(О книгах: Александр Архангельский. Коньяк Ширван. – М.: Время, 2016; Правило муравчика. – М.: РИПОЛ Классик, 2015; Эффект бабочки. – Литагент «Ридеро», 2015)
В конце минувшего года известный писатель, журналист и телеведущий Александр Архангельский порадовал читателей сразу несколькими книгами и публикациями. При этом тексты, увидевшие свет, столь жанрово разнообразны, что нельзя не отметить умение автора менять регистры: здесь и книга публицистики «Эффект бабочки», и традиционная русская повесть «Коньяк Ширван», и даже сказка для взрослых «Правило Муравчика». Однако, несмотря на стилистическую и жанровую несовместимость этих текстов, читать их все же лучше единым потоком. В основе довольно четко просматривается единство авторских интенций: это книги о времени и человеке, о логике и взаимосвязи больших исторических процессов.
Эффект Джеймса
Повесть «Коньяк Ширван» отсылает нас ко временам перестройки. Центральный персонаж (он же рассказчик) – молодой ученый и журналист, работающий над диссертацией о Грибоедове. Всё в его жизни складывается как нельзя лучше: профессия журналиста позволяет не задумываться о хлебе насущном и бесплатно путешествовать по стране, к тому же герой стоит на пороге научного открытия, которое позволяет ему рассчитывать на очную докторантуру. В архивах молодому учёному удалось раскопать письмо Обрескова, в котором содержатся недвусмысленные намеки на интригу Грибоедова: великий комедиограф намеренно срывает переговоры, чтобы возглавить дипломатическую миссию.
По сюжету повести герою выпадает возможность полететь в Азербайджан, где группа советских писателей отправляется в шестидневную поездку как раз по местам событий, интересующих историка. Подобное стечение обстоятельств он воспринимает как откровенную удачу: «По итогам поездки мне предстояло изготовить трехминутный репортаж. Три минуты! Всего три минуты. Недорогая плата за прекрасную неделю».
И вот тут приходит время окунуться в атмосферу изобилия и восточной неги, которая заметно контрастирует с представлениями современного читателя об эпохе дефицита и очередей. Впрочем, в повести Архангельского никакого контраста нет: в стране литературоцентричности и рекордных тиражей писатель и журналист вполне могут себе позволить обрасти жирком. Поэтому повествование насыщенно описанием обильных застолий и яств, а символ благополучия – благородный кавказский напиток – даже вынесен в заглавие. Столь пристальное внимание писателя к трапезе не случайно. С одной стороны, это иллюстрация позднесоветского социального расслоения (одним – очереди и пустые прилавки, другим – застолье с икрой и дичью), с другой стороны – демонстрация писательского мастерства. Вспомним слова Флобера о том, что описать хороший обед значительно трудней, чем любовную сцену.
Однако вернемся к содержанию повести. В поездке наш репортер знакомится с писателем Юмаевым, который странным образом исчезает. Причину и следствие этого исчезновения объяснять в рецензии не очень хочется, но все же придется: Юмаев отправляется на поиски возлюбленной, обретает семью и глупейшим образом погибает. Велик соблазн провести параллели с Грибоедовым, но стоит ли? Пожалуй, нет. Не того масштаба фигура. Архангельский подводит нас к одной, на первый взгляд, важной мысли: «Когда-то здесь гремели пушки и звенели сабли, стража сдавалась на милость иранцев, семьи армян-ювелиров бежали, Грибоедов с Вагифом служили начальству, писали стихи, погибали… А теперь здесь только прорези вершин, густое небо, карабахские колючки. История ушла отсюда, как уходит вода из запруды. Раз – и нету ничего. Сплошная тина».
Но это мысль для ложного финала. Ловушка, в которую автор пытается поймать доверчивого читателя. Никуда история не уходит, все эти мирные ленивые пиршества – лишь затишье перед бурей, и совсем скоро Карабах, по которому путешествуют писатели, накроет очередной волной. Это и будет финалом истинным. Спустя годы герой возвращается в Азербайджан и воочию убеждается в том, что история здесь живет и дышит. Правда, коньяк уже не тот, но это неизбежные издержки.
