Редактор: Юрий Серебрянский
(Короткие рассказы)
Цена присутствияЦена присутствия значительнее цены расстояния. Когда долгое время разговариваешь сам с собой, то не замечаешь себя. Когда /внезапно/ находится попутчик или собеседник, которым ты жадно любуешься, тоже не замечаешь себя. Когда же собеседник временно отходит на второй план, и ты обнаруживаешь себя в прежней оглушительной тишине, тогда-то и видишь след своего присутствия. Потом начинаешь чувствовать связь и то, что ты не просто пустое место (хотя оно в первую очередь тоже), а заполненное пустое. И свежие яркие живые воспоминания мирной жизни обступают и составляют тебя. Тогда и живешь.
Радость собеседника.
О любвиДва человека с абсолютно гладкими лицами говорили о любви в пространстве столовой.
Перекатят яичко по тарелочке, а Василий Петрович возьмёт да и женится.
Прольётся чай на блюдечко, а десять лет семейной жизни как корова языком слизала.
– Корова, надеюсь, священная, – подшучивает один из них, нарезая хлебушек.
И смеются друг другу в лад.
А когда между людьми любовь, – это сразу видно, лица у них рифмуются надбровными дугами, искорки между глаз проскакивают, стулья сами пододвигаются.
И ни одной морщинки на лице или оспины. Такие вот люди.
А кто они на самом деле – сами загадывайте.
Только будьте осторожны в отгадочках: они так увлечены друг другом, что и сами забыли, кем были и кем теперь стали.
А может и нет.
Пойдём-ка мы из столовой.
ДеревенщикТаксист-деревенщик с характерным выговором рассказывает о том, как вырос в Колывани. Как хорошо было с хрюшками и на речке, как играли на заледеневшем озере в хоккей с пацанами и «вообще ни о чём лишнем не думали». Велик был самый крутой, с фарой, потом он превратился в мотоцикл «Днепр» с коляской. Права получил в 16 лет, гоняли через всю деревню наперегонки.
Ловили там огромных щук и карасей, где теперь москвичи понастроили своих частных владений, одни захудалые берега с камышами остались.
Но он всё равно уезжает туда на неделю «чисто воздухом подышать».
Хороший такой человек, поймать бы его автостопом.
Было всегдаЛето было всегда и вернулось. Хорошее светлое лето. Сидишь, качаешься на желтой качелечке, пока кругом зеленеет мир, правда солнце садится, но мы же с вами знаем, что из этого следует. Будто пчёлы слова, будто пчёлы. А что тогда мёд?
Укрепляйте ваши улья.
Так бы мы сказали, будучи пчёлами.
А так – из людей собираешь созвездия, развешиваешь их гирляндами по времени жизни, чтобы было светлее домой возвращаться. Друзья детства, смешные араюшки, чердачный люд, растущие и перерастающие себя ученики, квантовые весельчаки, поэты из 312, волшебные портовчане, тусовки на Т10, студенческое братство париж-москва 205/411, добрая 513-я с вечными двумя чашками на столе, семейные узы и прочие фонарики. Всё это навсегда. Хочешь – возвращайся, хочешь – собирай ещё подарки для котов и мышей + детские улыбки, измазанные вишней пальцы и рты. О персиках мы умолчим.
У каждого созвездия своя цифирь, своя история, свой свет взаимопомощи, да и просто свет + неисчерпаемая нежность.
Без вас немного мерзнут пальцы, особенно почему-то левый мизинец.
Поднимаешь голову вверх и видишь внезапные встречи на переплетённых дорогах, живите хорошо, заходите в гости, любите друг друга.
Даже не джазИз недавно обнаруженной в штанах рукописи одного молодого поэта:
«Когда-то давно, опившись улуна, я начал писать верлибры. Некоторые из них, надо признаться, были инспирированы пуэром.
Стихи писались в состоянии промежуточного беспамятства; кое-что удавалось записать на трезвую голову, но многое так и осталось там – в маленьких глиняных чашах под зимней сибирской луной.
Один из тех верлибрв оказался особо живуч – он пережил несколько музыкальных и звуковых перерождений, но так и не стёрся о наждачную бумагу времени. Даже наоборот, – весьма причудливо пророс сквозь неё.
Услышанная тогда и переданная сквозь помехи музыка, которой и в помине не было рядом (даже на CD), проявилась все в той же реальности спустя всего лишь одиннадцать лет.
