Редактор: Женя Декина
(рассказ)
На углу кровати, закинув ногу на ногу, сидела мама и почёсывала тройной подбородок Матвея. Её пальцы тонули в густой шерсти на грудикота, а выныривали уже за ушком. Подобного рода ласки он воспринимал, мягко говоря, без особого тепла, но только в руках мамы кот терпеливо лежал и ждал, когда сеанс любви подойдет к концу и его отпустят по делам «вселенской важности». В какие-то моменты Мотя делал вид, что щурится от удовольствия, но его выдавал хвост, отбивающий соло Джои Джордисон. Мама не желала этого замечать, наоборот – её это крайне возмущало: все животные приходят сами и просят их приласкать, а этот внезапно исчезает в никуда, попав в поле зрения любого домочадца – только бы никто не касался его свежевылизанной шерсти.
И вот сейчас обездвиженный Мотя снова лежал пузом кверху, со всей силы упираясь задними лапами в предплечье мамы. Но спасения можно не ждать – хватка этой женщины была покрепче любого капкана. Пальцем она прошлась по лбу кота, уложив его без того гладкую шерсть, и протянула движение до затылка. Выражение лица матери в этот момент одновременно плавно изменилось: уголки рта, растянутые в улыбке, сползли вниз, а глаза приобрели задумчиво-вспоминающий что-то прищур.
Уже не осознанно, а как-то рефлекторно сдерживая кота на коленях, мама уставилась в стену. Определённо она разговаривала со мной, но привычный зрительный контакт был налажен с кремово-грязными обоями, цветы которых больше походили на пятна от брызг. На моём месте кто-нибудь уже задал бы абсолютно очевидный вопрос: «Что случилось?». Но я молча смотрю. Смотрю и жду. История вот-вот начнётся даже без наводящих вопросов.
– Знаешь, когда мне пришлось понять, что весь мир не сделан из добра и любви?..
В дальнейшем рассказчиком будет тот самый, ныне взрослый, ребёнок, сидящий напротив меня. Я не стану присваивать опыт, случившийся не со мной. Это путь моей мамы. Пускай он таковым и останется.
1Сегодня за свою безопасность переживает каждый второй: домофоны, по три двери на каждом этаже, запертые несколькими замками – у некоторых даже глазки с автономной камерой видеонаблюдения. Человек боится человека. А что было раньше? Никто даже не думал о том, что нужно защелкивать квартиру ключом. Я прекрасно помню тётю Валю, округлую румяную женщину, которая с фарфоровой тарелкой в руках вырастала посреди нашей кухни и раскладывала по тарелкам горячие свежеиспеченные блины.
Сейчас мы боимся оставить вещи без присмотра даже на минуту – украдут. А в восьмидесятых? Все хозяйки, в числе которых была моя мама, выносили свежевыстиранное белье на улицу, развешивали и совершенно без опаски уходили заниматься оставшимися домашними делами. В моём детстве всё постельное бельё было только белым – ещё ни о каких цветочках, картинках не было и речи. После стирки простыни и пододеяльники выглядели, как заснеженная вершина горы с чёрно-белой фотографии на рабочем столе отца – кристально-белый цвет. Но каких же огромных усилий это стоило матери.
Помню, мысленно я себя похоронила. Лето. Чем нам, детям, ещё заняться, кроме того, как носиться друг за другом по улице? Бегать кучкой по футбольному полю. В тот день проходил чемпионат за кубок двора. Ценный приз соорудили из пустой консервной банки сгущенки, нескольких палок, с которых мы заведомо ободрали кору, и выгравированной ржавым гвоздём надписью «Ч
импион». Со счётом 2:1 вперёд вырывалась команда третьего подъезда. За победу нужно бороться – так мы и сделали. Ромка ловко обвёл противника и, подбегая к воротам, выплеснул всю силу девятилетнего ребёнка в удар по несчастному мячу. Попадание. Не в ворота. В белую кучу, распространяющую насыщенный аромат хозяйственного мыла. По пути к нейснарядшлёпнулсяв лужу и отскочил ровно в центр простыни, оставив после себя штамп, который сейчас причислили бы к шедеврам современного искусства. В моё время это называлось проще – гореть нашим задницам. Из окна первого этажа маме открывался прекрасный вид на всю картину до мельчайших брызг. Негласное правило: «Один за всех и все за одного» обернулось против нас. С опущенными головами вся команда заползла в подъезд, печатая тяжёлые шаги перед казнью. Чемпионат пришлось прервать на неопределённый срок – отыгрались мы только через неделю.
