9 декабря в Центральном Доме Литераторов прошёл вечер казанских поэтов. Владимир Буев делится впечатлениями.Москва встречала Казань, а Московский Центральный дом литераторов – казанское литературное кафе «Калитку». Вечер с прозрачной отсылкой-аллюзией к роману Набокова «Приглашение на Казань» вели два поэта: хозяйка литературного салона москвичка
Елена Севрюгина и зачинатель «Калитки» казанец
Эдуард Учаров, куратор литературного конкурса «Хижицы» имени поэта Гавриила Каменева (в скобках поясним, что название этому конкурсу дало одно из исторических предместий Казани — Хижицы (Кизическая слобода), а также одноимённое стихотворение Каменева).
Эдуард начал с истории городских литобъединений: по его словам, Казань «славится профессиональными ЛИТО, и одно из старейших в России тоже находится в Казани». Самым возрастным в столице Татарстана было названо объединение имени Марка Зарецкого при музее Горького. В зале ЦДЛ находилась Алёна Каримова, руководившая им в Казани около 15 лет, а ныне, по её словам, «живущая на два города» (второй, разумеется, Москва), поэтому с вопросом о том, каков реальный возраст «старейшего» ЛИТО, Эдуард обратился именно к ней.
— Мне кажется, что оно было организовано в начале 30-х годов, ему примерно 90 лет, — предположила Алёна.
Между тем интернет-источники задним числом подсказали автору этих строк, что литобъединение имени Зарецкого было основано вскоре после создания музея «в тяжелом 1942 году, когда в […] городе в эвакуации оказались многие советские литераторы».
Сам Эдуард Учаров, входя когда-то в литературный мир, направился в другое «тоже очень знаменитое ЛИТО», которое называлось «Арс» и было основано Николаем Беляевым. Участником этого объединения был «волшебный поэт, казанская легенда Тимур Алдошин». Ведущий посоветовал всем сидящим в зале непременно погуглить и почитать тексты этого поэта, особенно тем, кто об Алдошине никогда не слышал и не читал его стихов:
— Откроете для себя новое имя, — заверил он.
Извинившись за витиеватость своей речи (дескать, «Восток, Казань, скачешь-скачешь и приходишь к итогу»), Учаров поведал слушателям об «одном из самых интересных» проектов «Калитки», который он с соратниками «сейчас реализует в книжном варианте». Участники кафе «в литературном, краеведческом, культурном плане исследуют городские локации, в том числе улицы, — те места, где жили, писали, творили поэты и художники». Исследование проходит таким образом: в кучку собираются творцы разных направлений и прогуливаются в каком-то заранее определённом месте, после чего каждый участник прогулки импровизирует на тему того, что он увидел и что по этому поводу подумал и почувствовал: по словам ведущего, важны мгновенные ассоциации и аллюзии. Далее, «чтобы это не остыло», в течение дня-двух происходит «сбор обратной связи (текстов, иллюстраций)». Возникает «большой-большой импровизационный поток без редакторских правок». Учаров называет это метатекстом, который затем «собирается в книжечки»: таковых вышло уже две.
— Книжечки делаются своими руками, а верстаются и печатаются казанским издателем Вадимом Гершановым.
Ведущий продемонстрировал один из сборников и настоятельно посоветовал посмотреть его после мероприятия: книжки-тетрадки были выложены перед входом в малый зал ЦДЛ. Одна из брошюр посвящена так называемой «Велимир-горе» — так в богемной (а, может, и не только в богемной) среде называют в Казани улицу Волкова (Вторая Гора)».
— На этой улице сохранился последний дом, где жил Велимир Хлебников, — поясняет Учаров, не упустив случая заодно поименовать казанского поэта, экскурсовода и «самого известного защитника архитектурной среды Казани Олесю Балтусову», которая руководила прогулкой богемы по «Велимир-горе».
Ещё одна прогулка, по словам Учарова, недавно прошла по казанскому вантовому мосту Миллениум, который пересекает реку Казанка, улицу Вишневского с проспектом Амирхана и является частью Малого Казанского кольца. Мост относительно новый и прогуливающиеся творцы имели возможность без оглядки на авторитетов «насытить это место какими-то казанскими легендами и мифами»: раз оно пока пусто (хоть и свято), то «своеобразных городских историй у него ещё не появилось».
