Под занавес календарного 2017 года «Лиterraтура» традиционно расспросила писателей о его литературных итогах. Первую часть опроса – с ответами Александра ЧАНЦЕВА, Василия ВЛАДИМИРСКОГО, Анаит ГРИГОРЯН, Олега ДЕМИДОВА, Андрея ВАСИЛЕВСКОГО, Павла БАСИНСКОГО – читайте в предыдущем номере. Вопросы были следующими:
1. Чем запомнился Вам литературный 2017-й год? Какие события, имена, тенденции оказались важнейшими?
2. Назовите несколько самых значительных книг прошедшего года (поэзия, проза, критика).
3. Появились ли новые имена писателей, на которые стоит обратить внимание?На вопросы отвечают
Сергей ОРОБИЙ, Дмитрий БАВИЛЬСКИЙ, Мария ГАЛИНА, Юлия ПОДЛУБНОВА, Елена ИВАНИЦКАЯ, Ольга БУГОСЛАВСКАЯ, Максим АЛПАТОВ.
__________
Сергей ОРОБИЙ, литературный критик:Формат книжного обзора – не «про тенденции», а «про феноменологию»: чем вот эта конкретная книжка лучше того десятка, что ждёт рядом на полке. Поэтому от глобальных обобщений воздержусь, ну а хороших книг было немало. Что выбрать?
Если это номинация «русский роман», то «Текст» Глуховского;
если «переводной роман», то «Ф» Кельмана;
если «сборник рассказов», то «Построение квадрата на шестом уроке» Носова;
если «русский нон-фикшн», то «Намедни. 1931-1940» Парфёнова;
если «переводной нон-фикшн», то «С первой фразы» Лизы Крон.
В остальном же литературная жизнь – вся в соцсетях. В уходящем году стало особенно очевидно, что фейсбук просто-напросто отменил сразу несколько писателей – точнее, писательских стратегий. Он остроумнее, чем Сорокин («То, что в день появления "Фиолетовых лебедей" интереснее было читать свежие посты в некоторых популярных телеграм-каналах, – неприятный знак», заметил Лев Оборин). В смысле злободневности он давно обогнал Пелевина. В смысле «последней правды» – прямой конкурент Лимонова: именно его истории долгое время считались пределом искренности, самая известная – про умирающую мать. «Последние годы я имел ужасную привычку коротко конспектировать разговоры с матерью. Литератор во мне никогда не дремал», – признавался когда-то Лимонов и многих тем самым заставлял всплеснуть руками: «из всего делает литературу».
Однако дневник Анны Старобинец до и после 6 апреля 2017 года, скриншоты переписок с Носиком, которые его друзья начали стихийно постить сразу после смерти Носика, или, скажем, DadBot Джеймса Влахоса – вещи куда более радикальные в своей искренности. «Дремлет» ли в этих авторах литератор? Иногда и язык не повернётся такое предположить. Но это пишется, публикуется и читается.
Галина Юзефович видит здесь «эффект Янагихары». «Маленькая жизнь», по словам Анастасии Завозовой, «могла появиться только в 2015 году, когда чужой внутренний мир стал таким же привычным обитателем интернета, как котики». Были «котики» – стали
«котята Лимонова». Была «пост-правда» – появилась «пост-искренность».
Дмитрий БАВИЛЬСКИЙ, прозаик, эссеист:1. Литература всё больше и дальше расходится с книгоизданием и книжными магазинами, которые так и не научились работать с текущим процессом (особенно это заметно вне Москвы и СПб).
Моё чтение худлита в этом году определяли не книги, но сетевые публикации
– именно в интернете и в соцсетях можно найти любые литературные витамины. В ленте Фейсбука я практически каждый день нахожу прекрасные стихи своих френдов и друзей, и мне кажется, что такой режим (напоминающий публикацию лирики в ежедневной газете среди мусора политических новостей) актуальной поэзии подходит больше журнальных площадок или герметичных сборников. Беглые заметки в соцсетях Мити Самойлова или Дениса Драгунского точно так же способны закрыть мои читательские потребности в бeллетристике.
Но если соцсетей мало, то, например, на «Снобе» каждые выходные Илья Данишевский весь год публиковал экстремальную и экспериментальную прозу, переходящую в стихи, и эта платформа практически полностью исчерпывала мои потребности в нестандартных дискурсах.
