Владислава Васильева побеседовала с Олегом Хафизовым о его новом романе «Государева стража», опубликованном в Роман-газете.
Хафизов Олег Эсгатович родился в 1959 году в Свердловске. Окончил факультет иностранных языков ТГПИ им. Л. Н. Толстого, учился в Литературном институте им. Горького. Прозаик, эссеист, историк. Автор четырех книг на современные и исторические темы: «Только сон» (Тула, 1998), «Дом боли» (Тула, 2000), «Дикий американец» (М., 2007), «Кукла наследника Какаяна» (М., 2008). Печатался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов» и других. Призер конкурса им. И. П. Белкина 2004 г., международного Волошинского конкурса 2012 г., лауреат премии им. П. П. Бажова (2019), премии журнала «Новый мир» (2019). Живет в Туле.
Владислава Васильева – литературный критик, прозаик член Союза писателей России, участник первого сезона «Школы критики» в Ясной Поляне, публикации: «Сибирские огни», «Урал», «Подъем», «Вопросы литературы», «Приокские зори», «Роман-газета»Владислава Васильева (В.В.): У тебя только что вышел роман «Государева стража» в легендарной Роман-газете, два майских номера в прекрасных обложках с картинами Константина Маковского из жизни средневековой Руси. А до этого он был опубликован в №1 и №2 не менее легендарного журнала «Урал». Великолепный приключенческий роман, или по твоему собственному определению – «истерн», о похождениях русских в татарском, вернее даже крымском плену, и о похождениях татарина в плену русском. Все это с заходом в Европу и на фоне войны между русскими и татарами. Поздравляю!Олег Хафизов (О.Х.): Спасибо.
В.В.: И это ведь не первое твое произведение из истории русского Средневековья. Давай определимся со временем событий в твоих «истернах». Представим себе всю линейку событий. И начнем, скажем, с Куликовской битвы. В одном из интервью ты сказал: «На Куликовом поле было зачатие Руси, а на Угре рождение». Объяснишь?О.Х.: Куликовская битва – это был далеко не конец татаро-монгольского ига, оно продолжалось еще сто лет как минимум, да и потом… Становление государственности было очень медленным процесс. Но главное, как сказал Лев Гумилев, на Куликово поле приехали люди из разных княжеств, а уехали – русские. Приезжали скажем, из Ярославля, Смоленска, и они говорили «Я – ярославский», «Я – смоленский», они не говорили «Я русский». После Куликовской битвы они стали русскими, это стало русское государство. На Угре – развязка. Через сто лет после Куликова поля произошло стояние на Угре, когда хан Ахмат пришел на Русь, и они с войском Ивана III стояли так друг напротив друга по разные стороны Угры примерно месяц (около трех недель), а потом без генерального сражения они разошлись. И вскоре после этого Большая Орда практически прекратила свое существование и Русь уже де-факто стало независимым государством. До этого она все же считалась зависимой.
В.В.: Там, наверное, пока стояли, курьеры так и сновали туда-сюда с перепиской…О.Х.: Безусловно, там была очень напряженная дипломатическая игра. Иван III пытался договариваться, он был очень осторожный и интересный политик.
В.В.: Почему же ушел Ахмат?О.Х.: В тыл ему ударили крымские татары, которые были тогда нашими лучшими друзьями. И он понял, что его уже начинают громить в тылу, а потенциала биться на два фронта он не имел. И испугавшись, как в летописях сказано «никем же гонимый» побежал домой. И, кстати, Иван III, тоже испугался и тоже побежал домой. Некоторые критикуют, что не было генерального сражения, а я считаю, что это его величайшее достижение, что он без такого сражения, каким была Куликовская битва, смог достичь великолепного результата. Потом Ахмата убили, и Великая Орда совершенно развалилась. Главным нашим противником после этого стал Крым, а не собственно Великая Орда. Иван III сохранил армию и одержал победу. Там были, конечно, стычки. Стояние не было совсем бескровным, ордынцы периодически пытались перейти Угру, но это не идет в сравнение с Куликовской битвой. Куликовская битва была совершенно страшным побоищем. После которого невозможно было продолжать войну.
