В издательстве «Выргород» выходит третий том антологии «Уйти. Остаться. Жить», посвящённый поэтам, безвременно ушедшим в 90-е годы XX века (
редакторы-составители Борис Кутенков, Николай Милешкин, Елена Семёнова). Специально для «Лиterraтуры» один из составителей антологии, Борис Кутенков, выбрал десять стихотворений из готовящейся книги, сопроводив их краткими комментариями.1.
ВЛАДИМИР КОКАРЕВ (1971 – 1999)
Родился в Павлодаре (Казахская ССР). Окончил художественную школу. Прошёл курс обучения у художника Панко Величко (1930 – 2009). С 1986-го по 1991-й год жил и учился в Калуге, а с 1992-го года жил и работал в городе Пушкино Московской области. В 1992-м году принят в Профессиональный союз художников Международной организации Юнеско. Всего создал около 1000 живописных и графических работ, многие из которых экспонировались в выставочном зале на Малой Грузинской, 28, Музейном центре РГГУ, Выставочном зале Всероссийского Фонда культуры, а также находятся в частных собраниях (в том числе в собрании Леонида Пурыгина). Посмертно вышли две книги: «Живопись. Графика. Стихи» (М: «КРУГ-Престиж», 2004), «Запинаясь о наш дом. Стихотворения. Интервью. Заметки. Письма» (М: «Круг», 2009).Наследие Владимира Кокарева
– сложный случай неразвившегося стиля, когда фрагментированность неотделима от хаотичности (обрывки, записи, над которыми ещё предстоит внимательная текстологическая работа, – ими полны две книги, случайно найденные нами в Ленинской библиотеке). А отсутствие хоть какой-то поэтической легитимации неразрывно связано с тем же «фрагментационным» характером дарования, и трудно понять, где причина, а где следствие: непризнанность поэта (более известного как живописец) не особо мотивировала внимательнее относиться к текстам – или наоборот, сама обрывочность (вряд ли осознаваемая как творческая стратегия) не слишком располагала к интеграции в культурную среду. Ясно одно: часто между спонтанными дневниковыми записями и «собственно стихотворениями» Кокарева невозможно провести границу, и не факт, что её проводил сам поэт: для него всё это
– часть самовыражения (неотделимого в его случае от стихийного таланта, но отличить, где просто обрывок, а где фрагмент, близкий к художественной завершённости,
– собственно, в этом и заключается труд текстолога, работающего с кокаревским наследием). Представленный текст
– такой пример подвижности жанровых границ, по отношению к которой так или иначе возникает соблазн искать соответствие в образном ряде: «пьяное эхо из темени», «с низин поднимался рёв»
– всё это образы «неготового», создаваемого, процессуального мира в его энергичном бурлении; первый день Творения; юношеское богоборчество с его требовательной риторикой. Нам
– до боли жаль, что мир не готов: стиль не успел сложиться. Лирическому субъекту, сдвигающемуся в этом стихотворении к Творцу,
– явно мила именно прелесть незавершённости, возможности передвинуть слова, избавив их от рамок жёсткой обязательности. Изменить, наконец, границы мира в сторону более совершенных. Эта прелесть передаётся и нам.
***
Отец мой небесный, Время,
Испытывал на любовь.
Созвездье спиртом горело,
С низин поднимался рёв.
Отец мой небесный, Время,
Безумен твой голослов.
На трезвых веках стояли гири часов,
Пьяное эхо из темени кричало,
Ища коробок.
Что, Мария опять беременна,
А мир опять не готов?
2.
