Елена Генерозова. УЖЕ НЕ СКУЧНО, ЕЩЁ НЕ СТРАШНО

(О книге: Ирина Евса. Юго-Восток (из трёх книг). – М.: Арт Хаус Медиа, 2015)


Читая двенадцатую книгу харьковского поэта Ирины Евсы, не можешь избежать соблазна сопоставить цвета обложки – черно-красные, траурные – с говорящим названием «Юго-Восток».

И то правда: набрав в поисковой строке название этого макрорегиона, первое, что видишь, это «юго-восток Украины новости», и нет сейчас на нашем общем куске земли человека, который бы оставался равнодушным к происходящему. Дело, конечно, не в названии, вернее не только в названии, и я сразу постараюсь предостеречь тех читателей, которые ориентированы на «шум и ярость», на проявление в книге излишней эмоциональности и пафоса или поспешных оценок происходящего. Ничего этого в ней нет. А что есть?

Прежде всего – то, на что неоднократно указывали и раньше: «беспрекословность интонации» [1], ровное дыхание, «победное звучание стиха, точная последовательность рифм, пауз и длиннот» [2], фотографичность и выверенность выбранного кадра. Учитывая, что новая книга – своего рода избранное из трёх, из которых, в свою очередь, напечатаны две («Опись имущества», «Трофейный пейзаж»), а последняя, «Южный вокзал», пока не издана, сказать что-то новое о стихах Евсы непросто. Но вспомним великого Гомбриха, который говорил о том, что прошлое подвержено изменениям, ибо со временем меняется наше представление о нем; книга издана на излете крушения множества общественных иллюзий, и вот уже само время меняет свой цвет на траурный, и все, что было написано ранее, воспринимается иначе.

Дождь моросил. Дрова в очаге горели.
Два украинца, русский и молдаванин
крепкую чачу требовали к форели.
Ждали, друг друга виршами мордовали.

А хорошо ли было им? Вот как было:
рыхлый туман лоскутно сползал по склонам
и застилал поселок. Вдали кобыла
млечно клубилась, белая на зелёном.

<…>

Аполитично пили. Но самый старший
сходку спешил возвысить цветистым тостом.
Было уже не скучно, ещё не страшно.
Было ещё не стыдно, уже не просто.

Это из стихотворения с говорящим названием «Осень, 1991 год». Всякий, кто наделен памятью и живет хотя бы лет на двадцать больше означенной даты, согласится с точностью оценки того времени – было действительно уже не скучно, еще не страшно. Сейчас, оборачиваясь, большинство из нас даже представить не могли, насколько нескучно нам будет потом. И вряд ли найдется много тех, кто избежит эмоциональных оценок. Но так уж повелось, что художнику вменено в обязанности фиксировать время, его аромат, вонь, бесстрастно воссоздавая точную картину.

Кто теперь бубнит Горация и Катулла,
возвращаясь вспять, слезу задержав на вдохе?
Нас такой сквозняк пробрал, что иных продуло,
а других, как мусор, выдуло из эпохи.

<…>

… «А ты сама-то,
кто такая?» Я-то? Господи, нет ответа.

Поплавок, плевок, трескучий сверчок, к нон-стопу
за сезон привыкший в каменной Киммерии,
на крючке червяк, Никто, как сказал циклопу
хитроумный грек, подверженный мимикрии.

Я уже так долго небо копчу сырое,
что давно сменяла, чтоб не попасться в сети,
на овечью шкуру белый хитон героя:
проморгали те, авось, не добьют и эти.

Взгляд Ирины Евсы преимущественно ретроспективный. В ее стихах, как тоже уже неоднократно было замечено, нет животрепещущих атрибутов современности; ни язык, ни самый строй стихотворений не ориентируются на то, что можно назвать модными тенденциями, как бы ни резали слух старшему поколению звучащие вместе слова «стихи» и «мода». Этот факт амбивалентен, ибо, с одной стороны, творец, ориентированный прежде всего на устоявшиеся традиции, меньше рискует, многим нравится – а те, кто, отринув старые нормы и правила, решив открывать новые горизонты, могут их так и не найти. С другой стороны, устойчивость к ржавчине времени, сохранность не всегда, но часто может говорить о мужестве оставаться самим собой. В наши дни такая позиция тоже дорогого стоит.

