(О книге: Андрей Фамицкий. Звезды для одного. –
Санкт-Петербург: Свое издательство, 2015)
Для кого? Важный вопрос, который задает себе писатель и так или иначе отвечает на него в течение жизни сам себе, зачастую адресуясь то к тем, то к другим, то в Космос. Эти поиски «родственной души», такие мучительные для людей творчества, часто становились на первые позиции заглавия. Начиная с «Fur Wenige» («Для немногих») В. Жуковского.
Андрей Фамицкий – талантливый молодой человек, который много делает для того, чтобы в Минске поэты читали стихи. Он организует встречи в музее П. Бровки, которые называются «Литературная среда», он создал литературный портал «Текстура», где публикует стихи, прозу, драматургию, критику и эссеистику. Одним словом, он знает, что, как и для кого могут писать поэты сегодня.
Я познакомилась с Андреем вначале заочно: он прислал на поэтический конкурс небольшое стихотворение, и я сразу его отметила, оно очень отличалось от того, что присылали филфаковские девушки и юноши. При встрече сразу получила его первую книгу «Пружина». Когда прочла, мне показалось, что поэт словно опасается сказать больше, чем может, а значит, что-то есть еще в запасе.
Обещание – это свойство (и функция) дебютной книги. И эту попытку Андрей уже истратил, второй, по идее, быть не может. Если только не зачеркнуть всё и не начать с чего-то кардинально иного: с визуальных экспериментов, эпических саг, комиксов и т. д. Нечто подобное я тогда посоветовала Андрею, поскольку была уверена в том, что главная опасность для начинающего поэта – найти свою «фишечку» и ехать на ней, т. е., по сути, остановиться. На то и существуют все эти «ненужные» и «нелепые» литературные институты, семинары, чтобы узнать,
что есть еще, кроме тебя и твоей личной гениальности, и примерить, опробовать разные способы письма.
В книге «Звезды для одного» Андрей не изменил своей стилистике, заданной в дебютной «Пружине». Перед нами снова ряд стихотворений, в основном коротких, о самых простых вещах: о любви, одиночестве, верности. И это лирика, ребята. Самый трудный нынче путь.
Одно из стихотворений, в эту книгу не вошедшее, – «Иголка» – как мне кажется, важное для поэта, поскольку звучит как манифест и часто отзывается в других его стихах. Вот оно:
Когда я один, я один совсем,
И это уже так долго…
Прошу, в стоге сена, во ржи, в овсе
Найдите меня, иголку!
В ушко мое вденьте тугую нить,
Попрячьте клыки и клинья –
Позвольте хотя бы пытаться шить
Стихи, облака и крылья.
С этого стихотворения у меня стало складываться впечатление, что Андрей уловил какой-то дух минской поэзии, и, собственно говоря, делает то, к чему призывает Дмитрий Строцев: осваивает предшествующее «местное» культурное пространство, уже опирается на почву, наличие которой до недавнего времени никак не ощущалось.
Без тени самоумаления представлял себя иголкой в стоге сена Вениамин Блаженный:
Разыщите меня, как иголку пропавшую в сене,
Разыщите меня – колосок на осенней стерне, –
Разыщите меня – и я вам обещаю спасенье:
Будет Богом спасен тот, кто руки протянет ко мне!..
Андрей Фамицкий во второй своей книге продолжил: «Я камень, который хранит тепло, / Никто меня не найдет…».
В. Блаженный:
Разыщите меня потому, что я вещее слово,
Потому, что я вечности рвущаяся строка,
И еще потому, что стезя меня мучит Христова,
Разыщите меня – нищеброда, слепца, старика...
А. Фамицкий:
Стою я в пустыне, один как перст,
Все звезды для одного.
А рядом стоит высоченный крест,
Но нет на нем никого…
Для меня это странное слово «высоченный» заслоняло смысл, который я поняла до конца только когда перечитала стихотворение В. Блаженного. Ведь и хотелось сказать, мол, вот Вениамин Блаженный взошел от «иголки в стогу сена» к сравнению с Христом. А вот Андрей Фамицкий не взошел. А в итоге у Фамицкого вышло еще жальче и грустнее, потому что герой-то явно ограничен в словах, в глубине, в мудрости, которая ложится со всей тяжестью культуры. Он не может сказать о себе «нищеброд, слепец, старик». Он молод, и молодость бьется в стихах, даже не называемая. Вот и царапающее слово «высоченный» – почти детское, когда ничего другого сказать не можешь, потому что это – главное.
Одним словом, я примирилась с одним словом. И со всеми другими «одними словами», которые раньше казались мне в стихах Андрея Фамицкого «неправильными».
…Оно тяжелее всего вокруг,
И легче – всегда – стила,
Но только не надо стоять, мой друг,
У ног моего стола.
