ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 226 февраль 2025 г.
» » «СЛОВА ВЛЮБЛЯЮТСЯ ДРУГ В ДРУГА И РАССТАЮТСЯ НАВСЕГДА…»

«СЛОВА ВЛЮБЛЯЮТСЯ ДРУГ В ДРУГА И РАССТАЮТСЯ НАВСЕГДА…»



9 декабря в Центральном Доме Литераторов прошёл вечер казанских поэтов. Владимир Буев делится впечатлениями.



Москва встречала Казань, а Московский Центральный дом литераторов – казанское литературное кафе «Калитку». Вечер с прозрачной отсылкой-аллюзией к роману Набокова «Приглашение на Казань» вели два поэта: хозяйка литературного салона москвичка Елена Севрюгина и зачинатель «Калитки» казанец Эдуард Учаров, куратор литературного конкурса «Хижицы» имени поэта Гавриила Каменева (в скобках поясним, что название этому конкурсу дало одно из исторических предместий Казани — Хижицы (Кизическая слобода), а также одноимённое стихотворение Каменева).
Эдуард начал с истории городских литобъединений: по его словам, Казань «славится профессиональными ЛИТО, и одно из старейших в России тоже находится в Казани». Самым возрастным в столице Татарстана было названо объединение имени Марка Зарецкого при музее Горького. В зале ЦДЛ находилась Алёна Каримова, руководившая им в Казани около 15 лет, а ныне, по её словам, «живущая на два города» (второй, разумеется, Москва), поэтому с вопросом о том, каков реальный возраст «старейшего» ЛИТО, Эдуард обратился именно к ней.  
— Мне кажется, что оно было организовано в начале 30-х годов, ему примерно 90 лет, — предположила Алёна.
Между тем интернет-источники задним числом подсказали автору этих строк, что литобъединение имени Зарецкого было основано вскоре после создания музея «в тяжелом 1942 году, когда в […] городе в эвакуации оказались многие советские литераторы». 
Сам Эдуард Учаров, входя когда-то в литературный мир, направился в другое «тоже очень знаменитое ЛИТО», которое называлось «Арс» и было основано Николаем Беляевым. Участником этого объединения был «волшебный поэт, казанская легенда Тимур Алдошин». Ведущий посоветовал всем сидящим в зале непременно погуглить и почитать тексты этого поэта, особенно тем, кто об Алдошине никогда не слышал и не читал его стихов: 
— Откроете для себя новое имя, — заверил он.
Извинившись за витиеватость своей речи (дескать, «Восток, Казань, скачешь-скачешь и приходишь к итогу»), Учаров поведал слушателям об «одном из самых интересных» проектов «Калитки», который он с соратниками «сейчас реализует в книжном варианте». Участники кафе «в литературном, краеведческом, культурном плане исследуют городские локации, в том числе улицы, — те места, где жили, писали, творили поэты и художники». Исследование проходит таким образом: в кучку собираются творцы разных направлений и прогуливаются в каком-то заранее определённом месте, после чего каждый участник прогулки импровизирует на тему того, что он увидел и что по этому поводу подумал и почувствовал: по словам ведущего, важны мгновенные ассоциации и аллюзии. Далее, «чтобы это не остыло», в течение дня-двух происходит «сбор обратной связи (текстов, иллюстраций)». Возникает «большой-большой импровизационный поток без редакторских правок». Учаров называет это метатекстом, который затем «собирается в книжечки»: таковых вышло уже две. 
— Книжечки делаются своими руками, а верстаются и печатаются казанским издателем Вадимом Гершановым.
Ведущий продемонстрировал один из сборников и настоятельно посоветовал посмотреть его после мероприятия: книжки-тетрадки были выложены перед входом в малый зал ЦДЛ. Одна из брошюр посвящена так называемой «Велимир-горе» — так в богемной (а, может, и не только в богемной) среде называют в Казани улицу Волкова (Вторая Гора)». 
— На этой улице сохранился последний дом, где жил Велимир Хлебников, — поясняет Учаров, не упустив случая заодно поименовать казанского поэта, экскурсовода и «самого известного защитника архитектурной среды Казани Олесю Балтусову», которая руководила прогулкой богемы по «Велимир-горе».
