ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Валерий Шубинский. ИЗБРАННЫЕ ЗАПИСИ РАЗНЫХ ЛЕТ. Часть II

Валерий Шубинский. ИЗБРАННЫЕ ЗАПИСИ РАЗНЫХ ЛЕТ. Часть II


Окончание

Часть I


БЕЗ УТОЧНЕНИЯ ПРОФЕССИИ

Тут в ленте у Евгении Вежлян обсуждается вопрос, можно ли называть себя «поэтом».
Со мной был случай. Мне было 22 года (стало быть, 1987 год). Я оказался в компании по большей части незнакомых молодых людей. Там были какие-то актёры, музыканты и т.д. И все гордо представлялись: «Саша, актёр», «Вася, музыкант».
Дошла очередь до меня. Я писал стихи. Был достаточно высокого мнения об их качестве. Писание стихов было главным делом моей жизни. При этом я ещё практически не печатался. Кроме того, я имел диплом экономиста и работал по специальности (это продолжалось очень недолго). Как мне было представляться? «Валера, поэт» – это было ужасно. «Валера, экономист» – ещё нелепее. И я сказал просто – «Валера». Без уточнения профессии.
Пауза.
И тут кто-то из актеров/музыкантов хмыкнул:
– Всё ясно – из КГБ!

12 декабря 2016


О СЛОЖНОСТИ МИРА И МНОГООБРАЗИИ ИЕРАРХИЙ

У всех есть знакомые графоманы. У меня тоже. Про одну барышню я вообще не понимал, что она графоманка, была вполне себе милая и бойкая барышня, то есть в расширенном смысле барышня – женщина ранне-средних лет, мать семейства, ну, несколько эксцентричная. Потом оказалось, что она «что-то пишет», но как-то это не задерживало внимания.
Потом барышня с мужем и детьми уехала в США. Сначала ей там пришлось обустраиваться, приспосабливаться, трудно зарабатывать на хлеб, но со временем все это оказалось в прошлом. Жизнь наладилась. А город, в котором барышня поселилась, был небольшой, знакомых мало. И тут – полилось...
Барышня написала роман. Чувствительный и мистический. О своей жизни. Потом еще роман – уже не знаю о чем, с меня хватило десяти стариниц первого. Хотя начинающая писательница ждала отзывов о своей работе, и непременно хвалебных.
Но я, собственно, не об этом. А о дальнейшей судьбе обоих шедевров. Писательница издала их за свой счёт. Но вслед за этим их перевели. Перевели на английский! И издали - уж не знаю, где, как, каким тиражом, но точно большим, чем наши высокоумности. Потом молодую писательницу пригласили на литературный конгресс в Лондоне. С оплатой дороги. Через океан. И дали на каком-то литературном конкурсе какую-то премию. Другими словами – карьера.
Что это? Сообщество графоманов обслуживает друг друга, так же, как мы, Профессиональное Сообщество Авторов Некоммерческой Высокой Литературы? (Но успешнее). Или моя знакомая написала не графоманский текст, а нормальную коммерческую прозу, а я не отличаю первое от второго?

29 ноября 2016


ШЕСТЬ ЖИЗНЕЙ

Вся русская поэзия, если считать с Кантемира-Тредиаковского-Ломоносова – это шесть долгих творческих жизней.
Младшим современником того же Ломоносова (это первая жизнь) был, ну, скажем, Херасков (вторая жизнь). Он жил и писал до 1800-х годов – то есть одновременно с Крыловым или Жуковским (третья жизнь). Они застали Фета-Майкова-Полонского (четвертая). Те – символистов, в том числе Вячеслава Иванова, написавшего лучшую книгу в 1944 году. А, скажем, у здравствующего Коржавина (не будем обсуждать его таланты – Херасков тоже не величайший из русских поэтов) есть стихи, датированные этим годом.

18 октября 2016


РАЗГОВОР С НИКИТОЙ ЕЛИСЕЕВЫМ, ИЛИ НОВОЕ О ЧЕСТЕРТОНЕ

Никита Елисеев рассказал мне, что Честертон был крайне неуравновешенным человеком и что в начале Первой Мировой он, на нервной почве, год пролежал в коме, после чего окончательно и перешёл в католицизм. Но, скорее всего, и потом сидел на игле.
Это многое объясняет. Если некто так истово проповедует здравый смысл как панацею от всех бед – сразу закрадывается подозрение: а не терапия ли это?
Теперь посмотрим свежими глазами на следующий эпизод.