Наблюдается в этой книге и один интересный эффект, весьма удачно описанный Андреем Аствацатуровым в книге «И не только Сэлинджер». Те, кто читали его эссе о повести Генри Джеймса «Письма Асперна», поймут, о чем я. Остальным же попробую разъяснить. Вспомним о том, что герой Архангельского – историк, и цель его жизни – вовсе не поездки по дружественным республикам. В целом он очень похож на персонажа повести Генри Джеймса, который пытается раздобыть и опубликовать письма вымышленного классика американской литературы Асперна, для чего и отправляется в Венецию. Но и в том, и в другом случае научные изыскания не приводят к успеху – попытка филологического и исторического исследования переходит в поле искусства, становится фактом литературы, подменяется событиями более значимыми (хотя на первый взгляд они таковыми и не кажутся).
Герои повестей Джеймса и Архангельского заняты решением научной задачи, стремятся раскрыть истину, но вовлекаются в совсем другой процесс. У Джеймса это любовная интрига. Персонаж, надеясь заполучить заветные письма, ведет себя как герой-любовник, кода же владелица артефактов узнает о его истинных намерениях, письма Асперна сжигаются. Читатель в недоумении. О чем книга? О несостоявшейся любви – или о несостоявшемся открытии?
Пожалуй, эти же вопросы мы можем задать и по прочтении повести «Коньяк Ширван». Герой Александра Архангельского становится очевидцем личной драмы. Пожилой поэт Юмаев разыскивает возлюбленную, узнает, что у него есть сын, и почти сразу же погибает. Эта трагедия заслоняет грибоедовскую интригу и одновременно приводит в движение тектонические плиты истории. Советская действительность преображается, и игра с фактами уже не имеет никакого значения. Диссертацию герой так и не заканчивает.
Бог не умер
«Правило муравчика» – сказка-притча о том, как котов и собак покинул бог и домашние животные оказались вне рая. Почему бог с маленькой буквы? Все просто: бог для животных– заботливый хозяин, которого увезли люди в военной форме, а рай – всего лишь жилище со святилищем-холодильником, заброшенное и пустующее. Надежды на возвращение в рай (по крайней мере в земной жизни) почти нет, и поэтому кошкам приходится приспосабливаться к новым условиям.
Конечно, все у кошек будет как у людей. В основе повествовательной техники классический прием – иносказание, но это отнюдь не тайнопись в ее традиционном изводе: Архангельский прибегает к иносказанию не для того, чтобы скрыть и замаскировать, а скорее для того, чтобы смягчить грубость и несовершенство природы человеческой. В интервью сайту Zooinform.ru от 10.06.15 автор признается: «Если ты хочешь рассказать о том, как устроен мир, но не хочешь изображать его совсем темными красками, то бери животных, потому что они плохими никогда до конца не бывают». Писатель мало заботится о том, чтобы скрыть смыслы. Напротив, со взломом подобных культурных шифров легко должен справиться старшеклассник. Судя по всему, автор изначально и ориентировался на эту целевую аудиторию.
Сюжет сказки занимателен и не лишен архетипических признаков антиутопии. Рай потерян, бог, если и не умер, то, кажется, навсегда покинул своих питомцев. Кошачье общество раздроблено на несколько конфессий: «Толкованием вероучений занимались святые котцы. Котославных возглавлял Котриарх – черный, необъятный, молчаливый. Котоликов – веселый полосатый кот по прозвищу Папаша. А котометан – обильный телом белый перс, получивший звание Верховного Жреца». Несмотря на подобное разделение, коты живут мирно на своих территориях: «Пепси-Котор населяют котославные, в Кока-Которе живут котолики, а мурчалойцы – убежденные котометане». Но рано или поздно установленный миропорядок должен нарушиться: одинокий «сверхкот» Мурчавес, урожденный мурчалоец и автор книги «Майн Кун», пытается объединить кошачество. Но кошачество объединяться не спешит, и потому Мурчавесу приходится совершить подлость. Он подговаривает собак и организует «нашествие тяфтонов».