Всю свою сознательную восьмилетнюю жизнь я мечтала о настоящей подружке. В моей голове кружились сотни сценариев о том, как мы играем в дочки-матери, меняемся друг с другом нарядами и учимся печь песчаные куличи. Но в нашем дворе девчонки не водились. Так я и попала в компанию, где уже обжились Ромка, Рустам и Артём Гаграмановы – братья-погодки, переехали сюда вместе с отцом, который стал нашим участковым и просто дядей Колей. Эта троица была похожа на чёрных цыплят из бабушкиного загона – всегда лохматые, с вздёрнутыми хохолками угольного цвета и разбегающиеся врассыпную при любом удобном случае. В определённых эпизодах они, конечно, пытались корчить гримасу серьёзности, но выдерживали недолго. К слову, победу после нашей «грязной ошибки» принесли нам именно они. Больше всех в тот день негодовал именно Ромка. Возможно, в силу того, что он и являлся автором злополучной кляксы, запачкавшей не только простыню, но и нашу репутацию. После нескольких взвизгов от него отскочили слова:
– Ну ничего… Пусть радуются до субботы, а потом мы их…
И действительно – в следующую субботу на площадку, наряженные в белую самодельную форму, вышли три почти одинаковых игрока. Спины они пронумеровали свекольным соком, за что вечером тоже получили хорошую трёпку. Но Гаграмановы так и остались уверенными в том, что оно того стоило.
Будь в тот день на нашем матче спортивный комментатор, всё его внимание было бы сконцентрировано только на замотивированных реваншем братьях. Уверена, он бы кричал: «Ай да Гаграмановы! Откуда в них сегодня столько энергии и злости? Рвут противника вклочья!». На безоговорочную победу нашей команде потребовалось меньше получаса. Признаться честно, мы в тот день участвовали только для численного равенства. Всё заложенное на матч время нам приходилось лишь смотреть и иногда наигранно перебирать ногами. Гаграмановы отстояли честь нашего двора.
Позже к нам примкнули Андрей и Женька. Андрей Козлов. Грузный краснощекий мальчик с пухлыми ручками и всегда торчащими врастопырку не менее пухлыми пальчиками. Его походка была похожа на попытки удержать баланс, как если бы он шагал по узкой дощечке, перекинутой между берегами реки – такая же пошатывающаяся и неуклюжая. А в те дни, когда мы всем скопом играли в футбол, к середине матча Андрей становился двойником Синьора Помидора. Было ещё у него одно увлечение, которое всегда меня завораживало. Нет, не само увлечение – то, как Андрей рассказывал об этом. Он жадно глотал воздух и таращил глаза так, что казалось, будто они вот-вот вылезут из орбит. Андрей любил космос. Каждую неделю он бежал к почтовому ящику в надежде, что там его уже ждал свежий выпуск журнала с классическим названием вроде «Всё о космосе». Он писал письма деду Морозу, в которых всегда просил одно – телескоп. Только вот «дед Мороз» работал на сварочном заводе и такой подарок для сына никак не мог себе позволить. В какой-то момент Андрей отчаялся и решил соорудить телескоп сам. Прочитал, что для этого нужны линзы, тубус и пара ножек – простейшая конструкция, на первый взгляд. В ход пошли очки его матери – огромные, как у черепахи Тортилы, кусок чего-то похожего на лист металла, который Андрей аккуратно свернул в трубу, и два длинных болта с гайками на концах, что стало имитацией подставки для самого телескопа. Луну мы, конечно же, не увидели. Только наш будущий астронавт неделю наблюдал, как мама судорожно ищет свою
«совсем новую оправу», но молчал. Позже очкам был присвоен статус «потеряны на рынке».