В.В.: А события, описанные в «Государевой страже», куда отнести по времени?О.Х.: Это был уже 16 век. Когда существовало Московское царство и крайний его южный фланг находился здесь, где находится сейчас Тульская, Липецкая область. То есть события, описанные в «Государевой страже» произошли еще через сто лет после стояния на Угре, когда уже главным соперником Руси стал Крым, сильнейшее государство Восточной Европы. Происходил длительный процесс, который завершился только при Екатерине II, когда Крым был окончательно присоединен к России. Тогда Русь, Россия медленно, но верно наползала на Юг, строились городки, такие как Епифань, Венев – военные городки, где жили служилые люди: стрельцы. Казаки, пушкари и так далее. Городки строились, а крымцы и ногайцы из года в год, из месяца в месяц нападали, брали в плен, уводили людей тысячами. Их иногда догоняли, возвращали, иногда это не удавалось. Иногда выкупали, было даже такое как бы Министерство – Полоняничный Приказ, который занимался выкупом и возвратом русских людей, и даже адаптацией их в обществе. Иван Грозный приказывал, чтобы они «жили без слез», ведь когда они возвращались у них тут уже не было ни кола ни двора. Правительство выдавало определенные субсидии, заботилось об этом. Ивана Грозного критикуют, и справедливо, но в его деятельности есть разные моменты – и такие вот.
В.В.: Образ Ивана Грозного в твоем романе поразил. Ведь ты же, наверное, первый так его описал. Обычно его преподносят как жестокого, кровавого, сумасшедшего, но тем не менее его действия были обоснованы: он действовал исходя из информации, получаемой от всех шпионов, всех военных разведок. Какая картина складывалось, так и действовал. Он сохранил государство.
О.Х.: Да. Конец его царствования был плачевный и тяжелый, но если бы можно было подвести какой-то бухгалтерский баланс, то выяснилось бы, что он сделал огромное количество вещей – и в военной организации, и в строительстве, и в законодательстве.
В.В.: При чтении «Государевой стражи» появляется особое радостное ощущение. Я поняла, как оно возникает. Ты описываешь и Русь (русских) и Орду (татар), как очень высоко развитые для своего времени цивилизации, разумно и тщательно обустроенные. Да, у них долгая история войн, но противники равноценны, у обоих передовые методы и средства и, главное, у них выстроенные правила, юридически прописанные взаимоотношения. Особая культура обращения с пленными и обмен пленными. Откуда ты брал все эти подробности? Все твои источники находятся в Музее «Куликово поле», где ты работаешь, или ты пользовался и другими источниками?
О.Х.: Подробности из документов. Их сохранилось не так уж мало. «Статейные списки», так называемые, где описываются достаточно подробно все эти моменты.
В.В.: А что такое «Статейные списки»?О.Х.: Посол, допустим, направляется в Крым и пишет отчет царю. Местами эти отчеты напоминают хорошую повесть. Это не просто протокольный документ, а описано как они ехали, что видели вокруг, как общались в Крыму с приближенными ко Двору, как из них вытягивали деньги, как их там посадили в яму, не давали есть… и так далее. Оттуда можно почерпнуть массу фактического жизненного материала. И в том числе много о «полоняниках», пленниках. Мои герои – Ермолка, Костя – они упоминаются в этих документах. Есть такой документ «Допрос Иваном Грозным людей вышедших из Крыма». Там сохранился протокол допроса Иваном Грозным Ермолки, и указано, что он сотник из Епифани. То есть этот человек реально существовал.
