ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Литературные итоги 2016 года. Часть II

Литературные итоги 2016 года. Часть II

Литературные итоги 2016 года. Часть II

Часть I >

1. Чем запомнился Вам литературный 2016-й год? Какие события, имена, тенденции оказались важнейшими?
2. Назовите несколько самых значительных книг прошедшего года (поэзия, проза, критика).
3. Появились ли новые имена писателей, на которые стоит обратить внимание? Если да – назовите их, пожалуйста.


На вопросы отвечают Евгений АБДУЛЛАЕВ, Алексей КОЛОБРОДОВ, Валерия ПУСТОВАЯ, Михаил ЭДЕЛЬШТЕЙН, Анна БЕРСЕНЕВА, Андрей ГРИЦМАН, Валерий ШУБИНСКИЙ, Елена ИВАНИЦКАЯ
______________________



Евгений АБДУЛЛАЕВ, поэт, прозаик, литературный критик:

1. Литература становится всё более востребованной.
Парадокс: книжные закрываются, число читателей падает, тиражи съёживаются – интерес к литературе растёт.
Сужу эмпирически, по двум книжным ярмаркам: красноярской «КРЯКК» и московской «Нон-Фикшн». Толпы на той и другой; заинтересованные лица.

Сужу по новосибирскому литфесту «Белое пятно»: встречи с писателями, одна за другой, и люди приходят; заинтересованность. Можно организовать явку, но нельзя организовать интерес на лицах.
Похоже, снова, как лет тридцать-сорок назад, начинает работать «литературный клапан». Социальная активность в обществе падает – растёт читательская. Социальные лифты всё больше застревают между этажами или вяло ползут вниз – люди начинают читать серьёзную литературу. Чтобы переждать безвременье, чтобы разобраться в нём.
Вопрос теперь в том, кто и как этот интерес будет использовать. Игроков несколько, каждый пытается играть по своим правилам. Есть госчиновники, есть издатели, есть литпремии. Есть, наконец, сами литераторы. Которые тоже играют в «своё». Как в «Старике Хоттабыче»: каждый пинает перед собой свой собственный красивый мячик.

О каждом игроке говорить долго, скажу только об одном: литературных премиях. Институт важный, находится в промежуточной зоне между литературным цехом и книжным рынком: отражает внутрицеховую иерархию и одновременно служит навигатором для читателей и книгопродавцев. Последние пятнадцать лет эта система как-то работала. И расширялась: почти каждый год возникала одна-две новые заметных премии. Так в 90-е было с журналами и альманахами, когда пишущий народ дорвался до печатного станка или, на худой конец, ксерокса. В «нулевые» серьёзные люди занялись изготовлением премий; что, в общем, неплохо.
Последние года два-три – и особенно в «отчётном», 2016-м – чувствуется исчерпанность жанра. Новые серьёзные премии не возникают: виной, возможно, экономический кризис, но не только. Премиальный механизм стал все больше прокручиваться вхолостую. Премии становятся (а) предельно предсказуемыми и (б) начинают награждать по второму кругу.

О предсказуемости премии Белого (в её поэтической номинации) мне уже пару лет назад приходилось писать. Один и тот же круг авторов (выходящие в «НЛО»). Издательство «НЛО», кстати, замечательное – особенно что касается издания научной литературы. Но ощущение, что перед тобой тасуют одну, уже несколько потрепанную, колоду, и вся интрига лишь в том, что в прошлом году «выпадает» Бородин с его «НЛО»-шным «Лосиным островом», а в этом году – Шваб, с вышедшем в том же издательстве «Вашим Николаем». Для некоторого разнообразия иногда премируются книги, выходящие в «смежном» АРГО-РИСКе или в питерском «Транслите». Но без сборника, вышедшего в поэтической серии «НЛО», ни одного лауреата последних лет пяти не припомню. Это там вроде пропуска, что ли.
Ощущение одной и той же тасуемой колоды и от премии «Поэт». Тут, правда, не издательство – тут все более очевидна возрастная рамка: 65 и старше. Да, в лиге сениоров есть замечательные поэты, и матпомощь им нелишня, и напоминать о них стоит. Но отслеживать этот поэтический собес с каждым годом, простите, всё менее интересно. То есть, вроде бы, в середине нулевых, в первые годы вручения, лауреатами становились поэты ещё не преклонных годов (на то время) и вполне действующие-пишущие. А потом что-то там сковырнулось.
Или ещё один случай, «Нацбест». Я рад за Леонида Юзефовича, получившего его в этом году, и за саму премию, отметившую его «Зимнюю дорогу». И я уверен, что голосование было честным и открытым («Нацбест» в этом смысле, пожалуй, самый «прозрачный»). Но когда четвёртый год подряд лауреатом питерской премии становится питерский же автор – вряд ли это плюс репутации премии. Которая всё-таки «Национальный», а не «Питерский бестселлер». Равно как и то, что премия пошла по второму кругу – Юзефович уже был лауреатом в 2001 году...
По второму кругу пошли в этом году награждения в «Большой книге» – но об этом уже кто только не писал...
О «Букере» и «Ясной поляне» сейчас не говорю, в этом году засветился там в «коротко-списочниках»: будет выглядеть не совсем корректно. Впрочем, «Букер», пожалуй, единственная из крупных премий, где интрига – и на уровне формирования «короткого списка», и на уровне выбора лауреата – всё ещё присутствует. Возможно, за счёт непрерывного «обновления крови»: каждый год – новое жюри.
Впрочем, некоторая предсказуемость в случае «Букера» последних лет тоже заметна – как и «Большой книги»: большинство романов-финалистов вышли в одном и том же издательстве: «АСТ. Редакция Елены Шубиной». Опять же: издательство мной уважаемое, и книги выпускает хорошие. Но, как и в случае с «НЛО» и Премией Андрея Белого, начинаешь явственно ощущать привкус предсказуемости, застоя. Особенно заметного на фоне оживления интереса к литературе.
Нормальный цикл литературной премии, по моим наблюдениям, лет десять; потом требуется переформатирование. Понимаю, что последнее сопряжено с определёнными усилиями и, главное, бюрократической морокой. Объяснять что-то деньгодавателям, перерегистрировать устав... И, вообще, зачем что-то менять, если «и так всё хорошо»? Да нет, уже не хорошо; и лучше не будет. Как писал в 1928 году Борис Агапов своему товарищу по объединению конструктивистов Корнелию Зелинскому: «Если мы не сможем сказать нового слова, ... мы превратимся в официальную организацию вроде Совкино или похоронного бюро "Вечность”». Вот именно.

