ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 224 декабрь 2024 г.
» » Борис Бим-Бад. ОЛЬГА ОМЕЛЬЯНЕНКО. БЫЛЬ

Борис Бим-Бад. ОЛЬГА ОМЕЛЬЯНЕНКО. БЫЛЬ

Редактор: Иван Гобзев





Война убивает совсем не только на войне, и совсем не только после войны от последствий ран и лишений, и совсем не только тех, кто был на войне. Но и их потомков.

В 1958 году меня приняли на работу в НИИ лаков и красок «ГИПИ-4» в должности лаборанта. Заведовал лабораторией фронтовик Григорий Абрамович Левкович, высокий и спокойный, безоговорочно уважаемый в институте. Запомнилось мне, как он покраснел, когда его коллега, балагур и остряк Борис Рувимович предложил всем работникам лаборатории сообщить вслух, которое именно из всех удовольствий жизни им наиболее приятно. Григорий Абрамович растерялся, тревожно посмотрел на юных соратников типа меня и с трудом произнес: «Выпить, наверное». При этом он стал красным, как флаг СССР.

Все знали, что у Григория Абрамовича двое детей – мальчики с небольшой разницей в возрасте.
Выяснилось, что мы с Григорием Абрамовичем живем в одном большом доме вблизи института. Как-то мы шли домой после работы вместе, я спросил его о детях, он остановился: «У младшего очень больное сердце. А старший здоров».
Вскоре я уехал учиться в Петрозаводск, много лет не виделся со своим первым в жизни начальником и даже забыл его фамилию. В следующий раз я увидел Григория Абрамовича с женщиной под ручку во дворе школы, в которой я был учителем, перед выпускным торжеством. Мгновенно узнав его, я подошел к нему, а он познакомил меня с Ольгой Ивановной, своей женой.
–  Наверное, вы пришли записывать маленького в первый класс?
–  Нет, мы пришли на выпускной вечер нашего старшего сына Алика. Вы преподавали в его классе историю и обществоведение.
–  Не может быть! Как это я не знал?.. Кто он?..
–  Левкович.
–  Этот самый длинный? То есть – самый высокий из всех известных мне юношей?
Это был он. Три года Алик Левкович учился в одном из моих классов, а я, увы, не связал его фамилии с Григорием Абрамовичем...
Еще через несколько лет я узнал, что Женечка, младший брат Алика, умер. Вскрикнул «Звон» и упал замертво. Его родители не верили и требовали реанимации. Не разрешали увезти погибшего мальчика. Им пообещали реанимацию...

Жене было 14 лет. Он учился дома, и мой коллега, преподаватель английского языка, эмигрант из Австралии, занимался с ним и потом рассказывал, что Женя был удивительно способным и ярким.
За день до смерти Женю пришли навестить девочки из класса, к которому он был «прикреплен». Женя был радостно взволнован. Для него этот визит был большим событием.
Он незабываемо пел «Бухенвальдский набат». Может быть, последнее слово, которое произнес Женя, было из этой песни?
«Это раздаётся в Бухенвальде
Колокольный звон,
Колокольный звон».

После смерти Жени я стал навещать Левковичей. Рассказывал им о своем любимом Шопене, читал стихи, старался принести им «кусочек» радости. Алик учился уже на втором курсе химико-технологического института. У него были трудности с английским. Я предложил ему уроки языка, а он вызвался обучать меня высшей математике. Алик увлекался «охотой» на птиц с фотоаппаратом, у меня до сего дня хранятся десятки подаренных им «трофеев».
В один страшный вечер мне позвонил Григорий Абрамович и сказал: «Алика у нас тоже нет». Оказалось, что Алика забрали в больницу с диагнозом «грипп», на самом же деле он где-то заразился менингитом, и в 20 лет он умер «по трагической вине больницы», как объяснили родителям. Помню похороны, но рассказывать о них нет сил.
А потом скончался и Григорий Абрамович. Его вдова Ольга Ивановна (в девичестве Омельяненко) рассказывала мне, что последние удары его могучего сердца были такими сильными, что смертное ложе ходило ходуном, пока сердце не остановилось.