Женька Гринь – полная противоположность Андрея: долговязый, с острыми локтями и прямоугольной головой. Когда он садился на корточки, казалось, что ровно посередине надламываются две спички. В этом длинном теле энергия вырабатывалась из ниоткуда. С утра и до позднего вечера Женька носился по двору на своих тоненьких ножках, а присаживался только в критических ситуациях – шнурок там развязался или коленку разбил, иногда эти события были взаимосвязаны друг с другом. На фоне Андрея худоба и чрезмерная активность Женьки визуально усиливалась в несколько раз.
Наше знакомство через призму времени кажется крайне забавным. В жаркий летний день, когда мы сидели на качелях, приматывая изолентой к палкам консервную банку от кильки, – это был будущий ППШ – мимо нас стремительно промчалось ярко-красное пятно в белых шортах. Не прошло и полминуты, как на весь двор раздался сначала металлический стук, а за ним звон. Естественно, всей толпой мы ринулись к источнику звука. Со сбитыми коленями около мусорного бака лежало то самое красное пятно и барахталось, как перевернувшийся на спину жук. Рядом валялся велосипед. Минуту тишины прервал разорвавшийся звонкий смех: «Видели, как я впечатался?! Вот как можно было не заметить бордюр?». С ухмылкой на лице худощавый герой происшествия резко подскочил, отряхнулся и, подобрав с земли поцарапанный велосипед, протянул руку Рустаму:
– Я Женька. Перебрались с родителями люда неделю назад. Друзей нет, зато есть Аист. – он указал кивком головы на свой транспорт. – А вы все отсюда?
Мы стали активно кивать головами, разбавляя несколькими «да-да» тишину в ответ.
– Тогда будем друзьями. Всё лучше, чем весь день по двору в одиночку разъезжать.
Через месяц наш круг без Женьки уже стал казаться неполноценным. Каждый день у него что-то случалось: то вывернет на пол трёхлитровую кастрюлю борща и в наказание учится варить его сам, то мячом собьёт зеркало соседского Жигуля, то с дерева свалится после того, как влезет на самый верх за большой веткой. Мы только и делали, что слушали его истории одну за одной и пытались понять, почему нам удаётся выживать относительно спокойно.
Гораздо позже к нам присоединился Лёшка Мащенко. Щедро усыпанный веснушками, с русым пухом на голове и идеально выстроенным рядом зубов, что в нашем возрасте было редкостью. Молчаливый, но слушающий. В какие-то «опасные передряги» он не лез – а вдруг «падёт смертью храбрых»? Но в этой истории именно Лёшка шёл со мной впереди всех.
Ровно в девять вечера, за редким исключением, в половину десятого несколько раз по двору разносился кряхтящий «пи-бип». Все мы понимали, что это значит. К площадке подъезжал повидавший, но горячо-желтый пазик с седым усатым шофером который, казалось, улыбался всегда.
– А ну, бегом занимаем места, согласно купленным билетам! – из окошка высовывалась рука с заметно огрубевшими пальцами и резким взмахом приманивала звонкую толпу.
Конечно, подобное приглашение со временем стало формальностью. К этому моменту мы уже клубились на безымянной несуществующей остановке и, проскакав по решётчатым ступеням, забивались в самый конец автобуса. Как только с гулким скрипящим хлопком закрывались двери, нас ожидало путешествие по Юзовскому району. Здесь начиналось самое интересное. На каждой кочке под колесами потрёпанного солнца, держась за руки, мы подлетали, казалось, до самого потолка и с характерным шлепком плюхались обратно.
2За детской площадкой с давно поржавевшими каруселями, издающими при обороте предсмертные визги, росла пышная ива. В теньке под её кудрями местные мужики соорудили себе железный стол с лавкой, чтобы по вечерам собираться такими же группками, как у нас. Только чемпионаты они проводили не по футболу, а по домино и шахматам. Ромка даже спросил их, почему они не бегают за мячом, а сидят часами здесь. «Так если мы побежим, колени потом не соберем – вооозраст» - подал голос красный мужичок с пивными усами, поставив точку кашляющим смехом. Нам эти «увлекательные» игры не мешали совсем. У подзасохшей компании своя экосистема – у нас своя. Так и обжились.
Летним вечером, за пару часов до приезда дяди Вити, хлопки домино об стол разрядил тихий писк, который удалось расслышать далеко не сразу.
