ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Елена Генерозова. ВТОРОЕ ПРОСТРАНСТВО

Елена Генерозова. ВТОРОЕ ПРОСТРАНСТВО


(О книге: Наталия Черных. Четырнадцать: книга стихотворений. Евразийский журнальный портал «МЕГАЛИТ». Кыштым, 2015)

 
По поводу стихов Наталии Черных мы недавно поспорили с одним замечательным поэтом. Поэт, отличающийся в том числе ярко выраженной, даже какой-то гипертрофированной внимательностью к построению текста, говорил о том, что размытость словесных сочетаний и формальных границ в творчестве Черных сродни неряшливости, и такая вольность часто недопустима. Спор этот, если рассматривать его с более общей точки зрения, давний, и сводится примерно к следующему: должна ли поэтическая речь быть организована более-менее «рамочным» образом и есть ли между ней и прочими вариантами речевых актов разница.

Если говорить о творчестве Черных, то во всех его проявлениях мы имеем дело с тем, что принято называть «прямой речью». Кавычки неслучайны. Что, в сущности, мы имеем в виду, когда говорим о прямой речи? Определение ее зафиксировано в учебниках: это высказывание, дословно введенное в речь говорящего или пишущего, которое, в отличие от косвенной речи, может хранить в себе все стилистические особенности, неровности и шероховатости. И, конечно, не стоит забывать, что в любом высказывании участвуют двое – тот, кто говорит, и тот, кто слушает.

В том, как формируется и в каком виде подается это высказывание, есть много интересного, но размышления о том, что из сказанного может быть уловлено и понято слушателем, представляют едва ли не больший интерес. Стихи Черных (включающие в себя многие шероховатости и неровности устной речи) могут быть охарактеризованы словосочетанием, которое она сама употребляет в книге: «птичий хаос». Речь, обращенную к читателю, совершенно оправданно можно назвать «непрямой», ибо вместо хотя бы даже отдаленно внятного высказывания слова и смыслы виляют и дрейфуют, их путь извилист, крив. Нет никакой уверенности, что они достигнут искомой точки, но, путешествуя вместе с ними, начинаешь понимать, что главное не цель, но сама дорога.

Мое знакомство с творчеством Наталии началось много лет назад еще в эпоху ЖЖ с «Писем заложника»: кто-то из сетевых друзей дал ссылку на сайт «Полутона», где текст был опубликован. Чтение сообщало довольно странное ощущение, сродни погружению в первичный аморфный бульон, лишенный внятной формы и содержания, где, однако, было растворено такое количество мерцающих, колеблющихся слов, смысловых ловушек, емких образов, что стихи не отпускали до последнего слова в книге. И сразу после прочтения удалось поймать еще одно очень необычное, «голографическое» свойство этих текстов. Есть давнее развлечение со стереокартинками – смотреть как бы сквозь изображение, заполненное однородными точками и линиями, и, отдаляя его от себя, добиваться возникновения стереоскопического эффекта. После прочтения «писем» вдруг расплывающиеся, зыбкие текстовые конструкции сформировали стройное, объёмное изображение, некий род словесной архитектуры, с иными, чем плоскостной текст, свойствами, сродни третичной структуре белка. Вместо плоского двумерного текста возник второй, трехмерный, пространство следующего порядка. Оптические эффекты подействовали так, что я полезла в Сеть искать фотографию автора, дабы как-нибудь познакомиться с ним, если представится возможность.

Книга стихотворений «Четырнадцать» разделена на восемь частей, каждая из которых содержит от двух до шести стихотворений.

В самом начале книги автор парадоксальным образом начинает говорить о конце:

Вышла ростком, разветвилась; из этой земли (…) не возвратиться

и далее:

Это близкое мощное солнце,
к нему не привыкнуть, оно вызывает озноб.
Оно вместо надгробного слова


Автор как бы изначально начинает вещать «с той стороны», со стороны небытия, параллельного мира, рассказывая о том, каково это – быть по другую сторону смерти:

Нет, гор у них нет – этажи. Нет и леса, но есть более или менее чистые парки.
Есть окна, которые нравятся тем, что сверкают в глаза при движении.
Этот маленький шок выводит из полусна в преддверии вечера


Пространство, куда определил себя автор, есть пространство повествования, которое Чеслав Милош когда-то назвал «вторым»: то самое пространство, которое определяет наличие иных, чем жизнь, возможностей («Душа, отрываясь от тела, парит/ Помнит, что есть высокое/И есть низкое./ Вправду ли мы утратили веру во второе пространство?/ И исчезли, пропали и Небо, И Ад?» (Ч. Милош из одноименной книги «Второе пространство»).

