Репортаж Владимир Буева.13 июня в библиотеке Крылова в Сокольниках в рамках цикла «Уйти. Остаться. Жить» (название поэтической антологии) состоялся вечер арт-проекта «Бегемот внутри», посвящённый безвременно ушедшим поэтам-бардам Илье Тюрину, Александру Алону, Геннадию Шпаликову, Ольге Подъёмщиковой и Кате Яровой.
Об Александре Алоне (1953 – 1985) рассказала
Наталья Рожкова. Её выступление предварилось фотографиями на экране и аудиозаписью с исполнением самим Алоном «Песни о Иерусалиме»: «
Сколько будет ему / Лет, / Не дано никому / Счесть. / Ничего у меня / Нет. / Только он у меня / Есть…»
Наталья вспомнила, что впервые с творчеством Александра Алона она познакомилась почти 30 лет назад, когда в её руки попала антология «Свет двуединый. Евреи и Россия в современной поэзии». Выступающая рассказала о биографии поэта (начиная с возраста «мальчишки-непоседы»), который, достигнув 18 лет, эмигрировал в Израиль, где взял фамилию Алон, что в переводе с иврита означает Дуб (фамилия отца была Дубовой), затем принял участие в Ливанской войне 1982 года («на войну пошел добровольцем»), и в конце концов разочаровался в государстве Израиль. Алон «искал новые впечатления и объездил весь мир, по характеру был борец за справедливость». Его жизнь оборвалась в 32 года во время гастролей в Нью-Йорке: «они пришли с женой в гости, на квартиру напали гангстеры, Алон погнался за ними и получил смертельный удар ножом». За два часа до трагедии Алон отнес в газету «Новое русское слово» стихотворение «Голос» и оставил на столе у редактора. В стихе «были почти пророческие строки»: «
Один из нас ушёл, и нет его на свете, / Но голос – не убит, / Но голос – это я!» (впоследствии вышла книга с таким названием, предисловие для которой написал Игорь Губерман).
Выступающая прочитала стих Алона «Исход» («который на самом деле песня»): «
Как тогда говорилось, навстречу невзгодам, / Где цикадам до наших запойных трескот / Мы всерьез это все называли исходом, / Нам и вправду казалось, что это исход...» По словам Натальи, «на земле предков он и начал писать песни на русском языке, которые стали яркими образцами военной лирики: там всегда существует опасность скатиться в ура-патриотизм и суперменство – в этом обвиняют обычно авторов советского периода, но это относится к любой эпохе, к любой стране». Как считает выступающая, у Алона получилось туда не скатиться: «Интересные параллели напрашиваются: Алона называли израильским Высоцким». Хотя, по мнению самой Натальи, Алон всё-таки отличается от Высоцкого, у которого «очень сильно личностное “я”». С экрана зазвучала песня поэта-барда «
Сливаются в грохот захлёбы мотора…», которую и сравнивали с песней Высоцкого «Воздушный бой».
По словам Натальи, об Алоне планировали снять документальный фильм, но не получилось, поскольку видеозаписей с ним практически не осталось, только аудио с песнями. Когда телевидение Израиля хотело взять у него интервью, «он стал говорить о том, что ему не нравится в Израиле, и интервью не увидело свет»: «
Кто решает остаться, кто решает уйти – все равны всё равно, тем и этим удачи… //
те и другие остаются одни…»
* * *
О поэте-барде, успевшем поработать санитаром, и бас-гитаристе группы «Пожарный Кран» Илье Тюрине (1980 – 1999) рассказал
Борис Кутенков, сделавший акцент на поэтическом творчестве Тюрина, во-первых, потому что в песнях, по его словам, он мало что понимает, а во-вторых, потому что «поэт-бард – двусмысленное определение, в нём всегда слышится какое-то принижение поэта, а Илья Тюрин, безусловно, именно поэт»: «
Ночью снятся стихи, не написанные никем. / И летучие строфы, при помощи музы-дуры, / Переделываешь в свои посредине седых Микен: / Отпускной не дождёшься от русской литературы… // Вдохновенье и есть неудавшийся плагиат, / И поняв эту истину – щупаешь лоб Гомера…»
Тюрин, по словам Бориса, «ключевой герой» для антологии «Уйти. Остаться. Жить», а также для всех мемориальных вечеров, посвящённых рано ушедшим поэтам. То, что произошло после смерти Тюрина – «это родительский подвиг» его мамы Ирины Медведевой, пробивавшей в журналах «гениальное наследие своего сына», а также организовавшей литературно-художественный альманах «Илья» и премию памяти сына с названием «Илья-премия». Когда в начале 2000-х Борис решил перечитать альманахи «Илья», то понял, что очень значимые нынче поэты дебютировали именно там: Надя Делаланд, Мария Маркова, Анна Павловская, Вячеслав Тюрин (однофамилец Ильи): «Надеюсь, многие об этом помнят». Таким образом, по словам Бориса, «Илья дал литературную жизнь и после своего ухода».