– Ну давай сходим посмотреть – а если там что-то интересное? – тянула я Андрея за рукав, чтобы он сагитировал остальных бросить свои очередные бои на палках и присоединиться.
– Да что там интересного может быть? Комары это пищат. И не только под ивой, а везде. Меня вон как покусали ночью. – в разговор встрял Женька и, подтянув штанину своих затёртых шортиков, продемонстрировал красное звёздное небо на тонкой ноге.
– А, вдруг, это пришельцы? Я читал, что они, если прилетят, не смогут разговаривать на нашем языке и будут общаться звуками.
– Андрей, ты давай прекращай. Какие пришельцы в Донецке? Читай своих космических журналов поменьше и жизнь будет казаться проще. – подключился Артём, самый старший из нас.
Он был не то чтобы взрослым – разница с нами составляла всего лишь два года – но именно таким Тёмка себя и ощущал. Все важные решения он брал на себя, не упуская при этом возможности отчитать нас за «детскую шалость». Но, видимо, в этот раз где-то глубоко внутри он поверил в теорию о пришельцах.
– Ладно, давайте сходим посмотреть. А то вы так и будете думать, что под ивой приземлилась летающая тарелка. – он побежал быстрее всех, не проверив сопровождает ли его вообще кто-то ещё.
Под деревом действительно лежало пятеро инопланетян. Слепых и крошечных инопланетян, покрытых только появившейся шёрсткой. Рядом сидела их мама. Нависшую тишину с нотой умиления прервал разорвавшийся хохот Рустама.
– Так это же Мурка окотилась! Я ещё думал, куда она пропала. А вы… Вот это, конечно, инопланетный разум. Андрей, пиши в редакцию журнала – они об этом отдельный выпуск выкатят.
Когда Рустам немного поутих с искромётным юмором, мы, аккуратно подползая на корточках, принялись рассматривать новорожденных котят. Сначала Мурка резко, но с опаской, прыгнула и закрыла пушистым телом своих детей. Пришлось дать ей две минуты на то, чтобы она вспомнила, кто каждый день кормил её украденной со стола колбасой. Как только успокоившаяся кошка отошла в сторону, перед нами открылся вид на несколько комочков размером с ладонь, вразнобой пискляво подающих голос.
– Они голодные, видимо. Всё-таки дети. – я недолго думала, прежде чем пришла к этому умозаключению.
– Лёшка, сбегай набери в бутылочку молока – тебе же ближе всех тут. – поддержал мою мысль Женька.
– А если мама увидит? Меня же и наказать за такое могут.
– Так чего ты тогда вообще с нами по двору таскаешься? Иди домой. А то накажут и мороженое больше никогда не купят. – вмешался в разговор Тёмка, в очередной раз пытаясь щеголять своим «старшинством».
Лёшка опустил голову и ещё немного помялся, но непрекращающийся скрип, созвучный попыткам поцарапать вилкой стекло, оказал должный эффект. Только вот мнимые царапины остались далеко не на стекле.
– Никуда не уходите! Я сейчас вернусь. – сорвался с он места.
Через пять минут запыхавшийся, с бордовыми щеками, Лёшка уже стоял перед нами с полнойбутылкой молока и железной миской.
– На всякий случай. – он аккуратно толкнул мисочку под дерево.
Одну деталь Лёшка, конечно, утаил. Молоко оказалось совсем не покупным. Влетев на кухню, он дёрнул дверцу холодильника и выхватил первую попавшуюся бутылку – всё-таки время не предоставляло право выбора. Вечером этого же дня наш извечно колеблющийся друг действительно был наказан парой тяжёлых липких подзатыльников. Только не просто за кражу. За кражу того, что предназначалось уж точно не котятам. Мать Лёшки, убегая на работу, сцедила в бутылочку грудное молоко для трёхмесячной Оли, чтобы на попечении бабушки ребёнок не остался без пропитания. Именно им мы и накормили пять крошечных голодных ртов. Правда, в тот момент ни единую светлую голову не посетила мысль, зачем на стеклянном горлышке красовалась соска для кормления.
