – образ, возможно, и подсказавший название книги, появляется уже в первом сборнике, в стихотворении «Печальный сад»:

Ах, как окна смотрят,
и стены помнят,
как сад стоит и плачет,
а дерево оглянется и спросит:
Кто не пришел и почему так пусто
на душе и больно говорить?
Там, где гвоздики горькие дорогу обнимают,
становится бездонно-синей ель.


Но здесь важнее не «воспетый дом с окнами в сад» (Н. Озерова), а любовное переживание – вместе с одушевленной природой. Оно опять же далеко от метафоры, описанной Майей Кадыровой-Доллеруп, потому и понадобилось ее разъяснение, обоснование названия, которое вписывает книгу стихов Сёдергран в небольшую (пока?) серию «Поэзия» издательства «Арт Волхонка».

Серия началась в 2014-м году (фактически – в конце 2013-го) стихами Ольги Седаковой «Сад мироздания» и ее переводами поэзии Филиппа Жакоте «В комнатах садов». Идея сада, как пишет об этом Ольга Балла-Гертман, тут определяющая, и у истоков работы над серией стоит в первую очередь художник – Татьяна Ян, автор серии рисунков и фотографий «Графемы сада». Для сборника «Сад мироздания» поэт и художник вместе подбирали стихи из разных сборников, иллюстрируя идею сада. «Все эти стихи так или иначе, явно или неявно, прямо или по касательной – о саде как особом состоянии мира: на пересечении природы и культуры; о человеческом опыте сада – его созерцания, переживания, возделывания» [2].

Если бы издатели продолжали руководствоваться той же мыслью садов, что в двухтомнике Седаковой и Жакоте, то в книгу Сёдергран наверняка вошло бы стихотворение «Den stora trädgården» (1920, в переводе на английский – «The Big Garden». К сожалению, не вижу русского перевода, а шведский мне недоступен, поэтому позволю себе привести английскую версию):

If I had a big garden
I would invite all my brothers and sisters there.
Each one would bring a large treasure.
We own nothing, thus we could become one people.
We shall build bars around our garden
letting no sound from the world reach us.
Out of our silent garden
we shall bring the world a new life.

«Страна, которой нет», а это сад, которого нет, отделенный от всего мира, в нем собрались братья и сестры по духу, не имеющие ничего, ничем не владеющие, несущие новую жизнь в мир – из своего молчаливого сада. Если раньше, в стихотворении «Желание», сад был идиллией, то здесь он утопия.

Ни у Седаковой, ни у Жакоте (в переводе Седаковой) сад идиллией вообще не является. «Это место, где природа становится культурой, которая, в свою очередь, укоренена в природе и представляет собой ее возделывание" [3]. Это превращение природы в культуру задает еще одно свойство сада, подмеченное Ольгой Балла: «Сад у Седаковой – качество мира, особенная его устроенность, противоположная хаосу и бессмыслию, – вытянутость мироздания в направлении смысла» [4]. И хотя для Сёдергран, превращающей свою жизнь в песню, такая «вытянутость мироздания в направлении смысла» – стрела творчества, сад для нее нечто совсем иное. Сад Жакоте и Седаковой – качество мира, способ взгляда на мир, «способ, особый, с лишь ему присущими возможностями, рассмотреть все то, невмещаемое взглядом, что сквозит в "разрывах" и "просветах" между его ветвями и стволами» [5]. Для Сёдергран – сад всегда ограниченное, отграниченное от большого мира пространство, и пусть даже он кажется желанной и недоступной идиллией, ее стихия – леса и горы, северная природа.

Книги Жакоте и Сёдергран изданы как двуязычные. Тексты оригиналов не просто традиционно расположены слева – они отличаются от текста перевода оттенком или цветом. В сборнике «В комнатах садов» цветовое решение диктуется черно-белой графикой и фотографиями Татьяны Ян, в книге стихов Сёдергран для шведского текста выбран синий. Даже закладки в переплет вшито две: черная и синяя ленты, а уже упомянутое эссе Кадыровой-Доллеруп с обоснованием названия обрамляет книгу: русский текст, как везде здесь черный, дан в самом начале; перевод на шведский (выполненный славистом Анни Констанс Кристенсен) – синий – в конце. В книгах «Арт Волхонки» чаще всего, как издательство и обещает на своем официальном сайте, «все равноценно – и содержание, и дизайн, и иллюстрации, и качество полиграфического исполнения», но тут нужно говорить не просто о «равноценности», а о тщательной эстетической выверенности серии.

В сборнике «Окно в сад» опубликованы переводы со шведского. Это был основной язык творчества Сёдергран, но далеко не единственный. Живя в Петербурге, она училась в немецкой гимназии с углубленным изучением литературы, английского и французского. Дома они говорили по-шведски с людьми своего круга и по-фински с прислугой. Сёдергран писала стихи по-немецки, по-французски, по-русски, по-шведски. Во вступительной статье Озерова дает тексты и перевод двух стихотворений Сёдергран, написанных по-немецки, и приводит единственное сохранившееся русское.

Это многоголосие мира было, с одной стороны, частью внешнего хаоса. Недаром почти всегда, когда пишут о Сёдергран, приводят ее дневниковую запись: «Я не знаю, кому я несу свои песни, я не знаю, на каком языке я буду завтра писать». С другой – многоязычие всегда расширяет горизонты и углубляет взгляд. Об этом говорит во вступительной статье и Наталья Озерова, соглашаясь с «немецким исследователем Маркусом Галдиером, видевшим в антагонизме между родным языком Сёдергран и языками, на которых она воспитывалась, дополнительный источник творческой силы».

Волей-неволей такими дополнительными источниками творческой силы становятся и звучание мира – от шелеста листьев до звуков разной речи, и переживание смертельной болезни, и одиночество, непонятость, и исторические катастрофы. Переплавленные в поэзию, они дают ту самую тесноту стихового ряда, о которой писал Тынянов. Слова и фразы, как под высоким давлением, обретают дополнительный объем, меняя привычные значения и связи. Становятся стихами. Но под высоким давлением оказываются не только слова, но и произносящий их, ему жизненно необходима оказывается сублимация этого высокого внутреннего напряжения в творчество. Тем яснее на этом фоне становится мечта об идиллическом саде, где можно укрыться, о саде, как о прибежище, которого нет.





________________
Примечания:

1    Белякова Н.К. Эдит Сёдергран в Петербурге» // Первые Скандинавские чтения. СПб., 1997.
2    Балла-Гертман О. Прикосновение к саду // Книжный шкаф. Радио «Свобода» 29.12.2013.
3    Дубин Б.Предисловие к книге Филиппа Жакоте «В комнатах садов». Перевод О. Седаковой. - М.: Арт-Волхонка, 2014.
4    Балла-Гертман О. Там же.
5    Балла-Гертман О. Там же.
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 679
Опубликовано 17 мар 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