«Майор Морис Беринг… привёл какого-то русского в военной форме. Последний говорил без умолку, несмотря даже на попытки Беллока перебить его – что там какие-то бомбы! Он произносил непрерывный монолог по-французски, который всех нас захватил. В его речах было качество, присущее его нации – качество, которое многие пытались определить, и которое, попросту говоря, состоит в том, что русские обладают всеми возможными человеческими талантами, кроме здравого смысла. Он был аристократом, землевладельцем, офицером одного из блестящих полков старой армии – человеком, принадлежащим во всех отношениях к старому режиму. Но было в нем нечто, без чего нельзя стать большевиком – нечто, что я замечал во всех русских, каких мне приходилось встречать. Скажу только, что, когда он вышел в дверь, мне показалось, что он вполне мог бы удалиться и через окно. Он не коммунист, а утопист, причём утопия его намного безумнее любого коммунизма. Его практическое предложение состояло в том, что только поэтов следует допускать к управлению миром. Он торжественно объявил нам, что и сам он поэт. Я был польщён его любезностью, когда он назначил меня, как собрата-поэта, абсолютным и самодержавным правителем Англии. Подобным образом Д’Аннунцио возведен был на итальянский, а Франс – на французский престол…Он уверен в том, что, если политикой будут заниматься поэты или, по крайней мере, писатели, они никогда не допустят ошибок и всегда смогут найти между собой общий язык. Короли, магнаты или народные толпы способны столкнуться в слепой ненависти, литераторы же поссориться не в состоянии. Примерно на этом этапе нового социального устройства я стал различать звуки за сценой (как обычно пишут в ремарках), а затем вибрирующий рокот и гром небесной войны. Пруссия, подобно Сатане, извергала огонь на город наших отцов, и что бы там ни говорили против неё, поэты ей не управляют. Разумеется, мы продолжали беседу… Мне трудно вообразить более удивительные обстоятельства собственной смерти, чем эту сцену в большом доме в Мэйфере, когда я слушал безумного русского, предлагавшего мне английскую корону».

Цитата – из мемуаров Честертона, а «безумный русский офицер» (это известно) – не кто иной, как Николай Степанович Гумилёв. Человек редкостного для большого поэта душевного здоровья, который в самом деле был сторонником участия людей искусства в управлении государством (ради этого, видимо, и ввязался в злосчастный таганцевский заговор) – но в застольной беседе доводил все до крайностей, провоцировал, поддразнивал собеседника (кроме того, разговор шёл по-французски, говорил Гумилев на этом языке не идеально, тонкости и оттенки, естественно, ускользали). И можно представить себе реакцию действительно сумасшедшего, только-только оправившегося Честертона: «Тьфу, тьфу, сгинь, рассыпься! Лучше прусские бомбы!»

24 августа 2005


ИЗБРАННЫЕ СНЫ 2013 ГОДА

Впервые приснилась (под влиянием статьи достопочтенного коллеги П.Успенского) разумная литературоведческая идея. О том, что структура блоковского «Грешить бесстыдно, непробудно...», которую нарочно воспроизводит Гандлевский в «Устроиться на автобазу....» бессознательно (скорее всего) повторяется Ходасевичем в «Бедных рифмах». Я имею в виду описание «социальной реальности» через перечисление инфинитивов. В том же сне было про влияние на «Бедные рифмы» некрасовского «Утра» (вообще очень «ходасевичского» стихотворения), но это уже надо обдумать.

***
Похабные стихи, якобы написанные Зинаидой Гиппиус:

Восторг – случаться!
Позор – случиться!
Хочу склоняться,
Хочу случиться.


(Это псевдопродолжение известного «Хочу быть голой, хочу быть белой...»).