Ещё одна прогулка, по словам Учарова, недавно прошла по казанскому вантовому мосту Миллениум, который пересекает реку Казанка, улицу Вишневского с проспектом Амирхана и является частью Малого Казанского кольца. Мост относительно новый и прогуливающиеся творцы имели возможность без оглядки на авторитетов «насытить это место какими-то казанскими легендами и мифами»: раз оно пока пусто (хоть и свято), то «своеобразных городских историй у него ещё не появилось». 
— Вот нам опять прислали и стихи, и прозу: интервью, очерки, — Учаров показывает вторую книжку из «прогулочной» серии. 
По словам ведущего, конкретные тексты в сборнике не привязаны к конкретным авторам: все, «которые вместе с нами гулял», просто перечислен общим списком.Именно так полуобезличенно возникает «общеказанский городской текст».
Ещё один упомянутый ведущим проект кафе «Калитка» — поэтическая лаборатория «ЛабУч»: он тоже из основных. 
— Всё, что яркое и живое появлялось в городе, мы пытались притянуть к себе, познакомиться и дать толчок к развитию, поддержать поэтов, — рассказывает Учаров: — Именно так на базе кафе возникла площадка-поэтическая лаборатория. 
На заседаниях «ЛабУча» разбираются тексты казанских молодых поэтов и ведутся беседы о литературе. А когда в столицу Татарстана приезжают известные мастера слова, они непременно приглашаются в гости, чтобы «молодёжь познакомилась со зрелой поэзией, и зрелый поэт выразил мнение на тексты молодого».
— Одно дело, когда я постоянно сижу и что-то говорю, совсем дело — когда мастер со стороны, — скромничает Учаров.
Ведущий похвастался, что за прошедший год на занятия в лабораторию пришло несколько новых молодых дарований, после чего представил Камилу Галимуллину, которая «пишет не только стихи, но и прозу, а учится на филфаке»:
— Бытует мнение, что филология портит поэта, но тут ситуация обратная, её творчество насыщено и метафорами, и интересными образами. Она одна из наших будущих надежд, — [почему надежд будущих, а не нынешних, автор этих строк не понял].
Камила Галимуллина прочитала два текста: один прозаический, второй стихотворный. Бессюжетный рассказ-проза (рефлексия о наступлении осени и зимы, об уснувших божьей коровке и дачном саде) был близок к верлибру и начинался словами: «На улице пахнет землёй и мокрыми яблоками…». Стихотворение говорило о макромире через мир «микро-»: «Я спешно спускаюсь в метро / Ладонь приставляю к двери…»
Представляя следующего поэта Илью Жукова, Учаров отметил, что тот «совсем недавно появился на свободных микрофонах, а затем пришёл в поэтическую лабораторию»:
— Это что-то невероятное, вечный двигатель, в нём много энергии. У него есть два потрясающих лирических стихотворения, — Учаров назвал эти стихи Жукова «наивной поэзией» по аналогии с направлением, названным в изобразительном искусстве «наивной живописью».
Илья Жуков сообщил, что о «Калитке» он узнал год назад и что привёл его туда казанский поэт Максим Булатов. Поначалу Илья предполагал, что в лаборатории «надо будет просто читать свои стихи». Оказалось, что «нееет» (это слово Илья если и не пропел, то произнёс нараспев):
— Ты не только читаешь, но тебя ещё разбирают: указывают на положительные и на отрицательные стороны твоего стихотворения. Не всегда говорят то, что нравится поэту. 
Илья благодарно отметил, что, взаимодействуя с Эдуардом Учаровым, ощутил собственный творческий рост, после чего прочёл два своих стиха. Первый — «Дорога домой»: «Скорость взял машинист, машинист… / И, в глазах размываясь, пейзаж / Вдаль немыслимо быстро бежит / От моих любознательных глаз». Перед чтением второго Илья пояснил, что в Казани «есть площадь Тукая, с которой открывается пешеходная улица Баумана». Об этой площади и был второй стих, заканчивающийся словами: «По площади Тукая, / Идёт один чудак… / Стихи свои слагает, / И плачет просто так». Действительно наивная поэзия: детская и забавная.
Эдуард Учаров попросил не путать Центральную библиотеку Казани, где находится кафе «Калитка», с Национальной библиотекой («не путать централку с националкой»): путаница часто происходит, когда объявляются какие-то мероприятия (сам ведущий даже улицу, на которой находится его библиотека, без подсказки не вспомнил). И объявил Карину Камчев («это её творческий псевдоним»), которая художественно оформляла все книжки «Калитки»: она и фотограф, и видеограф, и креативный дизайнер, и художник-иллюстратор.