В.В.: Допрашивает по подозрению в шпионаже?О.Х.: Грозный не столько подозревал, сколько хотел своих главных полководцев Мстиславского и Воротынского обвинить в связях с Крымом. Хотя, скорее всего, они не были связаны. Он сфабриковал против них дело, по-современному выражаясь, чтобы держать их всегда в узде. Потом Воротынский погиб, или убили… Мстиславский был в опале. Иван Грозный своих бояр или воевод шантажировал мнимым или настоящим предательством. Такая… очень сталинская история. Он держал на них компромат. И при помощи рядовых казаков он сфабриковал такое дело, которое против Воротынского он использовал, а против Мстиславского почему-то нет. Он его обвинил, но ничего с ним не стал делать… И вот эти книги – отчеты послов о путешествиях в разные страны. Крым, Швецию. Их можно найти. Частью они оцифрованы, частью в печатном виде.
В.В.: Герои исторических романов со времен Вальтера Скота делятся на реально существовавших, крупных фигурах истории, и они даются нам без развития характеров – такими, какими и были, и главных действующих героев, которые являются выдумкой автора и им лишь преданы черты исторической достоверности, зато им позволены всяческие приключения. В Государевой страже три главных действующих героя – они все выдумка, или все-таки они существовали?О.Х.: Ермолка, Костя, Истома – их имена и общая канва их биографии все-таки реальна. Хафиз – полностью вымышленный. Но даже вымышленные персонажи, должны быть убедительны. Думаю, что я не погрешил против исторической правда. Общеизвестно, какое количество татар было на русской службе, особенно князей – потомков Чингисхана. Многие из них стали родоначальниками русских дворянских фамилий: Юсупов, Набоков, Кутузов, Державин. Все они выходцы из татарских князей, которые перешли на русскую службу, крестились, а иногда и не сразу. Был большой переход на русскую службу татарских служивых князей. И были случаи обратного порядка, когда люди попадали в Крым, в полон. Кстати, рабство продолжалось какой-то ограниченный срок. Иногда указывают пять, иногда семь дет, потом ты становился свободным. Но не все возвращались на Русь, где, может быть, и семья-то уже не ждала. Было много и предателей, и перебежчиков (тогда говорили перелетов).
В.В.: Да, правда, в Крыму, если тебя отпустили из рабства, жизнь могла быть легче, чем у землепашца в той же Тульской области.О.Х.: Вот именно, где ты должен был и воинскую службу тянуть и еще пахать землю, да еще опричнина и другие нюансы русской жизни. Поэтому цари после Ивана Грозного придавали большое значе6ние возврату – они хотели, чтобы люди возвращались из плена. Если ты попадал туда крепостным, то вернувшись ты был свободным уже человеком Такая была льгота. Какие –то ссуды выдавали в зависимости от ранга, конечно.
В.В.: Твои герои русский, татарин и один, назовем его трикстер, а по-русски «не помнящий родства», именно их приключения помогают почувствовать писателю насколько тесен мир той эпохи. Нет отдельной Руси, нет отдельной Орды или отдельной Европы – все по сути один мир. А как же деление «свои-чужие», обычное для исторических, приключенческих романов? Ты сам за кого?О.Х.: Я, конечно, ни за кого. Деление на своих-чужих хорошо для идеалогических целей, как часто это используется. У меня отец татарин, мама русская – не могу же я, как многие другие, изображать татар чудовищами, дикарями кровожадными. Поэтому я один из немногих русских писателей – хотя вот еще был Лев Гумилев такой же – которые стремятся создать объемную и достоверную картину происходящих событий, в результате которых и создалось многонациональное Российское государство. В котором были, конечно, и всякие перегибы, и грехи, но в то же время существовало некая терпимость. Даже Иван Грозный много раз писал в своей переписке, что он не принуждает мусульман вступать в христианство, что каждый, мол, служит по своей воле и исповедует свою религию.
