Дарья Суховей. БОЖЬЯ КОРОВКА, МЕДВЕДЬ И ДРАКОН

«Поэзия без границ» – 2020 на платформе Zoom

5 декабря 2020 года на платформе Zoom прошёл трёхъязычный поэтический фестиваль «Поэзия без границ», который с 2017 по 2019 годы проводился в Риге, а сейчас был вынужден перенестись с лета на начало зимы и сменить формат на интерактивно-заочно-дистантный. У фестиваля два постоянных языка: латышский и русский, и один переменный – в данном случае это был китайский; в предыдущих изводах были иврит, шведский и белорусский. Чтения велись из трёх стран. В Латвии (чьим символом является божья коровка) ввиду введённого в стране карантина поэты читали из дома, в Китае – в пекинской книжной лавке «Мацзыжэнь», в России поэтов принял петербургский независимый книжный магазин «Порядок слов», ставший в этом пандемийном литературном сезоне лидером по количеству интересных стримов и полустримов с участием авторов из очень разных мест. К кураторской команде фестиваля, основу которой составляют Дмитрий Кузьмин и Елена Глазова, добавились рижский поэт Каспарс Заланс и отвечавшая за китайскую часть программы Елизавета Абушинова. Действо растянулось на 3,5 часа, поскольку одно из условий фестиваля – представление каждого автора и чтение каждого текста на трёх фестивальных языках. В связи с этим центральными фигурами фестиваля становятся переводчики: все переводы на латышский выполнил Эйнарс Пелшс (один из главных переводчиков-многостаночников Латвии: только за последние пару лет в его исполнении вышли латышский Мандельштам и латышский Михаил Кузмин), на китайский и с китайского – в обе стороны – переводила Елизавета Абушинова, которой помогали китайские поэты, участвовавшие в фестивале, а латышскую поэзию представлял на русском Дмитрий Кузьмин.

Вероятно, для русской аудитории наибольший интерес представляет китайская поэзия – огромный и практически неизвестный континент, несмотря на то, что завесу тайны над ним приоткрыла в 2017 году китайская программа Биеннале поэтов в Москве. Участвовали в ней – и в последовавшей неофициальной поездке в Петербург – и два участника нынешних чтений, поэт Шэнь Хаобо и поэтесса Ли Со, а вот поэтессу Си Ва довелось услышать впервые. Она перебралась в Пекин из Тибета, выпустила несколько романов, но в последнее время перешла на стихи и недавно выпустила первую поэтическую книжку, – траектория, если смотреть сквозь призму российского опыта, довольно необычная (впрочем, вспомним Дмитрия Данилова). На взгляд представлявшей китайских авторов Абушиновой, поэтика Си Ва не вписывается в сложившиеся к настоящему времени тенденции китайской поэзии, которая бывает «интеллектуальной», «народной» и т. п., – для Абушиновой такая невписанность свидетельство творческого нонконформизма. Поэтический мир Си Ва – мир горожанки, не защищённой ни от чего: ни от бюрократического произвола, ни от неверия/безверия, ни от смертоносного вируса. Пример знакомства с таким обликом китайской литературы есть у тех, кто прочитал недавнюю антологию «Между чёрным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун» (СПб.: Гиперион, 2017), где обобщён бытовой и экзистенциальный опыт людей, в первом поколении перебравшихся в большие города и не имеющих возможности сходу там обрести необходимое. Стихотворение Си Ва «Ведь мы все угодили в Пекин» – как раз об этом:

только и можно, что пойти и сделать аборт
она говорит: иначе бы пришлось
бросить мечты, уехать из Пекина
по верхам так
поузнавала: с момента первого
обследования — до рождения ребенка
нужно хотя бы двести тысяч юаней
и это частная больница
в государственную
никак не попасть
нет пекинской прописки

Но этот опыт, как легко увидеть, вполне понятен и недавним жителям любого мирового мегаполиса. Характерно, что открывавшая фестивальные чтения Си Ва начала свое выступление стихотворением памяти врача-офтальмолога из Ухани Ли Вэньляна, который впервые вслух сказал о новом коронавирусе, – поэтическая глобализация следует за жизненной, и вирусы, маски, локдауны ещё не раз возникали у разных участников фестиваля.