— Карина очень скромная, и никогда ничего не говорит речей. Я её стимулирую: ты хоть ручкой помаши. Она ручкой помашет и опять уходит. Где учишься?  
Карина Камчев, выйдя на сцену с улыбкой, отвечает, что учится в Казанском театральном училище на театрально-декорационной специальности:
— Я художник-бутафор. Я делаю любое оформление, театральных кукол, иллюстрирую книги и занимаюсь фотографией. Попала я в библиотеку случайно чуть меньше двух лет назад, за это время мы успели сделать целых три проекта и оформить книгу моего любимого казанского поэта Никиты Санкова (спойлер: он тоже сидит в зале и готовится к выступлению).
Учаров добавляет, что Карина сделала иллюстрации для сборника «Казанский объектив», где представлено 28 современных авторов: с правой стороны разворотов — тексты, а «с левой — иллюстрации к каждому автору и тексту».
Виртуально в видеозаписи участникам вечера были представлены два молодых автора. Один из них — Максим Булатов, которого Учаров охарактеризовал как «сумасшедше-волшебного поэта» и сравнил с Тимуром Алдошиным, но сделал при этом оговорку, повергшую автора этих строк в некоторое изумление:
— Если бы он ещё над текстами работал хорошо, было бы здорово, но пока это у него не получается.
С экрана Булатов прочитал несколько стихотворений (и рифмованных, и силлабо-тонических, и верлибров): создалось ощущение, что лирический герой стихов — это без всяких намёков и экивоков на 100% сам поэт:
«Штурмовать тебя — штурмовать Париж / Но не хватит ни денег, ни сил, ни чувств / Ты как будто осенней звездой паришь / Ну а я в поднебесье не полечу…»;
«Я люблю когда мне что-то доказывают / На своём неведомом языке / Из кожи вон лезут, умирают на сцене / Когда человек борется с небесами / И приходит к нему Дуэндэ / Демон который туда его и заберёт / И свершится музыка / И закончится слово / А человек останется / Телом на полу, мычащим и пышущим / Орущим, вводящим в транс…»;
«От красоты хочется плакать обыкновенно / В этой Вселенной / В другой как на зло только ненависть или страх / Остальное прах / Я бы сказал тебе как меня полюбить / Какой доспех на меня пошить / Из зёрнышек нежности и покоя / Выбирай любое…»;
«Детство — мой любимый городок. / Вина глоток — и мы уже в эфире. / Там я размером где-то с ноготок, / Кричащий, плачущий и в розовой порфире».
Эдуард Учаров пояснил, что он имел в виду, когда упомянул о недостаточной работе Булатова над текстами:
— У Максима всё непосредственно, он переходит с поэтической речи на простую коммуникативную и обратно. Он просто разговаривает. С одной стороны, это потрясающее чувство. С другой, по медицинским показателям ему нельзя напрягаться. Максим говорит, что у него часто болит голова, поэтому ему проще написать десять новых стихов, чем работать над старым. Я его поддерживаю: мол, тогда пусть всё остаётся так, как есть. Максим очень начитан, эрудирован, перечитал всех классиков и современных поэтов.
Ещё один казанский поэт Илья Горобцов, прозвучавший с экрана, когда-то приехал в столицу Татарстана из Якутска («и дальше уже всё, дальше будет несколько живых авторов», под смех зала пошутил Учаров, имея в виду, конечно, «вживую»… впрочем, кто знает, может, это и было оговоркой по Фрейду). 
Цитаты из стихов Горобцова:
«Когда был ростом не велик, / "Тебе твой ум благоволит" / Мне говорили. // Судьба какая б не пошла, / Пускай страшна или пошла — / Но это опыт. // Был с тем я мнением в борьбе, / Как хладный ветер и портье, / С горячим носом…»;
«Когда я не имею силы даже / Желания прожить ещё немного, / Я вспоминаю, как я шел однажды / По летнему и выжженному полю…»
Наконец, Учаров перешёл к авторам, которые «заявили о себе не первый год и давно приходят на поэтическую лабораторию»:
— Вот два наших поэта, о которых через пару лет узнает вся Россия: Никита Санков и Василь Сафаргалеев.
По словам Учарова, Никита Санков пришёл в «Калитку» два или три года назад (Никита из зала поправил, что вообще-то прошло уже четыре).
