ОПЫТЫ АВТОБИОГРАФИИ
1
где ходила маленькая Ле
десять кустов шиповника потеряли ягоды
ограда кладбища погнулась
хотя она ни к чему не прикоснулась
через десять-двадцать говорила Ле
на фотографии столько-то-летней давности
будут кончать чаще чем на меня
вот я сижу на крыльце
читаю о курочке и золотом яйце
закрывая книжкой свою любовь
вот я зонтиком от солнца закрываю свою любовь
вот я солнцем закрываю свою любовь
(фотография засвечена)
вот я иду старые босоножки цыпки на пальцах
ягоды шиповника осыпаются передо мной
стоит на них посмотреть
травы расходятся вправо и влево под ногой
продолжается первая треть
жизни
двойник прячется за спиной
2
вспомнить бы имена выдуманных существ
мы бегали от них по туннелям
прятались в кронах деревьев
хватит мечтать, Алена, иди обедать
не перебивай взрослых, ешь, а то остынет
с мальчиком (всамделишным) играли в города
Новогород – Днепропетровск – Кеморокей
нет такого города – Кеморокей
как же нет когда я каталась там на павлинах
как же нет когда там живет моя единственная подруга
хватит играть, пора расходиться по домам
на расстоянии в несколько смертей от дома
я вспоминаю эту подругу
судя по каракулям на рисунках
звали ее как тебя
только я писала ее через О
* * *
по траве по зеленой траве
с таким некрасивым лицом
это правда случилось, что я
сел на сухие (прошлогодние?)
обрывки дерева под деревом
на окраине кинематографичного городка
где девушки в очках стоят
так выше земли, но ниже неба смотря
как будто планета меланхолия
на них идет настоящая (а земля и трава нарисованы)
вот теперь я скажу, что нет
что ладно, дайте траве
меня с таким некрасивым лицом
(здесь необходима сноска-флэшбэк, вот она, слушайте:
Я с детства боюсь зеленых вещей:
Травы, листвы, овощей.
Они кусали меня за бочок,
Смеялись из летних щей;
Травинка точила зеленый клычок
Оставить глубокий порез;
Жуки смотрели сонмом отцов;
Я точно знал, что в конце концов
Задремлешь – оно тебя съест.)
вот теперь я скажу, что достаточно
для того, чтобы сказать: оставьте меня
в самой страшной траве оставьте меня
лицо мое будет дом, будет корм
начнут переход муравьи через долгий живот
и между ребер
потому что планета не придет
не потребует имени; она летит
спокойно, как под таблетками; нет,
гораздо спокойнее
а здесь надевают куртки и переходят луг
и между ребер и между зеленых рук
кто-то приносит зонтик. отпускает коровку на небко
девушки прекрасны. давайте я буду желудь
или кусок коры, любой обрывок дерева
не потребую имени, с таким некрасивым лицом
я не хочу быть кровь, я хочу быть корм
нет: гораздо спокойнее
* * *
Всё это суккуб унесёт с собой...
М. Гейде
зачем тени прячутся в траве
и солнце высоченное?
встают совершенные арки нео-
перившихся растений
и комочек белки мечется
у них под ногами
отряхиваться прямо в теплое солнце
как воробьи и собаки
неживое желает тоже
страстное и большое
так, бурлящая плотина
эти тайны почти постигла
они не твои больше, не твои
в твоей сердцевине их больше нет
я из тебя всю радость забрал
и голос, и дыхание
не люби людей, особенно если
они не люди, а притворяются
* * *
и ломает и в книгу мне сыплет
«раздели, чтобы каждое слово помянуло»
рюмочки «у» позвякивают
«запиши, вот родителей, вот любимых
все телефоны, по которым, если вдруг что-то,
звонить не надо»
нравилась буква «шэ», ее непрочные косточки, почти человечьи
так широкие лица бывают тонкими в профиль
в школе поправили: «ша»
«нет, не может, это ошибка!»
дальше она изменила имя
если имеющий имя меняет имя
в «ша» превращаются -рия, -горий, -ксей
«ласковая, на мое не кроши»
«ша, ша, ша»
ненадобно есть голубей – они поедают падаль
уток можно, но тоже не надо
стол и так накрыт
в горловом отверстии стоит
как хлеб застревает в утках – вот его
тоже не надо, у них, утиных, свои называнья
может быть, это Рия, Горий, Ксей
из отряда гусеобразных
(крошит и шепелявит.)