Ольга Ивановна попросила меня достать для нее книгу «Берендеев лес» Юрия Нагибина, который был в войну тяжело контужен, как и Григорий Абрамович. В этой повести Нагибин рассказывает о бывшем фронтовике, который не хотел иметь детей (а жена, не понимая, почему, тяжело обижалась на мужа). Как-то они с женой заблудились в лесу, у героя повести начался приступ патологического страха, клаустрофобии, вызванной старой контузией. Когда приступ утишился, муж признался супруге, что боится рожать детей из-за последствий контузии. Но ведь врачи разрешают, - возражала жена. «Разве они понимают?» – ответствовал муж.
Ольга Ивановна часто повторяла эти слова: разве врачи всё понимают? Она была уверена, что их дети – и Женечка, и Алик – оказались нежизнеспособными именно потому, что их отец получил на войне тяжелую контузию, до конца своей жизни страдая и клаустрофобией, и агорафобией.

Через год после ухода Григория Абрамовича мы с Ольгой Ивановной поженились и прожили семнадцать лет, вплоть до ее кончины в конце 2000 года.
Оленька много рассказывала мне о своей жизни. Некоторые события из своего детства она записала. Вот они.


Божье наказание

Мне было года три. Помню первый праздник пасхи мы с мамой сидим на крыльце и ничего не делаем. Но мне очень захотелось поработать. Я беру пустую консервную банку, тряпку, намачиваю ее в кадке с дождевой водой и хочу начать чистить в песке эту банку. Я видела, что так делали взрослые, когда чистили кастрюли и сковородки. Но мама запрещает мне этим заниматься. Сегодня большой праздник – Пасха, и в этот священный день работать категорически запрещено. Я спешу, пока мама занята разговором с хозяйкой нашей квартиры, бегу с банкой и тряпкой к песку. Мама кричит мне запрещающие слова и уже готова встать, чтобы подойти ко мне и отнять вожделенный предмет труда (банку) и орудие производства (тряпку). Я бегу со всех ног к песку, падаю впопыхах и очень сильно раню ногу о банку в области голени. Здесь у меня до сих пор сохранился шрам.
Мама подходит ко мне. Кровь хлещет. Она говорит: «Вот тебе Божье наказание! Так тебе и надо». И добавляет мне свои наказания – шлепки по мягкому месту....



Братик Боря

У меня появляется маленький братик. Тогда я не знала, откуда он появился. Было это очень рано утром в декабре. На улице было еще темно. Меня разбудил слабый крик в соседней комнате: куве, куве, куве... Дома оказался наш знакомый фельдшер – единственный медицинский работник на станции под Мелитополем, где мы жили. Звали его Ефим Григорьевич. Он со своей женой Еленой Васильевной тогда приходил к нам в гости на ужин или обед. Я обычно тоже при этом присутствовала. После трапезы гости с моими родителями играли в карты или папа с Ефимом Григорьевичем играли в шахматы, а женщины беседовали. Родители тоже бывали у них в гостях. Иногда брали и меня с собой. Почему Ефим Григорьевич так рано у нас дома (еще было темно), почему он моет руки, тогда я понять не могла. Утром мне сообщили, что у меня есть братик и спросили, как мы его назовем. Так как я была жуткой сластеной, очень любила пирожные, я предложила назвать его Пирожником. Мне казалось, что от этого будет польза – будет больше пирожных.
Его назвали Борисом, Борей... И стали мы жить вчетвером: папа – самый добрый, самый замечательный и самый умный; мама – сердитая, вечно чем-то недовольная, успокаивающаяся только тогда, когда папа возвращается с работы; маленький братик и я.
Братик рос, как мне казалось, очень медленно. Хотелось, чтобы он сразу стал большим. Но так не получилось.
Была у нас еще няня – молодая девушка лет шестнадцати из деревни. Она помогала маме ухаживать за братишкой и за мной. Братика мама кормила грудью, и он рос потихоньку.



Ландыши


Ранним летом мы отправились на прогулку в лес. Там мы обнаружили такое количество свежих, душистых ландышей, что пройти мимо не было никаких сил.
Мама посадила братика на бугорок, подстелив коврик, а сама со мной и соседкой стала собирать ландыши. Мы набрали уже большие букеты, когда братик стал плакать .
Мама не могла оторваться от ландышей: «Подожди еще немного». Когда же, наконец, она подошла к брату, стало понятно, какую оплошность она допустила, посадив малыша на этот «бугорок», который оказался муравьиной кучей. Мальчик был искусан, долго плакал.