…Пусть живет-поживает,
Пусть я никогда не спячу…
…Умоешь руки,
Наведя порядки…
Они создают общее настроение разговора без претензий и делают проще стоящие рядом ключевые, бытийственные слова: одиночество, смерть, Бог, любовь… А еще, поскольку переклички с другими поэтами- предшественниками очень слышны, то стихи молодого поэта сами по себе, без каких бы то ни было разборов достоинств и недостатков, становятся фактом, свидетельствующим об общности переживаний, самых сложных и важных для человека. Это следует – еще раз подчеркну – не из образов, слов и ритмов, это заложено в том, что сама эта сложность высказывается в неизощренной простоте. И достигается равенство великих ушедших мертвых – и малых, еще частных, живых. Это, наверное, самое главное, что хотелось сказать. Поиски перекличек, разборы и находки все же оставлю читателям.
Рецензию на эту книгу хотелось написать так, чтобы не ставить плюсов и минусов, но все-таки есть в книге то, что не заметить нельзя, и промолчать трудно: это весь так называемый рамочный комплекс. Название серии «Провинциальная лирика», отпечатанное в самом начале на отдельном листе, снабженное собственным логотипом, производит грустное впечатление. Редактор серии И. Каренина в интервью порталу «Текстура» («В данном время в данной точке реальности». 6 октября 2014) пояснила, что слово происходит от pro – вперед и vincere – побеждать, покорять, а потому не имеет негативного смысла. Однако провинцией издревле называлась всякая побежденная страна, а не страна-победитель. Но дело даже не в этом. А в том, что потенциальный читатель будет вкладывать в это слово
свое привычное значение, а
для всех оно сложилось уже к середине ХІХ века.
В рамочный комплекс книги входит и предисловие Евгения Бесчастного, названное «Каменный Екклесиаст». Здесь явное противоречие с простотой и неприхотливостью стихов. Екклесиаст, Проповедник, а по преданию, сам мудрый царь Соломон, когда говорил о камнях, имел в виду хорошую простую вещь: всему свое время. Эти слова легко произносить, но трудно жить, руководствуясь ими, и такова всякая настоящая мудрость. В предисловии же, утверждая, что «как новый Екклесиаст, Андрей Фамицкий, выражая наше общее восприятие друг друга, превращается в камень», – опять говорится о чем-то
не для всех: универсальный, общекультурный мудрый смысл из этих слов был вынут, а вставленный в них новый не совсем ясен и даже сомнителен.
Завершают книгу отзывы на последней странице обложки. Сейчас это почти обязательная часть каждой книги, она очень важна. В таких отзывах – авторитетные мнения, рекомендующие книгу с наилучшей стороны. Книгу «Звезды для одного» порекомендовали трое. Это Феликс Чечик, поэт родом из Пинска, живущий в Израиле. Его слова в наибольшей степени соответствуют задаче и представляют автора книги, наверное, наиболее интересно. Вот только и здесь для меня остается вопрос с понятностью для всех. В этом отзыве говорится: «Язык болезненно-нервен, но не на грани срыва, а на осознании серапионовского: «писать очень трудно», но радостно и неизбежно». Далеко не всем, даже причастным к литературному миру, думаю, памятны слова «Здравствуй, брат! Писать очень трудно». Так назвал книгу своих воспоминаний В. Каверин, а появилась фраза в письме К. Федина. Адресату – М. Горькому фраза очень понравилась, он назвал ее «превосходным и мудрым лозунгом», а писатели группы Серапионовы братья использовали ее как пароль-приветствие.
Второй поручитель книги указан лишь именем и фамилией – Алексей Александров, – и может показаться
для многих, увы, неизвестным, а ведь он – редактор отдела поэзии журнала «Волга», и его рекомендация немало значит для поэта.
И третий, кто сказал добрые слова о книге, это поэтесса Наста Кудасава. Сказанные по-белорусски, они и отразили наш традиционный способ говорения о книгах: очень много «метафизики» и чувствительности. Такой стиль в филологической среде, пресытившейся им вполне, называют между собой «замілаваннем». Но, кроме того, Наста сказала и важные слова, подчеркнув «тоску по детству» и простоту стихов Андрея Фамицкого.
На обложке книги «Звезды для одного» изображен летящий планер. Человек на этой картинке выглядит очень одиноким. Грустно, что он не космонавт и не достигнет звезд.
Герой книги, резюмируя всё сказанное, предельно краток:
Мой чемодан
Я собирал, как мог.
Можно я там
Буду не одинок?..
Я же, попутно вспоминая некрасовское слово «портфель», впервые употребленное им в лирическом стихотворении («О письма женщины, нам милой…»), отвечу: можно, конечно. Только пусть «там» будет означать «здесь» (в мире художественной условности все возможно). Здесь – на земле, с друзьями, с живыми, хорошими и веселыми людьми, которых так много – стоит лишь посмотреть вокруг.
скачать dle 12.1