В.В.: У тебя для каждого романа, при общем узнаваемом стиле, всегда особая интонация, свое мера в соотношении серьезности и юмора. Как ты определяешь эту меру?О.Х.: Конечно же это зависит и от жанра, и от событий, которые там изображены. Если с какой-то игривостью я описываю события в купеческих сказках («Купеческие сказки» О. Хафизов, «Новый мир», № 5, 2024), то, конечно, я не могу в том же тоне рассказывать как людей грабят, убивают и тащат в плен. Я сам варьирую и дозирую и стиль, и количество архаизмов, и количество примет нового времени, которые можно использовать в исторических романах. Даже были упреки, мол, почему ты используешь такую современную лексику, когда описываешь древние события. Командир стрельцов, например, не назывался тогда «офицером», он назывался «начальник» или «десятник», но по сути-то дела он офицер. Унтер-офицер. Я позволяю себе некоторые вольности, чтобы создать эффект присутствия человека в этом времени, чтобы он чувствовал, вдыхал этот воздух, чтобы люди как живые перед ним ходили. И так у нас часто пишут исторические романы на каком-то условном сусальном, несуществующем русском языке. Он и в древности таким нее был! Я этот язык называю стиль «гой-еси». Условно такой якобы старинный стиль. Люди думают, что если герой сказал «сие», то он уже говорит на древнем языке… ничего подобного. Не так! Не надо путать витиеватый церковный стиль и то, как люди говорили на самом деле.
В.В.: В художественных произведениях ты следуешь за документами или любишь парадоксальное прочтение?О.Х.: Что касается следования документам, то есть такой общепринятый способ написания исторических романов, когда автор, если есть какой-то документ, почти дословно пересказывает то, что он там вычитал, а потом вводит героев, которые своей болтовней разбавляют действие, свои мысли автор через них высказывает. А в целом – пересказ первоисточника. Но я стараюсь не пересказывать, а создавать художественно достоверные ситуации и сцены на основе реальных событий. Если описываю битву при Молодях, а я знаю довольно хорошо ее ход, то я не буду удивлять и подавлять читателя своей эрудицией. Нет, я хочу показать ему такую картину, чтобы он поверил в нее без всяких доказательств. Чтобы она была настолько убедительна, как будто он сам сидит там посредине войска, за полисадом, с ружьем, дрожит от страха.
В.В.: А как относишься, когда писатели говорят: «А все было не так», когда события вроде те же, но авторы говорят «Сейчас ты вам откроем…», в общем «Историки от вас скрывали».О.Х.: Это типичный дешевый прием журналистики, когда я вижу в интернете «Вся правда о чем-то», я заранее знаю – сейчас будет вся брехня об этом событии или человеке. Другой вопрос, что со временем мы узнаем что-то большее о человеке или событии. Сейчас, например, мы больше узнали даже о Куликовской битве. Когда я только начинал работать у меня о ней были во многом превратные представления. Даже в середине двадцатого года многие авторы говорили: участвовало двести тысяч бойцов! Или: полмиллиона! А сейчас почти все пришли к мнению, что, дай Бог, двадцать тысяч, а то и поменьше. И это все мы узнаем лишь со временем. Или на картинах они стоят – я так себе и представлял – мужики, в лаптях, с кольями и топорами. А теперь ученые практически не сомневаются, что все они были всадниками, профессиональными воинами. Простым мужикам там было совершенно нечего делать. Вот такие вещи надо просто знать и как следует показывать.
В.В.: Как определяешь меру допустимого вымысла? По шкале от полной документальности до фантазии – где предпочитаешь находиться? Где вообще допускаешь вымысел? В событиях, характерах, бытовых описаниях?О.Х.: Здесь мое несходство с большинством других исторических писателей. Я, если есть такая возможность, объясняю происходящее человеческими словами, а не специализированным языком историков. Если я хочу, к примеру, описать шапку я не буду называть ее специальным термином, я опишу ее так, чтобы меня поняли, скажу, например: шапка, похожая на ведро. Я приближаю читателя понятными ему образами, иногда даже современными. В меру, конечно.
