(18+)
Известную фразу “Нет такой вещи, как молчание”, сказанную американским авангардным композитором Джоном Кейджем, с успехом можно отнести не только ко многим его собственным сочинениям, таким как, например, знаменитой пьесе “4’33’’”, где пианист, открыв клавиатуру рояля и приготовившись играть, сидит в неподвижности 4 минуты 33 секунды, не нажав ни единой клавиши, но и к целому ряду других произведений современного искусства. К примеру, это фильм “Дзен для кино” Нама Джуна Пайка, представляющий из себя не отснятую и просто сразу проявленную кинопленку, которая потом демонстрировалась на экране галереи. “Белые картины” художника Роберта Раушенберга, которые являют из себя просто загрунтованные холсты – еще одна демонстрация этого подхода. Точно такие же идеи есть и в искусстве перформанса, хотя, по правде говоря, один из перформанса вполне возможно назвать уникальным истоком всего направления – это медитация Будды под деревом Бодхи. В глазах современного зрителя, человек, сидящий под деревом многие дни без еды и воды в поисках некого неясного еще никому состояния сознания, безусловно является самым настоящим художником-акционистом.
Но если тема всех этих произведений – молчание, пустота, ничто, то почему нам нельзя сказать, что эти вещи как раз и есть нечто вполне существующее, реальное, и, более того, явно изображаемое художниками, композиторами и перформерами – и, тем самым, оспорить фразу Джона Кейджа? Дело в том, что в пьесе “4’33’’” содержанием становится то, что происходит в зале и вообще вокруг, в пространстве, в то время, пока исполнитель молчаливо сидит за инструментом: шум города за окном, приглушенный кашель публики, поскрипывание стульев – и по мысли композитора, это и есть самая настоящая музыка, которую впоследствии назовут “конкретной”. У Нама Джуна Пайка содержание его фильма – это, в том числе, и тени посетителей галереи на белом экране, и налипшая на пленку пыль, и царапины, которые, как свидетели времени, умножаются при каждом показе фильма. У Роберта Раушенберга его белый загрунтованный холст, конечно, тоже неидеален, сама его структура уже рассказывает нам некую историю. Ну и, наконец, молчание Будды “громоподобно”, ведь именно в этой медиации он встречается с Марой, богиней чувственного мира, отвергает ее соблазны и обретает просветление.
Интересно, что именно эта идея, совершенно незаметная поначалу, является основой для еще одного последователя философии дзен – художника видеоарта Билла Виолы, выставка которого открылась в Пушкинском музее в марте этого года. Билл Виола – один из пионеров этого направления, благодаря ему, впервые серьезно взглянувшему на художественные возможности максимально замедленного изображения, мы фактически открыли для себя территорию slow motion. Билл Виола активно вдохновлялся и искусством Ренессанса, и вполне серьезно практиковал в буддийском монастыре в Японии, что, в сущности, определило основной круг его тем и метафор, которые он использует уже многие годы.
На первый взгляд может показаться, что работы Виолы воплощают в себе вполне европейское представление о страдании, мученическом пути, смерти и воскресении. Не зря его видеоинсталляция “Мученики”, изображающая людей, истязаемых четырьмя стихиями – огнем, водой, землей и воздухом – была заказана ему Собором святого Павла в Лондоне и сейчас находится там на постоянной экспозиции в одном из его пределов. А на Венецианской биеннале работы Билла Виолы также экспонировались в одной из церквей – это была серия “Трансфигурация”, где чуть различимые в темноте силуэты людей постепенно приближались к зрителю, чтобы, пройдя сквозь поток воды (символизм тут может быть очень широк – от вод Стикса до околоплодных вод или той воды, которой омывают недавно умершего), став существом из плоти и крови и визуально обретя цвет, вернуться ненадолго в мир живых, чтобы потом опять погрузиться в смоляную черноту небытия и забвения. Церковь – как раз то место, где поднимаются вопросы смерти, бессмертия и традиций давно ушедших учителей, которые, проходя сквозь дающую вечную жизнь воду веры и крещения, возвращаются и становятся вечно живыми – на что, в сущности, надеется и каждый из прихожан. В видеоинсталляциях Билла Виолы к опере Вагнера “Тристан и Изольда” мы опять же видим привычные нам по религиозной живописи картины вознесения: Тристана – вверх, на струях водопада и Изольды – сквозь толщу воды, но опять же вверх, к бессмертию.