— Вот оно время как летит! — удивился и одновременно восхитился Учаров.
По словам ведущего, у Санкова уже появилась первая книжка. Хотя его стихи изначально и «были очень интересными, там было, над чем работать»:
— Сейчас же, когда Никита показывает мне новые тексты, я думаю, что не он мне должен показывать свои, а я ему мои. Уже не я над ним, а он надо мной должен поработать. В последние полгода он совершил потрясающий рывок вперёд, — говорит ведущий: — Ещё Никита является главным редактором поэтических исследований локаций. Если первую книжку я помогал ему делать, то вторая — это полностью работа редактора Никиты и художницы Карины Камчев.
Никита Санков, ненавязчиво отсылая к ранее прозвучавшей шутке Учарова, в свою очередь пошутил, что он «всё ещё живой пока поэт», и прочитал три стихотворения, из которых привожу цитаты:
«Пишу о том, что значит облака, / Продрогшие рощи, сизое молчание. / Застывшая, как кажется, река. / Прозрачных слов в гортани перекат, / Перемешавший суффикс с окончанием…»;
«Так весеннее утро густое, / Так синица сквозь вязь словаря, / Неуверенный всполох огня / Мимо тьмы пробивается с боем…»;
«Сразу несколько строк / будто с первой попытки попала / нитка в ушко / и я сам завязал узелок…»;
Второй поэт, о котором скоро должна узнать вся России, это Василь Сафаргалеев. По словам Учарова, тот «пришёл в “Калитку” сложившимся автором»
— Василь является победителем проекта «Стихи в темноте». Есть у нас такой формат. Мы зажигаем свечи и практически в темноте читаем стихи, акцент делаем на звучании. Один их участников проекта, профессиональный сварщик, сварил нам канделябр примерно в полтора метра высотой — своего рода произведение современного искусства. На эти вечера не попасть, поэтому, чтобы послушать, люди стоят в коридорах. Василь — победитель «Стихов в темноте» и ещё призёр конкурса «Хижицы» этого года. А Никита Санков призёр «Хижиц» предыдущего.
Василь Сафаргалеев не удержался от того, чтобы вернуться к «шутке» («всем добрый вечер, спасибо, что живые») и рассказал, как «буквально неделю назад лежал с температурой около 40» и что его «выступление здесь находилось под вопросом», после чего не стал тянуть кота за хвост и резину и прочитал несколько хороших и разных стихотворений (привожу цитаты их всех оглашённых):
«С сердцебиением»: «Этим утром, как золото, как маасдам, молчат о своём коты / Над моим Салаватом горит звезда, ей скорее всего кранты / Во сне упади, под подушкой себя найди / Там шумно в груди и закатом разлит парадиз / Зажмурься, чтоб он не утёк, и дави на газ / Там в небе расцвёл императорским цветом топаз…»;
«И больше никто не умрёт»: «мне сегодня снился странный сон / будто солнце отказалось сесть / за горизонт / застыло над кремлём / и говорило / люди всегда сражаются днём…»;
«Кома»: «если не эльфы и гномы, то всё-таки кто мы? / суть, точно плёнка, проявится потом на лбу. / плюну. забуду. сверну до республики комы. / в поле построю избу, заведу марабу…»;
«Во снах мы увязнем как мухи в гречишном меду / Пусть время идёт ну а я никуда не пойду / Икеевский плед превращается в катышки лет / Я сам будто катышек я затерявшийся след… // Ты светишься солнцем а я вновь счастливый Васёк / Мы падали в небо / потом я проснулся и всё…»;
«В точке кипения всех столкновений орды / Встанешь с пакетом из спара прекрасная ты / Ветром поправится локон со лба на висок / Ты непривычна для них, как холодный песок…»;
«я уеду за мкад и уйду за закат / я с тобой обеднел, но тобою богат / я бы бога увидел, но слеп как крот / моё всё — с голодухи открытый рот / моё всё — это связка твоих гранат…».