Половина бутылки досталась самой Мурке. Мягкими аккуратными шагами она приблизилась к задремавшим котятам и, удостоверившись в их безопасности, принялась окунать шершавый язык в мисочку для «всякого случая». Когда сквозь молочные капли начало просвечивать помутневшее дно, мы получили благодарность, несоразмерную какому-либо существующему слову во всех языках мира. По очереди Мурка перенесла в зубах каждого котёнка к нашим ногам а после, имитируя распушенным хвостом лёгкую волну, коснулась колена Лёшки и глухо замурчала. Мы стали опекунами крохотной семьи.
В середине июля, город захлебнулся проливными дождями. Три дня каждый из своего окна – иногда все вместе из общего – мы смотрели на иву и боялись. Боялись, что ступив на слякотный асфальт, придется вернуться в привычный ритм жизни «без хвостиков».Как только родители дали сигнал, что можно покидать импровизированный карцер, мы высыпались из подъезда и, не сговариваясь, выбрали одно и то же направление. Под ивой было пусто. Тишину разбавлял стук пятнистых брусков об стол.
– Вы тут не видели чёрно-белую кошку и пятеро котят? – Рустам решил первым предпринять попытку найти хотя бы крошечную зацепку.
В ответ последовало только групповое пожатие плечами и мотание где-то лысых, где-то полуседых голов. Бесполезно.На «кысканье» Мурка никогда не откликалась – куда уж её крошечным копиям.
– Давайте разобьёмся и поищем их в разных местах. Всей толпой мы тут до вечера проковыряемся. – переминаясь с ноги на ногу подал голос Андрей.
– Тогда я с тобой. Гаграмановы комплектом, а вы, Ленка, пойдёте вдвоём с ним. – тонким длинным пальцем Женька ткнул на русую голову Лёши и распределил всех остальных.
Через минуту все разбежались. Женька поскакал в сторону детской площадки, подгоняя уже покрасневшего Андрея. В противоположную сторону, к футбольному полю, Ромка с Рустамом тащили старшего брата. А мне вспомнилось, как в прошлом году отец подкармливал кота, живущего в подвале нашей пятиэтажки. И конечно же, мы с Лёшкой устремились ко всем ближайшим подвалам. Первый – пусто, только болотный запах застоявшейся воды. Второй. Третий. На ступеньках четвёртого рука Лёшки схлопнулась капканом на моём локте и потянула назад.
– Ты слышишь?
– А что я должна услышать?! – грубо от испуга я толкнула его вбок.
– Да тише ты. Слушай.
Мы замолчали на полминуты, стараясь улавливать каждый шорох. Лёшка, прищурив глаза, разворачивался то вправо, то влево. Казалось, если бы у него была волшебная палочка, он бы в эту же секунду отрастил себе уши, как у слона.
– Сюдааа… – кто-то очень далеко укладывал слова на ветер и отправлял бандеролью к нам. – Они здееесь…
Звук шёл от детской площадки. Андрей и Женька. Стремительно все стянулись на их крик. Под лавкой, поджимая хвосты, сидела вся семья. Мурчащая и голодная.
– Так дело не пойдёт. – начал Артём. – А если через неделю начнётся очередной дождь? Нам опять их под лавкой искать? Домой же мы всех не заберём.
– Да… – Андрей почесал пухлыми пальчиками вспотевший затылок. – Надо им какую-нибудь будку сколотить.
– Будка – это то, что у тебя на плечах. А им домик нужен. Прочный и непромокаемый. – поддержал идею Женька.
Рустам опустил глаза на мокрые хвосты и посмотрел на нас. Обратно на хвосты. На нас. Он о чём-то думал.
– У нас в комнате новую тумбочку поставили, а для старой место ещё не нашли. С родителями мы договоримся. Если нет – всё равно унесём.
– А у моего отца в гараже брезент лежит, которым он инструменты заматывает. Отрежу немного – никто не заметит. Зато, в дождь они, – Женька кивнул в сторону лавочки, – точно не промокнут.
Домик был построен за считанные часы. Ромка открутил от тумбочки дверцу и вытащил ящики – получился вход. Я притащила из дома старые полотенца и застелила ими всю внутренность деревянной коробки. Андрей с Женькой приколотили к уголкам крыши кусок брезента. Ну а Лёшка вынес из дома вторую мисочку. Одна – для еды, другая – для молока. Всю эту конструкцию моя мама нарекла «кошачьим санаторием». Пусть будет так.