2. Роман «Неизбирательное сродство» Игоря Вишневецкого, опубликованный и награждённый «Новым миром» премией по итогам года, – весьма тонкая и многоуровневая стилизация прозы XIX века, являющаяся не оммажем или конштюком, но подлинно актуальным произведением современного искусства. Новая проза Маргариты Меклиной, словно бы открывшей второе дыхание.
Самое сильное впечатление, однако, я получил от ещё не изданной книги Алексея Макушинского «Остановленный мир». Это подлинный шедевр самой высокой пробы. Я, впрочем, читал первоначальный, расширенный вариант текста, который автор в каком-то неукротимом порыве затем сократил. Поэтому я не знаю, в каком виде «Остановленный мир» выйдет к читателю, но я упивался этой огромной рукописью в полторы тысячи страниц, которые не надоедают нигде, при том, что сюжет в этой книге, посвящённой в том числе дзенским практикам и попыткам дзен-буддистского взгляда на жизнь, не особенно динамичный. (Интервью с Алексеем Макушинским читайте в одном из ближайших номеров «Лиterraтуры». –
Прим. ред.)
Хотя нон-фикшн был в этом году, как и в прошлом, как и в позапрошлом, намного ярче и интереснее изящной словесности. И тут хотелось бы отметить не отдельные названия, но всю совокупную деятельность «Нового литературного обозрения» и «Ad Marginem», весь этот год обеспечивавших мне ежевечернее чтение на самые разные темы. Но в 2017-м к этим общепризнанным монстрам нон-фикшн добавились выдающиеся достижения «Издательства Института Гайдара» и «Издательский дом Высшей школы экономики». Валерий Анашвили, ведущий эти редакции, выпуская первоклассные книги по политологии и экономике, стал гораздо больше внимания обращать на гуманитарную тематику – переводам и оригинальным изданиям книг по истории, занимательному литературоведению или обезжиренной философии. И хотя параллельно Анашвили продолжает редактировать «Логос» (в этом году у старейшего философского журнала России случился некругный юбилей) и продолжать выпуск «Чёрных тетрадей» Хайдеггера, главными его достижениями, на мой взгляд, являются занимательный научпоп и всяческие остроумные монографии на неочевидные темы, вроде философии спорта или подтекстов в «Незнайке на Луне».
Есть, впрочем, еще более выдающийся издательский подвиг галериста Ильдара Галеева, который силами своей небольшой галереи продолжает издание дневников Ивана Ювачева (отца Даниила Хармса). Это безупречно изученное, откомментированное и оформленное исследование (на сегодняшний день вышло четыре монументальных тома) кажется мне не только культурным, книгоиздательским, но и человеческим подвигом. Тем более что Галеев не останавливается на достигнутом и в конце года опубликовал не менее внушительный том прозы, стихов и дневников Всеволода Петрова.
3. Мой френд Митя Самойлов пишет в ФБ, ни на что при этом не претендуя, идеальные физиологические очерки сегодняшнего дня. Безупречные с точки зрения социального анализа, ритмически и интонационно.
Если бы мне нравился Довлатов, я бы сказал, что Самойлов – это наш современный Довлатов. Однако, то, что Самойлов делает в ФБ, буквально из ничего вытаскивая драгоценные слитки смешливой прозы, мне кажется интереснее шестидесятнической «правды жизни».
Мария ГАЛИНА, поэт, прозаик, литературный критик, заместитель заведующего отделом критики журнала «Новый мир»:1. Год довольно ровный. Как результат, выделяется на этом фоне выход Антологии анонимных поэтических текстов «РПР» – эксперимент, скорее недоудавшийся (особенно там, где это касается критической рефлексии), но амбициозный по размаху (в прошлом году таким ярким и вызвавшим споры событием был выход
учебника «Поэзия»). Ещё события, имеющие безусловное отношение к литературе, – выставка арт-объектов Линор Горалик, выставка «Литературная Атлантида» в музее истории литературы и юбилейная выставка Льва Рубинштейна в Музее Москвы.
Но в общем «литературных событий», не так уж много, и потому закономерным образом запоминается обычная, календарная литературная жизнь. Юбилейное (10-е) поэтическое Биеннале в этом году ориентировалось на одну, но гигантскую и одновременно не слишком известную у нас именно с этой стороны страну – на Китай, – и получилось в высшей степени интересным.
Ну и, конечно, держат марку основные события интеллектуальной литературы – КРЯКК и Non-fiction, хотя Non-fiction, возможно, на этой площадке проходит последний год…
Споры, обсуждения, отклики и т.п., вообще литературная жизнь, похоже, окончательно переместились на интернет-площадки. В силу подавления других очагов активности литература вдруг становится инфоповодом.