В.В.: 2024 года и начало 2025 для тебя какие-то особенно удачные в литературном смысле или у тебя каждый года такой? Давай об особенностях жизни и пути современного писателя поговорим.О.Х.: Годы действительно бывают разные. Творчество – процесс волнообразный, как и любой другой жизненный процесс. Бывает все публикуется, и ты еще и чем-то недоволен, а бывает полный штиль, и ты думаешь «Хоть бы что-нибудь!». Но ничего не происходит и, кажется, уже ничего и никогда не произойдет. А потом само собой налаживается. 2024 год – что-то среднее, каких-то потрясающих успехов не было. Но работал потихонечку. Скорее тот год был как плацдарм для 2025 года. А вот сейчас и «Епифания» в «Новом мире» (№ 3, 2025), и в Роман-газете «Государева стража». И чтобы произошел такой нормальный год, надо, чтобы у тебя все было готово. Если есть уже роман в столе, рано или поздно он куда-то пойдет. А если нет, то…
В.В.: То он не напишется за выходные по запросу.О.Х.: Вот именно. Потому, что это работа. Проза, это не журналистика. Здесь день ото дня делаешь, делаешь, цели конкретной вроде и нет, есть только взгляд на далекое будущее. И потом, если сделано хорошо и правильно, то рано или поздно это сработает. Найдется и издатель, и читатель. Скорее всего. Хотя могут быть вещи и на выброс, такое тоже случалось…
В.В.: Журнальные публикации у тебя каждый год – «Новый мир», «Урал», «Знамя». А Роман-газету ты куда отнесешь больше – к журналам или к книгам?О.Х.: Да, это очень интересный формат, гибрид журнала и книги. Вот на западе выпускаются покет-бук. Такие дешевые книжечки – их почитал в поезде и бросил. А у нас Роман-газета очень демократичное издание, на дешевой газетной бумаге. Их зачитывали в клочья! И все равно передавали из рук в руки. Я все думал – меня же издавали почти во всех ведущих журналах, а Роман-газета такая необычная… и вот именно с ней мы и подружились.
В.В.: А каких именно «почти всех»?О.Х.: Первая публикация случилась у меня в саратовском журнале-толстяке «Волга», в начале девяностых. Он был и остается журналом высокого качества, не уступающим московским. Но Москва меня пока не принимала. Или это сейчас так кажется… Через три года напечатали в московском журнале «Октябрь». Там был конкурс рассказов…
В.В.: То есть ты зашел через конкурс?О.Х.: Да, была рубрика «Новые имена», кажется. И там меня напечатали, тогдашний редактор меня хорошо встретил. Анатолий Ананьев, классик советской литературы. Но потом его не стало и опять долго в Москве ничего у меня не появлялось… А потом опять какой-то удачный год и пошло уже волной.
В.В.: Тоже через конкурс?О.Х.: Уже нет. Большой толчок был после семинара молодых писателей в Липках. Я тогда уже не считал себя начинающим, и, честно сказать, убавил себе несколько лет, чтобы туда попасть. Там до 35-ти, а мне уже было около сорока. Но, когда я туда приехал, там и старше были ребята. Тогда смотрели на это сквозь пальцы. А были и совсем зеленые. Многие из тех, с кем я там был сейчас такие звезды! И там уже были представители многих изданий, журналов. После этого они и стали предлагать печататься. Была очень значимая в этом плане, очень приятная для меня публикация в «Литературной газете» на целую полосу, причем на другой половине разворота, как сейчас помню, были стихи Юнны Мориц. Страшно лестно было. Вот «Литературку» прочитали все – и уже мне не надо было объяснять кто я такой. А потом – и это сходило на нет. А потом опять удачная волна. Вот так всегда. Отдельные романы выходили сначала в Туле, в издательстве «Шар». Издали роман-антиутопию «Дом боли» о тоталитарном государстве будущего. Тогда я еще не писал на исторические темы. Хотя история всегда была для меня важна, я увлекался ею с детства.