— Вот нам опять прислали и стихи, и прозу: интервью, очерки, — Учаров показывает вторую книжку из «прогулочной» серии.
По словам ведущего, конкретные тексты в сборнике не привязаны к конкретным авторам: все, «которые вместе с нами гулял», просто перечислен общим списком.Именно так полуобезличенно возникает «общеказанский городской текст».
Ещё один упомянутый ведущим проект кафе «Калитка» — поэтическая лаборатория «ЛабУч»: он тоже из основных.
— Всё, что яркое и живое появлялось в городе, мы пытались притянуть к себе, познакомиться и дать толчок к развитию, поддержать поэтов, — рассказывает Учаров: — Именно так на базе кафе возникла площадка-поэтическая лаборатория.
На заседаниях «ЛабУча» разбираются тексты казанских молодых поэтов и ведутся беседы о литературе. А когда в столицу Татарстана приезжают известные мастера слова, они непременно приглашаются в гости, чтобы «молодёжь познакомилась со зрелой поэзией, и зрелый поэт выразил мнение на тексты молодого».
— Одно дело, когда я постоянно сижу и что-то говорю, совсем дело — когда мастер со стороны, — скромничает Учаров.
Ведущий похвастался, что за прошедший год на занятия в лабораторию пришло несколько новых молодых дарований, после чего представил Камилу Галимуллину, которая «пишет не только стихи, но и прозу, а учится на филфаке»:
— Бытует мнение, что филология портит поэта, но тут ситуация обратная, её творчество насыщено и метафорами, и интересными образами. Она одна из наших будущих надежд, — [почему надежд будущих, а не нынешних, автор этих строк не понял].
Камила Галимуллина прочитала два текста: один прозаический, второй стихотворный. Бессюжетный рассказ-проза (рефлексия о наступлении осени и зимы, об уснувших божьей коровке и дачном саде) был близок к верлибру и начинался словами: «
На улице пахнет землёй и мокрыми яблоками…». Стихотворение говорило о макромире через мир «микро-»: «
Я спешно спускаюсь в метро / Ладонь приставляю к двери…»
Представляя следующего поэта Илью Жукова, Учаров отметил, что тот «совсем недавно появился на свободных микрофонах, а затем пришёл в поэтическую лабораторию»:
— Это что-то невероятное, вечный двигатель, в нём много энергии. У него есть два потрясающих лирических стихотворения, — Учаров назвал эти стихи Жукова «наивной поэзией» по аналогии с направлением, названным в изобразительном искусстве «наивной живописью».
Илья Жуков сообщил, что о «Калитке» он узнал год назад и что привёл его туда казанский поэт Максим Булатов. Поначалу Илья предполагал, что в лаборатории «надо будет просто читать свои стихи». Оказалось, что «нееет» (это слово Илья если и не пропел, то произнёс нараспев):
— Ты не только читаешь, но тебя ещё разбирают: указывают на положительные и на отрицательные стороны твоего стихотворения. Не всегда говорят то, что нравится поэту.
Илья благодарно отметил, что, взаимодействуя с Эдуардом Учаровым, ощутил собственный творческий рост, после чего прочёл два своих стиха. Первый — «Дорога домой»: «
Скорость взял машинист, машинист… / И, в глазах размываясь, пейзаж / Вдаль немыслимо быстро бежит / От моих любознательных глаз». Перед чтением второго Илья пояснил, что в Казани «есть площадь Тукая, с которой открывается пешеходная улица Баумана». Об этой площади и был второй стих, заканчивающийся словами: «
По площади Тукая, / Идёт один чудак… / Стихи свои слагает, / И плачет просто так». Действительно наивная поэзия: детская и забавная.
Эдуард Учаров попросил не путать Центральную библиотеку Казани, где находится кафе «Калитка», с Национальной библиотекой («не путать централку с националкой»): путаница часто происходит, когда объявляются какие-то мероприятия (сам ведущий даже улицу, на которой находится его библиотека, без подсказки не вспомнил). И объявил Карину Камчев («это её творческий псевдоним»), которая художественно оформляла все книжки «Калитки»: она и фотограф, и видеограф, и креативный дизайнер, и художник-иллюстратор.
— Карина очень скромная, и никогда ничего не говорит речей. Я её стимулирую: ты хоть ручкой помаши. Она ручкой помашет и опять уходит. Где учишься?