***
По телевизору сообщили, что Ленин с Крупской приняли решение развестись.

***
В Михайловском на заднем дворе нашли неизвестные стихи Пушкина. Они нацарапаны на каменном льве (что он делает на заднем дворе?) Стилистика стихотворений (их несколько) и графологическая экспертиза не позволяет усомниться, что это нацарапал собственноручно Пушкин.

27 декабря 2013


ЛЕТНИЙ САД

Ну вот, побывал.
Конечно, грустно донельзя.
Того Летнего Сада, который породил стихи Ахматовой, а потом – других, вплоть до Сосноры и Олега Григорьева, нет и никогда не будет. Конечно, не должно быть иллюзий – это был не тот Летний, в который водили гулять Онегина и который его создателю был огородом. В том саду не было двухсотлетних деревьев, полумрака – и Крылова тоже, естественно. Но сад Кузмина, где «у Крылова дремлют бонны» – тоже был другим. В нашем саду у Крылова с каждым годом было всё меньше детей. 
Прелестен он был усталой меланхолической прелестью старого усадебного парка. Среди пожелтевших трогательно-уродливых статуй Крылов и домик Петра казались забытыми старыми вещицами. Сами статуи от старости почти ожили. («А где же тут Венера? – А вот, скрипит фанера?»)
Понятно, в нынешнем Петербурге этот дух всё равно не сохранился бы. Город помолодел, а местами впал в детство – старческая элегичность стала не ко двору, новые поколения её просто не ощутили бы. Но надо было дать этому духу естественно дожить до своего ущерба, до кончины – и лишь потом что-то делать с садом. Но ведь не дали бы! Музеефицировали бы этот дух. Поставили бы статую Ахматовой с заломленными руками и лебедем в обнимку. Так что то, что случилось, – ещё не худшее из возможного.
Может быть, когда уберут зеленые заборы у боскетов, всё будет не так страшно. А то дети спрашивают, какой зверь живет в этой клетке, и огорчаются, узнав, что никакой.
А так… Ну, новодел. Половина старых петербугских дворцов и парков – новодел. Я отлично помню, как «воссоздавалась» регулярная часть Екатерининского парка в Пушкине. Сейчас для большинства это – как всегда было.

10 июня 2012


ЮНОШЕСКИЙ ЗАЛ

Когда-то в главное здание Публичной библиотеки не пускали людей без высшего образования. Студенты заказывали книги через особый юношеский читальный зал.
Сейчас пускают всех. Но юношеский зал существует. К чему я это?
У меня нет двухтомника «Сборище друзей, оставленных судьбою» (любители обэриутов знают это издание). Ну так вышло, что нет. Надо было мне кое-что там уточнить. Двухтомник всегда стоял в Универсальном читальном зале РНБ на площади Островского. Прихожу – нет его на месте. Но мне объясняют: чем ехать на Московский проспект, идите в Юношеский читальный зал, он тут же, на Фонтанке. Там двухтомник есть.
И я, значит, иду.
В бывшем здании Екатерининского института разные отделения РНБ. На первом этаже – знакомый многим газетный зал. Выше – отдел нот. Тоже нужное дело.
Но половину второго этажа занимает этот самый «юношеский читальный зал».
Как это выглядит.
Пустой коридор. Длинный, длинный. В конце – дверца. За дверью – огромный зал. Совершенно пустой. То есть НИ ЕДИНОГО ЧЕЛОВЕКА. Я такого никогда не видел. И три старушки-библиотекарши. Три.
Никита Львович Елисеев рассказывал, что в Аргентинской национальной библиотеке в дни директорства Х.Л.Борхеса было так немноголюдно, что библиотекарь изнасиловал посетительницу. Некого ей было звать, никто не пришёл на помощь.
Так вот: если бы эти старушки были сексуально озабоченными атлетами, а я – привлекательной хрупкой юной особой, они могли бы меня обесчестить. А если бы я был тремя сексуально озабоченными атлетами (и даже одним), то и я мог бы... Никто бы никого не дозвался.
Да, каталогов тоже нет. Объясняю старушкам, что мне нужно. Они начинают суетливо рыться в картотеках и что-то неумело искать в интернете. Наконец, притаскивают какую-то книгу. Явно не ту. Но я её узнал. Дело в том, что это была моя биографическая книга о Хармсе. Я подбоченился – решил, что у меня хотят взять автограф. Но нет: они хотели посмотреть, не написано ли в биографии Хармса, на какой полке у них хранится двухтомник «Сборище друзей, оставленных судьбою». Я объяснил им, что не написано – я знаю это наверняка. Тогда они развели руками.
Если бы РНБ сдала эту половину этажа какой-нибудь коммерческой фирме, кому было бы хуже?
На половину вырученных денег можно было бы повысить зарплату библиотекарям, или что-нибудь отсканировать, или купить еще один экземпляр двухтомника «Сборище друзей....».
А вторую половину можно было бы отдать мне в награду за хороший совет.