2. Как-то получилось, что книги, которыми зачитывался, вышли не в шестнадцатом, а год-два раньше. И большей частью – нон-фикшн.
Это тревелог «Дорожный иврит» Сергея Костырко («НЛО», 2015) – живые, умные, точные заметки о современном Израиле.
Автобиографическая «Вкратце жизнь» Евгения Бунимовича (Corpus, 2015) – особенно первая часть, о семье, о детстве, об учёбе в легендарной 2-й физматшколе: не припомню другие мемуары с такой концентрацией тепла и почти идиллической прозрачности (может, только «Ложится мгла на старые ступени» Чудакова). Впрочем, и рассказы о поэтической жизни конца 80-х – начала 90-х тоже очень хороши.
И замечательный «ЖЗЛ»-овский «Шекспир» Игоря Шайтанова («Молодая гвардия», 2013) – самое увлекательное повествование о «Великом барде» из мною читанных. И самое убедительное обоснование «стрэтфордианской» точки зрения – что Шекспир был именно Шекспиром, а не... (список «претендентов», как известно, велик).
С чтением новинок художественной прозы в ушедшем году было посложнее: с февраля оказался задействованным в онлайн-курсах «Creative Writing School» (CWS) Майи Кучерской, а это – обязательное чтение и рецензирование где-то двадцати прозаических текстов (пусть коротких) еженедельно. На чтение прозы «для души» в таком режиме уже не тянуло. Кстати, появление последнее время таких школ – CWS, школы литмастерства Толстой и Голованивской, Litband, литмастерских Аствацатурова и Орехова... – тоже тенденция, о которой стоило бы написать отдельно.
Из все-таки прочитанного, понравившегося и запомнившегося: роман Валерия Бочкова «Коронация зверя» (в июльской «Дружбе народов», сейчас уже вышел отдельной книгой). Роман-предупреждение; синтез антиутопии и политического детектива, написанный – как и все вещи Бочкова – со стилистическим блеском.
А в февральской «Дружбе» – замечательная повесть классика современной узбекской прозы Тагая Мурада «Тарлан» в переводе Вадима Муратханова и Германа Власова.
Не знаю, к какому разряду – «фикшн» или «нон-фикшн» отнести «Книгу перемен» Владимира Мартынова («Классики XXI», 2016). Возможно, к «гипер-фикшн»: полторы тысячи страниц медленного, трудного – но вознаграждающегося – погружения в историю, философию, музыку...
Стали выходить книги коллег-критиков. Еще четыре года назад сокрушался (в «Знамени»), что такой жанр фактически исчез. В этом году – почти одна за другой (тоже тенденция, однако).
«Великая легкость» Валерии Пустовой («РИПОЛ классик», 2016), которая читается, как увлекательная проза. Там же, в «РИПОЛ», вышедший «Клудж» Льва Данилкина. «Последние классики» Евгения Ермолина (Совпадение, 2016) – хотя там, в основном, об ушедших. «Удивительные приключения рыбы-лоцмана» (АСТ, 2016) главного читателя современной прозы, Галины Юзефович. И увесистый том одного из ведущих обозревателей поэтического процесса – Людмилы Вязмитиновой «Тексты в периодике. 1998 – 2015» («ИП Е.А.Пахомова», 2016). Выпустили свои книги Сергей Чупринин, Евгений Лесин и Ольга Балла – правда, не критику, а эссеистику... В любом случае, в критическом цеху стало как-то поживее.
О поэтических книгах не говорю сознательно – оставляю для более подробного разговора в ежегодном «дружбинском» обзоре.

3. Я немного боюсь сочетания «новое имя»: что-то в нем звучащее по-коммерчески, от «индустрии последних сроков», о которой писал Пастернак.
Скажу так: есть несколько авторов, которых до 2016-го не знал/не читал – а теперь буду приглядываться.
Из нынешних двадцатилетних – Егана Джаббарова из Екатеринбурга, автор вязких орнаментальных верлибров, вышедших в «Новой Юности» (№ 6) и «Урале» (№ 8). Впервые, возможно, так очевидно и убедительно зазвучавшие в современной русской лирике мусульманские мотивы.
Иван Козлов из Перми – интересная подборка в последнем номере «Волги»: при достаточно традиционной метрике – неожиданность образов.
Череповчанин Николай Васильев (теперь, кажется, уже обитатель Москвы), со стихами которого познакомился на декабрьском «Полёте разборов». Парадоксальная, с живым нервом – хотя и несколько мрачноватая поэзия.
Молодых прозаиков почитать довелось меньше; назову лишь Глеба Диденко из Ростова-на-Дону, с которым познакомился на новосибирском «Белом пятне», а потом – с его рассказами из сборника «Тополь дрожащий», живыми и тёплыми. Вообще, заметно, что писатель – южанин: чувствуется в текстах «витамин солнца» (которого мне в современной российской прозе немного не хватает).
И еще одно новое имя – блоггер Сергей Морозов, не молодой (мой ровесник), но до 2016-го в литкритике не замеченный. Дебютировал и утвердился в основном, на сайте «Rara Avis». Фигура критика-зоила, не слишком приятная, но для литературного биоценоза небесполезная. Подтролливать тоже надо умеючи; у Морозова пока получается. Посмотрим, надолго ли: на моей памяти уже несколько критиков начинали подобным образом, потом или скатывались в банальную ругань, или – что чаще – выпустив накопившийся пар, замолкали.