* * *
Е. Ш.
когда я была в возрасте Алисы
Алисы-с-фотографии-Доджсона
меня кутали в семь одежек а мне хотелось
чтобы меня кто-нибудь сфотографировал голой
пририсовал крылья
или рожки
я точно знала
как устрицы выходят на песок
какие у них следы
отпечатки на песке все мельче
при приближении к моржу и плотнику
потому что влюбленные ходят тем легче
чем ближе
когда я была в возрасте Алисы
Алисы-последнего-дня-когда-число-лет-однозначное
я собирала ракушки
однажды нашла башмачок
он подошел мне но ногу натер до крови
башмачок в красную крапинку
я не помню как я его снимала
* * *
А. П.
меня привлекают обертки
хвостики чайных пакетиков отговорки
чтобы шуршали обвивались вокруг ручки
чашки-кружки звучали светлей и лучше
как бы и не звучали
(звучащих преследуют многия печали
мне они по плечу ли:
что там увидит прозаик в лесопарковой зоне
что под беличьим серым мехом какие сонмы
червей паразитов
кто там в траве сорной
лежит черный)
календарь закончится тем ли
что оставили для себя
шкуркой оберточной
белый налив
прячется в ней сокрыв
незрелость свою от тебя
я недавно узнал что Измайловский парк
бестрепетный прорастает за МКАД
вот это действительно страшно так
до половины пройдя найдут
дикие яблочки слишком дикие
чем они прорастут
* * *
которые уже никогда и нигде
отражаются в движущейся воде
руку протянешь потрогать того или ту
чувствуешь то что кончается на «ту»
говорят помстилось омман блаза
простота старухи крестящейся на образа
недоступна тоскующим по заступившим за
пограничную черту
это как заходишь в заброшенный дом
встречает хозяин с красным колпаком
рассказывает такое что разум заходит за ум
на диктофоне остается белый шум
веточку отпусти и она поплывет
девочку прости что она не дает
завтра оглянешься и скажешь: вот
никто уже не «вот»
* * *
Fire is a force for good in this place;
the later it is put out the better;
there will always be something left over.
E. Meitner
когда уничтожит огонь
свое униженье: его пробуждало живое
возведенные леса
распыляют зверей-летяг
дороги (первое, что припомнишь, –
ожоги, дороги)
стали сети вьюнков
проходит еще – игровые площадки для леса-подростка
проходит еще – разве-здесь-было-что-то-не-помню
да будет рука твоя клевер четырехпалый
светлячки, горящие взгляды голодных зверей –
файлы памяти для блеска твоих белков
зеленая радужка глаз твоих
воцаряется повсеместно
от меня же: тени людей (ведь они, как и я, были люди)
запечатленные на бетоне
вспышкой взрыва
(но эрозия скоро размоет контуры)
вращенье последней турбины
(не явственней шороха в хоре материка
судорожной дрожи фальшивой ноты
эха проржавевшего диссонанса)
* * *
запахи пижмы, полыни, цикория, прочие отвращенья
мяты и клевера, особо тягостный полной луны
нашептывающие: «ты никогда не уедешь из наших широт
окончишь пединститут, женишься на дуре
вступишь в союз писателей, в местной типографии за свой счет две книжки»
все это вдоль грунтовой дороги и по-над
тенью, и парной ей тенью я сам, никого
другого
грунтовой, где сейчас, как в плохих книгах, ровно через десять
тенями рук целуются тени
нас – не теней
и запахи мяты, цикория, клевера, все твои восхищенья
неба объемом, и пижмы, и прочие запятые
больше не шепчущие, только поющие
не то «my revolution», не то «аллилуйя»
_________________________________________
Об авторе:
ЕЛЕНА ГОРШКОВА
Поэт, литературный критик, выпускник филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Работает в редакции журнала "Октябрь". Критика публиковалась в журналах "Новый мир", "Октябрь" и др. Стихи публиковались в журналах "Воздух", "Волга", "Крещатик", "Литера-Dnepr" и др., альманахах "Алконост", "День открытых окон". Шорт-лист премии "Дебют" в номинации "Поэзия" (2012). Живёт в Москве.
Фото Ирины Шостаковскойскачать dle 12.1