Она приходит, например, из Швейцарии в виде улыбчивых молодых людей, играющих собственную разновидность современного джаза. Они умеют слышать и понимать ту самую музыку, в существование которой я лихорадочно поверил в ночь чайного опьянения. Они гораздо ближе к Источнику. Собственно, они черпают из него чистую воду и щедро разбрасывают брызги по всему миру.
Это бережно выводимый пучок структур, сталкивающихся в воздухе в виде невообразимо-продуманных импровизаций. Это совместное осознанное думание на ту сторону. Это несуществующие голоса, рождающиеся между звуками. И у них есть свой язык, точнее его изнанка.
Вы когда-нибудь видели эльфа-ударника?
А он способен сыграть концерт на одной тарелке, и даже без оной, но, так как он всегда ходит со своими тарелками, то концерт произойдёт в любом случае.
Музыка не остановится.
А пианиста-человека вы видели?
Он не играет на электронных клавишах, потому что не нуждается в симуляторе самолёта, а любой живой инструмент радостно вибрирует у него под пальцами.
А группу гномов с кларнетами?
А высокогорных сирен?
Удивительно, но они начали проявляться и в наших краях. Мир упоён красотой, ему больше незачем лежать во зле.
Ах да, стихотворение, вот оно:
Бог знает о чём, правда, но пусть будет.
Даже не джаз
как под кожу вживить тебя в музыку
неотложную невесомую,
лишённую ритмического рисунка
не регги не рок не раздёрганный блюз
даже не джаз
музыку в которую
можно всматриваться
шелест не обязательно птичьих крыльев
море и флейта
перкуссия сезона дождей
протяжные журавлиные вскрипки
музыку которую
не встретишь на коротких и длинных
она не выбросится из губ из окна
не растреплется в интернете
музыку которую
ни разу не захочешь записать
на диски жёсткие нотные тетради
только
вслушиваться извне в глубину
обратной стороной головы
вдавливая ладони в виски
вымаливая кристаллическую немоту
чтобы ты возникала
когда всё закончится
когда отгремит крещендо
настоящего времени
чтобы ты поднималась
из марианской впадины
моего обесточенного снознания
чтобы ты настигала
в коридоре метро отчаяньи
всегда коротко
всегда без очереди
Чтобы в тот момент, когда
моя сверхзвуковая душа
заложит мёртвую петлю
и уйдёт в пронзительный штопор,
улыбчивый Айболит
поймёт, что я вообще-то не сплю,
и уронит паршиво рифмованный шёпот :
«Коллега, смотри:
Вот лежит человек.
Человек не умеет дышать.
У него на губах пузыри.
У него из-под век
Сочится, стекает к ушам
Что-то звонкое,
Тонкое что-то…»
как под кожу вживить тебя в музыку
даже не джаз Замедленно
Время замедляется, находит на земную ось, дрожит голыми плечами в замедленном танце, медленно и неправильно выкристаллизовывает крупицы настоящего, проливается бокалом вина на колени, горит в глазах людей, нашедших любовь причиной своего существования.
Этот текст стоит читать максимально медленно, будто целуясь под жадные крики /горько/
Синтагма и парадигмаВ синтагматической жизни ты мчишься, наращивая скорость, почти не оглядываясь, из каждого дня оставляя впечатление только этого дня. Цепочка событий сдаётся в ломбард вечности в качестве залога бессмертия
В парадигмальном образе жизни ты всё время тонешь в глубоком колодце, как Марсель Пруст вглядываясь в статичную стену событий. Одно только происшествие твоего рождения будет занимать тебя до смерти. Монтажная плёнка разложена на столе настоящего.
День это или ночь, ты склеиваешь ряд динамических кадров, не покидая рабочего места.
Счастлив тот, кому подвластно движение по диагонали, кто успевает вести дневник на ходу, фиксируя происходящее отточенным карандашом мышления.
Хани
Раскручивается где-то огромный механизм компенсации судьбы, одни события останавливаются на горизонте, другие растягиваются в прыжке. Человеческая мысль обволакивает всё вокруг, буйвол пьёт из деревянной лохани, улитка ползёт по коробке передач, не сбиваясь с дыхания. Своим чередом, своим чередом, а вечный казахский рейвер, с длинными чёрными волосами, посеребренный дорожной пылью кибитник, спрашивает у великой степи:
– Хани, я умру?