Карина Камчев, выйдя на сцену с улыбкой, отвечает, что учится в Казанском театральном училище на театрально-декорационной специальности:
— Я художник-бутафор. Я делаю любое оформление, театральных кукол, иллюстрирую книги и занимаюсь фотографией. Попала я в библиотеку случайно чуть меньше двух лет назад, за это время мы успели сделать целых три проекта и оформить книгу моего любимого казанского поэта Никиты Санкова (спойлер: он тоже сидит в зале и готовится к выступлению).
Учаров добавляет, что Карина сделала иллюстрации для сборника «Казанский объектив», где представлено 28 современных авторов: с правой стороны разворотов — тексты, а «с левой — иллюстрации к каждому автору и тексту».
Виртуально в видеозаписи участникам вечера были представлены два молодых автора. Один из них —
Максим Булатов, которого Учаров охарактеризовал как «сумасшедше-волшебного поэта» и сравнил с Тимуром Алдошиным, но сделал при этом оговорку, повергшую автора этих строк в некоторое изумление:
— Если бы он ещё над текстами работал хорошо, было бы здорово, но пока это у него не получается.
С экрана Булатов прочитал несколько стихотворений (и рифмованных, и силлабо-тонических, и верлибров): создалось ощущение, что лирический герой стихов — это без всяких намёков и экивоков на 100% сам поэт:
«
Штурмовать тебя — штурмовать Париж / Но не хватит ни денег, ни сил, ни чувств / Ты как будто осенней звездой паришь / Ну а я в поднебесье не полечу…»;
«
Я люблю когда мне что-то доказывают / На своём неведомом языке / Из кожи вон лезут, умирают на сцене / Когда человек борется с небесами / И приходит к нему Дуэндэ / Демон который туда его и заберёт / И свершится музыка / И закончится слово / А человек останется / Телом на полу, мычащим и пышущим / Орущим, вводящим в транс…»;
«
От красоты хочется плакать обыкновенно / В этой Вселенной / В другой как на зло только ненависть или страх / Остальное прах / Я бы сказал тебе как меня полюбить / Какой доспех на меня пошить / Из зёрнышек нежности и покоя / Выбирай любое…»;
«
Детство — мой любимый городок. / Вина глоток — и мы уже в эфире. / Там я размером где-то с ноготок, / Кричащий, плачущий и в розовой порфире»
.Эдуард Учаров пояснил, что он имел в виду, когда упомянул о недостаточной работе Булатова над текстами:
— У Максима всё непосредственно, он переходит с поэтической речи на простую коммуникативную и обратно. Он просто разговаривает. С одной стороны, это потрясающее чувство. С другой, по медицинским показателям ему нельзя напрягаться. Максим говорит, что у него часто болит голова, поэтому ему проще написать десять новых стихов, чем работать над старым. Я его поддерживаю: мол, тогда пусть всё остаётся так, как есть. Максим очень начитан, эрудирован, перечитал всех классиков и современных поэтов.
Ещё один казанский поэт
Илья Горобцов, прозвучавший с экрана, когда-то приехал в столицу Татарстана из Якутска («и дальше уже всё, дальше будет несколько живых авторов», под смех зала пошутил Учаров, имея в виду, конечно, «вживую»… впрочем, кто знает, может, это и было оговоркой по Фрейду).
Цитаты из стихов Горобцова:
«
Когда был ростом не велик, / "Тебе твой ум благоволит" / Мне говорили. // Судьба какая б не пошла, / Пускай страшна или пошла — / Но это опыт. // Был с тем я мнением в борьбе, / Как хладный ветер и портье, / С горячим носом…»;
«Когда я не имею силы даже / Желания прожить ещё немного, / Я вспоминаю, как я шел однажды / По летнему и выжженному полю…»Наконец,
Учаров перешёл к авторам, которые «заявили о себе не первый год и давно приходят на поэтическую лабораторию»:
— Вот два наших поэта, о которых через пару лет узнает вся Россия: Никита Санков и Василь Сафаргалеев.
По словам Учарова, Никита Санков пришёл в «Калитку» два или три года назад (Никита из зала поправил, что вообще-то прошло уже четыре).
— Вот оно время как летит! — удивился и одновременно восхитился Учаров.