Алексей КОЛОБРОДОВ, литературный критик:

2016 стал годом, когда литературу определила История.

Есть причины, о которых необходимо говорить серьёзно и даже пафосно. В десятые годы двадцать первого века (после «болотных» волнений в Москве, Майдана на Украине, присоединения Крыма, войны в Донбассе и пр.) Россия вернулась на столбовую дорогу национального бытия, в присущее только ей русло цивилизационного творчества, в твёрдые координаты историзма. Этот фундаментальный поворот, ключевой момент выхода из безвременья девяностых-нулевых, исследователям предстоит проанализировать позднее, но уже сейчас, не обязательно рефлексируя глобальные процессы, впотьмах и наощупь осмысливает искусство. Если понимать под искусством не только традиционные формы (литература, кино, театр), но и модели актуального самовыражения – сетевая публицистика, рок- и рэп-музыка, те сюжеты, которые рождаются на стыке вновь обострившегося противостояния государственников и либералов.

Отсюда интерес к истории в самых разных формах – я, вопреки распространенному мнению, не думаю, что прошлое – ключ к пониманию настоящего и код для моделирования грядущего… Однако уверен, что история всё-таки учит – здравому смыслу и логике, умению внеэмоционально оценивать ситуацию и бережно относиться к аргументам и свидетельствам разных сторон, воспитывает религиозное (во всяком случае, метафизическое) чувство при познании мира. Остро необходимые сегодня вещи.

Нельзя сказать, что предшествующие десятилетия были временем «исторической глухоты». Тем не менее, прошлое использовала, «юзала», как говорится в сети, в виде богатейшей сырьевой державы (сюжеты, конфликты, характеры), главным образом, массовая культура – глянцевая журналистика, телевизионный сериал, да и агитпроп действовал по аналогичному сценарию. А вот в последний год (литературный год, не всегда совпадающий с календарным – впрочем, вспомним замечательные вещи из чуть «раньшего времени»: «Каменный мост» Александра Терехова, «Обитель» Захара Прилепина, романы Владимира Шарова) историческое направление заявило о себе самым серьёзным образом – как в нонфикшн, так и художественной прозе.

Поэтому главные писатели года – Алексей Иванов («Ненастье», «Вилы», «Тобол») и Леонид Юзефович («Зимняя дорога»). Интересно, что оба каким-то солидным куском жизни вписаны в Урал, Пермь и вообще любят подчеркивать своё провинциальное происхождение.

Несколько слов о названных книгах. «Зимнюю дорогу», ставшую лауреатом сразу двух заметнейших литературных премий этого года – «Национального бестселлера» и «Большой книги» – случай уникальный – я подробно рецензировал на сайте «Peremeny.ru». Там была мысль: Гражданская война в России, до сих пор как следует нацией не осмысленная, достойна своего космогонического эпоса, со светилами и стихиями, сиренами и титанами. У Юзефовича одна из магистральных идей: люди, волей судеб оказавшиеся по разные линии бессмысленных и беспощадных фронтов, легко могли бы заменить друг друга. Поэтому их всегда возможно понять – не потому, что Леонид Абрамович самый беспристрастный историк или запоздавший миротворец, который, подобно Максимилиану Волошину, молится «за тех и за других». А лишь оттого, что у Бога всего много – и в обстоятельствах того катаклизма все были одновременно героями и жертвами, и цвет знамён в этом огненном и ледяном переплясе был только на самое короткое время принципиален.

Книга Юзефовича (мне кажутся вполне забавными вдруг ожесточившиеся формальные споры – роман, не роман) очень серьезный задел на этом пути русской мысли. Появились интересные продолжения темы – эссе Германа Садулаева «Гибель Александрии», например.

«Вилы» Алексея Иванова, переизданные в этом году для широкой публики «Редакцией Елены Шубиной» – самое, наверное, значительное писательское исследование о пугачёвщине со времён Пушкина. (Оппонируя этому моему тезису, мне напомнили о Есенине, но драматическая поэма Есенина – в большей степени аллюзия на современные ему события, двадцатого, а не восемнадцатого века). «Тобол» – сильнейший роман о Сибири в эпоху Петра Первого, по мощи и размаху не уступающий «Петру» Алексея Н. Толстого.

Роман «Ненастье», который, казалось бы, не имеет необходимой для исторического жанра хронологической дистанции длиной хотя бы в полвека, концептуально, тем не менее, в координаты историзма попадает – поскольку описанное в «Ненастье» сообщество ветеранов малых войн 70-80-х (и главным образом, конечно, Афгана), его своеобразная идентичность и драматический распад – материал, безусловно, исторический. В историю литературной политики войдёт, надо думать, и курьёз с непопаданием «Ненастья» в лауреаты «Большой книги».

И вообще, если история – про прошлое, то историзм может быть и про сегодня-завтра. Пульсами времени наполнена книжка военных очерков Захара Прилепина «Всё, что должно разрешиться», где писательский талант и темперамент гражданина переводят документ и свидетельство в иное измерение, явно выше сиюминутно-публицистического.

Любопытно, что и другие лауреаты этого года – романы «Авиатор» Евгения Водолазкина, «Крепость» Петра Алешковского – тоже имеют исторический контекст, пласт и фундамент. Равно как замечательные работы в серии ЖЗЛ – «Катаев» Сергея Шаргунова и «Фадеев» Василия Авченко.