Василь рассказал, что рос он не в самой Казани, а в посёлке Левченко (сейчас этот посёлок стал районом татарстанской столицы), поэтому «такой вот стишок» посвятил своей малой родине (процитирую его полностью): «Я замял бычок о свой кроссовок / Бросил на железные пути / А вокруг — мой маленький посёлок / Где меня печалям не найти /  Здесь ковром колючим хвойный лес / Воют рядом хлебзавод и ТЭС / И товарный поезд под окном / Пронесётся белым полотном / Бац / и он / исчез / Детство, словно лестничный пролёт — / Пробегал за каждым годом год /  Вот я в поселковом детсаду / В тихий час не спал, не ел еду / Но пил компот / Или как я падал с гаражей / По посёлку бегал от бомжей / Что кричали вслед “убью, убью” / Покупал жвачки по рублю / На вид драже / Впереди железные пути / Предстоит всю жизнь по ним идти / Что бы путь во мне ни изменял / Этому не выйти из меня / Пусть оно осталось позади…»
Ведущий Учаров рассказал ещё об одном проекте, реализованном совместно с журналом «Идель», который выходит на двух языках, русском и татарском: во время сольных вечеров казанских поэтов профессиональный фотограф журнала делал снимки поэтов («ловил моменты»), которые затем развешивались в библиотеке по стенам кафе «Калитка». 
— В России известны проекты «Узнай поэта в лицо». Люди обычно знают поэта по стихам и по фамилии, а вот чтобы сопоставить с лицом — это редкость. Мы тоже решили эту несправедливость нивелировать, — поясняет Учаров. 
Наконец, слово взяла хозяйка литгостиной ЦДЛ Елена Севрюгина, представив «такого замечательного автора» как Филипп Пираев. Впервые с его творчеством она познакомилась благодаря сборнику «Казанский объектив», когда в 2022 году писала рецензию:
— Филипп показался мне одним из самых ярких авторов сборника, одним из самых запоминающихся имён. Сначала я познакомилась с его творчеством, потом, когда приезжала на мероприятие «Калитки» в Казань, и с ним самим.
Ведущий ведущий вообще был сегодня щедр на раздачу похвал, поэтому дополнил Елену, что без Филиппа Пираева не существовало бы и «Калитки»: это один из самых аналитических казанских поэтов, одновременно он руководитель литературного объединения имени Виля Мустанина.
Филипп Пираев без всяких словесных предисловий/интервенций с ходу принялся читать свои стихи. Одно из них с названием «Пандемия» приведу полностью:
Город вымер, my friend, мир калека.
Но какие, mein Freud, перспективы! 
хошь найди и раздень человека,
хошь на байке красуйся Годивой.
И не то чтоб задвинуты ставни,
и не сплошь ещё шоры на душах 
просто жизнь от живущих устала,
просто воздух веков безвоздушен.
Ибо вместо колоний на Марсе 
лишь плотнее колонны на марше,
а двойная жокейская масса
не по жилам одной Боливарше.

Оттого дар прозрения горек,

а святыни, mon cher, хоть на вынос.
И рябит на экранах подкорок
козьим смайликом дарвинский вирус.
В ответ на нестройные аплодисменты Филипп поморщился, давая понять: дескать, не надо, по крайней мере не сейчас, а если очень хочется, то лучше в самом конце.
Остальные стихи, прочитанные Пираевым, приведу в виде начальных или отдельных цитат. К слову, аплодисменты периодически между ними повторялись, но вызывали у поэта-чтеца столь же отрицательные эмоции, как и благодарные хлопки после первого стихотворения:
«Всё меньше говорю, чем дольше наблюдаю. / Вот женщина идёт, вся кротость и покой. / Когда-то сумки ей носил сынишка-даун, / ходячий колобок, улыбчивый такой… // Гляжу в её глаза, а в мыслях: мать честная! — / с такими не сравнить и райскую зарю. / Я знаю, знаешь ты, что я всё понимаю / и полной немотой за всё благодарю…»;
«Укатит грейдер-скарабей / комки обугленного марта. / И вздрогнет порт, зубря, как мантру, / часы отправки кораблей… // и гнать моторку на авось — / пока несёт строка живая, — / по дрожи рифмы узнавая, / что это — сердце разлилось…»;
«И, выходя к берёзам на мороз, / легко согреться и душой, и телом, / поняв, что жизнь, увы, не без полос... / но всё же это — чёрные на белом»;
«Поскольку истина одна, / но правд неисправимо много — / не наша, в общем-то, вина, / что мы четвертовали Бога… // А я спокоен, как ландшафт — / пишу себе, стараясь высечь / огнивом слов одну из правд, / важнейшую из сотен тысяч. / А там — пусть, истиной не став, / сгорит она, как все, впустую. / Я существую, значит, прав. / Я прав, а значит, существую».