До начала августа, пока родители не стали нас подгонять с литературой на лето, мы каждый день выносили под иву покрывало, рассаживались по кругу, а в центр запускали котят. Мурка надзирателем сидела на крыше домика, обернув пушистым хвостом передние лапы. Со временем у детей появилась игрушка – затёртый и повидавший белый бантик. Крошечными подушечками они цеплялись за капроновую ленту, развязывали и смотрели прищуренными глазками, пока мы по очереди возвращаем игрушке её прежний вид. Когда уставшие котята засыпали, у нас начиналась уборка. Женька даже нацарапал на бумаге график, как на работе у мамы – надоело ему каждый день бегать домой, чтобы вымыть мисочки. И вот, к вечеру в домике было чисто, на входе стояла еда, а котята, довольные, выползали обратно к нам. Отлучались мы только после сигнала дяди Вити и с приятной тоской шли усаживаться по местам. Мы их любили. Не так, как мама любит папу. Это была настоящая детская любовь. Такой больше никогда не случается.
3Утро. Я, сидя на полу в прихожей, натягивала на ногу скрипящий свежевымытый шлёпок с резинкой на пятке и параллельно рассматривала края подошвы, которые несколько минут назад казались полностью обросшими каменной грязью. За окном уже было слышно, как звенят Андрей и Женька. Через минуту с ними поздоровались ещё три голоса. Это уже был сигнал – все в сборе. Осталась только я. Лёшку не считаем – он всегда приходил позже, во сколько бы мы ни собирались. Подтянув шортики повыше, я схватила со стула панамку, на которой мама вышила горчичной ниткой солнышко с волнистыми лучами, и выпорхнула в дверной проём.
– Я придумал котятам новую игру. Мы будем давать им кусочки сосисок и учить командам. У моего старшего брата овчарка – Полкан. Он и тапки приносит, и кувыркается, и на задних лапах стоит. А всё из-за сосисок. Полкан один, а у нас целых пятеро. И все будут дрессированными. – так планировал наш сегодняшний день Женька.
– Сосиски ты где возьмёшь? У Полкана? – Ромка притормозил его бурную фантазию.
– Нет, я сегодня ел только геркулес, а сосиска вот. – он достал из кармана свёрток уже влажной газеты. – Со стола стащил.
За этот короткий диалог из подъезда успел выскочить Лёшка. Можно было идти. Но в этот день привычная картина полностью исказилась. Ива стояла слегка покосившись и опускала свои листья, всеми силами стараясь спрятать что-то от наших глаз. Домик. Он был другим. Таким же деревянным, накрытым брезентом и без двери. Но другим. Поднимался лёгкий ветер. К нашим ногам прибился пух, непохожий на тополиный. За столом сидела привычная компания, но без увлечённой игры.
– На вашем месте я бы туда подходил. – глухим тоном проявил себя один любитель рыбы из точек на деревянных кирпичиках.
– Но если уж и собрались, то запомните: «Предупреждён – значит, вооружен». Лучше развернуться и брести куда-нибудь в другое место. – подкрепляло слова предыдущего сухое тело с двухнедельной щетиной на впавших скулах.
Никто не спросил, почему. Каждый из нас колебался. Всё равно нужно было идти туда, но каждый шаг чувствовался, как мешок цемента, привязанный к ступням – тело каменело. Рустам первым преодолел двухметровое недосягаемое расстояние.
– Идите сюда. – сталью в голосе он подозвал всех, кто мялся сзади.
Пересилив себя, мы продвинулись вперёд. Чёрное дно домика. Чёрные ямы с пылью. Чёрное нечто, лежащее дальше всего. Чёрный пух. Много чёрного пуха. Смердящий запах гари. Опаленная светло-серая черепушечка у дна домика. Пепелище.
Вопль слышали все. Раньше, чем мы добежали до подъезда, родители поняли – что-то случилось. Лучше бы только они и понимали, что именно. Андрей с мокрыми солёными щеками, заикаясь, бросился к застывшей на ступеньках маме. Сбежались все остальные. Я смотрела в пол. Смотрела и не верила, что всё увиденное мы трактовали правильно.
