Валерий Шубинский. НЕ ЭТОТ СВЕТ

 

ИЗ-ЗА РЕКИ

1

И черные дети на длинных садовых скамеечках
сидят.
И белые птицы на ангелов в мягких скуфеечках
глядят.

Пали стены Вавилона,
и в прах рассыпались упав,
и доносится в небо из каждого полого лона:
Паф.

Мы испили волшебных вод,
и прозрачны стали испив,
и свистит наш прозрачный род:
Пиф.

И ветер поет (а мы не поем)
и отвечают ему с луны:
Теки, о водоем,
а вы – вы спасены.

2

И белые ночи прошиты короткими сполохами
и дни.
И черные сны наполняются кроткими олухами -
они

кричат нам: кто вы, пришлецы?
А мы в ответ: а мы бойцы
невидимой бригады.
Теперь мы здесь – вы рады?

Привел сюда нас Навин
из-за волшебных вод.
И славен и не славен
прозрачный род.

3
 
Мы учим детей подниматься на тонких веревочках
к огню.
Мы учим лепить и ковать в полукруглых коробочках
луну.

Мы учим ее колебаться и весить,
и белые птицы взлетают с колен,
и вы выдыхаем все вместе, все десять
колен –

и она поднимается так или эдак
над слабым движением вод,
над перекрещеньями веток,
и свистит наш волшебный род.

Но здесь не видны мы никому,
а там никому не слышны,
и в мягких скуфейках мы трогаем тьму,
и знаем, что спасены.

 


ПАМЯТИ Д.Л.

В полночь уходят с этой заставы,
из ее чугунных полунулей,
по одной из заросших травой колей
десятивагонные составы.

Машинист закуривает в окно,
рельсы синеют в свете оконном,
и погорельцы спят по вагонам -
их везут в общежитие, всех в одно.


 

* * *
                        Т.

жарит солнце жалит овод
растворившийся вчера
и присаживается на обод
на четверть полного ведра
и в растворе формалина
лежит надутая малина
как дитя
век спустя

шахты рощ питоны веток
стволов большие кадыки:
это в нощь идут из клеток
единороги и быки
круглая сегодня дата
убежал от нас тогда-то
в этот бор
Шор-а-Бор

нет не жалит и не жарит
только греет этот свет
и никого не провожает
этот свет в не этот свет
где чуть тоньше плодоножки
и отращивают рожки
овода
навсегда

все прозрачней и прозрачней
плода несорванного сок
и под рекой позавчерашней
блестит нетронутый песок
звезды прыгают за тучей
что-то зыблется над кручей
как дымы
это мы


 

АДЛЕР В ДЕВЯНОСТЫХ

Армянские подворья в складках пейзажа,
армянские церкви в ведовских колпаках,
и ветер, гуляющий от рынка до пляжа
с кукурузой в зубах и авоськой в руках.

Набережная, где бегут тараканы,
где джазист красноглазый дует в дуду,
где одышливая Верочка моет стаканы
и лягушки надрываются в дальнем саду.

Катера от пирса уходят все дальше
каждую субботу после пяти,
и таракан по имени Мойше
всегда приходит первым, как ни крути.

Голый бомж на кафеле дремлет у двери
последней кафешки. Стемнело, пора.
Чугунной задвижкой запираются двери,
а за ними – совсем другая пора:

теплый ветер посвистывает в бамбуке,
надрываются лягушки в ближнем саду,
а на севере спорят цезари и боги,
и радиорубка пророчит беду.

Я бегу трусцою к Долине Смерти,
там курятся мертвые над пустырем,
скалятся их лица из смрада, из смерди,
и смерть пахнет серой и нашатырем.

Но не так-то уж страшен страх молодому -
несчастным быть весело, счастливым смешно,
и я бегу назад к дощатому дому,
и все проворачивается, как в кино:

надрываются лягушки, бегут тараканы,
за так, просто так и нипочему,
и мы наливаем в граненые стаканы
вино или воду, свет или тьму.


 

* * *

Мелодический хрип тормозящего грузовичка,
человечек, танцующий где-то внутри мозжечка,
полуэльф, между делом садящийся на переносицу –
так легко переносится это, легко переносится
в несюда на надкрыльях взрывающегося жучка.

(Это снится, пока эскалатор ползет под уклон,
на рекламных щитах сообщают, что это не сон:
тарахтелки на рельсах и бзделки вверху на колесиках,
и безделки на небе, и пьяные псицы на просеках –
человечек танцует, смотри: это я, это он)


 

ВВЕДЕНСКИЙ ЖИВЕТ С УЖАМИ

(чижи клюют ежи снуют
а эти извиваются
оттягивают плоть
на свист не отзываются)

он был большой волной
он стал большою рыбой
большого моря рыбой
саркомой моря грубой

(у Клары есть кораллы
у Карла был кларнет
теперь кларнет усталый
в нем звуков больше нет

под них танцуют пчелы
и рыбы и жуки
латинские глаголы
одноглазые быки)

он стал как хлеб с ножом
он стал как уж с ужом
и поле и полкан
и водка и стакан

(ножи стригут стрижи поют 
а эти издеваются
вытягивают плоть
и сразу раздеваются)


 

СМЕРТЬ ПЛАНТАГЕНЕТА

1

и вот он выронил изо рта
последние слова
и отбыл к черту но ни черта
не нашел на дне крепостного рва

он забыл норманнские слова
он забыл саксонские слова
он забыл латинские слова
и сколько дважды два

во рту его рвота кровь и сталь
и роза алая в паху
во рву трава и кровь и сталь
и стервятник наверху

во рту вино
во рву говно
и герб на порванной груди
в руке его горн
на спине его горб
и роза белая впереди

2

зеленобокий змей ревет
и взгляд его слепит
взбесившейся речью полон рот
адская лестница плывет
адская лестница скрипит

ядовитая ткань надета на нем
непонятное в нем питье
и залитый светом подземный дом
как сад в грозу
как в роще пожар
как взрывающийся базар
как над битвой урчащее воронье
 
это Лондон? но смешиваются слова:
это Лондон, Стамбул, Москва

3

и он возвращается туда
где бой не кончается никогда
стрела все летит и полдень все длится
и висит наверху та же самая птица

и добычи все ждет, но добычи все нету
и стервятник уснул на лету
и лиловая туча не уронит ни капли
и стервятнику снится оса

по пахучей и светлой корнуэлльской дубраве
летящая к серой реке
чтобы выпить из твердого горла оленя
каплю сукровицы золотой

4

зарезанный сын
разорванный брат
и роза алая впереди
оборванный сон
заваленный грот
где голым он спит
и стервятник несыт

но он просыпается иногда
он проливается как вода

и первому встречному отдает
полцарства за говорящий рот








_________________________________________

Об авторе: ВАЛЕРИЙ ШУБИНСКИЙ 

Родился в Киеве, с детства живет в Ленинграде-Петербурге, автор шести книг стихов, многочисленных статей и нескольких книг биографий.скачать dle 12.1