А на начало года, между тем, обещаны «Взвод» Захара Прилепина (поэты Золотого века как воины и милитаристы) и роман Михаила Гиголашвили «Тайный год» – из эпохи Иоанна Грозного.

Ещё из интересных, важных, небесспорных книг этого года назову «Тринадцатого апостола» Дмитрия Быкова, сборник журналистских эссе Александра Гарроса «Непереводимая игра слов», романы Алексея Слаповского «Гений» и Романа Богословского «Трубач у врат зари».

В литературоведении выделю работы Олега Демидова по имажинистам и – как ни странно – эссе Дмитрия Галковского, который – явно не первым, предсказуемо, но по-своему талантливо утверждал национальный гений Пушкина и рассуждал о подлинном авторе «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка», которого звали Михаил Булгаков.

Литературная критика. Тут знаковым, я бы даже сказал, системообразующим, стала работа портала Алены Бондаревой «Rara Avis. Открытая критика». Ну, и есть повод для некоторого бахвальства – концептуальный и календарный. Буквально на этих дня вышла моя книжка «Здравые смыслы» (издательство «Центрполиграф»). Это сборник эссе о литературе (кроме того, о кино и музыке есть немного), его составляют тексты, написанные в последние пять-шесть лет. Здесь далеко не всё, написанное мной о литературе, и вовсе не the best по самоощущению. Принцип отбора, мне кажется, точно отражен в издательском подзаголовке – «Настоящая литература настоящего времени». Как минимум, есть оправданная претензия на качество если не авторского прочтения, то его объектов, и характеристика литературного календаря – время не только «современное нам», но имеющее самостоятельную ценность: честное, сложное, литературно насыщенное и полнокровное. (Рецензию на книгу Алексея Колобродова «Здравые смыслы» читайте в одном из ближайших номеров «Лиterraтуры». – Прим. ред.)



Валерия ПУСТОВАЯ, литературный критик, заведующая отделом критики журнала «Октябрь»:

1. Всё интереснее следить за вторжением документального, достоверного, опытного – неуправляемого и неповторимого, как все пережитое лично, – в проработанную и местами даже отработанную ткань художественного повествования.

Пока даже не следишь – выслеживаешь случаи и тени случаев.

Триумф «Зимней дороги» Леонида Юзефовича, примиривший, кстати, на миг все сообщества литературных критиков, для меня в особенности об этом: о том, как погрубело и обветшало когда-то, казалось, прочно зафиксированное разделение на непридуманную литературу и литературу вымысла.

Сейчас чувствуешь, что, напротив, они так органично и вдохновляюще соединяются, питают одна другую.

И что художественная литература нового типа не может родиться иначе, нежели из достоверного переживания, которому писатель смог найти художественное выражение.

Полезно читать так называемые «человеческие документы» – но куда важнее осознанное говорение о достоверно бывшем.

Мне страшно нравится, что вышла из моды художественная обработка, писание по канве, сочинение по мотивам.

«Зимняя дорога» впечатлила именно этим – отказом от художественного не только присочинения – даже изложения.

Это интеллектуальная и чуткая писательская работа с чужим опытом, который не присваивается, не обрабатывается, не пакуется в дешёвые, потому что дёшево сегодня дающиеся пишущему, литературные обёртки.
И именно это делает чужой, ушедший, невозможный для нас опыт гражданской войны таким близким и ясным: мы осознаём вечное человеческое – в историческом, духовное – в политическом.

Боюсь, правда, что для многих читателей роман Юзефовича останется замечательным лишь тем, что, мол, автор написал про гражданскую, не подыграв ни одной из сторон.
Для современного исторического романа и в перспективе литературы это, конечно, великая – но уже такая мелкая и отработанная задача.

2. В связи со сказанным выше рекомендую, например, книгу молодого прозаика Моше Шанина «Места не столь населенные» («РИПОЛ классик»). Автор сейчас живёт в Петербурге, но родом из Архангельской области, куда время от времени отправляется в своего рода экспедиции. Вот книга, которую не назовёшь «человеческим документом» – и однако она фиксирует опыт жизни русской деревни, которой давно уже нет. Проза Моше Шанина – удивительный случай постдеревенской литературы. Автору удалось подобрать к достоверно собранному опыту современного бытования в сёлах Архангельской области сложный и потому хорошо работающий литературный ключ. Абсурд, фолк, монолог.doc, мифы и символы – все модные жанры в применении к самой отсталой – увы, заброшенной и почти добитой – социальной теме.

Ещё две книги, предлагающие новый способ говорения о переживаемом опыте, – нарочитые недотравелоги критика Александра Чанцева «Граница Зацепина» («Алетейя») и прозаика и поэта Дмитрия Данилова «Двадцать городов» («Ил-music»). Чанцев договаривается до нового письма – предельно дробного и синхронизированного с наблюдаемым, переплюнув в этом, пожалуй, даже самого Данилова с его опытами типа «Сидеть и смотреть». А Данилов, выпустивший книгу давних очерков, созданных ещё до его признания как прозаика-экспериментатора, дописывается в них впервые до новой философии восприятия жизни – уважения к её неуправляемой, непредсказуемой, неопределимой и потому завораживающей достоверности. Реальность достоверна, и как таковая нуждается прежде всего в беспристрастном наблюдении и приятии – этому мы научились благодаря Данилову, чей собственный путь художественного откровения можем теперь проследить.