ГОША (ИГОРЬ) БУРЕНИН (1959 – 1995)
Родился в городе Лихене (Германия) в семье военного. Семья часто переезжала. В 1981 году окончил Львовский политехнический институт по специальности «архитектура». Долгое время работал главным художником во Львовском театре Бориса Озерова «Гаудеамус». Несколько лет прожил в Ленинграде; последние годы – в Ростове-на-Дону, где и был похоронен. Сборник «луна луна» вышел после смерти поэта тиражом 100 экземпляров.Что здесь привлекает? Торжественность; утерянный в новейшей поэзии (а по сути – кажущийся неловким) пафос, для меня – осознаю здесь свою субъективность
– необходимая черта поэзии. Наследование неочевидной линии, продолжающейся от обэриутов (главным образом – от натурфилософии Заболоцкого) к Аронзону, но по касательной задевающей и метареалистов. «Бескомпромиссное погружение в стихию языкового хаоса» (Валерий Шубинский в предисловии к будущей книге Буренина). Всё это об Игоре Буренине. «Доподлинная (но сказочная, магическая, остраненная) конкретность детства офицерского сына» (снова сошлёмся здесь на Шубинского), строгий каркас формы в сочетании с непредсказуемостью образной свободы; сочетание математического, холодного расчёта и подчинённости ритму, – всё это и способствует здесь поэтической подлинности. Книга Буренина «луна луна и ещё немного» – переиздание первого посмертного сборника, дополненного статьями о поэте и совсем недавно найденными в его архиве текстами – готовится в серии «Поэты литературных чтений «Они ушли. Они остались», и, не скрою, кажется мне настоящей гордостью проекта.
* * *Я, приглашённый лесом полежать
в степях травы, в цветке от камня Слова,
люблю тела улиток сквозь остовы
ореховых доспехов, чту ежа
и день пою, в который отмель взгорья
густа везучей живностью небес;
у озера, зерцающего лес,
легко найти кипучие основы
и путь цветка – в спирали смятых трав,
меня – в частице вымученной формы:
и каменные, мутные грифоны
черту оседлости выводят, как устав.
3.
ЯНКА (ЯНА ДЯГИЛЕВА) (1966 – 1991)
Певица, участница панк-групп «Янка», «Гражданская оборона», «Великие Октябри» и др. Одна из самых ярких представительниц сибирского экзистенциального андеграунда конца 1980-х годов. Родилась и жила в Новосибирске. Своими песнями очень быстро завоевала известность и уважение среди любителей рок-музыки. При жизни фактически не была замечена официальными средствами массовой информации – во многом потому, что не стремилась к популярности и не содействовала каким-либо образом «раскрутке» своего имени (в частности, отклонила предложение фирмы «Мелодия» о выпуске диска). Обстоятельства смерти до конца не выяснены. Официальный вывод следствия — утопление в результате несчастного случая; распространена также версия самоубийства. Сохранилось множество аудиозаписей. После смерти Дягилевой вышло несколько книг стихов, в частности: «
Стихи» (М.; СПб.: «Летний сад»,
2003); «Выше ноги от земли» (М.: «Выргород», 2018). Один из самых «проблемных» поэтов готовящегося тома антологии, в связи с которым не может не возникнуть дискуссия о гармонии музыкального и вербального, о том, насколько, собственно, текст выдерживает «проверку зрением» и может существовать изолированно от синтетического целого. В случае с подготовкой текстов Дягилевой для антологии и работы с её архивом постоянно приходилось сталкиваться с вопросом о небрежности черновиков, о пунктуационных и графических сбоях, и коллегиально решать, что именно из этих сбоев – собственно художественный приём, средоточие авторской воли, а что – следствие нацеленности именно на синтетизм, на малозначимость существования текста вне музыки и исполнения. Приведённое стихотворение в этом смысле – одно из самых завершённых; в нём, безусловно, много замечательного – от логики противопоставления, свойственной русскому року, до сложной работы художественных ассоциаций (отсылающей и к Тынянову с его «“– Мы – околение, а вы –по колено!», и к продолжительному разговору о поколенческой манифестации). Но, кажется, истинный катарсис достигается всё же, когда эти тексты слушаешь, – жаль, что к антологии в нашем случае невозможно приложить компакт-диск.