Выступающий охарактеризовал Илью Тюрина как «беззаконную комету», проведя параллели с «рано ушедшими героями антологии» Игорем Поглазовым и Владимиром Полетаевым: они «залетели в наш земной мир, выполнили какое-то очень странное предназначение непонятно для чего, оставили удивительное наследие совершенно не по возрасту и упорхнули». «В сплаве», в неразрывной связке меж собой находятся в творчестве Тюрина (и в эссеистике, и стихах) «свобода мышления, и юношеская категоричность». Например, так ругать Бориса Эйхенбаума, как это сделал в своём эссе Тюрин, можно только в 18 лет («так можно писать, когда мышление ещё сохранило свободу от авторитетов, потом это неизбежно уходит»). Выступающий вспомнил, как сам «в старших классах школы доказывал с пеной у рта, что Обломов – отрицательный персонаж». В стихах Ильи Тюрина Борис отметил влияние Бродского: «узнаются его приёмы, узнаются вот эти переносы», Тюрин «перепахан Бродским». Однако в целом «перечитывание стихов Тюрина» убедило выступающего в том, что «Илья – человек с другой интонацией», а вовсе не эпигон Бродского. Выступающий сослался на такую мысль Гандлевского (писавшего об Арсении Тарковском): за похожими образами стоит человек с другим мировоззрением и с другой философией: «Это важно всем понимать, кто относит Илью к разряду эпигонов. Есть люди, перевоплотившие наследие». Кроме того, у Тюрина «нет желчи и язвительности Бродского, он более романтизирован».
Выступающий отметил, что Тюрин в подлиннике читал Шекспира, Байрона, Блейка и других английских поэтов: «неудивительно, что он ощущал отдельность от своих сверстников и своего поколения, о чём он сказал в своём письме к Солженицыну при жизни классика» (выступающий при этом уточняет, что «не знает, было ли оно отправлено, возможно, и нет»). Погиб Илья Тюрин трагически: на двадцатом году жизни утонул в Москва-реке. После смерти и началась его «настоящая если не творческая жизнь, то жизнь в литературном процессе». Много сделала для популяризации его творчества поэт Марина Кудимова, признавшая, что стихи Тюрина выдержали проверку временем.
В завершение выступления Борис прочитал стихотворение, написанное Тюриным за три года до его смерти, воспринимаемое как пророческое/эпитафическое и даже как визитная карточка поэта: «
Я уеду из дома, / Не услышав от стен / Ни добра, ни худого: / Насовсем, насовсем…
// Там, за парой балконов, / Различимых к утру, / Тело станет законным. / Значит, я не умру…»
* * *
О Геннадии Шпаликове (1937 – 1974), который больше известен как сценарист, рассказала
Елена Кукина. По её словам, у будущего автора песни «Я шагаю по Москве» военная карьера не состоялась («повредил ногу на учениях и был комиссован»), тем не менее он относился к военной службе ответственно: «песню “Яблони и вишни снегом замело” он сопровождает характерным посвящением солдату Булату Окуджаве и солдату Петру Тодоровскому …»
Следом в аудиозаписи прозвучала песня в оригинальном исполнении, известная больше в исполнении Высоцкого: «
Ах, утону я в Западной Двине / Или погибну как-нибудь иначе, — / Страна не пожалеет обо мне, / Но обо мне товарищи заплачут…». Эту песню, по словам Елены, исполнял и Александр Абдулов под финальные титры фильма «Гений». Однако исполнение Абдулова, на вкус выступающей, неудачное, «поскольку он взял только её сентиментальную сторону, и совершенно исключил иронически-парадоксальную».
Как считает Елена, песни Шпаликова «написаны как будто для дружеского круга под гитару у костерка, поэтому их широко подхватили барды: “У лошади была грудная жаба” известна в исполнении Галича, хотя он её немного переписал; а песню “Я вижу вас, я помню вас”, по свидетельствам современников, исполнял Андрей Тарковский под гитару и фортепиано». Напомнила выступающая и о супругах Никитиных, которые также стали популяризаторами песен Шпаликова.
По словам Елены, стихи Шпаликова кинематографичны, это стихи сценариста: «здесь видится и наезжающая камера, и нарративность, и сюжетность». С экрана прозвучало ещё несколько песен поэта-барда-сценариста – песен «с хорошей судьбой», например: «
Людей теряют только раз, / И след, теряя, не находят, / А человек гостит у вас, / Прощается и в ночь уходит…». О судьбе самой главной песни «Я иду шагаю по Москве» было рассказано, но с экрана она не прозвучала (Елена привела такие слова Шпаликова, когда он «уже скитался и жил возле пельменных в Сокольниках»: мол, если бы каждый, кто её исполняет, дал ему по рублю, я стал бы миллионером. Стихи последних лет Шпаликов записывал на телеграфных бланках: заходил на телеграф, брал бланк и писал, некоторые из этих записей «реконструкции не подлежат».