Вот только при внимательном взгляде все совсем не то, как оно кажется, очевидные поначалу образы, как совы в известном серале Дэвида Линча, “не то, что они есть”. Билл Виола, как настоящий последователь дзен, в первую очередь отталкивается от концепции пустоты, ничто, которое просто принимает те или иные формы – подобно щебетанию птиц за окном, складкам краски на высохшем холсте или дрожанию пылинки на белом, бесконечном, как небо, экране. Взяв для примера работы, показанные в Пушкинском музее, проследим их значение немного глубже.
Вот видеоинсталляции из серии “Трансфигурации”, упомянутой выше – в них участвуют и три женщины, и одна женщина, и пара, и подросток. И все они делают тоже самое – выходят из искрящейся телевизионным “снегом” пустоты, проходя через невидимую пелену воды, перестают быть смутным силуэтом, оживают, смотрят в изумлении вокруг, медленно поворачиваются и уходят обратно в темноту, в хлопья телевизионных помех. Но нет, здесь вовсе не происходит воскрешение мертвецов “живой водой” с их последующей дезинтеграцией, как может показаться на первый взгляд. Метафора тут совсем иная – все эти работы фактически иллюстрируют цикл перерождения (это прочтение подтверждает и сам Билл Виола), в котором мы все находимся. За стеной воды мы - всего лишь потенция существования. Дальше мы вступаем в течение жизни, символизируемого потоком воды, буквально секунды пребываем воплощенными и все – водопад жизни смывает нас, превращая в новые потенции. И тут можно искать параллели и в колесе реинкарнаций, и во вполне физическом устройстве мира – ведь на квантовом уровне все мы бессмертны, наши атомы никуда не исчезают после распада наших тел, они – потенция нового творения. Можно проследить и культурную метафору, ведь приходящие из мрака фигуры – это зачатки идей, которые, воплотившись ненадолго, становятся для нас на какой-то момент реальными описанием мира и нас самих – а потом, разумеется, они уходят в Лету, которая, пожалуй, имеет больше оснований ассоциироваться с потоком воды, чем Стикс, ведь те, кто приходят, пьют из этой реки, чтобы вспомнить все, как и те, кто уходят – чтобы все забыть. Ну и, наконец, самая изящная интерпретация, опять же предложенная самим автором, заключается в том, что, поскольку все в мире есть поток изменений, то воду в видеоинсталляции вполне можно ассоциировать с потоком электронов в электронно-лучевой трубке, и, таким образом, люди не обретают никакой реальности – просто один слой иллюзии переходит в другой, который мы называем “реальной жизнью”. В этом ключе совершенно неважно, какая мистерия разворачивается на наших глазах – все есть просто поток частиц, создающих виртуальную реальность, а вся Вселенная есть не более, чем гигантский открытый всему космосу кинотеатр.
Видеоинсталляция из серии “Трансфигурации”Еще одно воплощение постоянной трансформации, стихии воды – видео-портреты людей, лежащих под водой, причем так, что нельзя понять, живы ли они в этот момент или мертвы, они пребывают в некем промежуточном состоянии между жизнью и смертью, что, конечно, намекает нам на условность того, что мы называем этими категориями. Можно быть физически живым, но при этом внутренне мертвым и наоборот – мертвые порой “живее всех живых”, особенно это касается исторических лиц и литературных персонажей. Но тут, конечно, необходимо рассказать историю, без которой не обходится ни одно публичное выступление Билла Виолы. Будучи ребенком, он по неосторожности упал в достаточно мелкий пруд, да так, что погрузился на его дно и сел там почти в позу лотоса. И вот, как маленький Будда, он открыл глаза и увидел прекрасные изумрудные водоросли, пронизанные солнечным светом – и эта картина была настолько ошеломляюще совершенной, что маленький Виола даже стал сопротивляться, когда его дядя стал его спасать и вытаскивать из пруда. С тех пор тема воды как символа совершенной непознаваемой природы, самого Космоса, Дао, если хотите, стала для него основополагающей. И если взглянуть на подводные портреты людей под этим углом, то перед нами, разумеется, Будды, портреты совершенной и абсолютной природы, воплощенной в каждом человеке – кристально совершенные как внутри, так и находящиеся в искрящемся совершенном “подводном” мире, так значимым для Виолы. Что это за человек, кто он, какая у него жизненная история или характер важны ровно настолько, насколько важно какая именно птица запела на ветке за окном в момент исполнения пьесы “4’33’’” Джона Кейджа. В центре же внимания - пустота, дающая всем возможность воплотиться и быть формой этой пустоты.