В.В.: И как ты к исторической теме в творчестве перешел?О.Х.: Работал над документальными проектами, документальными фильмами на тему Великой Отечественной войны, тогда и стал читать много документов. Была такая московская компания, она выпускала документальные фильмы по заказам Центральных каналов, российских: Звезда, Первый и т.д., и я для этих фильмов писал сценарии. Я тогда воспринимал это как проходную работу, но вспоминать сейчас этот период приятно. Надо заметить, фильмы вовсе не были какими-то политически ангажированными, я вполне мог выражать свою точку зрения. Например, двухсерийный фильм «Загадки Нюрнберга», до него не было такого большого фильма на эту тему. Я очень погрузился в тему Второй мировой войны, узнал имена всех фашистских преступников. Всех шеленбергов, всех гейдрихов я наизусть тогда знал, и наших советских деятелей, все их биографии, всё. И потом его показывали восемь или десять лет кряду перед каждым праздником 9 мая. Сейчас сняли уже и другие, более в техническом смысле совершенные фильмы, с более высоким бюджетом, но за этот фильм до сих пор не стыдно. Здесь как раз связь между моими занятиями как журналиста и творческими занятиями. Не секрет же, что жить чистым творчеством сейчас вряд ли возможно. Сколько у нас в стране таких небожителей, которые могут? Десяток? Дюжина? Люди, которые занимаются творчеством в самом точном смысле слова, пытаются что-то искать для себя, для людей, пытаются что-то понять в истории, в человеческих отношениях… В общем, если заниматься такой литературой, то вряд ли заработаешь себе хотя бы на жизнь. Поэтому каждый литератор чем-то занимается другим. Педагоги, юристы. Врачи, военные. Я занимался журналистикой. А позднее стал работать в музее-заповеднике «Куликово поле», и там тоже разновидность журналистики. Пишу научно-популярные брошюры об истории позднего Средневековья, путеводители. За один из них мне даже Литературную премию дали, достаточно серьезную.
В.В.: У тебя уже много исторических романов, объединенных тульской землей…О.Х.: В Липках я как раз разбирал свой первый исторический роман. «Дикий американец», про Фёдора Толстого. И кстати, моя первая публикация в «Новом мире» была именно историческая повесть «Полет России», он еще получила приз имени Белкина. Мне тогда попался не очень известный исторический факт, что в русской армии, накануне войны 1812 года, были попытки использовать авиацию против Наполеона, построить аэростат и бомбить с него наполеоновские войска. Из этого проекта ничего не вышло, история там почти детективная. Кстати, о ней упоминает Лев Толстой в «Войне и мире»: Пьер ездил смотреть под Москву как его строили. Его строили-строили, но он не взлетел. Вот это и была моя первая историческая повесть. Она полу игровая, полу фантастическая, но на исторических фактах. И они уже касались Тульской области.
В.В.: Получается сначала Великая Отечественная война, потом Отечественная война 1812 года, а потом раз – и ты останавливаешься на Туле? С чем это связано? Здесь больше материала? Больше погружен? Больше доступа к документам? Или просто свое, родное.О.Х.: Больше греет, больше задевает. Могу написать, ну, например, про Маккиавелли, но это меня так не заденет, как самая простая русская история… У меня есть и рассказ про Великую Отечественную войну, но он опять связан с Куликовым полем.
В.В.: Этот интерес связан с твоей работой в музее «Куликово поле»?О.Х.: Ну да, но не потому, что я как тот кулик, который хвалит свое болото. Хотя… Вот знаменитый писатель Алексей Иванов, он же тоже историк и он специализируется на Уральско-Сибирских темах, потому что он оттуда и он, как историк, много знает об этом. А я – отсюда и волею судеб, работая в музее, больше узнал об этих краях, которые назывались Тульскими Украинами южной границы русского государства. И я узнал много интересных, драматических и важных, особенно для нас, историй и сюжетов. Которые до сих пор влияют на нашу нынешнюю жизнь. И конечно мне захотелось воплотить это в книгах.