По словам ведущего, у Санкова уже появилась первая книжка. Хотя его стихи изначально и «были очень интересными, там было, над чем работать»:
— Сейчас же, когда Никита показывает мне новые тексты, я думаю, что не он мне должен показывать свои, а я ему мои. Уже не я над ним, а он надо мной должен поработать. В последние полгода он совершил потрясающий рывок вперёд, — говорит ведущий: — Ещё Никита является главным редактором поэтических исследований локаций. Если первую книжку я помогал ему делать, то вторая — это полностью работа редактора Никиты и художницы Карины Камчев.
Никита Санков, ненавязчиво отсылая к ранее прозвучавшей шутке Учарова, в свою очередь пошутил, что он
«всё ещё живой пока поэт», и прочитал три стихотворения, из которых привожу цитаты:
«
Пишу о том, что значит облака, / Продрогшие рощи, сизое молчание. / Застывшая, как кажется, река. / Прозрачных слов в гортани перекат, / Перемешавший суффикс с окончанием…»;
«
Так весеннее утро густое, / Так синица сквозь вязь словаря, / Неуверенный всполох огня / Мимо тьмы пробивается с боем…»;
«
Сразу несколько строк / будто с первой попытки попала / нитка в ушко / и я сам завязал узелок…»;
Второй поэт, о котором скоро должна узнать вся России, это Василь Сафаргалеев. По словам Учарова, тот «пришёл в “Калитку” сложившимся автором»
— Василь является победителем проекта «Стихи в темноте». Есть у нас такой формат. Мы зажигаем свечи и практически в темноте читаем стихи, акцент делаем на звучании. Один их участников проекта, профессиональный сварщик, сварил нам канделябр примерно в полтора метра высотой — своего рода произведение современного искусства. На эти вечера не попасть, поэтому, чтобы послушать, люди стоят в коридорах. Василь — победитель «Стихов в темноте» и ещё призёр конкурса «Хижицы» этого года. А Никита Санков призёр «Хижиц» предыдущего.
Василь Сафаргалеев не удержался от того, чтобы вернуться к «шутке» («всем добрый вечер, спасибо, что живые») и рассказал, как «буквально неделю назад лежал с температурой около 40» и что его «выступление здесь находилось под вопросом», после чего не стал тянуть кота за хвост и резину и прочитал несколько хороших и разных стихотворений (привожу цитаты их всех оглашённых):
«
С сердцебиением»: «Этим утром, как золото, как маасдам, молчат о своём коты / Над моим Салаватом горит звезда, ей скорее всего кранты / Во сне упади, под подушкой себя найди / Там шумно в груди и закатом разлит парадиз / Зажмурься, чтоб он не утёк, и дави на газ / Там в небе расцвёл императорским цветом топаз…»;
«
И больше никто не умрёт»: «мне сегодня снился странный сон / будто солнце отказалось сесть / за горизонт / застыло над кремлём / и говорило / люди всегда сражаются днём…»;
«
Кома»: «если не эльфы и гномы, то всё-таки кто мы? / суть, точно плёнка, проявится потом на лбу. / плюну. забуду. сверну до республики комы. / в поле построю избу, заведу марабу…»;
«
Во снах мы увязнем как мухи в гречишном меду / Пусть время идёт ну а я никуда не пойду / Икеевский плед превращается в катышки лет / Я сам будто катышек я затерявшийся след… // Ты светишься солнцем а я вновь счастливый Васёк / Мы падали в небо / потом я проснулся и всё…»;
«
В точке кипения всех столкновений орды / Встанешь с пакетом из спара прекрасная ты / Ветром поправится локон со лба на висок / Ты непривычна для них, как холодный песок…»;
«
я уеду за мкад и уйду за закат / я с тобой обеднел, но тобою богат / я бы бога увидел, но слеп как крот / моё всё — с голодухи открытый рот / моё всё — это связка твоих гранат…».