Умер Александр Гаррос… Умер Арсений Рогинский. Мир вокруг нас обеднел.
2. Почти одновременно вышло несколько сборников критических материалов и эссе критиков и литературных обозревателей, вот это уже, пожалуй, тенденция, возможно, говорящая о том, что некий этап закончился и пришло время его осмысления. Другая тенденция – самые яркие прозаические тексты прошедшего года посвящены исторической рефлексии, частной и общей истории – это, конечно, в первую очередь «Памяти памяти» Марии Степановой, но можно вспомнить тут и тройку лауреатов «Большой Книги», в частности, «Город Брежнев» Шамиля Идиатуллина; можно -- «Июнь» Дмитрия Быкова и так далее.
Из романов о современности меня больше всего зацепил новый роман Антона Понизовского «Принц Инкогнито», вышедший в этом году в «Новом мире» и отдельной книгой – в «Редакции Елены Шубиной». Он, с моей точки зрения, слишком сделанный, слишком расчисленный, но очень интересный. Ещё назову «Заххок» Владимира Медведева, но он не в этом году вышел, хотя прозвучал в этом.
Из поэтических книг – новые книги Екатерины Соколовой, Марии Степановой, Станислава Львовского и Полины Барсковой; причём стихи Полины Барсковой нельзя рассматривать отдельно от её блокадных исследований и от прозы; то, что она делает, не имеет аналогов. Из нон-фикшн – «Октябрь» Чайны Мьевиля, что само по себе симптоматично (так же, как и то, что «Шум времени» написал Джулиан Барнс).
Очень интересна литературная жизнь Украины; прекрасный перевод киплинговского «Кима», публикация полного свода текстов Станислава Лема; русскоязычные роман «Долгота Дней» Владимира Рафеенко и сборник стихов Александра Кабанова «На языке врага»; украиноязычные – «Интернат» Сергея Жадана; смешная альтернативка Александра Ирванца, книга рассказов Катерины Калитко и поэтический сборник Марианны Кияновской «Бабий яр. Голосами».
3. Наверное, не напрасно все так радуются роману Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него». Он вышел в журнале «Волга» в 2016 году и в этом году вошёл в шорт-лист «Большой книги». Вообще, то, что два самых заметных романа этого года («Заххок» я уже упоминала) впервые опубликованы в прошлом и позапрошлом году, о чём-то да говорит. В частности о том, что сейчас не очень удачное время для появления новых имён. Вообще не очень удачное время, по-моему.
P. S. Два титульных романа года (о которых по определению
нужно говорить)
– пелевинский и сорокинский
– в сущности, оба о том, как литература теряет своё предназачение и сакральный статус, отчуждается от читателя и автора, становится объектом символических манипуляций. Возможно, это связано со спецификой работы упомянутых авторов, не знаю. Но нам всем будет легче заниматься своим делом, если мы будем смотреть на литературу как на веселую и прекрасную игру, способ существования и самосохранения, инструмент изучения и украшения мира. С новым годом!
Юлия ПОДЛУБНОВА, литературный критик:Год прошёл без неожиданностей, что несколько огорчительно. Скажете, а «Русский Букер»? Но Букер уже обычно ведёт себя странновато, неожиданностью от него стало бы что-либо более просчитываемое. В этом году пришлось снова убедиться, что старая гвардия прозаиков всё ещё полна энергии: вышли новые романы Сорокина, Пелевина, Славниковой, Быкова, очередной том истории России Акунина, даже Маринина выдала новую книгу, правда, зачем-то зашла на поле, уже размеченное Алексиевич. По-прежнему, если брать премиальные списки, погоду в литературе делает историческая проза и нонфикшн, и всё явственнее культ вождей да жизнь замечательных людей. Если прошлое в современной российской культуре выступает этаким эрзацем настоящего и будущего, то немногочисленные попытки моделирования другого будущего – всё те же Сорокин и Пелевин – на общем фоне выглядят весьма радикально. Хотя, казалось бы: Сорокин и Пелевин, Пелевин и Сорокин, а где же новые футурологи?
И ещё: нельзя сказать, что настоящее ускользает от писателей – пример тому романы Сальникова, Брейнингер, Козловой (которые прочитали только в этом году), Глуховского, да и Славниковой тож, – однако, по ощущениям, настоящего сейчас дефицит, как будто никто не хочет в нём жить. Вот Сергей Кузнецов и Мария Степанова написали вещи, которые нельзя пропустить, но ведь тоже больше про прошлое и механизмы памяти.