На финальных аплодисментах поэт уже не морщился: мол, тут заслуженно… или же так: «добро и зло приемли равнодушно»!
Алёна Каримова отметила, что давно не появлялась на поэтических вечерах, что несколько лет не очень следила за казанской жизнью, «а тут вдруг любимая Казань и прекрасные казанцы», поэтому она «рада, что услышала ребят». Когда Алёна уезжала из Казани, у неё было ощущение, что литературная жизнь в городе затихает. Но сейчас она неожиданно для самой себя увидела, что «это не так, и это греет сердце». В прошлом году у поэтессы вышла книжка «Между», из которой она, по её словам, будет читать первый раз.
— Некоторое время назад из Казани прошла печальная новость: скончался один мой старший товарищ и друг, — продолжала Алёна: — Стихотворение было написано не по этому поводу и очень давно. Конечно, кто-то может усмотреть тут современные аллюзии, но на самом деле оно старое. Однако, мне кажется, что нынешней ситуации оно как-то соответствует. Я волнуюсь и заговорила каким-то канцеляритом…
Если бы поэтесса не сказала про «канцелярит», никто бы и не понял, что был именно таковой.
Первое прочитанное Алёной стихотворение приведу полностью:
Беспородная сука завыла в потемках волчицей…
ей-то что за беда, что за стенкой в четвертом подъезде
все слабеет дыханье и скоро совсем истончится
в перетопленной комнате, в дикой дали от созвездий.
Он шутил неизменно, высокий, худой и сутулый,
я не знаю, читал он Акунина или Толстого,
но соседям для свадьб и поминок одалживал стулья,
вообще улыбался и вел себя проще простого…
А последнюю осень с трудом доходил до базара,
и ни с кем не калякал о ценах картошки и чая,
и о нем, озаботясь, соседка Наташа сказала,
что квартира уйдет государству, и это печально…
Небу все здесь мало — переулок, фонарь и аптека —
где ему поместиться, какие наполнить предметы?..
Замолчи. Замолчи, перепуганный друг человека,
человек — это больше, чем тело, страна и планета.
Алёна сделала ремарку, что дальше будет выбирать для чтения те стихи, которые соответствуют её «личному ощущению Казани». Вот выдержки-четверостишия из прочитанного поэтессой: 
«Думалось: тридцать лет — это край вселенной. / Звали меня Алёной и звали Леной. / И та — эти буквы в паспорте — А-л-и-я — / тоже вроде бы я…»;
«Не смей меня ловить в лукавой перекличке — / нескладный алфавит, как ящерицын хвост / достанется тебе — я выйду сквозь кавычки — / возьму прямую речь, ее рисунок прост… 
// Мильоны мелочей сплетут густую чащу, / покуда в пользу «быть» решается вопрос… / Не смей меня любить — я стану настоящей — / и не смогу других воспринимать всерьез».
Ещё Алена прочла два, как она сама выразилась, «стишка» из трёх, посвящённых Гавриилу Державину (один из текстов был «относительно новым»):
«Великоросскую дерзость с тоской татарской / Соединил ты, потомок мурзы Багрима… 
/ Хвалы расточая царевне киргиз-кайсацкой, / Чувствовал всё ж, что природа непобедима…»;
«Хороша ушица из осетра. / От бесед неспешных вблизи костра, / Слёзы просятся, по щекам бегут, / Славно петь-грустить, забываться тут…»
— Я буду завершать, можете меня объявить, — обратился Учаров к Елене Севрюгиной
Елена начинает шутить, пародируя соведущего аллюзией к его собственным предыдущим выражениям: дескать, Эдуард «пришел в кафе “Калитка” уже сложившимся автором и у него даже получалось писать образные стихи с яркой метафорикой». Но потом ведущая переходит на серьёзный тон:
— Перечитываю автора регулярно: перечитываю, когда мне плохо, перечитываю, когда мне хорошо…
Поэзия Учарова воспринимается Еленой «отчасти как поэтическая экскурсия: это не обязательно географическое, это прежде всего духовное путешествие в поисках чего-то самого важного внутри себя». Ведущая отмечает, что большая часть стихов её соведущего — это «стихи о любви к поэзии», ведь поэзия «неотъемлемая часть его существа, его естества». Елене также нравится проза Эдуарда с её «бесовщинкой, хамрмсовщинкой».