Книга Чанцева дорога ещё и тем, что перечеркивает границы между критикой и художественным высказыванием – но и эта оппозиция погрубела и устарела, поэтому скажем иначе: между письмом аналитическим и интуитивным. В минувшем году вышло немало достойнейших книг критиков и журналистов, пишущих о культуре, – вышли широко читаемые книги рецензий Галины Юзефович и Анны Наринской, очерков Александра Гарроса, эссе Евгения Лесина и Льва Данилкина. А я, пожалуй, обращу дополнительное внимание на самую странную из книг критиков – «Упражнения в бытии» Ольги Балла («Совпадение»). Книга как будто очевидно наследует записям Лидии Гинзбург – но сам жанр таков, что в принципе не может быть ни унаследован, ни усвоен. Книга Ольги Балла – визитная карточка критики как способа существования, утверждение ценности осознанного бытия. При этом, в силу особенностей личности автора, книга удивительно созидающая – направленная на воцеление и исцеление, однако не путём заглаживания вопросов и утишения тревог, а – метод критики – путём вскрытия и прояснения задевающих и смущающих состояний души.

По поводу поиска нового языка и органичного соединения того, что считалось антагонистичным, нельзя не отметить вот ещё какой яркий гибрид: слова и картинки. В этом году нам предлагали в качестве революции в области техник повествования переводную книгу Марка Z. Данилевского «Дом листьев» (самое начало переведено Дмитрием Быковым, да с такой самоотдачей, что долгое время ходишь под впечатлением, будто Данилевский – новая быковская мистификация; издательство «Гонзо»). Однако есть книга, куда глубже запечатлевшая самую суть нового языкового и жанрового синтеза: буквально неохватный (в одной руке не удержать) том-альбом Владимира Мартынова «Книга перемен» («Классика – XXI»). Книга дорогая, и, пожалуй, тем, кто захочет всего лишь ознакомиться с основными идеями композитора и философа Мартынова, начать стоит со старых тоненьких «Пёстрых прутьев Иакова», «Времени Алисы» и «Автоархеологии на рубеже тысячелетий». Однако для тех, кто уже успел этого автора полюбить или хотя бы заинтересоваться его работами, новая книга – настоящий подарок. Это метакнига, собрание идей и техник, при помощи которых Мартынов пробивается не только к новой философии современной культуры, но и, в частности, к новому языку литературы. Сам автор представляет свою книгу как ответ на толстовскую эпопею языком нового века. На роль такого «ответа» критики уже не по разу назначили самые разные книги. Общим свойством таких книг следует признать их фрагментарную, сборную, синтетическую природу. «Книга перемен» Мартынова – флагман такого рода опытов, королевская книга синтеза. Слово и картинка, эпопея и исповедь, литература и музыка, философия и поэзия, а главное, говорение и тишина соединяются здесь в новую практику понимания современности и чувствования жизни.

Подводя итог, хотела бы назвать вот такой дебют в журнальной критике – эссе «Рассыпающийся роман» Аркадия Смолина («Октябрь», № 5). На примере финалистов «Русского Букера» прошлого сезона – романов «Вера» Александра Снегирёва и «Колыбельная» Владимира Данихнова – критик показывает приметы нового типа романа, не опознаваемого как традиционный роман, а являющегося скорее всего переходным типом повествования.

Мне очень нравится само образное и точное понятие «рассыпающегося романа» – которое автор эссе наполняет вполне конкретными определениями.

Роман рассыпается, и это хорошо.

В литературе это всего сейчас интереснее – смотреть, как старое рассыпается и все же не исчезло еще до конца, а новое в синтезе завязывается, но пока не родилось.

Мы живём в богатую на формы и возможности и языки эпоху. Переходную – и потому кризисную.

Кризис и есть способ творчески пережить движение к новому.

3. Поздравлю со своего рода дебютами уже известных авторов.

Рассказчика из Петрозаводска Дмитрия Новикова – с первым романом «Голомяное пламя» (вышел в «Октябре», № 7 и, книгой, в редакции Елены Шубиной), текстом рассыпным и синтетичным, то есть модно и актуально устроенным, однако написанным ради утверждения вещей корневых, изначальных, вечных в человеческой жизни. Русский Север, которому посвящён роман, – сам живое воплощение этой непрестанно выживающей изначальности природы, духа, молитвы, надежды, духовной борьбы. Такое сочетание модного языка и корневых ценностей мне кажется сейчас очень важным – для точного понимания, осознания и проживания реальности.

Признанного мастера мифопоэтической прозы Александра Григоренко – с первой реалистичной повестью «Потерял слепой дуду» (журнальная публикация появилась в «Октябре», № 1, и была удостоена премии «Ясная Поляна»; книгой вышла в издательстве «ArsisBooks»), опытом социально заострённой притчи, в которой к быту отдельной семьи применимы законы вселенской гармонии.

Писательницу Ирину Богатырёву – с пропиской на карте «большой» литературы – такого, однако, рода, что подтвердила особенное её в литературе положение. Премия «Студенческий Букер» за ее роман «Кадын» – это вершина, к которой автор шла, получив сначала премии имени С. Михалкова и имени Крапивина, то есть заслужив признание в области литературы для детей и подростков. Студенческий вариант национальной премии – очень точная награда для этой писательницы, рассказывающей о вполне взрослых вопросах, от посвящения до посмертия, на языке целомудренном и простом, доверчивом к миру, отзывчивом к чудесному – помнящем об изначальной целости и чистоте сердца.