Серия “Водные портреты”А как же “Мученики”, заказанные, как мы помним, лондонским собором святого Павла – разве тут не тема противостояния миру и верности внутреннему и внешнему идеалу, что, собственно, и символизирует фигура любого христианского мученика? Конечно, нет. Если присмотреться, то “Мученики Стихий” Билла Виолы в моменты, когда они почти погребены под землей, заливаемы водой, терзаемы воздухом или истязаемы пламенем, исключительно спокойны, такое чувство, что они выполняют ту или иную динамическую медитацию, практикуясь в осознании того факта, что все мучения, противоречия и страдания имеют исток лишь в нашем неспокойном уме, который наделяет совершенно естественные для Космоса (и для нас самих) стихии опасными и негативными свойствами, в то время как нам просто нужно осознать, что есть лишь ничто, пустота, поток, в котором мы – лишь временные формы этого потока. Мы и есть огонь, вода, земля и воздух и если мы и мучимы чем-то, то просто непониманием этого факта. “Мученики Стихий” парадоксальным образом совершенно не являются мучениками стихий, они и есть эти самые стихии.
Является ли эта идея контр-христианской? Если искать в природе Сатану и грех, то да, мы заведомо всегда их найдем, ведь мы вольны навязывать природе любое разделение, существующее лишь в нашем уме, чтобы потом страдать в результате этого разделения и наших фантазий, принятых за реальность. “Мученики” Виолы не делят мир на темное и светлое, поэтому все, что с ними происходит – лишь органичная часть потока их жизней, в основе их личностей - ничто, которое просто переливается из формы в форму. Формы могут меняться, но они не конфликтуют между собой, они просто передают друг другу эстафетную палочку воплощения.
Серия “Мученики”И тут самое время перейти к “вагнеровскому” циклу – видеоинсталляциям к опере “Тристан и Изольда”. Уже было упомянуто вознесения Тристана, уносимого вверх потоком воды – и да, Тристан - это всего лишь форма водопада вечной изменчивости мира. Изольда возносится вверх в толще воды, она – тоже одна из форм воды, ее тело в белом платье, разметавшимся по сторонам, похоже на гигантскую амебу, а может на цветок лилии, что, как мы помним по фильму Райнера Вендера Фассбендера “Берлин, Александрплац”, означает ощущение неумолимо проходящего времени.
Вознесение Изольды из серии “Тристан”Ну и, наконец, образ, который связывает знаменитых любовников – видеоинсталляция “Огненная женщина”, изображающая смерть Изольды, когда она на фоне гигантской стены огня падает в воду (где и возносится/тонет/перерождается в другую форму), после чего становится понятно, что все это время показывалось перевернутое изображение, отражение в воде. И вот вода начинает колебаться, отражая огонь, а потом и синеву, ассоциируемую с небом. Огонь, вода, воздух и земля. И опять предельно ясный манифест художника: мы – всего лишь легкая рябь на поверхности океана стихий.
“Огненная женщина” из серии “Тристан”Конечно, вознесение Тристана сразу ассоциируется с гораздо более известным в европейской культуре вознесением. И под этим углом зрения получается, что христианство трактуется Виолой в основном как попытка человечества приобщиться к космическому (вода) в своей повседневной жизни, осознать ежесекундную связь своей бытовой, частной, предельно раздробленной и бессмысленной жизни с фундаментальным потоком мироздания, связывающем землю и небо – ведь только по такой лестнице и можно вознестись. А осознание этого факта, как уже было показано, коренится в понимании раздробленности, в том числе в иллюзорном понимании себя как некой отдельной “личности”. Вознесение на небо происходит именно тогда, когда исчезает личность и остается просто чистый поток. И тут совершенно неважно, чья это личность – ведь даже Христос возносится, лишь перестав быть Христом (он мертв на этот момент), а став просто потоком Бытия.
Вознесение Тристана из серии “Тристан”В зале, посвященном “Тристану и Изольде”, есть совершенно особая видеоинсталляция “Чаша слез”. Полуобнаженные мужчина и женщина – коннотации опять же могут быть любыми от Адама и Евы до напрашивающихся в данном случае Тристана и Изольды – окунают свои лица в большие чаши, стоящие перед ними, после чего плачут, видимо, оттого, что они не в состоянии перенести овеществленную в этой воде боль и грусть. Однако, как и везде у Виолы, тут тоже есть скрытый смысл. Ведь в чашах, полных слез (то есть воды, то есть крови самого Космоса) явственно отражаются лица мужчины и женщины – и они погружают свои реальные лица в отражения своих лиц - и плачут. И возникает многослойная метафора – тут и тот факт, что вода внешняя и вода внутренняя есть по сути одно, “мы сделаны из вещества того-же, что наши сны”, собственная личность столь же иллюзорна, сколь иллюзорно и отражение в воде, и то, что настоящее познание себя имеет в основе погружение в поток первоэлементов, основ жизни, и то, что стать подлинным собой можно лишь потеряв себя, утратив разделенность между “я” и миром, как сделали люди, зависшие в толще воды в “подводных портретах”, и то, что разрушая свое отражение, мы сами становимся собственными отражениями, и то, что когда мы плачем, мы, в сущности, показываем свою первооснову – воду, которой мы, собственно, всегда и были.