Василь рассказал, что рос он не в самой Казани, а в посёлке Левченко (сейчас этот посёлок стал районом татарстанской столицы), поэтому «такой вот стишок» посвятил своей малой родине (процитирую его полностью): «
Я замял бычок о свой кроссовок / Бросил на железные пути / А вокруг — мой маленький посёлок / Где меня печалям не найти / Здесь ковром колючим хвойный лес / Воют рядом хлебзавод и ТЭС / И товарный поезд под окном / Пронесётся белым полотном / Бац / и он / исчез / Детство, словно лестничный пролёт — / Пробегал за каждым годом год / Вот я в поселковом детсаду / В тихий час не спал, не ел еду / Но пил компот / Или как я падал с гаражей / По посёлку бегал от бомжей / Что кричали вслед “убью, убью” / Покупал жвачки по рублю / На вид драже / Впереди железные пути / Предстоит всю жизнь по ним идти / Что бы путь во мне ни изменял / Этому не выйти из меня / Пусть оно осталось позади…»
Ведущий
Учаров рассказал ещё об одном проекте, реализованном совместно с журналом «Идель», который выходит на двух языках, русском и татарском: во время сольных вечеров казанских поэтов профессиональный фотограф журнала делал снимки поэтов («ловил моменты»), которые затем развешивались в библиотеке по стенам кафе «Калитка».
— В России известны проекты «Узнай поэта в лицо». Люди обычно знают поэта по стихам и по фамилии, а вот чтобы сопоставить с лицом — это редкость. Мы тоже решили эту несправедливость нивелировать, — поясняет Учаров.
Наконец, слово взяла хозяйка литгостиной ЦДЛ
Елена Севрюгина, представив «такого замечательного автора» как Филипп Пираев. Впервые с его творчеством она познакомилась благодаря сборнику «Казанский объектив», когда в 2022 году писала рецензию:
— Филипп показался мне одним из самых ярких авторов сборника, одним из самых запоминающихся имён. Сначала я познакомилась с его творчеством, потом, когда приезжала на мероприятие «Калитки» в Казань, и с ним самим.
Ведущий ведущий вообще был сегодня щедр на раздачу похвал, поэтому дополнил Елену, что без Филиппа Пираева не существовало бы и «Калитки»: это один из самых аналитических казанских поэтов, одновременно он руководитель литературного объединения имени Виля Мустанина.
Филипп Пираев без всяких словесных предисловий/интервенций с ходу принялся читать свои стихи. Одно из них с названием «Пандемия» приведу полностью:
Город вымер, my friend, мир калека.Но какие, mein Freud, перспективы! —
хошь —
найди и раздень человека,хошь —
на байке красуйся Годивой.И не то чтоб задвинуты ставни,и не сплошь ещё шоры на душах —
просто жизнь от живущих устала,просто воздух веков безвоздушен.Ибо вместо колоний на Марсе —
лишь плотнее колонны на марше,а двойная жокейская массане по жилам одной Боливарше.
Оттого дар прозрения горек,а святыни, mon cher, хоть на вынос.И рябит на экранах подкороккозьим смайликом дарвинский вирус.В ответ на нестройные аплодисменты Филипп поморщился, давая понять: дескать, не надо, по крайней мере не сейчас, а если очень хочется, то лучше в самом конце.
Остальные стихи, прочитанные Пираевым, приведу в виде начальных или отдельных цитат. К слову, аплодисменты периодически между ними повторялись, но вызывали у поэта-чтеца столь же отрицательные эмоции, как и благодарные хлопки после первого стихотворения:
«Всё меньше говорю, чем дольше наблюдаю. / Вот женщина идёт, вся кротость и покой. / Когда-то сумки ей носил сынишка-даун, / ходячий колобок, улыбчивый такой… // Гляжу в её глаза, а в мыслях: мать честная! — / с такими не сравнить и райскую зарю. / Я знаю, знаешь ты, что я всё понимаю / и полной немотой за всё благодарю…»;
«
Укатит грейдер-скарабей / комки обугленного марта. / И вздрогнет порт, зубря, как мантру, / часы отправки кораблей… // и гнать моторку на авось — / пока несёт строка живая, — / по дрожи рифмы узнавая, / что это — сердце разлилось…»;
«
И, выходя к берёзам на мороз, / легко согреться и душой, и телом, / поняв, что жизнь, увы, не без полос... / но всё же это — чёрные на белом»;
«
Поскольку истина одна, / но правд неисправимо много — / не наша, в общем-то, вина, / что мы четвертовали Бога… // А я спокоен, как ландшафт — / пишу себе, стараясь высечь / огнивом слов одну из правд, / важнейшую из сотен тысяч. / А там — пусть, истиной не став, / сгорит она, как все, впустую. / Я существую, значит, прав. / Я прав, а значит, существую».