МЫ ПО КОЛЕНОМы по колено в ваших голосах
А вы по плечи в наших волосах
Они по локоть в тёмных животах
А я по шею в гибельных местах
Мы под струёй крутого кипятка
А вы под звук ударов молотка
Они в тени газетного листка
А я в момент железного щелчка
Мы под прицелом тысяч ваших фраз
А вы за стенкой, рухнувшей на нас
Они на куче рук, сердец и глаз
А я по горло в них и в вас и в нас
4.
ВИТАЛИЙ ВЛАДИМИРОВ (1969 – не раньше 1997)
Жил в Куйбышеве (Самаре). В 1980 годах посещал литературное объединение «Молодая Волга», потом был послушником в монастыре Оптина пустынь, лечился в психиатрической клинике. Как вспоминает поэт Олег Айдаров, «...кто-то из наших общих знакомых сказал, что... Виталика [Владимирова] кто-то зарубил топором». Последний раз поэта видели в 1997 году. При жизни стихи публиковались в малоизвестных изданиях, после смерти – в журнале «Дети Ра» (№ 5 (9) за 2005) и антологии «Русские стихи. 1950–2000» (сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов. А. Урицкий, М.: «Летний сад», 2010. Т. II). Стихи, представленные в подборке третьего тома «Уйти. Остаться. Жить», –
из личных архивов Олега Айдарова и Георгия Квантришвили.В послесловии к подборке Владимирова в третьем томе «Уйти. Остаться. Жить» Георгий Квантришвили много внимания уделяет страшному биографическому контексту, приведшему поэта к гибели, а Данила Давыдов пишет о беззащитности лирического субъекта: «
Его субъект – то эксплицированный, то имплицитный, скрытый за тем или иным приёмом, но в равной степени беззащитный, судорожно цепляющийся за те или иные фантазмы, но всё равно неуместный в окружающем мире, не способный ему толком противопоставить ни браваду, ни нежность и искренность, совершенно детского по своей сути (именно детского, а не инфантильного)». Представленное стихотворение характерно для понимания композиционной структуры текстов Владимирова. В начале – инфантильная жалоба: признание в «самых разнообразных болезнях»
– это ведь указание на документальность повествования, сближение лирического субъекта и «я-автора» с развиваемой в дальнейшем линией «антихудожественности»; оно же
– слегка жалобный интонационный жест, своеобразное «Я рождён, чтоб целый мир был зритель / Торжества иль гибели моей», но в постромантических обстоятельствах. В финале – осознанный метафизический жест, приподнимающийся над неприглядной документалистикой. Как сказано в другом его стихотворении: «Я хочу отыскать связь / Между грязью и чудом». Тут уже
– взаимосвязь с обширным контекстом антиэстетики: от «Цветов зла» Бодлера до прозы Виктора Ерофеева; невозможно не вспомнить и Алексея Сомова, одного из героев нашей антологии, книга которого называется «Грубей и небесней».
* * *
Даже не букет, а целая клумба
Самых разнообразных болезней
Цветёт в моём организме.
Мне неизвестна их точная сумма,
И считать бесполезно –
Всё равно из теплицы жизни
Вынести их невозможно.
И даже сорвать с грядки
Нельзя – так крепки корни.
И я чувствую кожей:
От одних запах – сладкий,
А от других – горький,
Как некоторые лекарства
(Они же – и удобрения)
На вкус. И я ненароком
Когда-нибудь отравлюсь ими. В царстве
Небесном поселюсь. И растениям
Своим пошлю привет от Бога.
5.