«За что их так?» «А Мурка?» «Кто это сделал?» – поднималось цунами безответных вопросов.
– Люди бывают жестокими. Кто-то не видит в животных себе подобное существо. Для некоторых это просто игрушка или расходный материал. Такова жизнь. – мама Женьки, очевидно, бесполезно пыталась внести спокойствия в сложившуюся обстановку.
Как и все, я тоже рыдала. Перед моими глазами стояла Мурка. Кошка, которая видела, как горят её дети. Как они пищат и тянут вперёд обожжённые некогда мягкие лапы. Как цепляются за почерневшие махровые полотенца и карабкаются наружу. Мурка успела вынести в зубах всех. Она ушла. Она старалась не видеть того, что способно убить любую мать. Она удалялась от домика и горела, пока тело не упало, истратив последние силы.
– Мы найдём тех, кто это сделал. Они должны быть наказаны. – звенел дрожаще-рыдающий голос Ромки.
– Нет. – отвесил горячую словесную пощечину мой отец. – Во дворе восемь пятиэтажек. В каждой квартире кто-то живёт. Найти конкретного человека и быть уверенным, что это сделал именно он, просто невозможно. Впустую потратить время и стать главной новостью на повестке дня. – он стащил со лба очки в ржаво-коричневой оправе, приподнял к небу и посмотрел сквозь них, проверяя наличие мутных пятен. – Так что, похороните, поплачьте и забудьте. В будущем эта история станет обыкновенным уроком о человеческой сущности.
Отец нацепил оправу на середину прямого носа и, как настоящий вождь, загнал племя родителей обратно домой. Со скорбным видом продолжил рассматривать нас только дядя Витя. Днём это был профессиональный шофёр с многолетним стажем, а вечером – наш лучший друг. Он понимал нас на равном возрастном уровне и потому даже здесь смог разделить чувство, разрывающее наживую каждого из нас.
– А у меня сегодня выходной. Хотите, я вас весь день буду катать? Можем съездить в любое место, куда только скажете. Перед родителями ручаюсь за всех. – он произнёс это сухо и без грамма надежды, вглядываясь своими серыми глазами куда-то сквозь пространство.
– Вы н-нас и-извините, но, н-наверное, не с-с-сегодня. – всё ещё заикаясь после слёз промычал Артём.
– Я всё понимаю. Заставлять не буду. – с траурной нотой ответил дядя Витя. – Я думаю, вам стоит дать время переварить случившееся. Я пойду, но в любом случае буду ждать, если кому-то будет нужна помощь.
Он присел на корточки и, медленно сгибая пальцы, подозвал всех к себе. Так крепко и тепло нас не обнимали даже собственные родители. Вскоре дядя Витя растворился в подъезде. Мы остались одни. Хотелось о чём-то говорить, но ни у кого не получалось. Молча, понимая друг друга на неязыковом уровне, мы вернулись к пепелищу. Засохший на щеках слой слёз вновь стал влажным. Мы всё так же молчали. Женька подошёл ближе и достал из кармана, крепко сжимая в трясущемся кулаке, свёрток влажной газеты. Котятам он уже не понадобится.
– Всё равно найдём. – выдохнул Лёшка под нос слова, сфокусировав взгляд на обугленной черепушечке.
4Все мальчики оказались послушнее, чем выглядели на первый взгляд. За дело взялись только мы с Лёшкой. Позже они присоединились, но пришлось выделить время на то, чтобы осмыслить слова моего отца. Мы успели сделать меньшее, чем хотелось, но большее, чем представлялось на практике. В детстве главным инфорбюро были подъездные лавки. По нашему двору участковыми бабками работали Евдокия Григорьевна и Нина Романовна. И вот, вооружившись выдранным из записной книжки листом бумаги и карандашом, мы начали следствие.
Был оглашён не просто именной список тех, кто выходил из дома, кто гладил котят, кто попадал во двор случайно. В феноменальной старческой памяти всё зафиксировалось вплоть до времени. Лёшка выводил корявым почерком буквы, рисовал рядом с ними стрелки, чёркал, добавлял. Я сравнивала время и сопоставляла имена. Казалось, нет таких. Но это только казалось. Спустя час, Лёшка расправил измятый листок на краю лавки и обвёл в круг четыре имени, стоявшие друг за другом в одном временном промежутке.