Другая китайская поэтесса, Ли Со, также приобрела бо́льшую известность не собственными стихами: ей принадлежит ряд важных переводов на китайский (например, «Алисы в Стране чудес»), выступала она и как художник-иллюстратор, а наряду с поэтическим сборником «Лодка с жемчугом в среду» выпустила альбом «Стихи и котики». И она тоже приехала в Пекин с национальной окраины, из Синцзяня (трагическая тема репрессий в этом регионе присутствует в её стихах, но осталась за рамками фестивальных чтений). Ли Со училась, в частности, у китайского поэта-минималиста И Ша, представителя «разговорного направления» в современной китайской поэзии, весьма интересно переосмысляющего классическую китайскую поэтическую культуру. Собственные стихи Ли Со отличаются особым эротизмом, своеобразными отношениями с телесностью, впитали опыт визуального восприятия – это хорошо видно, например, в стихотворении «Двоякая двуполость»:

женские бёдра — очертания пары тестикул
длинный, тонкий и выпуклый живот каменной женщины
— он как стоящий член
вверху видно — это
венечная борозда и насытившаяся головка члена
они естественным образом распадаются на пару сосков
доисторический человек сваял
голое тело женщины — статую из камня
время отшлифовало голову
и поэтому я не могу увидеть выражение ее лица
осталась только ее устойчивая поза
вечная и крепкая энергия тела
в двоякости этой двуполой скульптуры
точно есть мистическое и невидимое
влагалище — это
из темноты пещеры каменного века
протянувшаяся в наше время дорога
мы всё так же идем по ней
мужское своенравное кровожадное буйное незрелое
женское обильное развратное смелое задавленное
снова и снова крича и тихо плача 
обнимаются и рождают насилие

Шэнь Хаобо, самый «звёздный» участник китайской делегации, знаменит в Китае как основоположник поэтического «движения телесного низа», отпочковавшегося от «разговорного направления» на рубеже веков. Это движение требовало стихов, обладающих ощутимой телесностью, причём имелось в виду как тело стиха, так и тело поэта, соучаствующее стиху; Шэнь Хаобо с соратниками протестовали против герметичного, литературоцентричного творчества предшественников и вызвали большую дискуссию о путях развития китайской поэзии. Сегодня Шэнь Хаобо уже не так сильно связан идеологическими спорами двадцатилетней давности, он мэтр, глава частного издательства «Моте тушу», публикующего современную поэзию; русский читатель мог познакомиться с его стихами в переводах Наталии Азаровой в журнале «Воздух» и на сайте inostranka.ru. Ироничный взгляд поэта обращается на нормы и обычаи современного мира, требующие перемен и пересмотра, – и это опять, по большей части, касается глобальных проблем: характерно, что в довольно плакатном стихотворении против сексизма героями оказываются не китайцы, а русские:

что случилось тем вечером?
а ничего тем вечером не случилось
спокойная привязанность 
тихий идеал
Илья сообщил
“я голоден”
Лиза метнулась
и сварила ему борщец

что случилось тем вечером?
а ничего тем вечером не случилось
Лиза сделала борщец
Илья дописал статью
Лиза поставила тарелку
и вернулась к своей работе

что случилось тем вечером? 
а ничего тем вечером не случилось
в Москве в тот момент
когда Илья начал есть борщец
стало на одну феминистку
больше