В.В.: В нескольких твоих вещах встречала такой художественный прием, как взгляд сверху – ты даже пишешь, если бы это поле битвы снимали камерой с дрона, то оператор увидел бы… Скажи, а если бы ты посмотрел сверху на современную русскую литературу, как на процесс и свое место в ней, что бы ты увидел?О.Х.: Конечно, у меня есть какое-то скромное место. Юзефович обо мне как-то сказал «Самый недооцененный русский писатель» Я такие вещи несколько раз слышал в свой адрес, не только от него… Наверное, они должны были наполнить меня горечью, но не наполняют. Дело в том, что у всех свое место и надо его осознавать. И когда смотришь с расстояния уже большого времени – оно оказывается неплохим. Сколько было людей, которых буквально вся Москва носила на руках, когда я в 96-м году впервые приехал в журнал «Октябрь»? Уж не буду называть имена, их сейчас и не вспомнить даже. Москва-капризная барыня, да и во всем мире так. Хватают кого-то и осыпают наградами и так, и сяк. Но проходит пять, иногда даже меньше лет, а десять лет – железно. И все. Этого писателя просто больше нет. И что толку от этих наград? Надо знать свое место и делать… служить своему делу! Как монахи служат, как врач служит, военный служит.
В.В.: Есть ощущение, что провинциальному автору сложнее? Что ему сложнее – писать, публиковаться, претендовать на премии?О.Х.: Провинциальному сложнее, конечно, но сейчас это положение очень сильно пошатнулось в эпоху интернета. Потому что уж совсем стало необязательно таскаться в Москву то и дело, как раньше приходилось. Необязательно стало переезжать в Москву. Напротив, видим сейчас обратный процесс, как москвичи переезжают в Подмосковье, а то и подальше. Потому, что в мегаполисе все менее комфортно жить, все менее человечная жизнь какая-то. И творят откуда-то из своего дома, из своего поселка, деревни. Слава Богу сейчас можно нажать на кнопку и мгновенно твоя рукопись будет в Москве, или в Нью-Йорке, или где угодно.
В.В.: И ты думаешь ее прочитают, рассмотрят с таким же вниманием, как…О.Х.: Сначала ты все-таки должен быть кем-то… Нет, внимания неизвестному автору особенного не будет. Здесь, конечно, не обойтись без каких-либо личных контактов и связей. Но это так же, как и в любом другом деле. Писать, пожалуй, даже лучше и легче в провинции. Лучше думается в психической, если так можно выразиться, тишине. Легче, чем живя в толчее и тусовке. Но рассчитывать на премию, конечно, сложней. Премии в наше время вещь своеобразная, можно сказать регламентированная. Меня одно время какие-то вторые места просто преследовали.
В.В.: Есть ощущение, что ты писатель-отшельник из какой-то своей башни?О.Х.: Есть. Да еще характер такой, что тусоваться я не люблю. Чисто физиологически. Я устаю. Я могу, мне нравиться, если небольшой компанией… но другой раз мне уже не хочется. Начинает казаться, что уже ходишь тогда, как на работу на эти тусовки. И я тогда изнемогаю уже. Я люблю общение индивидуальное и неторопливое. Для писателя это, мне кажется, даже плохо. Не улучшает это внутреннего мира. Не сберегает.
В.В.: Кого из современных русских авторов советуешь почитать? Любых направлений и жанров.О.Х.: Ну вот Леонида Юзефовича я знаю, читаю и думаю, что читать его вещи хорошо. Мы в довольно близком направлении идем, хотя и не идентичном. А кроме этого, я читаю ситуативно – тех, кого напечатали со мной в одном номере или сборнике, рассказы в основном. Новые для меня имена я узнавал четверть века назад. Сейчас же я весь в шестнадцатом веке, те документы, книги, которые удается найти, я, конечно, взахлеб читаю… Кстати, на древнерусском языке, без всяких переводов. Он для меня уже понятней, чем современный.
В.В.: Значит будет продолжение «Государевой стражи»?О.Х.: Да, я пишу. Но это уже будет Смутное время, времена Марины Мнишек. И герои – потомки тех, кто действовал в Государевой страже». Те дети главных героев, что играют в снежки в последней сцене – в новом романе им уже по сорок-сорок пять лет. Дети Мстиславского, Воротынского, Хафиза, моего главного героя.
В.В.: А почему у тебя в романе как-то маловато женщин?О.Х.: Хорошо, хоть вообще есть. Если мы хотим достоверности, средневековье, а особенно война – мир не женский.
скачать dle 12.1
