Редактор: Сергей Пронин 
Эти вольные заметки посвящены книге Дарьи Серенко «Девочки и институции», которая у ряда рецензентов вызвала реакцию «о такой работе некоторые могут только мечтать»*. Действительно, возможность выбрать себе занятие по душе и зарабатывать тем, что тебе интересно, – это одна из главных привилегий, которой многим приходится добиваться чуть ли не всю жизнь. Кому-то так и не удается это сделать, и они вынуждены заниматься тем, что искренне ненавидят. Но ведь и героине «Девочек и институций» совсем не нравится ее «служба». Работу на бюрократическую машину культуры она воспринимает почти как тюремное заключение, из которого очень хочется вырваться на свободу и заняться наконец тем, что по-настоящему увлекает.
Надо сказать, что у тех, кто оканчивал в далеком 1995 году провинциальный вуз, никакого выбора вообще не было, потому что не было работы как таковой. Вернее, работа была, только за нее почему-то не соглашались платить. И вот ты выходишь на рынок труда и понимаешь, что никакого рынка нет, ты никому не нужна и не востребована как специалист. Лично для меня это была большая травма, которую так до сих пор и не удалось до конца преодолеть. Да, я уже не просыпаюсь ночью в холодном поту, потому что мне снится, что я осталась без работы, но и готовность соглашаться на любое предложение поработать, сколь мизерно оно бы не оплачивалось, все еще требует от меня дополнительных усилий. Много раз я соглашалась поработать за смехотворные деньги, а то и вообще бесплатно, потому что работа сама по себе была для меня ценностью, создающей ощущение устойчивости и предсказуемости бытия. Ну и гарантией выживания, конечно.
Итак, перед выпускниками исторического факультета 1995 года открывалось просто «море» возможностей. Можно было устроиться в школу, но там платили мало, а через год вообще перестали платить. Устроиться в музей или архив – то есть в те самые государственные структуры – можно было только по протекции или же приложив какие-то дополнительные титанические усилия. И там тоже очень мало платили. Несколько мальчиков ушли работать в ФСБ – у этого учреждения с деньгами и «карьерными перспективами» все было в порядке. Часть однокурсников из области вернулась обратно –преподавать в школе и выращивать на огороде картошку, часть еще на пятом курсе уехала в Москву, начала там работать и быстро скопила денег на квартиру. Один или два человека сумели правдами и неправдами отправиться за границу, которая была для нас все еще огромной экзотикой. Уехать туда чисто технически было можно, но реально очень сложно – денег на это не было ни у кого, хотя доллар и стоил по нынешним меркам копейки, но и этих копеек просто-напросто не было.
Один из путей, открытых преимущественно для женщин (хотя бывали и другие варианты), был выйти замуж за границу. В Твери работало несколько брачных агентств, которые снабжали покладистыми русскими женами возрастных американцев. И я лично знаю несколько человек, которые уехали и, в общем-то, неплохо там устроились. Конечно, ни о какой романтике речь не шла, это тоже была «работа», пусть и несколько своеобразная. Прямой дорогой замуж за иностранца был и факультет иностранных языков. Существовали еще клубы по переписке, в которых за небольшую мзду можно было обрести приятеля иностранца. Приятели иностранцы, как выяснилось впоследствии, рассчитывали либо на романтические отношения, либо на выгодную русскую жену. То есть это тоже был своего рода клуб знакомств. Итак, в середине 1990-х было два очевидных пути «карьерного роста»: мальчики – в ФСБ, девочки – замуж за границу. Все остальные предложения были крайне нестабильными. И ни о какой самореализации, естественно, даже и речь не заходила.
Еще можно было пойти торговать на рынке, но для этого совершенно не нужно было учиться пять лет, хватило бы и средней школы. Некоторые мальчики однокурсники, кстати, еще во время учебы подрабатывали в ночных ларьках. Тогда ларьки торговали алкоголем, и это был незабываемый экзистенциальный опыт. К кому-то пришел рэкет, к кому-то менты, кому-то разнесли ларек пьяные хулиганы, кого-то вообще ночью подожгли, и он едва успел проснуться и выскочить наружу. В общем, жизнь кипела, правда, больше всего эта жизнь напоминала то самое, что можно увидеть, если рассмотреть под микроскопом каплю воды из стоячего болотца. Во всем этом не было только одного – возможности выбора, ведь речь шла о банальном физическом выживании. Самореализация была привилегией жителей столиц и местных людей со связями. Все остальные в прямом смысле слова могли отправляться копать канавы.
Начиная с 11 лет я мечтала стать археологом, именно поэтому поступила на исторический факультет и с первого курса занималась археологией, в том числе и работала летом на раскопках. Так что в профессиональном отношении мне было легче – еще в последний год учебы я устроилась лаборанткой в археологический центр. Работа в общем и целом была интересной, если приходилось копать древние памятники или выезжать на наблюдения в область. Но вот городские раскопы по большей части были довольно выматывающими и бедными на находки, потому что чаще всего захватывали поздние переотложенные слои. Контора была частной, начальство на всем экономило. Никогда не забуду, как громко смеялся рабочий со стройки, когда узнал, сколько мы зарабатываем. Профессия строителя явно была намного выгоднее, но для меня, конечно, значительно менее интересной. Хотя в разных жизненных обстоятельствах я задумывалась о том, не освоить ли мне еще и перспективную профессию маляра-штукатура.