«Снег. Запекшаяся рана лесополосы. / В тишину водой из крана капают часы», «…Пятый день штормит. Катеров обозы / на приколе. Кильку не носят с пирса. / На развалинах книжных тошнит от прозы. / Не читал бы Фета – давно бы спился». В приведенных строках заметна еще одна фирменная особенность Евсы: умение двумя-тремя мазками воссоздать полную картину, развернутое полотно, где детали подчеркивают реалистичность сильнее, чем общие места. Однако мне хотелось бы несколько дистанцироваться от внимания к визуальному и обратить внимание на вектор, откладываемый памятью от сегодня до полузабытого вчера, и особенный род временной темперации, свойственный автору.

Россыпи воспоминаний – ярких, точных, со множеством подробностей, нанизываясь друг на друга, формируют временную ленту, непрерывную, уходящую, как замечает Екатерина Иванова, на «духовную родину ее [Евсы. – Е. Г.] поколения, в 70-е годы» [3]. Но параллельно со взглядом, который присущ человеку как бы обернувшемуся, узревшему обратную перспективу пространства, разворачивается и поступательное движение к будущему. «Опись имущества», «Трофейный пейзаж», «Южный вокзал»: именно в таком порядке человек сначала собирает, сортирует свои пожитки, оценивает накопленное, пытается по дороге зафиксировать прощальным взглядом все, что его окружало много лет, и вот он уже на вокзале, отъезд.

Теплоход, покачнувшись, отлип от пирса.
А тебя позабыли, почти как Фирса,
в том приморском селе, что легло ничком
вдоль холма; где, на пришлых взирая важно,
словно баржи, коровы гудят протяжно,
переполнены солнцем и молоком.

И так же, как автор предисловия к книге указывает на возможность масштабирования (Юго-Восток – это не только Черное море, Харьков, Одесса, но и Абхазия, или, например, Китай) –

Восседать на одном из выцветших берегов,
суетливых комах не смахивая со лба,
и глядеть, как сплавляет время твоих врагов
 по реке Гань Ба

– так и временная лента, цепь событий, прослеживается до отъезда не надолго, но навсегда:

И почти не верую в благодать,
бормочу, уходя во тьму…

 Скоро и нас, говоришь, разведут по небесным квартирам?
Незачем больше – стихи. Некому больше – воды.

Таким образом, с помощью поэта мы способны заметить и оценить, каждый по-своему, тот самый конец прекрасной эпохи, который представляет собой не сколько исторический промежуток, сколько саму жизнь – отдельно взятую, частную, преломленную в житейских сценах, приморских пейзажах, печалях по прошлому, боли о настоящем. Ирина Евса, родившись в империи, живет в «глухой» провинции, иногда у моря, что как бы автоматически должно давать преимущества, о которых писал другой мастер («был в горах, сейчас вожусь с большим букетом / разыщу большой кувшин, воды налью им»), если бы не война – не в Ливии, а дома, буквально под боком. Тем удивительнее тот факт, что, несмотря ни на что, этот поэт в полной мере может характеризоваться словами, которыми Стивен Фрай обозначил свое кредо: «Я влюблен в правду, поклоняюсь свободе, и на моем алтаре покоятся литературный язык, чистота и терпимость».





__________________
Примечания:

1 Ирина Василькова. Фотопейзаж с амазонкой. // Рец. на кн.: Ирина Евса. Опись имущества: Сборник поэзии. – Киев: Факт, 2003. – 160 с.; Ирина Евса. Трофейный пейзаж: Сборник поэзии. – Харьков: Око, 2006. – 104 с. // Современная поэзия, № 1 (2), 2007.
2 Екатерина Иванова. Свет как опасность. Ирина Евса // Вопросы литературы, № 6, 2012.
3 Екатерина Иванова. Указ. соч.

скачать dle 12.1