— А что Эдуард вытворяет с языком — это вообще предмет отдельного разговора, поэтому заткнусь, иначе говорить придётся очень много и долго. Когда я писала рецензию на книгу Эдуарда «Каменев идёт умирать...», то поняла, что он ещё и невероятный культуртрегер.
Эдуард Учаров отметил, что ни одного нового стихотворения он не может написать, пока напрочь не забыл старое. Забывать предыдущие тексты — это такая его авторская методика (чтобы не повторяться), поэтому свои стихотворения он читает только по бумажке или с экрана мобильника. Стихи Эдуарда, в основном, короткие, примерно такого объема (во всяком случае на вечере в ЦДЛ им прочитанные). Приведу три полностью (его стихи автору этих строк показались лучшими на данном творческом вечере): 
Перейдя на запретный язык,
потрясая основы,
плавишь горлом немые азы
в клёкот странный и новый.
И когда инородную вещь
больше выплакать нечем —
голос твой вдруг становится вещ,
буквы разве что мельче.
* * *
Жизнь — застенчивый кузнечик,
разбегающийся в даль.
Прыгнет в небо человечек
и исчезнет навсегда.
Только клеверная стела
прорастёт в тени крыльца,
и останется от тела
золотистая пыльца.
* * *
Найти строкой еще немного
пока неведомых имен,
где данным от рожденья слогом
навечно был ты заклеймен,
 где в страшной замкнутости круга,
растянутые, как вода,
слова влюбляются друг в друга
и расстаются навсегда.
Но были у Эдуарда для нас стихи подлиннее: 
О Боге, который «не фраер, не лох, но весьма любознательный шкет» и который «давно наблюдал втихаря, притворившись умершим, как в прокисшем чаду, в этом грязном кирпичном мешке нас, нахальных цыплят, становилось по осени меньше». Тут же: «Нас подъезд воспитал и вскормил из бычковых сосцов / сладкой водкой свободы безумно дешёвого понта, / пацаны-старшаки нас пороли ремнём за отцов — / их отцов, не вернувшихся с фронта… // Свой рубец оставляет подъезд у любого жильца, / если ты не мертвец изначально…»;
О рождении, в том числе рождении слова, и познании мира «криком» родившегося: «В новое переселяясь тело — / чувствовать озноб, неправоту. / Позабыть бы. Забываешь смело / то, что будет так невмоготу… // Радуешься солнцу, но не знаешь, / что это такое, какова / близится расплата за уменье / языком нащупывать слова. / Смотришь-смотришь ясными глазами / на рождённый в первом крике мир. / Вот и всё. Мне всё про всё сказали. / Обними и на руки возьми»;
Не только рифма, но и верлибр: «Где теперь эти волшебные шестерёнки? / Соседские дети давно подобрали их у мусорки, / и вставили себе в звонкие сердца, /и проживают твои удивительные мгновенья…».
Казалось бы, концерт окончен, но… тут так и хочется продолжить, мол «песня бесконечна», однако ничего бесконечного в нашей жизни не бывает. Тем не менее тут  появился рояль в кустах, без которого вечер завершился бы томно. На сцену по своей инициативе выпорхнула Алина Монн, представившаяся «поэтом, автором-исполнителем, выпускницей Казанского государственного университета и участницей мастерской Диаса Валеева». Она назвала «поэтическим счастьем» сегодняшнюю встречу с молодой Казанью и передала всем привет от казанского поэта Николая Алешкова. 
— В ответ на его привет я ему пишу: «Здесь малый зал, / Казанью веет отовсюду. / Полны глаза — готовы к чуду. / Стихи, стихи — и чудо есть. / Недалеко… и прямо здесь»/
Не просто рояль в кустах или из кустов, но поэтический экспромт!
Завершился вечер тем, что Эдуард Учаров пояснил всем, что действительно был такой «потрясающий и самый известный казанский драматург Диас Назихович Валеев», спектакли которого «ставились от Алма-Аты до Владивостока» и что в одном из изданных сборников «Калитки» есть страничка, посвящённая этому писателю. 
— По завещанию Валеева, его тело было кремировано и развеяно на бугре, на котором сейчас стоит мост Милениум: в холм Диаса упирается одна из опор этого моста.
Вот где богатый материал для легенд о городской локации с названием Миллениум! 


Фото - Владимир Буев
















скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
236
Опубликовано 19 янв 2025

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