МИХАИЛ ДЫХНЕ (1969 – 1999)
Родился 2 января 1969-го года. Закончил Физтех. Стихи начал писать в последний год жизни, печататься не планировал. Умер 29 октября 1999 года.Случай, близкий Владимиру Кокареву, о котором мы писали выше, когда небрежность и хаотичность не отделены от зыбкого самоощущения; когда автор – одновременно и нарратор, пишущий спонтанно и без видимой дисциплины, и – собственно говоря, поэт, но не нашедший собственную золотую жилу и оставивший разбираться потомству, что к чему, или вовсе равнодушный к написанному именно в контексте будущности, социальных связей. (Хорошо, когда, как с Михаилом Дыхне, это потомство, готовое осуществить отбор, находится, – сначала, в качестве скорее мемориального, нежели легитимирующего жеста, выходит книжка «для памяти», а лет через двадцать – уже более придирчивая попытка утвердить тексты в качестве художественно состоявшихся (здесь есть, надеюсь, и наш скромный вклад).
«Смешиваю всё, что попалось / Под руку / И записываю результаты в тетрадь / Она вся исчёркана / Разными символами / Значками и каракулями / И даже мне самому / Очень трудно порою / Мысль свою понять / Я знаю искомое…», – так в одном из манифестационных текстов подборки, вошедших в антологию, об этом говорил сам Дыхне; «искомое», разговор о котором продолжается дальше, ту самую «область недопустимых значений», можно счесть метафорой невещественной субстанции поэзии, трудно поддающейся рационализаторству. Собственно, многие тексты Дыхне и построены по принципу «растерянного строительства», когда слегка юродствующая, уязвимая интонация сочетается с «найденностью», увереренной попыткой структуризации мира (потому ли, что тот рассыпается на глазах?). Здесь, пожалуй, выводит написанное на уровень поэзии именно загадка в конце – что же останется после расчётливой «изометрии», «тригонометрии», «общего плана» и ответит ли эхо на «деликатное покашливание» и робкое приветствие. Ответа не было у поэта, как нет его и у нас, – но стихи Михаила Дыхне достойны резонанса. Не знаю, обратит ли внимание пространство. Но – он пришёл, он есть.
***
Я нарисовал дом
Общий план начертил
Изометрию аксонометрию
Вид сверху сбоку вид
Разрезы в плоскостях
Деталировку краски
Фундамент рассчитал
Трубу и крышу
Список материала
И приступил к отделке
Стол, стулья, кафель
Кровать, простынки
Кухню и посуду.
И дальше приступил
К теплу и запаху
Ветру на улице
Эху шагов
Шороху листвы
Скрипу двери
Деликатному покашливанию
Это я пришёл
6.
ДМИТРИЙ ДОЛМАТОВ (1970 – 1991)
Художник, арт-критик, автор проекта литературно-художественного журнала «Магазин “Детский мир”». Учился на филологическом факультете Пермского государственного университета. В 1988–1989 годах был одним из участников пермского неформального движения питерских «митьков» (вместе с Евгением Чичериным и Сергеем Стакановым). Трагически погиб, похоронен под Ленинградом. Автор посмертно изданной книги «Стихотворения» (Пермь, 1992), с которой была начата серия «Классики пермской поэзии» (автор проекта Виталий Кальпиди). Публикации в антологии «Современная уральская поэзия» (1996), журналах «Урал», «Уральская новь».В послесловии к подборке Долматова в антологии Надя Делаланд пишет о потрясающей фонетике стихотворения «Часы», о движении за звуком, «выдающем в поэте тотальную профпригодность». Анализ этого текста затруднителен – именно потому, что оно выдаёт в поэте ещё и тотальную метареалистичность (Долматов был учеником Виталия Кальпиди, но мог бы, например, войти в круг Ивана Жданова и Алексея Парщикова, если бы не – столь же тотальная – разница поколений и географических ареалов). Здесь не просто сопряжение далековатых понятий: не имеет смысла пытаться объяснить, как именно соотносятся «рай» и «Рим», кроме фонетического сходства, в чём контекстуальная разница между «колёсиками», «гаечками», «тактами» и «звуками» – но всё это части органичного художественного целого, где зыбкая предметная реальность плотно сращена с тем невидимым, что за ней, и не символ противопоставлен зашифрованному значению, а – значимо взаимопроникновение, очень тесная связь иномирного и предметно-наглядного (читаем, читаем Михаила Эпштейна для уяснения термина «метареализм», употребляемого направо и налево уже вне связи с породившими его теоретическими статьями 80-х). Здесь же – моя любимая постмандельштамовская образность, где образ принципиально непереводим, а целое живорожденно в своей ассоциативной логике. Его же «уменьшительная», ласкающая предметность. И – создаваемое всем этим индивидуальное волшебство.