«Бекмес» дяди Гаврилы

К нам приехал мамин брат дядя Гаврюша, очень добрый, веселый и забавный человек.
К приезду дяди папа купил целую арбу кавунов, как называли в наших краях арбузы.
Дядя Гаврюша сказал: «Кавуны есть не будем. Съедим только один, а из остальных я сварю бекмес». Мама пыталась возразить, но дядя был очень настойчив и взял все предприятие по варке в свои руки.
Утром он разжег во дворе костер, взял у хозяйки чугун (большой чугунный сосуд для варки), стал очищать арбузы и давить из них сок. Ему понадобилось еще небольшое количество сахара. Мама выдала ему требуемое.
Дядя просил не мешать ему – дело очень ответственное и серьезное. До позднего вечера дядя Гаврюша целенаправленно занимался варкой бекмеса. К вечеру, когда пришел с работы папа, весь двор был завален арбузными корками, а в маленькой миске бурела не донышке горьковатая жидкость (не более пол-литра) – знаменитый бекмес по версии дяди Гаврюши. Все хохотали, мама сердилась, а свинья наша Маша – очень пузатая к тому времени – радовалась такому обилию арбузных корок. Маленький брат смеялся со всеми.



Смешные бомбежки

Перед оккупацией Бердянска фашистами были страшные, изнуряющие своим свистом и разрушениями бомбежки. Укрывались мы у тети, в хате которой было устроено своеобразное «бомбоубежище». К широкой кровати приставлен был стол, а на кровать и на стол были положены все перины, что нашлись в доме. Конечно, такое «убежище» от прямого попадания спасти не могло, но при разрушениях можно было остаться в живых.
Всех детей загоняли поглубже под кровать, потом заползали в ту же «берлогу» взрослые. Для нас, детей, вся эта ситуация была почему-то ужасно смешной, и мы хохотали и не могли остановиться. Мама моя ворчала: «Хохочут на погибель». Но пронесло: бомбы не угодили в нас, разрушений рядом тоже не было. Обошлось без погибели несмотря на наш глупый и неуместный смех.

Это – часть записей Оленьки Омельяненко, собственноручно сделанных ею незадолго до смерти.


Комментарий.
Математик, поэт и музыкант Н. А. Романов (1903–1943) некогда заметил: «Психический склад человека, его улыбка, отношение к людям в большой мере определяются тем, в каких условиях протекало его детство...
Мы, взрослые, видим куда меньше детей. Столько разных разностей оставляем мы без внимания. Как не правы те, кто с сознанием собственного горделивого превосходства видит в ребенке лишь что-то еще не выросшее, не настоящее, нечто вроде личинки или куколки будущего взрослого, умного человека. На самом же деле психика ребенка заключает в себе ценности, которыми взрослые уже не обладают. С годами что-то чуткое, восприимчивое, как задрожавшая струна, что-то почти гениальное безвозвратно утрачивается, заменяется привычкой к уже надоевшим, неинтересным вещам.
Не значит ли это, что истинная задача воспитания некоторых важных сторон человеческой личности состоит не столько в том, чтобы стараться привить ребенку что-то извне из нашего взрослого опыта, сколько в том, чтобы не убить в этом маленьком человеке то, что есть в нем своего особенного, детского?» (Романов Н. А. История одного искания / Предисловие и публикация С. И. Смуглого // Прометей: Историко-биографический альманах. – М., 1972. Т. 8. С. 217–218.)

Эти мысли подтверждают воспоминания уже выросших людей о своих первых годах. Как и в случае приведенных выше картинок, запечатлевшихся в памяти моей покойной жены Ольги Ивановны и взятых мной из ее собственноручных записок, на всю жизнь оставляет следы и душе, прежде всего, самое печальное, как и самое смешное, из случавшегося прежде.

«Горький жизненный опыт особенно тяжело ложится – он старит дитя, – писал наш выдающийся психолог Павел Петрович Блонский. – Еще не вырастают изнутри те могучие и глубокие переживания, которые в отрочестве одним своим развитием увлекают юное существо и до известной степени компенсируют жизненный горький опыт: еще нет подъема и расцвета творческих сил, который знает юность. В детстве горький жизненный опыт не встречает этих внутренних противодействий – отсюда особая чувствительность ребенка в это время к жизненным ударам, внутренняя беззащитность».

Дети вспоминают свои радости и горести до глубокой старости.
Вот ведь как.







_________________________________________

Об авторе:  БОРИС БИМ-БАД

Борис Михайлович Бим-Бад (род. 28.12.1941 г.) – российский педагог, действительный член (академик) Российской академии образования. Доктор педагогических наук, профессор. Член Союза писателей России и телеведущий. Выпускник МГПИ им. Ленина. Создатель и ректор Российского открытого университета, преобразованного позже в Университет Российской академии образования.
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
987
Опубликовано 12 янв 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