Видеоинсталляция “Чаша слез” из серии “Тристан”Впрочем, есть на выставке и совершенно христианская на первый взгляд работа под названием “Комната Катерины”. Видеоинсталляция представляет собой посвящение известной картине Андреа ди Бартоло "Житие святой Екатерины Сиенской” и выглядит как 5 экранов, каждый из которых отражает “житие” святой – 5 идентичных комнат, соответствующих разным временам года и разному времени суток. В одной комнате главная героиня, Катерина, занимается йогой, во второй – шьет, в третьей – что-то пишет, в четвертой – зажигает многочисленные свечи и, наконец, в пятой – готовится ко сну и засыпает. Символизм, казалось бы, очевиден: утром, в начале жизни, происходит интенсивная практика и учение, потом – усердный труд, далее – обучение других, передача опыта, зажигание своим примером последователей, приготовление к смерти и, собственно, сама смерть.
Видеоинсталляция “Комната Катерины”Вот только есть одно “но” – картины “жития святой” идут не последовательно, а одновременно, то есть Катерина существует в один и тот же момент во всех периодах жизни, временах суток, временах года и состояниях. Мы может смотреть на сцену сна-смерти героини и тут же перевести взгляд на сцену, где она ранним утром раскатывает свой коврик для занятий медитаций. Виола показывает нам, что реальность многомерна, а мы лишь проецируем на нее ту или иную нужную нам историю. Жизнь Катерины в ее комнатах может не иметь ни малейшего отношения к Екатерине Сиенской, но мы тем не менее прочитываем ее жизнь через житие известной святой, через культуру, через принятые в обществе образы и конвенции. Своим отношением мы порождаем истории о грехе и святости, мы набрасываем на реальность сетку и спокойно считаем карту территорией.
“Комната Катерины” – еще одна из форм того, как структурируется и наполняется частным и зачастую весьма ограниченным смыслом изначально бесконечный океан потенций и возможностей. И не случайно, что напротив этой работы находится весьма похожая видеоинсталляция “Церемония”, в которой люди, фронтально стоящие в очереди, выходят на передний план и смотрят на что-то очень их расстраивающее, а иногда даже пугающее и явно шокирующее. Сознание нам подсказывает “очевидное” – видимо, они прощаются с кем-то на похоронах, поочередно подходя к телу. А поскольку тела не видно, то этим “потенциальным телом” может оказаться и сам зритель, то есть ага, ясно, “memento mori”, помни о смерти. Но Виола играет с нами в точно такую же игру, как и в видеоинсталляции “Комнате Катерины”, ведь актеры могут смотреть на что угодно, хоть на китайскую вазу - и разыгрывать требуемую от них эмоцию. Чувства – это точно такая же иллюзия, как и связанная история. То, что кажется для нас таким очевидным, является всего лишь принятым образом трактовки, тонким льдом привычных вещей и мыслей, под которым плещется черный, как смола и бесконечно глубокий океан Космоса.
Видеоинсталляция “Церемония”А еще у Билла Виолы очень есть важная работа, увы, не представленная на выставке – его интерпретация “Пьеты”, то есть церемония омовения и положения тела Христа в гроб.
Видеоинсталляция “Возникновение”Однако, весь процесс показан в обратном порядке – сначала Христос появляется из гроба, конечно, по традиции Виолы, наполненного водой, после чего с него смывают эту воду и вот – он выглядит вполне нормально. Смерть – это рождение, воды омовения – это, конечно, околоплодные воды, а если смотреть совсем широко, понимая, что время – понятие относительное, то становится ясно, что видим ли мы жизнь или видим ли мы смерть – все зависит от того, в какую сторону мы прокрутим видео. И да, возносящийся Тристан на самом деле спускается с неба и укладывается на холодный влажный камень, а величаво плывущая вверх в черно-синюю пустоту Изольда, конечно, всего лишь погружается все глубже и глубже на дно. Мир со всеми его историями, загадками и чудесами – это, в сущности, просто фильм, который мы вольны смотреть в любую сторону. И да, его конец есть начало, а его начало есть конец.
скачать dle 12.1