* * *
Об Ольге Подъёмщиковой (1961 – 2000) рассказала
Наталья Рожкова, увидевшая «какое-то сходство» двух поэтов: Подъемщиковой и Алона, о котором только что делала сообщение («красивые всегда правы»).
Началось с аудиозаписи, где поэт-бард исполняла песню: «
Спи мой ангел, спи мой милый, / Маленький, смешной. / Набирайся за ночь силы, / Чтобы жить со мной…» Наталья изложила биографию поэта «с сильным характером, аристократической статью и целеустремлённостью» и прочла несколько её стихотворений, в которых «много простора и открытого пространства: это море, это берег, это поле, это ветер». Вторичности в стихах Подъёмщиковой, по мнению Натальи, нет, хотя как бард та исполняла песни множества других авторов и могла испытать их влияние.
По словам выступающей, друзья называли Ольгу «последней декабристкой», поскольку из родной Твери «она поехала на станцию Зима Иркутской области вслед за сосланным туда первым мужем-литератором». Однако потом ей пришлось уехать в Москву, поскольку «больной дочери требовалось серьёзное лечение, в столице Ольга трудилась санитаркой в Доме престарелых».
При жизни Подъёмщиковой, погибшей во время пожара, не удалось опубликовать ни одного сборника. Ольгу знали больше как журналиста, нежели как поэта. Журналисткой она была «отважной, не боялась опасных тем: после публикации материалов она чуть не попала под машину, не говоря уж о постоянных звонках в редакцию и угрозах». Один из её материалов о бездомной старушке, героине войны, высоко оценил Валентин Распутин, специально зашедший для этого в редакцию, однако Ольгу не заставший (была в командировке).
Завершила своё выступление Наталья чтением стихотворения Подъемщиковой: «
О Господи, прости меня безвестной – / лесной тропой или бродячим псом. / Дай я пройду Твоим сосновым лесом / и к храму обращусь ещё лицом…»
* * *
Об умершей от рака поэтессе Кате Яровой (1957 – 1992) рассказала
Юлия Теуникова. Сначала на экране включилась видеозапись, начавшаяся с ответа дочери Кати Яровой на вопрос, кем работает её мама («Мама закончила институт, но она по профессии бард»), после чего прозвучала песня Кати была о родителе: «
Отец мой, ты меня недолюбил. / Недоиграл со мной, недоласкал. / И на плечах меня недоносил, / Как будто детство у меня украл…»
Юлия знала поэта-барда и её семью лично, поэтому смогла рассказать множество деталей, которым была свидетельницей. Юлия «училась в одном классе с племянником Кати Мишей Наваховым» и поведала, как однажды «Миша познакомил с красивой и очень модно одетой женщиной». Катя попросила Юлию последить за кофейной туркой, но Юлия «зазевалась и кофе выплеснулось на плиту»: «Миша мне говорит: сейчас тебе от Кати попадёт, она терпеть не может, когда плита грязная». Однако не попало, Юлию милостиво «простили».
Дар писать к Кате Яровой пришёл в 23 года, когда она родила дочь. В 26 лет Катя поступила в Литинститут, а «диплом защищала с гитарой в руках». Эмигрировала в Америку, потом вернулась в Россию, где давала концерты, «но не получила того признания, которое могла бы получить: все, кто слышал её песни, мгновенно на них подсаживались».
Юлия сослалась на слова сестры Кати Елены Яровой: дескать, раньше у всех было чувство, что «политико-сатирические песни Кати умрут вместе с Катей, а останутся только лирические», однако получилось иначе. У Кати был «сильный и лирический, и социальный дар», все её песни и сегодня «оказались удивительно актуальны». У поэта-барда при жизни было записано не так много альбомов: всего три в её официальной дискографии. Её социальные песни нынче слушаются наравне с её лирикой. Ведущий арт-клуба
Николай Милешкин дополнил: «Ей на “Мелодии” предложили выпустить диск, и сказали, что возьмут только лирику, она отказалась со словами, что это только пол-лица».
Под гитару Юлия исполнила две песни Кати: «
Цари меняются, Россия остаётся... // Россия выдержит, в России всё видали…» и «
Семидесятых поколенье. / Какое время? Безвременье. / Какие чувства? Сожаленье. / А как зовут нас? Населенье…»
Яровую, по мнению выступающей, сопоставить можно «только с Галичем».
скачать dle 12.1
