(О статье: Uilleam Blacker. Writing from the Ruins of Europe: Representing Kaliningrad in Russian Literature from Brodsky to Buida // The Slavonic and East European Review. Vol. 93, No. 4 (October 2015), pp. 601-625)
Несколько выпусков назад
я писала о книге Александра Эткинда «Кривое горе» и о направлении memory and trauma studies. В статье «Руины Европы: Калининград в русской литературе от Бродского до Буйды» Уильям Блейкер рассматривает Калининград/Кенигсберг как топос с несколькими историческими пластами, формирующими культурную и литературную идентичность города. Выводы Блейкера достаточно предсказуемы – впрочем, это, наверное, общая проблема memory studies, trauma studies, identity studies – шаблонный вывод приводит нас к тому, что социокультурная идентичность Калининграда определяется как его прусским прошлым, так и советской историей, а идентичность жителей Калининграда можно охарактеризовать как «гибридную», совмещающую в себе европейское и русское. Вводная часть статьи посвящена краткому обзору истории Калининграда, в которой Блейкер делает упор именно на то, как повлиял на город переход от власти одной державы к другой, и особенно на феномен попытки «стирания» прошлого города, в результате которого Кенигсберг как прошлое Калининграда должен был перестать существовать. Советские власти, как утверждает Блейкер, видели в прошлом Кенигсберга прямую угрозу сознанию его нового, советского населения, и в течение долгого времени прусское прошлое города намеренно замалчивалось, а тема немецкого прошлого – табуировалась.
Впрочем – и здесь, за рамками общих теоретических рассуждений, анализ приобретает живость и глубину – сделать это было все-таки сложно. Ведь в Кенигсберге произошла знаменитая встреча Николая Карамзина и Иммануила Канта, описанная в «Письмах русского путешественника». Кенигсберг посещали Фонвизин, Салтыков-Щедрин, Чехов, Есенин, Маяковский... По словам Томаса Венцлова, Кенигсберг был важной точной в нарративах русских путешественников. На пути из России в Европу этот город служил местом «инициации» русских путешественников в европейскую культуру, а на обратной дороге становился местом прощания с ней. Таким образом, город-граница, город-разделительная черта между Европой и Россией, Кенигсберг словно бы всегда помогал приобрести полуаутсайдерскую перспективу [1].
Совершенно иной образ мысли связан, как утверждает Венцлова, и ему вторит Блейкер, с городом Калининградом. Калининград, в отличие от Кенигсберга, – это не пограничная точка России и Европы, Калининград – это замкнутое пространство, отрезанная часть Европы, хранящая ее дух, Калининград – это место культурных руин.
«Культурные руины» – ключевой для Блейкера образ, вокруг которого строится его исследование. Именно разрушение, создание нового на основе старого, многослойности человеческого опыта и памяти – стержень литературного анализа Блейкера. Он говорит о четырех авторах: Иосифе Бродском, Зиновии Зинике, Александре Попадине и Юрие Буйде.
Использование этими авторами Калининграда как литературного топоса во многом сходно. Андреас Шенле говорил об образе послевоенного Петербурга у Бродского, что это место перехода меду временем и пространством. То же, по мнению Блейкера, для Бродского значит и Калининград. В стихотворении «Einem Alten Architekten in Rom» он выделяет параллель между руинами Рима и Калининграда, а также строки, где сам город и его отражения в водах реки сливаются воедино. Отсылки к немецкому прошлому и отражение послевоенного европейского ландшафта видится в картине, где бюст Суворова оказывается водруженным на пьедестал, предназначавшийся когда-то Бисмарку.
Тему фрагментации, многоуровневости истории продолжает автобиографическая новелла Зиновия Зиника «Нога моего отца», в которой сводятся воедино образы реального Калининграда и Калининграда из детских воспоминаний, рассказов отца. Для Зиника Калининград – это одновременно Россия – и не совсем Россия, часть страны, отделенная от самой себя, – что пересекается с темой ссылки как самостоятельного творческого пространства.
Тема города с «потерянным прошлым» звучит и у Александра Попадина, калининградского писателя и активиста, автора книг «Местное время: прогулки по Калининграду», «Местное время: 20.10», «Иванов и его окрестности». Трое друзей детства ищут мифическую янтарную комнату, которая вырастает в метафору немецкого прошлого города.
Юрий Буйда говорит о Калининграде в серии рассказов «Прусская невеста» (действие которых происходит в городе Знаменске Калининградской области) и новелле «Кенигсберг». Блейкер указывает на очень удачный образ, который передает суть идентичности Калининграда – персонажа «Рита Шмидт кто угодно». Только такие «кто-угодно-герои», считает исследователь, – передают ощущение жизни в пространстве расколотых воспоминаний, фрагментарной памяти, нарушенной идентичности. И только такие герои могут заполнить новой жизнью пустое пространство, возникшее в результате «стирания» первоначального слоя истории, создать тот самый «гибридный мир», который возникает на страницах Юрия Буйды.
Блейкер отмечает разницу в использовании образа Калининграда у Бродского и Зиника, с одной стороны, и Попадина и Буйды, с другой. Для Бродского и Зиника, как считает автор, Калининград – это метафора, отправная точка для размышлений о мировой культуре, о России и Европе и о том, как вписать русскую культуру в мировой контекст. Попадина и Буйду интересует частное, повседневное: какую роль историческая многослойность Калининграда играет для каждого из их героев, что значит для них – находить следы и объекты другой эпохи и другого мира в пространстве, которое они считали родным, принадлежащим только им. Семиотическая динамика города рассматривается, таким образом, на уровне частного, а не универсального, что возвращает Блейкера к размышлениям о культурной гибридности города, и о корнях этого феномена, уходящих в далекое прошлое Европы.
__________
1 Tomas Venclova [Tomas Ventslova], «Kenigsbergskii tekst” russkoi literatury i kenigsbergskie stikhi Iosifa Brodskogo», in Tomas Venclova, Stati o Brodskom, Moscow, 2005, pp. 96–120 (pp. 96–100). 