26 сентября 2016


СОБОР-МУЗЕЙ-БИБЛИОТЕКА

Проблема использования главного здания Публички (и озвученная г. Вислым идея музеификации его читальных залов) удивительно рифмуется с проблемой Исаакиевского собора. И – в сущности – это проблема всего «старого Петербурга», который больше годится для любви и парада, чем для рутинной современной жизни. Вообще проблема старых городов.
Потому что, с одной стороны, в церкви, несомненно, должны в первую очередь служить, а в читальных залах читать, а, например, в театре играть. Можно, конечно, водить туда, туда и туда туристов, но не в ущерб основной функции.
Это в принципе. А дальше начинаются подробности.
Научно-исследовательский коллектив собора-музея и его судьба. Доходы от продажи билетов и их судьба. Финансирование реставрации. Приниципиальная недопустимость губернаторского самоуправства. И т.д.
Это собор. А вот библиотека.
Как человек, работающий там по нескольку дней в неделю, могу сказать: ситуация, когда половина книг на Невском проспекте, а половина на Московском, в получасах езды – ужасна. Хорошо бы собрать все книги (кроме инкунабул, естественно) в одном месте. На Невском – увы, невозможно. Значит, на Московском. Но что делать с читальными залами на Невском? Что-то можно отдать отделам рукописей и эстампов, которые сейчас, в общем, ютятся. А остальное? Что делать, если не музеефицировать? Какие предложения? Я бы, скажем, перенёс в главное здание отдел Востока с Литейного. А здание на Литейном как использовать? Вернуть городу? Жалко.

25 февраля 2017


НА ВОЛКОВОМ У БАБУШКИ

(у моей мамы)

По пути к выходу:
– А Пушкин где похоронен?
– Под Псковом. Мы туда съездим. А Блок – здесь, на Литераторских мостках. Его не с самого начала здесь похоронили, но, в общем, он здесь лежит...
– А Олег Григорьев?
– Ты не поверишь, но и он здесь. Чуть дальше.
– А Хармс?
– А вот видишь газончики, а на них обелиски. Это блокадные братские могилы, в каждой сотни человек. Вот в одной из них, на каком-нибудь из кладбищ, должно быть, Хармс...

18 февраля 2017


ЗАГАДКА ГИБЕЛИ ХАРМСА

75 лет гибели Хармса, но эта мысль пришла сегодня, и её хочется сформулировать.
В гибели Хармса есть одна загадка.
Он всегда был очень осторожен в разговорах. Обрывал политические беседы в редакции. Кричал на Введенского, которого провокатор Сно подначил запеть «Боже, царя храни» – «убить тебя мало!»
И вдруг он, в военное время, начинает нести черт знает что (его слова дошли до нас через вторые руки, и несомненно, в более или менее искажённой передаче, но в любом случае это было нечто антисоветское и криминальное) при малознакомом человеке.
Какие возможны объяснения?
Крайний аффект, страх, отчание, утрата контроля над собой? Да, это было. Но есть и другая версия, от которой становится очень и очень не по себе. Это был ХОРОШО ЗНАКОМЫЙ человек. Хороших знакомых у Д.И. было немного. И каждый возможный вариант – страшен, дик.
У нас нет никаких доказательств, что агентурные материалы, на основании которых был арестован Хармс, исходили от Оранжиреевой, которую вызывали на допрос в ноябре. Так от кого они исходили?