Михаил ЭДЕЛЬШТЕЙН, литературный критик, преподаватель кафедры литературно-художественной критики и публицистики факультета журналистики МГУ:

1. Главная тенденция года – и не только года, а вообще всего текущего литпроцесса – проявилась, по-моему, в премиальных сюжетах последних месяцев. В лидерах более (в случае «Большой книги») или менее (в случае «Букера») крепкая беллетристика. То есть книги без всяких претензий на литературное первородство. Очередные «он пошёл», «он сказал». Много лет назад Александр Генис радостно сообщил, что Иван Петрович умер. Но зомби, как и было обещано, встал и пошёл, зомби и теперь живее всех живых.
Вообще это удивительная история. Гигантская часть современной русской прозы пишется так, как будто не было не то что Хемингуэя и Добычина, но даже и Чехова. Сплошная Вера Панова или в лучшем случае Боборыкин. С другой стороны, и пусть пишется. Читатель хочет читать гладко написанные семейно-любовные саги или романы о бандитских 90-х – имеет право. Проблема, что всё это обласкано критикой (впрочем, практически отсутствующей) и премиальными жюри, что это и представительствует за «большую литературу» в глазах не только рядовых читателей, но и профессионалов.
Один писатель заметил, что тройка победителей «Большой книги» из сезона в сезон практически повторяет список бестселлеров магазина «Москва» по разделу современной русской прозы. Зачем тогда нужны эксперты? Давайте сразу награждать лидеров продаж, честнее будет. (И, кстати, те премиальные институты, которые ориентированы на «инновационную» литературу, тоже со своей работой справляются плохо, часто награждая до смешного претенциозную графоманию.)
Ещё одна составляющая этой ситуации – невозможность серьёзного разговора о языке художественного текста. Пишешь, что книга NN отвратительно написана, приводишь примеры – тебе отвечают: «Ну что вы придираетесь, из любого большого романа можно надёргать неудачных цитат». По самым, казалось бы, элементарным и очевидным вещам невозможно договориться с – без всякой иронии – вменяемыми и авторитетными коллегами.
В результате хороший критик в хорошей газете взахлёб хвалит некий роман и для иллюстрации приводит один фрагмент: «Серёга искренне считал, что он круче всех, но своё превосходство (в меру своего понимания) использовал во благо ближних. Он вообще был нацелен на людей: жаждал одобрения, восхищения, зависти. Вряд ли он кого-то любил, кроме себя, но зато все вокруг видели: одиночество – это не то, что человеку причиняют другие люди, а то, что человек причиняет себе сам». Это вообще что такое? И ведь все дружно горюют, что автору чуть-чуть не хватило до призового места в самой престижной литературной премии страны.

2-3. Я не самый прилежный читатель современной литературы. Если сделать скидку на количество мной прочитанного, то книга года – «Рассказы о животных» Сергея Солоуха.



Анна БЕРСЕНЕВА (Татьяна Сотникова), прозаик:

1. По моему ощущению, после долгих лет очевидного падения интереса к чтению (это явление имеет отдельное объяснение) начался очевидный же этого интереса подъём. Причем объектом интереса стала не развлекательная, а, условно говоря, сложная литература разных жанров. Это было очень заметно на Ярмарке интеллектуальной литературы нон-фикшн. Сообщают, продажа билетов на неё выросла по сравнению с прошлым годом в восемнадцать раз. На этой ярмарке и всегда-то было многолюдно, но в этом году, подтверждаю, творилось что-то невероятное: в субботу вообще было не подойти к прилавкам, да и ходить можно было только боком приставными шагами. Не удивляюсь! Людям осточертела иррациональная мерзость, творящаяся на каждом шагу, и хочется разумного, доброго, вечного – это во-первых, и это радостно. Люди отчётливо понимают, что попали в безвременье, что их профессиональная деятельность идёт в лучшем случае по накатанному, затеять же что-то новое, активно действовать в пространстве действительности практически невозможно, но вычёркивать год за годом из своей единственной жизни никому не хочется, поэтому все стремятся использовать безвременье с пользой для саморазвития, оптимистично веря, что это пригодится в обозримом будущем, – это во-вторых, и это печально. Потому что реальных причин для такого оптимизма нет, он имеет гадательный и чисто биологический характер, по себе понимаю. Как бы там ни было, на Нон-фикшн было хорошо.

А плохо – вернее, не плохо, а отвратительно, позорно – было в этом году в Русском ПЕН-Центре. Настолько плохо, что мне, как и десяткам других литераторов, пришлось из него выйти. Люди, которые сейчас руководят Русским ПЕН-Центром, активно пытаются представить эту историю как писательские дрязги и борьбу за власть, но это их самооправдание не имеет ничего общего с действительностью. А действительность такова, что нынешнее руководство превратило Русский ПЕН-Центр в подобие СП СССР и не замечать этого уже невозможно. Как невозможно не замечать и того, что сервильность и работа на госзаказ прямо противоречит Хартии Международного ПЕН-клуба и дискредитирует эту организацию, всю ее огромную достойнейшую историю.

2. Приходится начинать с банальности: буду сильно ограничивать перечень, потому что глаза разбегались весь год от немалого числа прекрасных книг.

Не боюсь показаться смешной супругой, называя роман Владимира Сотникова «Улыбка Эммы». Это проза такого типа, который по-немецки называется bannbrechend – прокладывающая путь. Суггестивность её очень высока, и это, с одной стороны, абсолютно индивидуальная способность автора воздействовать на читателя, а с другой – успешный поиск принципиально нового способа художественного воздействия вообще. В этом смысле роман остросовременен, и я как читатель чрезвычайно рада, что он издан. Не могу назвать ни одного явления жизни, понимание которого не содержалось бы в этом романе в виде туго скрученной автором и разворачивающейся в сознании читателя пружины.

С большим интересом открыла для себя писательское имя – Валерий Бочков. Уже вышло две книги его трилогии – «Харон» и «Коронация зверя». Я бы не назвала их антиутопиями. Мне кажется, мир антиутопии всё-таки должен состоять из большего количества придуманных черт. Мир же этих романов не отличается от нашего почти совсем. Речь в них идет о том, что мы жарко обсуждаем «на кухнях», в фейсбуке и в недобитых СМИ – что будет происходить после того, как в одно прекрасное мгновенье развалится вся эта конструкция из мертвечины и цинизма, в которую превратилась жизнь нашей страны. Актуальная общественная составляющая, динамичные сюжеты, вызывающие любовь или ужас герои, соединение беллетристической увлекательности и настоящей художественности – вот характеристики этой отличной прозы.