– В мире без греха ни смерти, ни печали не будет, – вторит ему искаженный сабами голос, больше похожий на раскат отдаленного грома.
Аэромонах
Аэромонах летает на воздушном шаре, и Бог поддерживает его снизу, нагревая холодный воздух своим дыханием. Он видит птицу, он думает про птицу, он знает, что птица есть. Он не глядя запускает стрелу своего взгляда и попадает точно в единственную цель. А с виду простой старичок, владыка.
Пахнет ладаном, засыпает в аудитории, оттачивает безупречную зоркость. Он знает некоторые вопросы и простые ответы.
– Что такое святость?
– Куда уходят буквы?
– Почему не смывается краска со стен?
Прилетай к нам, добрый аэромонах, спасти деревянный домик девочки со смешным медвежонком. Ей это уже не нужно, но нам..
ПрозаикПрозаик Темнопивский никак не мог остановиться: всё читал и читал стихи. Свои бесконечные дивновыделанные стихи.
Чтение он перемежал увлекательными историями, интонируя по синусоиде, рыча и подскакивая.
Мы не взвидели белого света, который нам затмил Темнопивский. Впившись во внимание слабых женщин и сильных поэтов, он всё говорил говорил: о зверином стиле уралопермском, о телефонном звонке Тарковскому-старшему, о том, как ему по утрам шепчет Лермонтов о том, чтобы его почаще вспоминали в школьной программе.
Местный Овидий назвал Темнопивского хитрым бессмертным плющом (или плющем?), а сам он себя – маньяком.
В общем, мы упились маньеризмом и хотели бы вернуться на берег бессловесной речки или просто выпить пивка в полушумном баре.
А Пушкин до сих пор не весь опубликован.
ОдессаЕсли уснуть в нужное время и в нужном месте, то можно отправиться в незабываемое путешествие. Детали его, правда, смазаны, потому что не всегда успеваешь записать все события сна в первые пять минут пробуждения, а потом уже отдаляешься и отдаляешься.
Начнем с того, что мы никогда не были в Одессе, и давно уже ничего нам об этом городе не напоминало, а тут он раскрылся как внезапный цветок. То есть буквально — ни с того ни с сего прямо посреди комнаты зацвела какая-нибудь гавайская роза или райская хризантема.
В Одессу я отправился с отцом (потом уже понял, что матери не было, потому что Одесса сама – мама), сначала мы гуляли по гостинице-общежитию, покрытой зелёными коврами и богато украшенной золотом. Все двери были открыты, мы заходили в гости к интеллигентным старушкам, родственникам, гусарам, певцам и поэтам. Они курили, поили и кормили нас, рассказывали удивительные истории жизни, а в окно проливалось солнце и зелень вечного лета. Фактуру листьев было очень интересно рассматривать.
Потом были улицы, порт и циклические путешествия.
Я раньше и не знал, что бывают такие внезапные, глубокие и насыщенные радостью сны.
Проснуться и ехать было легко.
Рядом светились хорошие люди, а в раскрытом наугад томике Пруста прочитывалась история Одетты, которую невозможно было не любить упоительно и постоянно.
Не умеет читатьХорошо бы найти человека, который совсем не умеет читать – ни на одном языке мира, сесть с ним на завалинку, помолчать, вдохнуть наисвежайшего воздуха. А хорошо и самому быть таким человеком – ни одной лишней мысли, только собственный опыт. Но для этого надо еще не уметь говорить.
А мы разве что молчать разучились.
Такие они – плоды эпохи Просвещения:
днём с огнём
не сыщешь
безграмотного человека,
а счастливого?
местная Бодхисаттва– В Монголии меня называют «бабушка, повернувшая реки», – говорит она, сидя в заношенном синеньком платье в окружении молчаливых бодхисаттв с улыбчивыми и светлыми лицами. Сама она потемнела от солнца, беспрестанно сопровождающего её на всём протяжении долгого путешествия – начиная от круга рождения в долине голубых елей и продолжая текущим моментом бесконечного монолога о картофеле, смелости и древних богах.
От деревянного купола ее белой юрты спиралью разворачиваются изумрудные горы, бирюзовые реки и голубовато-дымные небеса.
– Мой дед еще в позапрошлом веке читал здесь мантры на санскрите, а мать говорила, что наш бог – белый бурхан, но об этом нельзя было никому говорить. Так что я всегда это знала.