ЧАСЫГде звуки содержат слова?
Где слон превращается в хлам?
Где ты видела рай или Рим?
– Во сне,
где дорога, ведущая в дом на сосне,
там, где крошечный косм на стене:
из колёсиков, гаечек, тактов и звуков,
но, скорее, из девочек, ветра и слуха,
где пасутся пружинки – золотые ужимки,
где на кухне в углу поселились морщинки,
где тусуются четверо возле окна,
наблюдая картину десятого сна.
7.
ЯКОВ БУНИМОВИЧ (1962 – 1994)
Родился в Минске. Окончил Минский радиотехнический институт, работал программистом в проектной организации «Центральный научно-исследовательский и проектно-технологический институт организации и техники управления» (ЦНИИТУ). Переехав в Москву, пытался поступить в ГИТИС на режиссёрский курс Анатолия Васильева, но на экзамене поспорил с мэтром о путях современного театра, забрал документы и перешёл на театроведческий факультет. После окончания ГИТИСа работал корреспондентом в журнале «Театр» – ездил по СССР и писал статьи о спектаклях. Умер во сне от остановки сердца. Единственная книга вышла в 1999 году в минском издательстве «Надежда».Текст, который соблазнительно было бы назвать новаторской перифразой пушкинского (а с ним, понятно, и державинского, и горацианского) хрестоматийного образца, если бы не будничная отстранённость лирической ситуации, позволяющая увидеть по-новому это пространство «воздвигнутого памятника»: со стороны хвастуна-шутника и собравшихся девушек (нет ли в этом отражения 90-х – времени, когда писал Яков Бунимович и когда окончательно понималась разрушенность социокультурных механизмов, не способных сделать имя поэту?..). Обрывочность, свойственная поэтике Бунимовича («по свидетельствам друзей и современников, полученным из частных бесед, Яков Бунимович фиксировал поток сознания на бумажках, которые попадали ему под руку, а потом наполнял этими бумажками мусорные корзины и ящики письменного стола»
– из послесловия Ольги Аникиной к антологии), здесь создаёт особую энергию незавершённости: строка с «ахающими женщинами» и «хохочущим шутником» за счёт повторения союза «и» рождает магический эффект остранения, с одной стороны, и полифонии голосов, с другой. И как же здорово, что на этой «ахающей» и «хохочущей» строке всё внезапно оборвалось. Уверен: если бы это повествование продолжилось, выйдя за пределы синестезии (фактически всё, что здесь происходит,
– пространство движения, большей частью выраженное в звуке: «каркали», «журчал» и т.д., но есть и запахи, и ощущения вроде «сквозило»), текст не действовал бы столь сильно. Подобное совершенно не обязательно входило в художественную задачу автора и могло быть органической чертой присущей ему фрагментарности, но, по большому счёту, это и не важно. Стоит обратить внимание и на слово «нецелеустремлённо» – канцеляризм, несколько выбивающийся из ровного течения текста, придающий ему совершенно иной интонационный наклон.
***
Сидел у памятника. Каркали вороны.
Сквозило. Поднимал от ветра воротник.
Курили девушки вокруг нецелеустремлённо.
«Я памятник себе, – он говорил, – воздвиг!..»