Латышская поэзия в последние годы попадает к русскому читателю довольно регулярно: на страницах «Воздуха» печатались местные звёзды Инга Гайле, Дайна Сирма, Катрина Рудзите в переводах Дмитрия Кузьмина, не в последнюю очередь появившихся благодаря предыдущим фестивалям «Поэзия без границ», в издательстве «АРГО-РИСК» вышли книги Кришьяниса Зельгиса и Эдуардса Айварса в переводах Александра Заполя, а в «Русском Гулливере» не забывает про латышских поэтов Сергей Морейно, хотя и переключившийся теперь, в основном, на перевод в другую сторону. Именно в переводах Морейно прежде можно было читать по-русски Ингмару Балоде, наиболее известную из латышских участников нынешнего фестиваля, дважды лауреата главной латвийской литературной премии: первая её книжка получила премию как лучший дебют, вторая – как лучшая книга года, а третья вышла буквально за несколько дней до чтений. Балоде также известная переводчица, и это сказывается в её стихах (например, один из прочитанных текстов – своеобразный диалог между двумя переведёнными ею авторами: Рильке и поляком Ткачишиным-Дыцким). В то же время стихи Балоде очень личные, с тонкими и не всегда понятными подробностями душевной жизни, и сегодняшняя повседневность закрытых границ тоже легко в них проникает:

Я никогда не бывала в Гатвике, а между тем
этот Гатвик звучит как блинчик,
и мы испечём его вместе,
когда людям больше нечего будет бояться
и все снова будут жить
в одной комнате.

Трое других латышских участников принадлежали к младшему поэтическому поколению, рождённому в 1990-х. У поэтессы и художницы Лоте Вилмы Витини (кроме прочего, пишет хайку и рисует комиксы) дебютный сборник чуть-чуть не успел к фестивалю, а до этого выходил артбук с собственными рисунками и стихами. И те и другие у Витини очень лаконичные, использующие минимум выразительных средств, – и в стихах это напрямую вытекает из ведущих тем: скупость, скудость прошлого, скучное и предсказуемое детство, аскетизм бедного быта. Спустя два десятка лет после известного стихотворения Сергея Тимофеева «Планета No Money» Витиня описывает жизнь молодой рижской богемы почти в тех же красках, но кроме скудного быта – здесь ещё и женское переживание одиночества:

у меня было узкое зеркало
я смотрела в него и рисовала
свои портреты
а расчёска лежала на чемодане
заменявшем столик
но потолки были белые
высокие

на скрипучем диване
я однажды ревела
пока не покраснело лицо

Иварс Штейнбергс, музыкант, поэт и критик, автор статей о современной американской поэзии, успел получить из печати первый сборник стихов за пару дней до фестиваля. Значительная часть его творчества – стихотворения в прозе, в них много всякой игры слов и прочего удовольствия от текста, и на их фоне особенно выигрышно смотрелась самоирония верлибрического каталога «Подручные предметы преподавателя философии»:

Авторучка,
которую вертят в пальцах,
демонстрируя
феноменологическую редукцию;

термос с кофейком,
объективно недостижимый,
любезно служащий
изложению сложных идей

Наконец, Криста Анна Белшевица, дебютировавшая книжкой 2017 года, представила стихотворный цикл «Этнографические этюды», снова возвращающий нас к теме глобализации: отражённый в её стихах опыт — это опыт сегодняшней западной молодёжи, перемещающейся по городам и странам и нигде не чувствующей себя дома. Но Белшевица трактует этот опыт расширительно – так, что в одном из стихотворений уже и сами города завидуют друг другу, испытывая то же самое беспокойство недостаточной укорененности. Одним из центральных событий фестиваля стало стихотворение Белшевицы «Политика», краткий дайджест национальной истории, в котором нашлось место и трагедии (сибирским депортациям 1940-х годов), и фарсу (сегодняшней экономической шаткости и моральной слабости общества): дело в том, что поэтесса построила стихотворение на образцах латышской фольклорной формы – дайны, своеобразной лирической частушки (ей посвящена, в частности, исследовательская деятельность Белшевицы), – и то, что получилось, не прочитала, а спела на народный мотив:

а как мелкий хворост
рассыпался наземь
все малые латышочки
его подбирали
много-много светлых дней
счастья желали
все малые пташечки
дыханье затаили

красная кровушка
на снег проливалась
на земле Сибирской
холодной осталась
жить мне долго иль недолго
солнце дольше проживёт
а всех синих пташечек
голод приберёт

Пятым представителем Латвии в фестивальной программе стал 19-летний рижский поэт Василий Карасёв, пишущий на русском языке. Буквально на следующий день после  фестиваля в издательстве «Русский Гулливер» вышла его первая книга на русском языке – спустя год после того, как в Латвии был издан сборник в переводе на латышский. Неожиданная и парадоксальная ситуация: русский поэт, в большей степени интегрированный в иноязычную поэтическую среду, – впрочем, и русское поэтическое сообщество его знает, о чём говорят уже две номинации на Премию Драгомощенко. Поэзия Карасёва, между тем, весьма герметична, изобилует редкой лексикой – недаром вместе с Сергеем Морейно он работает в последнее время над латышскими переводами Михаила Ерёмина:

                   спирт
актинией в стекле лопнет соберётся 
проведёт мастихином по берёзам 
          затащит на скирд
и платье тёмное как ягоды ароний
разобьётся о мураву пургатория
                  и свист  
ветра тобою нелюбимый 
пропадёт как философ нелюдимый

Три петербургских участника чтений вряд ли вписываются в какую-то одну тенденцию. Настю Денисову представлявший её Дмитрий Кузьмин охарактеризовал как «один из самых тонких и проникновенных женских голосов в среднем поколении русской поэзии». Мне поэтика Денисовой видится обособленной и предельно закрытой, лирической, но наследующей концептуалистским практикам, и при этом очень точно формулирующей самое важное, от которого уже нельзя ни увернуться, ни отвернуться. Это тот случай, когда отзвук длится намного дольше, чем звук, – чему пример самый короткий текст фестиваля, моностих:

если ты дельфин я звук

За младшее поколение российской поэзии отвечал Влад Гагин, так же, как и Карасёв, дважды номинант премии Драгомощенко и автор вышедшей осенью первой книги стихов «Словно ангажированность во тьме». Гагин так же, как и молодые латышские поэтессы, отталкивается от повседневного узнаваемого быта, провоцируя непосредственную реакцию, как бы минующую собственно поэтические стороны дела, – характерно, что на один из представленных на фестивале текстов, когда он был незадолго до этого опубликован в Фейсбуке, читатели стали реагировать совершенно непосредственно (первая строчка гласила: «Всем привет! Я и моя подруга Валя ищем квартиру на длительный срок»), хотя продолжение («Я произносил слово “структура” примерно двадцать шесть тысяч раз. / Примерно пять тысяч раз я говорил: “Открытая структура”. / Летом на рейве я танцевал, повторяя фразу “картофельный фашизм”»), казалось бы, ясно давало понять, что предлагать автору варианты аренды жилья не нужно. Но Гагина, как, впрочем, и Денисову, интересует в первую очередь выход из этой буквально понятой и прочитанной повседневности – и для него этот выход ведёт к подчёркнуто поколенческому анализу, в котором экзистенциальное причудливо переплетается с социальным. В этом Гагин выступает последователем Александра Скидана:

Невидимое сияние в темноте кинозала вместо
привычной *триумфальности мира.

Молодые тела бродят по пустырю
в поисках смысла истории.

Вместо этого — подключение к иным типам данных.

Тетради по алгебре уже шумят

фрагментами речи.