На финальных аплодисментах поэт уже не морщился: мол, тут заслуженно… или же так: «добро и зло приемли равнодушно»!
Алёна Каримова отметила, что давно не появлялась на поэтических вечерах, что несколько лет не очень следила за казанской жизнью, «а тут вдруг любимая Казань и прекрасные казанцы», поэтому она «рада, что услышала ребят». Когда Алёна уезжала из Казани, у неё было ощущение, что литературная жизнь в городе затихает. Но сейчас она неожиданно для самой себя увидела, что «это не так, и это греет сердце». В прошлом году у поэтессы вышла книжка «Между», из которой она, по её словам, будет читать первый раз.
— Некоторое время назад из Казани прошла печальная новость: скончался один мой старший товарищ и друг, — продолжала Алёна: — Стихотворение было написано не по этому поводу и очень давно. Конечно, кто-то может усмотреть тут современные аллюзии, но на самом деле оно старое. Однако, мне кажется, что нынешней ситуации оно как-то соответствует. Я волнуюсь и заговорила каким-то канцеляритом…
Если бы поэтесса не сказала про «канцелярит», никто бы и не понял, что был именно таковой.
Первое прочитанное Алёной стихотворение приведу полностью:
Беспородная сука завыла в потемках волчицей…ей-то что за беда, что за стенкой в четвертом подъездевсе слабеет дыханье и скоро совсем истончитсяв перетопленной комнате, в дикой дали от созвездий.Он шутил неизменно, высокий, худой и сутулый,я не знаю, читал он Акунина или Толстого,но соседям для свадьб и поминок одалживал стулья,вообще улыбался и вел себя проще простого…А последнюю осень с трудом доходил до базара,и ни с кем не калякал о ценах картошки и чая,и о нем, озаботясь, соседка Наташа сказала,что квартира уйдет государству, и это печально…Небу все здесь мало — переулок, фонарь и аптека —где ему поместиться, какие наполнить предметы?..Замолчи. Замолчи, перепуганный друг человека,человек — это больше, чем тело, страна и планета.Алёна сделала ремарку, что дальше будет выбирать для чтения те стихи, которые соответствуют её «личному ощущению Казани». Вот выдержки-четверостишия из прочитанного поэтессой:
«
Думалось: тридцать лет — это край вселенной. / Звали меня Алёной и звали Леной. / И та — эти буквы в паспорте — А-л-и-я — / тоже вроде бы я…»;
«
Не смей меня ловить в лукавой перекличке — / нескладный алфавит, как ящерицын хвост / достанется тебе — я выйду сквозь кавычки — / возьму прямую речь, ее рисунок прост… // Мильоны мелочей сплетут густую чащу, / покуда в пользу «быть» решается вопрос… / Не смей меня любить — я стану настоящей — / и не смогу других воспринимать всерьез».
Ещё Алена прочла два, как она сама выразилась, «стишка» из трёх, посвящённых Гавриилу Державину (один из текстов был «относительно новым»):
«
Великоросскую дерзость с тоской татарской / Соединил ты, потомок мурзы Багрима… / Хвалы расточая царевне киргиз-кайсацкой, / Чувствовал всё ж, что природа непобедима…»;
«
Хороша ушица из осетра. / От бесед неспешных вблизи костра, / Слёзы просятся, по щекам бегут, / Славно петь-грустить, забываться тут…»
— Я буду завершать, можете меня объявить, — обратился
Учаров к
Елене Севрюгиной.
Елена начинает шутить, пародируя соведущего аллюзией к его собственным предыдущим выражениям: дескать, Эдуард «пришел в кафе “Калитка” уже сложившимся автором и у него даже получалось писать образные стихи с яркой метафорикой». Но потом ведущая переходит на серьёзный тон:
— Перечитываю автора регулярно: перечитываю, когда мне плохо, перечитываю, когда мне хорошо…
Поэзия Учарова воспринимается Еленой «отчасти как поэтическая экскурсия: это не обязательно географическое, это прежде всего духовное путешествие в поисках чего-то самого важного внутри себя». Ведущая отмечает, что большая часть стихов её соведущего — это «стихи о любви к поэзии», ведь поэзия «неотъемлемая часть его существа, его естества». Елене также нравится проза Эдуарда с её «бесовщинкой, хамрмсовщинкой».