Ходят слухи, что собаки создали карательный отряд «Бравый сектор», вскоре псы грабят кошачьи склады и оскверняют святыни. Кошкам нужен лидер, им и становится Мурчавес. Приходит время построить сильное кошачье общество, в котором большое внимание будет уделено безопасности, где начнется индустриализация, и каждый житель будет идеально встроен в государственный механизм. Сотрутся границы и религиозные противоречия, да и сами религии станут больше не нужны: святые котцы отправятся в заключение вместе с прочими несогласными.
Конечно, Мурчавес строит тоталитарное государство со всеми его отличительными признаками, и, конечно же, это государство должно будет рухнуть, а бог-хозяин рано или поздно вернется, но сверхидею произведения стоит поискать все же на другом уровне. Мягко говоря, неоригинально было бы посвящать исключительно теме тоталитаризма еще одну антиутопию, хотя Архангельский, безусловно, не упускает возможности повторить пройденное. В персонажах сказки вполне можно распознать «сильных мира сего», а в сюжетных коллизиях – вехи человеческой истории, и этим, пожалуй, даже интересно будет заняться на уроках литературы. Однако все эти параллели так или иначе разбиваются об идейную плоть: земные реалии в этой книге постепенно развоплощаются в сторону духовной абстракции.
Сказка – ложь. Поэтому «Правило муравчика» лучше рассматривать именно как притчу, – не поучающую, а скорее указывающую путь, не изображающую события, а заостряющую главную мысль, которую можно сформулировать так: Бога невозможно потерять навсегда, счастье не просто в единстве и земном благополучии, а в единении с Богом. И вот здесь заглавная буква в слове Бог уже вполне уместна.
Занимательная энтомология русской истории
В книге публицистики «Эффект бабочки» собраны разнородные тексты: от академических статей до колонок и интервью. Объединены они, как водится, одной сквозной темой, которую сам автор формулирует так: «Если не меняться слишком долго, то приходит время революции».
Условно сборник можно разделить на две части (хотя номинально их три): первая посвящена революции и попыткам ненасильственного преобразования жизни в нашей стране, вторая часть – это серьезный разговор о современности со всеми ее вехами и вешками, от Олимпиады и Крыма, до «Пусси Райот», «Левиафана» и «Тангейзера». Архангельский, конечно же, обращается к прошлому, чтобы поговорить о дне сегодняшнем. Сам принцип не нов и сегодня весьма востребован, в особенности прозаиками, массово «ушедшими в историю» с целью поискать ответы на насущные вопросы. Но такова уж особенность российской истории-спирали: чтобы попытаться понять, к чему мы пришли сегодня и что нас ждет завтра, надо спуститься на несколько витков вниз. Открывающиеся при этом аналогии с современностью порой захватывают дух и уж, конечно, провоцируют на выводы и обобщения. К мнению Александра Архангельского тоже стоит прислушаться, по возможности забыв о политических разногласиях, если таковые имеются, потому как и сам автор в своей оценке пытается быть объективным. Поставленные публицистом проблемы объемны и многомерны, все «за» и «против» тщательно взвешиваются.
Начинается книга с красивых исторических параллелей: при детальном рассмотрении основные этапы Великой французской революции и русская история XX века обнаруживают немало общего. Впрочем, эту игру автор вовремя приостанавливает такой вот ремаркой: «Никакие параллели в истории не работают, все случайны. Закономерно только движение больших процессов, логика развития истории». По сути, это высказывание задает темп всему сборнику. Архангельский пытается вскрыть логику развития российского общества, выявить особенности русской революции, на которую, как на снежный ком, наслоилась вся новейшая история России.