Наконец, самый старший участник фестиваля, хорошо известный петербургский поэт Дмитрий Григорьев, был представлен организаторами как представитель ещё прежней неофициальной русской культуры и неподцензурной литературы, живой мост между прошлым и настоящим. И действительно, тема связи времён для Григорьева в последнее время значима: в фестивальной программе она была представлена впечатляющим стихотворением «Моя белорусская история», герой которого, старший родственник поэта, вроде как лекарь-колдун, оказывается для автора своеобразным alter ego – и рассказывается эта история, конечно, в неслучайном, хотя и никак вроде бы прямо не названном, контексте сегодняшних политических событий в Беларуси. Умение простыми словами рассказать простую историю, но так, что за ней непременно проступит некоторое экзистенциальное обобщение, не оставляет Григорьева и тогда, когда он обращается к «очевидно-ковидному»:

Вчера я потерял маску —
ветер сорвал её с моего лица
и бросил в траву,
теперь мою маску носит земля,
а я без неё живу.

Вероятно, этим сочетанием доступности и глубины и объясняется итоговое лауреатство Григорьева: по окончании чтений все поэты-участники тайным голосованием назвали двух самых ярких, по мнению каждого из них, авторов фестиваля, и Григорьев в этом голосовании победил. Предыдущими лауреатами «Поэзии без границ» становились русские поэты Галина Рымбу и Фёдор Сваровский, а также поэтесса Эфрат Мишори из Израиля (русскому читателю она известна в переводах Гали-Даны Зингер). Лауреату обещано издание книги на одном из языков фестиваля – интересно, выйдет ли теперь Григорьев по-латышски или по-китайски.

Не обошлось в ходе фестиваля и без конфликта, хотя проведение литературных мероприятий онлайн, казалось бы, сводит их вероятность к минимуму. В паузе между выступлениями Влад Гагин и Елизавета Абушинова внезапно выступили с краткими заявлениями о том, что они «несогласны с политической и этической повесткой» одного из организаторов фестиваля Дмитрия Кузьмина. Иностранных участников и слушателей эти заявления определённо оставили в глубоком недоумении. Русская же часть аудитории могла догадаться, что это ещё один отзвук длящегося уже не первый год скандала, вновь активизировавшегося сейчас в связи с присуждением Премии Андрея Белого проекту «Ф-письмо» и отказом участниц проекта от премии. По поводу так называемого Корчагин-гейта – сюжета об обвинении известного поэта и критика в насилии – есть разные мнения, и не секрет, что отказ Премии Белого и журнала «Воздух» (где Кирилл Корчагин годами ведёт огромную работу по составлению хроники поэтического книгоиздания) поразить героя скандала в правах порицается профеминистской частью литературной общественности. Однако к фестивалю «Поэзия без границ» всё это не имеет ровным счётом никакого отношения – и, кажется, прежде не считалось, что участие в одних и тех же поэтических чтениях непременно означает полное политическое и этическое согласие. Мне же в этот момент вспомнился Фестиваль новых поэтов в мае 2014 года, состоявшийся буквально через пару дней после вызвавшего человеческие жертвы пожара в одесском Доме Профсоюзов, когда принявший близко к сердцу этот страшный эпизод гражданского противостояния в Украине поэт и переводчик Антон Чёрный начал своё выступление с заявления о том, что его предками были русские офицеры и т. п., – с неосознаваемой целью унизить украинских гостей фестиваля, которые, разумеется, никакой ответственности за вооружённые столкновения в Одессе нести не могли.

Что же получилось на этот раз у команды фестиваля «Поэзия без границ»? Диалог урбанистических поэтик разных стран, актуализация и активизация гендерной, социальной и политической проблематики, стирание границ между западом и востоком (китайские поэты ориентируются на мировой литературный и культурный контекст, а латышские пишут хайку), встреча в одной программе авторов с предельно усложнёнными и, напротив, предельно лаконичными поэтическими языками, неотмена полисемии (и стремление к непотере нюансов при переводе), интонационные и тематические переклички по ходу чтений. Возможно, самим поэтам не хватает эффекта присутствия, но для рассредоточенной по всему миру аудитории этот формат – явный выигрыш.

скачать dle 12.1