17 января 2017


СТАЛ ИСКАТЬ ОБЭРИУТОВ…

…и примыкающих к ним в Краткой литературной энциклопедии (1962-1977)
В основных 8 томах, вышедших до 1972, есть Заболоцкий, Хармс, Разумовский (как советский драматург и детский писатель) и Савельев (Липавский). Есть также справка про ОБЭРИУ.
В дополнительном томе (1977) есть Введенский, Вагинов, Владимиров и Олейников.
Бахтерева, Левина и Минца (и, естественно, Друскина, не участвовавшего в советской литературной жизни) нет. Бахтерев упроминается в статье про ОБЭРИУ и в качестве соавтора Разумовского.
Авторы статей – Александров и Глоцер.
(Между прочим, про Введенского и Вагинова я узнал в отрочестве именно из КЛЭ. Хармса (взрослого) и Олейникова я к тому времени уже знал и читал).

16 января 2017


ВВЕДЕНСКИЙ И ХАРМС

Последние дни всё думаю над одной мыслью из замечательной статьи Ольги Мартыновой о Введенском.
Мысль такая:

«Хармс в своих записных книжках жаловался (или просто регистрировал, однако явно без удовольствия), что Введенский прибауточен, что (на тот момент) единственное свободное от прибауток стихотворение Введенского – «Больной который стал волной».
Значит, получается, что и так, как Введенский шутят, не только, как Олейников. Хармсу еще виднее, чем Ахматовой. Сам Хармс не шутил, был серьёзен даже в детских стихах. Они с Введенским составляли одно поэтическое существо, как маска комедии/трагедии со знаком «подобно» вместо рта. Введенского та сторона, где маска смеётся».

Если в Введенском Хармса раздражали «прибаутки», то в Кафке (то есть в тех двух рассказах, которые дошли до него) – «отсутствие юмора». Что же разумел Хармс под юмором и что он разумел под прибаутками?

Я бы ответил так: творчество Хармса проникнуто ощущением глубинного метафизического комизма бытия. Но обстоятельства этого комизма излагаются с непроницаемо серьёзным лицом – собственно поэтому читателю так часто и так сильно смешно. Хармс – это Бастер Китон. Исключения – во-первых, некоторые письма (к Липавским, например), где есть явные «гэги» и комикование, во-вторых, дневники, где нет этого чувства комизма (и потому в дневниках Хармс не гениален и даже – стыдно сказать – часто не талантлив, а всего лишь «умён»; и то не всегда).

Введенский же наоборот, говорит об очень серьёзном и страшном («Бог Ты может быть отсутствуешь»), но с постоянными гримасками, гэгами, каламбурами – часто даже и не смешными особенно, но создающими речь как таковую. Собственно, страшный смысл и родится из этих каламбуров. Введенский – романтический ироник. Хармс – Козьма Прутков, который «как будто из Гейне», а Введенский на самом деле Гейне.

30 декабря 2008


В СВЯЗИ С ДИСКУССИЕЙ О ПОЭТЕ СЕЛЬВИНСКОМ…

в блоге Леонида Юзефовича
подумал вот о чём.
Недавно я прочитал, что в природе и в неволе в общей сложности сейчас осталось около 6 тысяч тигров. 6 тысяч тигров на земном шаре! В том числе амурских (уссурийских) – менее тысячи. Для сравнения: слонов (африканских и азиатских) – 600 тысяч, львов – до 50 тысяч.
При этом пик падения популяции приходится на 1940 год. В это время амурских тигров осталось не более 100. И вот накануне этого бутылочного горлышка популяции поэт Сельвинский, «охотник из гольдов» и «начдив, некто Игорь Иваныч» пользуются случаем пристрелить тигра (к счастью, не совсем удачно – тот «уходит в туман. величавой легендой. с красной лентой. через плечо») – и поэт Сельвинский пишет об этом браконьерском подвиге целую поэму.
В глубине души считая, вероятно, что он теперь не хуже Гумилёва: тот «охотился на львов» (примерно так же, к слову говоря), а вот Илья Сельвинский – на тигров.
(К оценке поэзии Сельвинского и даже данного конкретного стихотворения все вышесказанное, естественно, отношения не имеет).