Никакой рабочей одежды нам, разумеется, не выдавали, весь инструмент был старым и довольно-таки неудобным. Но это как раз было наименьшей проблемой. Большая часть городских раскопов была срочной, потому что делалась под застройку. И рабочих часто не хватало. Работали у нас из-за низкой оплаты чаще всего школьники старших классов, студенты и местные алкоголики, люди, так сказать, находящиеся в сложной жизненной ситуации. Школьники работали летом и с первого сентября уходили на учебу. Остальной контингент исчезал на несколько дней после получения зарплаты. Копать было некому. Так что в трудовые обязанности лаборантки по необходимости входили еще и довольно-таки тяжелые земляные работы. Если копать некому, раскоп срочный, то приходилось браться за лопату и носилки. Еще и поэтому меня не сильно пугают грядущие экономические трудности. В крайнем случае пойду копать канавы, ведь это у меня до сих пор получается вполне профессионально.
В археологическом центре я проработала два года – пятый курс и один год после университета. Археологическая реальность очень сильно отличалась от того, что было описано в когда-то вдохновившей меня книжке. Было много тяжелой однообразной работы и почти не было научного поиска. Собственно говоря, в конторе вовсе не возбранялись, а где-то даже и поощрялись научные занятия, но после 10-12 часов на лопате на эти занятия просто-напросто не хватало сил. Кроме того, на тот момент археология накопила огромное количество вещевого материала. Этот материал был достаточно неплохо описан и систематизирован. Однако что делать с ним дальше, как извлекать из этих описаний полезную для историков информацию, мне было непонятно. Ну а склонности к чистой бесцельной систематизации у меня никогда не было.
Сезон 1996 года выдался очень тяжелым. Прежде всего нам перестали платить зарплату. Не только нам, а всему городу перестали. Деньги, которые выделялись на зарплату бюджетникам, насколько понимаю, просто прокручивались по полгода на каждом уровне. Банки тогда платили огромные проценты, и человек, через которого проходили денежные потоки, мог за считанные месяцы сделать себе состояние. Мы были частной конторой, почему не платили нам, не знаю. Начальство выдавало каждый месяц очень небольшую сумму, на которую можно было заплатить за квартиру и доехать до работы. Еду купить было уже не на что. А работа, учитывая необходимость время от времени копать и носить носилки с отработанным грунтом, была физически очень тяжелой. Прожив все лето на одном салате и дойдя практически до ручки, я сильно призадумалась о своем будущем.
Примерно к этому времени относится известный анекдот. Собрались директор НИИ, главный бухгалтер и начальник отдела кадров на совещание. Вот, говорит начальник, сначала мы сотрудникам зарплату уменьшили в два раза, а они все равно на работу ходят. Потом мы им еще в два раза сократили зарплату, все равно ходят. Мы вообще перестали платить, ходят! Может быть, предлагает главный бухгалтер, с них еще и деньги за то, что они ходят на работу, брать? Эта печальная история хорошо отражает отношение к работе, которое, насколько понимаю, во многом сохраняется и до сих пор, особенно в маленьких депрессивных моногородах. Поэтому сотрудники (в основном, конечно, это были сотрудницы – то есть «девочки») археологического центра терпели и продолжали работать. Зарплату полностью нам обещали выдать в светлом будущем. И действительно выдали года через два после моего увольнения, когда эти деньги в значительной степени обесценились.
На одном из раскопов случилась примечательная история. Работавшим у нас школьникам выдали зарплату (рабочим, естественно, платили), они в обеденный перерыв добыли водки и выпили по глотку. Но много им и не надо было. Спускаюсь я, значит, в раскоп после обеда, а там стоит неземной аромат плохо очищенного спирта. Мне после моего салатика стало как-то нехорошо. Поднимаю голову, а на краю ямы слегка покачивается начальник раскопа. И несет от него коньяком. И вот наверху нетрезвое начальство, внизу – пьяные рабочие, а посередине я – девочка-лаборантка, как это прекрасно описано у Дарьи Серенко, расходный и никому не нужный материал, полезное устройство, которое очень легко и просто можно заменить.
Вскоре произошел еще один случай, который окончательно, при всем моем интересе к археологии, заставил меня задуматься о смене работы. Я чертила стратиграфию на одном из раскопов, когда на меня упала ровно зачищенная стенка. Стратиграфия в основном состояла из двух метров переотложенного сырого песка, который высох и посыпался. Мне повезло – я чудом успела отпрыгнуть. Могло бы ноги переломать, но сломалась только трехметровая рейка. Всем было наплевать на технику безопасности и на то, что может случиться с девочкой-лаборанткой. Именно тогда я и задумалась о том, что «рабство» и «работа» — это слова однокоренные и что надо искать себе занятие в такой сфере, где это совпадение будет как можно менее очевидным.
Впереди были переезд в Москву и много разнообразным работ. Я трудилась секретарем-переводчиком в строительной компании, сотрудником отдела предпродажной подготовки в компании, занимавшейся прокладкой сетей связи, в издательском отделе архива и один месяц – в обычном издательстве, которое произвело на меня просто неизгладимое впечатление. Обо всем этом можно еще много написать. Но и по одной этой истории, надеюсь, уже вполне понятно, почему я так приветствую идею об ответственности работодателя и необходимости поиска работы себе по душе. А также и то, почему, читая книгу «Девочки и институции» Дарьи Серенко, я немножко чувствовала себя марсианкой. Ведь только это поколение нам объяснило, что работа должна как минимум нравиться, а еще лучше – быть любимой.
Конец мая 2022 года
* Полноценная рецензия на эту книгу выйдет в журнале НЛО.
скачать dle 12.1