В поэзии процессы шли иные, более скрытые. Триумфальное шествие по просторам страны проекта «Русская поэтическая речь» свидетельствует о том, что любая попытка сшивки столь разнородного и подчас полярного поэтического пространства сейчас востребована. Поэтические антологии тоже могут становиться полем эксперимента, на котором произрастает будущее, только очертания его пока смутные. Интересно развиваются фестивали, все больше экспериментального: посмотрите, например, на MyFest Даны Курской (ещё один пример сшивки поэтических пространств) или челябинский фестиваль современного искусства «Дебаркадер» с его поэтической программой «Инверсия». Не менее интересно наблюдать за поэтическими премиями. Очевидно, что сейчас формулируется запрос на социальную поэзию, формулируется по-разному – то в жанре доноса, который был написан на так-то нелибертерианскую Григорьевку, то самими поэтами – см. шорт-лист премии Драгомощенко и темы, которые там поднимаются.
«Толстяки» выжили. Выжил даже «Октябрь», для которого был столь актуален жилищный вопрос.
В этом году интересно было наблюдать за южнороссийским «Prosōdia», журналом довольно консервативным, но надо понимать, что эта консервативность во многом обусловлена его университетским происхождением. Как бы то ни было, чем больше региональных литературных журналов будет заявлять о себе, тем лучше для литературы.
Что ещё? «Литературная газета», похоже, начинает приобретать человеческий облик. По крайней мере, так кажется. Всё больше интересных материалов в «Новой газете». По-прежнему оперативно и интересно работают порталы – такой нерв современной литературной жизни. Энергичен «Горький», зато «Colta», по ощущениям, несколько сдала.
А вообще уже не первый год наблюдаю ситуацию: журнальные критики жалуются на кризис критики как таковой, при этом книжные критики суперпопулярны, не менее раскрученных писателей, а то и более. Однако книжным критиком года я бы назвала Сергея Оробия – в отличие, например, от Анны Наринской и Галины Юзефович он интересуется не только бестселлерами.
А ещё: фокус внимания все более перемещается на социальные сети. Иногда интереснее читать ленту писателя, чем его произведение.
Елена ИВАНИЦКАЯ, литературный критик, прозаик:Магический кристалл, или вещая вода, или колдовское зеркало литературы показывают, что в сегодняшней нашей действительности будущее катастрофично, настоящего очень мало, но есть огромное прошлое. В прошлое погружены пять из шести романов-финалистов Русского Букера и семь из девяти – Большой книги.
Взгляд в будущее вызывает острую тревогу: жанр антиутопии стал нужен и важен: Константин Куприянов «Новая реальность» – Знамя, 2017, 2; Анатолий Курчаткин «Минус 273 градуса по Цельсию» – Знамя, 2017, 4-5; Валерий Бочков «Коронация зверя» – М.: Эксмо, 2016; Алексей Олейников «Левая рука Бога» – М.: АСТ, 2015.
Наше мучительное прошлое не отпускает, потому что всё ещё остаётся не понятым, не выговоренным, не оплаканным. А значит, непреодолённым. «Крах коммунистического проекта до сих пор не получил осмысления в нашей стране. Не только массовый человек, но и интеллектуальная элита табуируют осознание итогов ХХ века» – настаивает культуролог Игорь Яковенко (Познание России: Цивилизационный анализ. – М.:РОССПЭН, 2-е изд., 2012. С. 392).
Прикованность сегодняшней прозы к дням прошедшим можно истолковать как работу по художественному осознанию и «выговариванию» страшного опыта ХХ века. Призраки прошлого организуют сюжет в трёх рассказах писателей трёх поколений: Борис Хазанов «Сера и огонь» – Звезда, 2017, 8; Алексей Иванов «Остров мёртвых»– Дружба народов, 2017; Андроник Романов «Иллюзия тишины» – Знамя, 2017, 8. Драматическая жизнь семьи в бурях века, нелёгкая память о детстве и юности в советские годы вызывают к жизни хроникальный жанр или жанр исторического романа о недавнем прошлом: Тимур Кибиров «Генерал и его семья. Исторический роман» – Знамя, 2017, 1; Борис Клетинич «Моё частное бессмертие» – Волга, 2017, 1–3; Светлана Кузнецова «Жуки с надкрылиями цвета речного ила летят за глазом динозавра» – Урал, 2017, 7–8, Михайловская Татьяна «Дама у окна. Рукопись, найденная и потерянная в Интернете» – М.: Центр поэтической книги, 2017; Анна Степанская. «Старый альбом. Хроники одной семьи. Роман» – М.: Текст, 2018; Ксения Драгунская. «Колокольников – Подколокольный». – М.: РИПОЛ классик, 2017.