Для автора книги наличие такого пространства очевидно и потому, что, как уже было сказано выше, «словесная стереометрия» есть характерная авторская особенность Наталии Черных, и потому, что мы имеем дело преимущественно с поэзией духовной. Ничуть не пытаясь указать на преимущества стихотворений верующих людей (равно как и на отсутствия преимуществ в поэзии подобного рода), не могу не заметить, что тема веры для Черных очень органично «вплетена» в творчество, она в самом библейском смысле «не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде», она ненавязчива, не пафосна, ненарочита.
 
«Лейла и другие» – портретная серия, зарисовки, в которых нет точных и скупых линий, напротив, в них, как в акварельных этюдах, цвет перетекает в цвет, мерцая и колеблясь. Вот Лейла прозаическая:

Ах, Соня, Сонечка, мне сменщица, приди,
примчись ты из Твери своей весенним рыжим зайцем.
Танцует Лейла, лал её печален, но греет обезлюдевшее сердце


И вслед за этим неожиданный переход к восточной цветистости, к высокому, к вещам иного порядка:

а тело небольшое так и ходит
меж яств и вод, меж складок и зеркал, танцует Лейла.
Золотая Лейла. И шах молчит


В целом такие перепады от простого к сложному, от прозаического быта к высотам духа и красоты – часто многократные в рамках одного стихотворения – характерны для автора:

...как кошка у окна, он статуэтка живая и пушистая. Играет на разных инструментах, поёт оперные арии, ходит в качалку и – у него всё гладко

Или:

...узор такой; чуть геометрии – качалка, и там же витые тонкие шнуры; офисный день сложен как пейсли. В обрамлении цветочков из кафе, волнуется кайма негромким пеньем. Люблю его узор

Вот бытовое: «клетки на трикотажном пальто», «в тот вечер купила батон колбасы в супермаркете», «когда в шапочке белой ажурной к подъезду бежала» – это, как говорит сам автор, «знаки пребывания в мире».

А вот высокое, плавно переходящее в неземное: «как троеперстие сошел юго-западный ветер», «судьба распухает надолго – не возвратит в определённые ходом вещей и событий границы», «я принесла ему тимьян в подложке с плёнкой,/ сказала – выкупи моё сердечко/ у смерти и погибели».

Бродский, говоря об Одене, характеризовал похожее сращение полюсов «ослепительными сближениями». Чем дальше (глубже?) читаешь книгу, тем чаще обращаешь на них внимание. Одно из лучших стихотворений в книге, «Ландшафт с вереском и флейтой» (третья часть книги, «Опыты пейзажа») в большой степени состоит из таких перепадов высоты:

Этот оплывший ландшафт, где лишь вереск не растекается,
молчалив и надменен. В присутствии бледных пейзажей
умолкнет и солнце.
Вдруг подснежная почва являет девических форм торжество.
Так красавица воина встретила негде,
возле дымной реки.
Вот овраг, и река,
и тарковские ветви, и Босх, и чекан серебра,
и спорткомплекс, и небо склонилось к оврагу.
От морей и от рек стая шустрых ветров прибежала,
намочив облака, принеся тебе письма о море.
Поворот. Флейта юркнула старою птицей
в расщеплённое тело ствола.
Тишина.
Птицы. Дождь.
Сердцевина создания смолкла


Автор оперирует широкими пространственными рамками и в «Купании монахинь», и в «Ландшафте лица Джона Кеннеди», и в стихотворениях «Опытов пейзажа», и в «Итальянской опере в пейзаже». Мы имеем дело с описанием обширных земель, потусторонних и существующих на самом деле (и существующих на самом деле в авторском сознании – чем не реальность), как мне кажется, потому, что такое большое количество слов и образов никак не может уместиться на меньшей площади. Словесная полифония сообщает этим пространствам дополнительный объем.
 
И мы, читатели, путешествуем по этой местности вместе с автором, подобно Данту, которого Вергилий явно завел не туда, куда предполагалось изначально, а в противоположную сторону.

...это рай
это ещё не возделанный рай
где можно есть и спать когда хочешь
город растущий из солнечных ясных видений
не знает ни сна ни усталости
пенсий не платит и льгот не предоставит
так что вдоль стен монастырских, на запад
к покою и пище


И в этом пространстве «и длятся ноты, и цветы растут».




Фото Анаталия Степаненкоскачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 849
Опубликовано 16 фев 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