Не таял снег, весною и не пахло,
но в сердце подо льдом уже журчал родник…
Встречались возле Пушкина, как возле телеграфа,
и ахали все женщины, и хохотал шутник.
8.
МАКС БАТУРИН (1965 – 1997)
Родился в Томске. Учился на историческом факультете Томского государственного университета, но не окончил. Работал сторожем, разносчиком телеграмм, журналистом. До 1994 года выпускал свои стихи в самиздате под лейблом «Библиотека юного бодхисатвы». В 1994 году у Макса вышла первая «настоящая» книга «Сказано вам русским языком!» (Новосибирск: ЦЭРИС). Был лидером томской поэзии 1980-90-х годов. Придумал «Общество левых поэтов», куда вошли Николай Лисицын и Андрей Филимонов. В 1989 году совместно с Андреем Филимоновым и Анатолием Скачковым объявил о создании Всемирной Ассоциации Нового Пролетарского Искусства.. Вместе с Филимоновым написал роман-эпопею «Из жизни ёлупней» (опубликован в самиздате). Покончил с собой. Посмертно вышел наиболее полный на сегодняшний день сборник «Стихотворения» (Томск, 1997). Также публиковался в «Антологии русского верлибра» (сост. К. Джангиров. – М.: «Прометей», 1991), и антологии «Нестоличная литература: Поэзия и проза регионов России» (сост. Д. Кузьмин. – М.: «Новое литературное обозрение», 2001) и др.Этот текст, находящийся на грани литературной эксцентрики и трагики, вызывает у меня сильные эмоции; что именно действует – объяснить сложно (возможно, именно то, что принципиально невербализуемо). Возможно (как во многих текстах этой составленной мной для «Лиterraтуры» подборки), сказывается непредсказуемая художественная логика, основанная на «протокольном» нарративе (у Батурина, как можно заметить, много глаголов, протоколирующих текст, соотносящих его с отчётом, который как будто пишется насильственно, под чью-то диктовку, – и оттого ещё пронзительнее катарсический эффект, нежданный выход в субъективацию, который мы видим в заключительных двух строках). В интересном послесловии к подборке Батурина в третьем томе филолог Ирина Кадочникова относит поэта к продолжателям традиции футуризма и много пишет о контексте неофициальной томской поэзии тех лет, в том числе и об эпатажных выходках Батурина и его товарищей в этой связи.
* * *
Меня повстречали Оля и Ляля
заверещали они о-ля-ля
меня не чая встретить гуляли
они скучая и тихо скуля
меня они крепко облобызали
ведь мы не виделись с февраля
и бросив в урну букет азалий
который им подарил спекулянт
мне описали свои страданья
мол тра-ля-ля и ещё тополя
беседа в пивном закончилась зале
попойкой на двадцать четыре рубля
а потом мне добрые люди сказали
что Оля б**дь да и Ляля б**дь
и как мне быть теперь я не знаю
смеяться или же хохотать
9.
АНДРЕЙ ПАНЦУЛАЯ (1957 – 1991)
Родился в Тбилиси, учился на физическом факультете Тбилисского государственного университета им. Иванэ Джавахишвили, потом в аспирантуре. В 1988 году защитил кандидатскую диссертацию по теплофизике. Работал в Тбилиси и в Москве. Умер от гриппа в одной из московских больниц.Стихотворение-загадка, при чтении которого ощущение подлинности превосходит пределы понимания (а это для меня – как раз один из основополагающих критериев подлинности). Нарратив с этими символистскими «Мамой», «Бабушкой», «Бусинками» (попытка подчеркнуть значимость биографических реалий именно в контексте рассказа о детстве – или же символистская гиперболизация значений, движение в плоскость иномирного?..), со странной символикой («тридцать семь» – роковое для поэтов число, внезапно появляющееся в сочетании с Бабушкиными бусами; предвестье ухода – или общее указание на бег времени?..). Как бы там ни было, многое переводит стихотворение из биографически закреплённого повествовательного плана в плоскость трансцедентную – но эта трансцедентность коренится именно в самих деталях рассказа, сама же видимая документализация действует как «минус-приём» и позволяет отнести текст к междужанровому – пограничному со «странной» прозой.