— А что Эдуард вытворяет с языком — это вообще предмет отдельного разговора, поэтому заткнусь, иначе говорить придётся очень много и долго. Когда я писала рецензию на книгу Эдуарда «Каменев идёт умирать...», то поняла, что он ещё и невероятный культуртрегер.
Эдуард Учаров отметил, что ни одного нового стихотворения он не может написать, пока напрочь не забыл старое. Забывать предыдущие тексты — это такая его авторская методика (чтобы не повторяться), поэтому свои стихотворения он читает только по бумажке или с экрана мобильника. Стихи Эдуарда, в основном, короткие, примерно такого объема (во всяком случае на вечере в ЦДЛ им прочитанные). Приведу три полностью (его стихи автору этих строк показались лучшими на данном творческом вечере):
Перейдя на запретный язык,потрясая основы,плавишь горлом немые азыв клёкот странный и новый.И когда инородную вещьбольше выплакать нечем —голос твой вдруг становится вещ,буквы разве что мельче.* * *
Жизнь — застенчивый кузнечик,разбегающийся в даль.Прыгнет в небо человечеки исчезнет навсегда.Только клеверная стелапрорастёт в тени крыльца,и останется от телазолотистая пыльца.* * *Найти строкой еще немногопока неведомых имен,где данным от рожденья слогомнавечно был ты заклеймен, где в страшной замкнутости круга,растянутые, как вода,слова влюбляются друг в другаи расстаются навсегда.Но были у Эдуарда для нас стихи подлиннее:
О Боге, который
«не фраер, не лох, но весьма любознательный шкет» и который «давно наблюдал втихаря, притворившись умершим, как в прокисшем чаду, в этом грязном кирпичном мешке нас, нахальных цыплят, становилось по осени меньше». Тут же: «
Нас подъезд воспитал и вскормил из бычковых сосцов / сладкой водкой свободы безумно дешёвого понта, / пацаны-старшаки нас пороли ремнём за отцов — / их отцов, не вернувшихся с фронта… // Свой рубец оставляет подъезд у любого жильца, / если ты не мертвец изначально…»;
О рождении, в том числе рождении слова, и познании мира «криком» родившегося: «
В новое переселяясь тело — / чувствовать озноб, неправоту. / Позабыть бы. Забываешь смело / то, что будет так невмоготу… // Радуешься солнцу, но не знаешь, / что это такое, какова / близится расплата за уменье / языком нащупывать слова. / Смотришь-смотришь ясными глазами / на рождённый в первом крике мир. / Вот и всё. Мне всё про всё сказали. / Обними и на руки возьми»;
Не только рифма, но и верлибр: «
Где теперь эти волшебные шестерёнки? / Соседские дети давно подобрали их у мусорки, / и вставили себе в звонкие сердца, /и проживают твои удивительные мгновенья…».
Казалось бы, концерт окончен, но… тут так и хочется продолжить, мол «песня бесконечна», однако ничего бесконечного в нашей жизни не бывает. Тем не менее тут появился рояль в кустах, без которого вечер завершился бы томно. На сцену по своей инициативе выпорхнула Алина Монн, представившаяся «поэтом, автором-исполнителем, выпускницей Казанского государственного университета и участницей мастерской Диаса Валеева». Она назвала «поэтическим счастьем» сегодняшнюю встречу с молодой Казанью и передала всем привет от казанского поэта Николая Алешкова.
— В ответ на его привет я ему пишу: «
Здесь малый зал, / Казанью веет отовсюду. / Полны глаза — готовы к чуду. / Стихи, стихи — и чудо есть. / Недалеко… и прямо здесь»/
Не просто рояль в кустах или из кустов, но поэтический экспромт!
Завершился вечер тем, что
Эдуард Учаров пояснил всем, что действительно был такой «потрясающий и самый известный казанский драматург Диас Назихович Валеев», спектакли которого «ставились от Алма-Аты до Владивостока» и что в одном из изданных сборников «Калитки» есть страничка, посвящённая этому писателю.
— По завещанию Валеева, его тело было кремировано и развеяно на бугре, на котором сейчас стоит мост Милениум: в холм Диаса упирается одна из опор этого моста.
Вот где богатый материал для легенд о городской локации с названием Миллениум!
Фото - Владимир Буев







скачать dle 12.1