Обращение к нашим дням, касается ли оно остросоциальных проблем (Кристина Гептинг. Плюс жизнь. – Сборник лауреатов премии «Лицей». – М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2017) или камерных (Евгений Эдин. Танцы. – Урал, 2017, 11), исключает упоминание о военно-политических реалиях: герои живут в такой современности, где нет ни Крыма, ни Донбасса, ни Сирии, ни выборов, ни «белоленточных» или антивоенных протестов. Прямое обращение к этим потрясениям, начавшимся во всей силе уже несколько лет назад, – редкое исключение: Алексей Винокуров «Ангел пригляда» – Харьков: Фабула, 2017; Марина Вишневецкая «Вечная жизнь Лизы К.» – Знамя 2017, 11–12.
В исчезающем настоящем всегда расцветает «вечное, таинственное, прекрасное», и наш сегодняшний день это подтверждает. Образцы ухода в красоту, проблемы бессмертия, в условное или приключенческое прошлое – артистичны, эффектны, утешительны: Игорь Вишневецкий «Неизбирательное сродство» – Новый мир, 2017, 9; Анна Бердичевская «Красота. Пересказ одного рассказа» – Знамя, 2017, 3; Андрей Лебедев «Лента lento» – Новый мир, 2017, 11; Вячеслав Ставецкий «Астронавт. Первый день творения. Две повести» – Знамя, 2017, 9; Даниэль Клугер «Мушкетер. Подлинная история Исаака де Порту, служившего в мушкетерской роте его величества Людовика XIII под именем Портос» – М.: Пятый Рим, 2017.
И в заключение порадуюсь всплеску прозрачной зелёной волны – художественно-философским «путешествиям» в Венецию и область Венето: Юрий Ладохин. «Венеция – Петербург: битва стилей на мосту вздохов» – По лицензии Ridero, 2017; Дмитрий Бавильский «Музей воды: венецианский дневник эпохи твиттера» – М.: РИПОЛ классик, 2016; Аркадий Ипполитов «Только Венеция»: М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014; Глеб Смирнов «Метафизика Венеции» – М.: ОГИ, 2017, Глеб Смирнов «Палладио. Семь философских путешествий» – М.: РИПОЛ-классик, 2017.
Ольга БУГОСЛАВСКАЯ, литературный критик:Во-первых, в этом году на удивление мощно выступили отечественные «монстры рока» – Виктор Пелевин и Владимир Сорокин. Если звезда Сорокина сияет неизменно ярко, то Пелевин – звезда мерцающая, уже, казалось, даже и погасшая. Однако новый роман вдруг оказался прорывным. С точки зрения содержания он представляет собой скоростной детектив, нагруженный неполиткорректной сатирой, который стремительно разворачивается в столь же неполиткорректный философский роман о Создателе и его создании, разрушающий все благостные религиозные построения одним метко пущенным камешком. С точки зрения формы – хитрое устройство, принимающее вид то Огненного шара, то Чудища, то Морской девы, трансформируя и читателя из Страшилы в Дровосека, из Дровосека в Элли и Тотошку. Кроме того, что Пелевин формирует вполне оригинальную и дерзкую картину мира, он ещё и организует для публики весьма занятное читательское приключение с комнатой страха, комнатой смеха и крутыми американскими горками, которые опрокидывают седоков вниз головой.
Роман Владимира Сорокина «Манарага» меньше похож на бурное море, обрушивающее цунами одновременно на все свои берега. Гений писателя выразился в другом. Ситуация так называемой посткультуры описана Владимиром Сорокиным с помощью одной-единственной точно найденной метафоры, тут же им реализованной в его фирменной манере – редкие издания великих книг используются персонажами как «полена» для приготовления гурманских блюд. Феномен нового эстетства схвачен, можно сказать, за самую сердцевину. Это один из немногих образцов современной русской словесности, который заметно шире специфических национальных рамок и вполне органично помещается в общеевропейский контекст.