С огромным удовольствием читала отличный роман Тамары Кандала «Шассе-круазе». Жили бы мы в нормальной (не говорю в идеальной – просто в нормальной) социальной ситуации, книга эта была бы бестселлером, в этом у меня нет никаких сомнений. Потому что она о том, что вызывает острый интерес у думающих людей всего мира – о каком-то новом этого мира качестве, которое пока непонятно, смутно, но проясняется у нас на глазах. Как автор в предисловии пишет, сейчас «у человечества есть шанс на осознание чего-то нового, до сакральности важного». И вот этот шанс как раз изучается в романе. Но как!.. Изучается – вообще-то неправильное слово. В этой книге происходит множество головокружительных событий из разряда триллерных, детективных, мелодраматических и мистических. Само понятие chasse-croise здесь означает – пересечения, обмен местами, перекрёстки. В Голливуде им пользуются для определения жанра, схемы, именно той, в которой написан роман. В нём есть яркие герои. Есть социальная теория, претендующая на современную глобальность. И все это увязано увлекательнейшим образом. Эта книга – мейнстрим в точнейшем смысле этого слова.

Вышла в 2016 году поэтическая книга Геннадия Калашникова «Каво люблю». Чистота и ясность его стихов ошеломляет. Воздействие именно этими поэтическими качествами немногим доступно, по-моему. Радуюсь, что в моей жизни появились эти стихи.

Точно так же всегда радуюсь стихам Феликса Чечика. Они много лет подсвечивают мою жизнь и продолжали это делать весь прошедший год.

Последний месяц 2016 года принес открытие – публикацию в журнале «Октябрь» подборки стихов Евгения Михайловича Солоновича. Мы его всю жизнь знаем как переводчика итальянской поэзии, и такого переводчика, который в наших дифирамбах не нуждается, потому что любые из них окажутся недостаточными. Я знаю Евгения Михайловича много лет и была уверена: ну точно должны быть и свои стихи у него! И вот они – печальные, стоические и прекрасные.

Вышел поэтический сборник Татьяны Щербины «Хроники». Когда поэт такого масштаба собирает стихи, написанные им за 37 лет, это вызывает жгучий интерес. И не разочаровывает. В этой книге можно жить – так огромен её мир.

Вышла в 2016 году книга Вяч. Вс. Иванова «Пастернак». Когда называешь имя Вячеслава Всеволодовича, ничего уже можно к этому не добавлять. Счастье, что довелось быть его современником.

Две книги Виктора Есипова – «От Баркова до Мандельштама» и «Четыре жизни Василия Аксёнова» – могу отнести к сфере критики и литературоведения только по жанру. Увлечение же, с которым я их читала, к этим жанрам отношу нечасто. Оторваться не могла!

3. Назову – Ольга Бешлей. Её рассказы публиковались в 2016 году на Кольте, в 2017 году, надеюсь, выйдут книгой. Такого способа впускать метафизический сквознячок в описываемую ею более чем обыденную жизнь не придумал больше никто. Вероятно, дело в том, что она не придумывала этот способ, а извлекла его из сути своего таланта.

И ещё один автор, безусловно явившийся для меня новым и неожиданным – Артур Доля. Я его много лет знала как поэта, и вдруг первый прозаический текст, и сразу большой роман «Ленинский проспект» – и сразу ошеломляющее впечатление. Герой этого романа, земную жизнь пройдя до половины, покупает из жалости томик Вергилия у нищего интеллигента, пытающегося распродать домашнюю библиотеку возле продуктового магазина, да и вонзается с этим провожатым подмышкой в Москву двадцать первого века, как вонзается в неё Ленинский проспект. И все книги, которые он читал и понимал по-своему, всё, что он видел и чувствовал, все шоферы, режиссеры, политики, гении, бомжи, модели, композиторы, продавцы мороженого, дворники, индийские боги, русские поэты, старушки у подъезда, ларечники, картежники и картёжные масти, освободившиеся уголовники, верные жены и проститутки, римские легионеры в форме охранников, продавщицы парфюмерных магазинов, все люди бесчисленных профессий, званий и взглядов, которых он встретил то ли в пространстве московской топонимики (необъяснима её могучая поддержка!), то ли в пространстве мировой культуры, то ли на пути к не подозревающей о его существовании красавице Маше Оболдиной, которая в детстве хотела, чтобы мама назвала ее Суламифью, – всё это стало не только его, но и моим ощущением жизни.



Андрей ГРИЦМАН, поэт, главный редактор журнала «Интерпоэзия»: 

1. Прежде всего год запомнился удивительным событием – присуждением Нобелевской премии по литературе Бобу Дилану. Это неожиданное и мудрое решение, которое расширяет понятие поэзии и литературы вообще. Что особенно важно в наш век глобализации, мультимедийности, стирания границ, да и присутствия поэзии над границами культур. В наше время национальная поэзия становится частью мировой культуры. Поэзия Дилана по определению заполняет любую культуру. Хотя Дилан поэт очень серьёзный, долго и кропотливо работающий над текстом, а не как Бог на песню положит.
Подробнее об этом читайте в последнем свежем номере журнала «Интерпоэзия» (№4 за 2016 г).