* * *
Cмутно помню:
маленький и русый,
как-то за едой я скатал шарик
из хлебного мякиша,
и Бабушка, изменившись лицом,
сухо сказала,
что хлебом играть грешно.
Вчера
Мама из шкатулки достала
самодельные бабушкины бусы.
Бусинки из высохшего хлебного мякиша,
Бусинки, выкрашенные фиолетовыми
чернилами,
и число их было –
тридцать семь.
10.
СЕРГЕЙ ГАЛКИН (1970 — 1994)
Родился в посёлке Варегово Большесельского района Ярославской области. Вскоре семья переехала в Ярославль. В 1987 году по окончании средней школы поступил на филологическое отделение Ярославского государственного педагогического университета им. К. Д. Ушинского. После третьего курса оставил учёбу и в 1992 году поступил на заочное отделение Литературного института им. А. М. Горького, семинар поэзии Евгения Долматовского.Стихотворение-призыв, не лишённое композиционной очевидности (распространённая грамматическая структура, основанная на нагнетании императивов), при этом магнетизирующее той самой патетикой заклинательности – таким образом, недостатки становятся продолжением достоинств, а о тексте можно говорить в контекстуализирующем аспекте. Он действует напрямую, весь, целиком, гудением императивов, но не так, как действует эмоциональное, будничное слово («так трогают только плохие / внезапно стихи», – сказано у Владимира Гандельсмана), а – энергией суггестивного начала: с этими вновь несколько очевидными «крыльями», но – тут же с выдающим поэтическое начало смелым художественным решением («к спине тростниковой», «меж прожилок и вен», «улиц из чёрного перца» – всё это нерационализируемо, непереводимо на язык прозаический или разговорный и свидетельствует не только о насыщенном чтении Мандельштама, но и о подлинности дара). Финал стихотворения – то, что не в последнюю очередь привлекло меня здесь и заставило голосовать за подборку Сергея Галкина в антологии – это строки о «спящей славе», которую «ворошат никуда не спешащей метлой». Как горько и безыллюзорно – но и не лишено надежды: если слава всего лишь «спит», то есть вероятность пробуждения (пусть и на одного-двух представителей поколения – в данном случае студентов упоминаемого Дома Герцена). «Твою повесть напечатают только в случае, если уборщица будет подметать пол и случайно заметёт её в типографию», – вспомнилось в связи с этой «никуда не спешащей метлой»; так было сказано мне в 14 лет – с тем сочетанием язвительности и беспощадности, которое могло быть свойственно только родственникам. Что ж, спешить действительно было некуда; стихи Сергея Галкина, найденные нами и опубликованные в антологии, будут прочитаны; отсюда – движение к новым коммуникационным связям. А значит, метла движется в правильном направлении.
* * *
Ну так дай же мне эту свободу,
О которой твердят чужаки:
Словно свежевозникшую воду
Извлеки из незримой руки —
Или крылья к спине тростниковой
Пристегни меж прожилок и вен,
Оброни сокровенное слово —
Ничего не потребуй взамен!
Рано утром, когда ещё реки
В отраженьях содержат огни,
Подними мои медные веки,
В ледяные глаза загляни,
Этой жизни магнитную нитку
Раздвои о цирюльничью сталь,
Как на самую лютую пытку
Позови меня в светлую даль —
Мимо улиц из чёрного перца,
Мимо лестниц из жёлтого льда,
Мимо Герцена Дома, где сердце
Цепенеет ещё иногда,
Где всю ночь за решёткою ржавой
Человек работящий и злой
Ворошит нашу спящую славу
Никуда не спешащей метлой.
скачать dle 12.1