Во-вторых, на принципиально новый уровень поднялся писатель Дмитрий Глуховский. До сих пор его книги стояли примерно на одной полке с книгами Сергея Минаева. Однако с романом «Текст» он переступил сразу несколько не ступеней даже, а целых лестничных пролётов, что позволяет смотреть на него как на явление новое. Мастерски построенный сюжет, наотмашь бьющие своей экспрессивностью, но при этом достоверные образы и, конечно, сама тема, выбор которой достоин отдельного приза за проявленную смелость. А смелых вещей, смелых не с позиции формального новаторства, а с точки зрения человеческого мужества, в современной литературе, мягко говоря, не очень много. В кристаллизованном виде суть сводится к противостоянию той системы, которую можно назвать современной опричниной и, вспомним школу, маленького человека. Маленького, то есть бесправного и заведомо всё проигравшего, но одновременно всё же внутренне масштабного, то есть не до конца покорного и способного на бунт. Трижды этот человек оказывается в ситуации тяжёлого нравственного выбора и трижды он принимает честное, верное с позиций общечеловеческой морали решение. В первом случае проявленное благородство стоит ему свободы – он оказывается за решёткой. Во второй раз отказ от роли стукача уничтожает его надежды на УДО, что имеет роковые последствия: он не успевает увидеться с матерью, которая умирает, не дождавшись сына. В третий раз правильный моральный выбор и вовсе приводит его к гибели, отягчённой тем, что он так и не успевает похоронить мать, перед которой оказывается дважды виноватым. Жертвы напрасны: девушка, вступившись за которую он оказывается в тюрьме, легко и быстро его предаёт. Человека, которого требовала оклеветать администрация колонии, всё равно затравили. И лишь окончательное самопожертвование достигает зримой цели: ценой своей жизни герой оплачивает жизнь чужого ребёнка. Не просто чужого, а ребёнка своего врага. По ходу движения рушатся и ломаются все правила жизни, которые внушала герою его несчастная мама-учительница, а никаких более внятных ориентиров так и не возникает. Идея самосохранения оказывается категорически не совместимой с нравственным императивом. В имеющихся условиях одно просто исключает другое. Это важная, верная, отчётливо артикулированная и до самой глубины продуманная мысль. И ещё одна важная тема – разница между реальностью и тем, чем эта реальность кажется стороннему наблюдателю. Наиболее зримым этот контраст становится в финальной сцене, где всплывает телевизионная картинка, выворачивающая суть событий наизнанку. Если бы «Текст» обладал только одним из перечисленных достоинств, он уже был бы событием, но он обладает ими всеми, что делает его событием абсолютно выдающимся.
Максим АЛПАТОВ, литературный критик, обозреватель портала «Rara Avis»:1. Главным событием 2017 года для меня стала статья Валерии Пустовой «Крепость и поток» (Rara Avis, 21.06) – едва ли не единственное высказывание на тему «толстых» журналов, не сводящееся к мантре «Подайте денег на спасение литературы». По крайней мере, никто больше не решился примерить на себя чувства всех участников процесса (включая читателей). На вопрос «что делать с радикальной невстречей живого внимания и настоящей литературы?» Пустовая предлагает болезненный и непопулярный ответ: меняться придётся всем (а значит, и журналам тоже), потому что литература выживает «там, где нарушается налаженное, где колеблется утверждённое». Равнодушный отклик на «Крепость и поток» тоже по-своему показателен.
2. «Незабвенная» Арсения Ровинского – тот случай, когда шильдик «Новая поэзия» от НЛО не обманывает. Это действительно нечто новое, для чего я пока не нашёл ни толкового определения, ни даже приблизительной метафоры. Прежде читал у Ровинского только «Зимние Олимпийские игры» и какие-то случайно выбранные публикации в периодике – такого эффекта и близко не было. Ещё одна удивительная книга уходящего года – «Конец ночи» Игоря Караулова. Караулов кардинально сменил интонацию и сам подход к построению поэтического текста (оставив себе, впрочем, зазор для возврата к комфортной, заурядной просодии).
3. Человек, вместе с которым я провёл половину детства (и о котором потом лет пятнадцать ничего не слышал), неожиданно оказался интересным автором. За пределами Поволжья его практически никто не знает, и мне всё время кажется, что внимание спугнёт в нём поэта. Тем не менее, я надеюсь, что у Александра Фральцова в наступающем году выйдет полноценная книга стихотворений, о которой мне удастся написать так, словно я читаю его впервые и ничего о нём не знаю.
скачать dle 12.1