Мне кажется, что происходит дальнейшее расширение форм и типов поэзии, – такой вывод напрашивается, если следить за множеством публикаций. Что скорее хорошо, но какое-то время назад наметился такой жанр, я называю это «стихоидами»: несколько глубокомысленные, «заинтеллектуализированные тексты», которые претендуют на какой-то скрытый смысл, доступный только «посвящённым», а на какой, непонятно. Вокруг такой «неозауми» возникает даже критика, столь же глубокомысленная и заведомо «не глуповатая». Создаётся впечатление, что «король голый»: автор недоговаривает, критик «допонимает» и т.д. Как известно, можно делать всё что угодно, если автору есть что сказать, а главное, если за этим стоит личность! Но об этом подробнее потом.
Беспокоит тенденция увеличения мнимой значимости разных премий, в том числе и их стремительно нарастающее количество. Я даже перестал узнавать имена, мелькающие в списках новых премий. И в сети и устно разговор всё время крутится вокруг того, кто в каком «шорт-листе» или «лонг-листе». Мне кажется, этот премиальный процесс весьма вреден для творчества, особенно начинающих авторов, которые с самого начала их литературной «карьеры» нацелены на разные премии, подрагивая как ракеты, устремлённые в пустое небо.

Очень важными для поэтов и прозаиков, особенно представителей диаспоры, являются фестивали, где можно почитать, встретиться с коллегами, обменяться энергией. Восхищает энтузиазм и изобретательность устроителей, как правило, без какой-либо значительной финансовой поддержки, что возмутительно. Наиболее важными представляются «Киевские лавры» (Александр Кабанов), Львовский книжный форум (с участием киевского журнала «ШО»), интереснейшие казанские фестивали Лобачевского и Хлебникова (благодаря творческой работе основателя и устроителя поэта Лилии Газизовой).

2. Из русских – новый сборник поэзии Владимира Гандельсмана, новый роман «Мозговой» (в развитии) Михаила Юдсона, «Прямой эфир» Валерия Хазина, «Крепость» Пети Алешковского, новый сборник Александра Кабанова.
Мог бы назвать несколько недавно изданных книг зарубежных авторов (американских, французских, немецких) которые произвели на меня наибольшее впечатление. Новый роман Мишеля Уэльбека, на русском – «Покорность», весьма актуальный для нашего времени и как всегда – не оторваться. Переиздание романа Джона Уильямса «Стонер» (воистину «великий американский роман»), Джонатан Литтелл «Благоволительницы» и Николас Штаргардт «Германская война. 1939-1945 гг. Граждане и солдаты», Дэвид Ниренберг «Анти-Иудаизм. Западная традиция». И ряд других.

3. Назову несколько имён поэтов, связанных с журналом «Интерпоэзия», новых, молодых или не слишком известных. Вот неполный список имён тех, которые, по-моему, составят «золотой фонд» русской поэзии: Иван Клиновой, Виталий Науменко, Ольга Брагина, Дана Курская, украинский поэт, менее известный в России – Марианна Кияновская (есть отличные переводы), Елена Литвинова, группа молодых поэтов из Москвы (Алексей Кащеев, Владимир Жбанков, Сергей Шабуцкий).



Валерий ШУБИНСКИЙ, поэт, литературовед, переводчик:

Этот год был похож на все последние годы. Хорошо это или плохо, но это так.
Довольно много хорошей поэзии. Есть очень хорошая. Перечислю нововышедшие важные для меня книги (не все): «Стихи и хоры последнего времени» Олега Юрьева; «Хозяин сада» Полины Барсковой (это книга 2015 года, но я прочитал её в этом); «Мы и глаза» Василия Бородина (и его прошлогодний «Лосиный остров»); «Пока догорает азбука» Аллы Горбуновой; «Птичья псалтырь» Дмитрия Григорьева (избранное за 35 лет) – и, наконец, завершающая год «Смерть смотреть» Игоря Булатовского.
Хорошая «непридуманная проза». «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича. Из книг предыдущих лет – маленькое личное, читательское открытие – «Завод «Свобода»» Ксении Букши, очень важная постсоветская книга о советском.
Короткая проза: открыл для себя (опять-таки, для себя!) Сергея Солоуха; снова стал писать короткие рассказы Лев Усыскин; итоговое (увы, посмертное!) собрание Дмитрия Бакина.
Длинная проза… Тут тоже было индивидуальное открытие (Владимир Данихнов), но и тут я прочитал сравнительно старое. «Поклонение волхвов» Сухбата Афлатуни останется, стало быть, на следующий год, как и «Аппендикс» Александры Петровой (очень хочу, чтобы эта книга мне понравилась).
А вот что было неприятным впечатлением – это то, что русская Букеровская премия присуждена «Крепости» Петра Алешковского, книге поразительно плохо, причем по-советски плохо, написанной (только что узнал, что её автор – родной племянник Юза Алешковского; немного удивился).



Елена ИВАНИЦКАЯ, литературный критик:

Литература в этом году, как и в два предыдущих, «возделывала свой сад». Это радует и обнадёживает. В идеологически изменённой общественной атмосфере, пронизанной потоками архаики и ненависти, литература не стала. Нет, не стала придатком пропаганды.
Умных, интересных текстов в нашем печальном високосном году появилось немало. Мне ближе всего были вот какие.
Роман Анатолия Королева «Дом близнецов» (М. : АрсисБукс, 2016) и его исследование «Стена с глазами. Заметки о злоключениях постмодерна из первых рук» («Знамя», № 12, 2016). Роман Алексея Винокурова «Люди Черного  Дракона. Амурские сказы» («Знамя», № 7, 2016).
Роман-исследование Дмитрия Бавильского «Разбитое зеркало. Венецианская повесть в 82-х главах и 12-ти сносках» («Новый мир», № 1, 2016).
Роман-исследование Дмитрия Быкова «13-й апостол. Маяковский. Трагедия-буфф в шести действиях» (М.: Молодая Гвардия, 2016).
Филологически-философское исследование Евгения Ермолина «Последние классики. Русская проза последней трети XX века. Вершины, главные тексты и ландшафт. – М.: Совпадение, 2016.
И, конечно, книга Александра Галича «Когда я вернусь» (СПб.: Вита Нова, 2016), вновь ставшая остроактуальной.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
10 955
Опубликовано 20 янв 2017

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