Она была и первым фермером в этих краях, и ведущим агрономом, а теперь, чтобы не убивать жуков, собирает их в банки и относит подальше от поля. Блавацкую ласково зовет Еленой Петровной, видимо общается с ней на досуге.
Ламы из разных земель приезжают поддержать с ней разговор и распеть мантры возле жертвенного костра; психологи видят демонов около священного водопада; бандиты получают заслуженное наказание; медведи выслушивают арии и ретируются, собаки вынюхивают погоды, реки сбегают в разных направлениях с гор.
У каждой жизни свои пороги, свои пределы и свои просветления.
Местные Будды, наверное, покатываются со смеху от её историй, прямо по пологим склонам.
– Я много читаю и вам советую, а когда меня просят рассказать «что-нибудь», я не рассказываю, а если разговор пойдёт о вещах конкретных, то целую лекцию прочитаю, – она хитро поглядывает поверх опрятных очков с чёрными дужками.
– Искала карма-кагью, но никого не нашла, пришлось идти к гелугпе.
Гаутаму на белом слоне, которого ей подарили местные туристы, она старательно не узнаёт, Авалокитешвара придерживает за бороду веселого Далай Ламу, Амитабха тихонько горит в углу, вдыхая дым благовоний, драгоценный Будда нарочно топорщит усы и страшно пучит глаза, но мы знаем, насколько на самом деле он добр, Белая Тара засматривается на красную ниточку, которую местная Бодхисаттва вертит во время разговора на пальцах.
Редкая, даже в этих краях, может быть единственная, она многие тысячи лет поправляет иголкой небесный свод.
Мы не видим рядом с ней обширную сангхью, размышляя о том, кто возьмёт на себя ответственность встречать золотого Будду будущего лет через пятнадцать после неё, но мы многого не видим, даже тех, чьей милостью заслужили это рождение.
КостиСегодня мы заходили в гости к корабельному дервишу. Живет он на самой санкт-петербургской улице нашего города: грязь, цветы и кораблик по верху. В доме у дервиша нет грязи, в нём вообще нет и не может быть ничего лишнего, как в японской поэзии. Кирпичные стены, паутинки циновок, белая Тара, повёрнутая спиной к окну. Необходимые книги, деревянные вешалки, чайные коробки. Чай нам было позволено выбрать, как первым почётным гостям (любым гостям почёт, но особенно первым). Чай почему-то просыпался нам на штаны, но всё-таки был выпит из зеленого медного чайника.
Чем мы занимались в гостях у корабельного дервиша?
Мы бросали кости и подсчитывали результаты по системе двадцатитысячелетней давности. Надо набрать тысячу из одних пятёрок, складывающихся из всех остальных чисел, не имеющих самостоятельного значения. Совершенное занятие для благородных мужей, хоть всю вечность разбивай на пятёрки и вноси в тетрадочку. Так мы задействовали механизм судьбы, игровая механика которого идеально подходит для ничегонеделания или недеяния по-русски.
Хозяин дома обыграл нас, как он говорит, совершенно случайно, после чего мы раскланялись и, заметив, что у корабельного дервиша великолепные стопы, отправились на пароме к дому -музею, попутно записывая свежие дорожные впечатления.
Спасибо
спасибо вам за молчание/ спасибо вам за присутствие / спасибо за уход и муравьиные поцелуи / спасибо за свободу и за то каким бывает высказывание / спасибо от лица того кто пишет и кто отписывается/ кто читает и кто отчитывается / спасибо за любовь и слова любви / спасибо что вы есть и что вас естественно нет нигде и никогда не было / спасибо за ваши светящиеся лица и равнодушные пролистывания / спасибо что это хоть не стихи, но карманная проза спящего в полдень.
СолнечноСегодня было солнечно, мы успели выйти из дома, отличить золотистую смородину от крыжовника и съесть цветное мороженое с единорогом, но это были последние минуты лета.
Домой мы бежали уже под дождём, зная, что лето может исчезнуть или начаться в любой момент времени.
_________________________________________
Об авторе:
ИВАН ПОЛТОРАЦКИЙПоэт, филолог, преподаватель. Родился в Алма-Ате в 1988 году, там же окончил литературный семинар Общественного фонда «Мусагет». Живёт в Новосибирске. Публиковался в журналах «Аполлинарий», «Знамя», « Сибирские огни», «Шо» и «Ышшо одын». Автор пяти поэтических сборников. Прозаические опыты публикует в телеграм-каналах.
скачать dle 12.1