26 ноября 2016


ДВЕ СКРИПКИ

Интересно, насколько разные чувства вызывает лирическая неточность – в зависимости от индивидуальной поэтики и заданного ею контекста.
Я не слишком люблю знаменитое стихотворение Тарковского «Земное» из-за его двух последних строк:

Ну, что же, прощай, олимпийская скрипка
Не смейся, не пой надо мной.


Что за бред – какая «олимпийская скрипка»? Олимпийская кифара, флейта, арфа. Скрипка – у Страдивари, скрипка – у Александра Герцевича.
А вот у Заболоцкого в «Рубруке» совершеннно не шокирует, а наоборот, радует, как внезапно всплывшее обэриутство:

Но богом был он в высшем смысле,
В том смысле, видимо, в каком
Скрипач свои выводит мысли
Смычком, попав на ипподром.


По-моему, это скрипач на ипподроме (даже не на крыше), с которым невесть почему сравнивается монгольский воин, великолепен именно своей загадочной нелепостью. «Дядя Тыко Вылка».

6 апреля 2006


О ПОГОДЕ

Самое страшное в русской погоде – это оттепель. Какая-то картина Саврасова или Фёдора Васильева: серое небо, огромные серые лужи, какие-то жовиальные птички над ними, детки в мокрых валенках, ветер, мокрый снег... тоска, тоска... а завтра опять подморозит, и все это превратится в ужасный гололёд, и еще несколько дней ждать, пока лед не засыпет снегом и не установится опять нормальная человеческая зима.
Это всё о погоде, не о политике, если что.

5 декабря 2016


ЕЩЁ О ПОЭЗИИ И О ПОГОДЕ

Есть такая точка зрения, что поэзия и вообще искусство – способ познания мира, равноценный научному. Я так не думаю, функции искусства другие (какие-то другие; на самом деле, хрен его знает какие – может быть, сочинение стихов на Земле способствует урожайности розовой конопли на планете XXX-209745 в созвездии Альфа Центавра).
Но кое-что узнать из стихов можно. Например, всё, что я знаю о контрацепции в Англии после Первой Мировой, я знаю из «Бесплодной земли» Элиота.
Или вот ещё пример. Все помнят (и я лично помню) жаркое лето 1972 года. А какая в том году была зима? Кто помнит, кто знает?
Я не помню, но знаю. Поздняя и теплая была зима. А откуда я это знаю? Кто угадает? Валерий Дымшиц, может быть, ты? Или, скажем, Александр Скидан? Алла Горбунова?
P.S. Поскольку Валерий Дымшиц мгновенно ответил на заданный вопрос – не имеет смысла больше таиться.
Итак, Виктор Соснора, «Дождь-декабрь» (1972), один из шедевров, на мой взгляд, русской поэзии второй половины XX века:

ДОЖДЬ-ДЕКАБРЬ

Доля декад! –
календарные солнце-луна.
Дождь и декабрь.
Вся Финляндия – боже! – больна.
Верил в статут:
это море мороза в лесах!..
Вербы цветут.
Лес в поганках, залив в волосах.
Тает зола:
это небо надежд и могил,
там в зеркалах
замутненные лица мои
в капельках слёз,
по окружностям плеск-пелена...
В карликах звезд
вся Финляндия тоже больна.
Спится, и сон:
я отшельник в пустынь отошел.
Списками сов
и клыками слонов окружён.
Так мало жить:
на коленях коней-колесниц,
да миражи
человеческих кактусов-лиц.
Желудь клевал
одноглазый орел и... душил.
Шел караван
по пустыням-безлюдьям души.
День донимал:
семь верблюдов кувшины несли.
Не до меня.
Семь погонщиков шли – не нашли,
и не могли,
потому что я был в декабре.
Инеем мглы
обрисованы скалы дерев.
Где же снега! –
белолобая в блеске луна?
Грешен, солгал:
вся Финляндия – больше больна!
Зелень свинца.
Лягушачьи века и века.
Змеи в сердцах
затаились, как знак вертикаль.
Дождь с облаков.
Но декабрь тепла не терял.
Что ж. С Новым го-
дом,
с новым горем тебя!

6 декабря 2016
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 534
Опубликовано 08 апр 2017

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