Этим самым особенностям посвящена первая статья сборника «1917. Как оно, собственно, было». В основе – системные признаки приближающейся революции, которые сформулировал в своей книге американо-израильский социолог Шмуэль Эйзенштадт. Архангельский доказывает, что наряду с признаками Эйзенштадта русская революция имела ряд своих отличительных черт. Среди них отсутствие главной причины классического переворота – системного ухудшения условий жизни, а также идеологичность, а не классовость революции. Еще одним существенным отличием автор считает то, что царская власть отвечала на вызовы модернистского общества глубоко архаичным образом. Впрочем, это лишь примеры. Сама статья являет собой несомненно интересную попытку отследить особенности этого переломного момента нашей истории. Выводы столь же очевидны, сколь и железобетонно верны: улучшение жизни должно происходить без потрясений и насильственных переворотов.
Именно попыткам ненасильственных преобразований посвящены последующие несколько глав. В пределах оптики автора – хрущевская оттепель, перестройка, модернизация и «смеющаяся, но не революция 2012-го». 1991-му и 1993-му годам по естественным причинам внимание не уделяется. Статьи эти, безусловно, будут интересны даже людям далеким от политики. Анализируя и возможность жизни «после власти», явленную эпохой Хрущева, и перестройку как эксперимент по ненасильственному выходу из коммунизма, и неиспользованный шанс модернизации, и нереволюционный протест 2012-го, Архангельский подводит читателя все к той же формуле, обозначенной еще в начале книги: не способен меняться, не можешь принять условия общества модерна, погряз в архаике, – получи «бунт бессмысленный и беспощадный», революцию, сметающую все на своем пути.
Главная беда России, по Александру Архангельскому, в том, что, несмотря на все попытки преобразования, все возвращается на круги своя. Архаика вновь противостоит модерну, и противостояние это не предвещает ничего хорошего. Череда неиспользованных возможностей вновь привела нас к исходной точке.
Что же пошло не так? Этим вопросом задаются многие прозаики и публицисты, обратившие свой взгляд в прошлое, во времена великого перелома. Вспомним книгу Юрия Арабова «Столкновение с бабочкой», всю сущность которой можно свести к следующей фразе: не подпиши Николай II акт о собственном отречении, поезд русской истории пошел бы по запасному пути. В основе книги Арабова тот самый «эффект бабочки» из рассказа Брэдбери «И грянул гром». Герой этого рассказа путешествует во времени и случайно убивает бабочку в далеком прошлом. Вернувшись, он понимает, что мир кардинально изменился.
В статье, давшей название книге, Архангельский размышляет все-таки не о прошлом, а о настоящем, об «охоте на бабочек», которая, по мнению автора, открыта в современной России. Речь в этой статье идет о 2014-м. Олимпиада, Крым, всеобщий запрос на сакральность и символизм, который пытаются реализовать политические элиты. Автор считает, что Крымский референдум запускает процесс преодоления «главной геополитической катастрофы 20 века», вот только приведет он, как и референдум о сохранении СССР, к распаду. Заканчивается статья красивой метафорой: Россия, покусившаяся на мировое господство, остается, подобно пушкинской старухе, у разбитого корыта. Вывод вполне себе тривиальный, не раз озвученный нашей либеральной общественностью. Впрочем, время рассудит, кто прав, а кто нет, и чья «сакральность сакральнее». Главная мысль статьи, да, пожалуй, и книги, в другом: осознанная «охота на бабочек» может привести к катастрофе. И вот к этой мысли стоит прислушаться всем: и государственным деятелям, и либеральной интеллигенции, тем более что зачастую одних от других отделить простому человеку не так уж и просто. К тому же любителей «исторической энтомологии» в нашей стране всегда хватало по разным сторонам политического фронта – пришпилят бабочку к картонке, и поминай как звали.
скачать dle 12.1