– Ты уверен?
– Я знаю.
В дальнем дворе, за футбольным полем, стояло несколько пятиэтажек, расположенных вокруг полуразрушенной детской площадки буквой «П». Подонки. Там они и жили. Это были такие же дети, как и мы, только немного старше. Нам по восемь лет – им по тринадцать. За всё время с момента моего переезда мы их видели всего лишь два или три раза. А что делать в обществе малолеток? Появлялись они здесь только из крайней необходимости – если нужно было кому-то «всыпать» или зайти в магазин, потому что мама отправила.
– Пойдём вдвоём – вернёмся ни с чем. Надо звать остальных. – внушал мне Лёшка очевидную истину.
– Они не стали даже искать. Думаешь, пойдут?
– Пойдут. Я поговорю с ними.
Лёшка встал и направился в сторону подъезда. Сидя на лавке, я смотрела, как его затылок мелькает в окнах лестничного пролёта. Нужно было идти с ним, но что-то не позволяло этого сделать. Через несколько минут, прошедших, по ощущениям, как целые сутки, на ступеньки выплыли Гаграмановы с опущенными головами. В таком же виде рядом, переминаясь с ноги на ногу, стояли Андрей и Женька.
– Идём? – избегая прелюдий и повторного обсуждения последних двух дней, задала я прямой вопрос.
Ответом послужили поочерёдные кивки.
– Между нами нет обид. Главное – вместе наказать тех, кто это сделал. – дал всем своё напутственное слово Лёшка.
В процессе обсуждения плана действий все немного приободрились, а опущенные головы поднялись на уровень выше. И вот, вооружившись палками, мы шли к дому «П». Извечно спокойный Лёшка в этот момент уверенно шёл впереди всех, поторапливая отстающих. В наших головах транслировались «Гардемарины, вперёд!». Ни у кого не было даже мысли об отступлении. Зря.
Мы на месте. С металлической конструкции для выбивания ковров на нас смотрели четыре перекосившихся обезьяньих лица с полным отсутствием понимания происходящего.
– И что это за неандертальцев к нам занесло? – отозвался на наше появление рыжий, бритый под бархатное яйцо, по всей видимости, «глава группировки».
– Мы знаем, что вы сделали. Это были вы. Мы пришли вас бить. – подал дрожащий голос Андрей.
Они всё поняли. Сразу. В какой-то момент по их бегающим глазам показалось, что есть шанс надеяться. Надеяться на осознание ими содеянного. Ключевое слово – «показалось». В лицо Андрея прилетел густой ком скопившейся во рту рыжей обезьяны слюны.
– Вы пришли нас бить? – по всему двору раскатывался смех, вызванный отпечатком испуга и недоумения на наших лицах. – Вы? Нас бить? Этими ветками? А вы не думали, что мы можем ответить? Сейчас быстро собрали свои маленькие ножки в свои потные ручки и пошли отсюда вон. Вернётесь ещё раз – сожжём и других котят. Мы-то знаем, где их искать.
Это был полный нокаут. Гардемарины отступили, поджав хвосты. Никто не мог нам помочь. Подонки гордились собой, а мы бежали с поля боя. Они победили, оставшись тварями в наших глазах и любимыми детьми в глазах родителей.
Через несколько дней мы вернулись, но не сообщали об этом никому. Была месть. Месть несоразмерная их поступку, но единственная в наших силах. Нацепив маски теней, поочерёдно каждый из нас ржавым гвоздём расковыривал колёса новеньких велосипедов. Группировка хвасталась этими железными конями перед всем двором. Каждый из них бил себя в грудь и бросался фразой: «А у вас таких никогда не будет!».
– Вы уверены, что это правильно? – заколебался Артём, сжимая орудие мести вспотевшим кулаком.
– Тебя никто не заставляет этого делать. Боишься – давай сюда, я сам закончу! – полушёпотом выпалил Лёшка, будучи ошарашенным реакцией «старшего».
– Я боюсь?! Смотри! – Артём надавил затупившимся наконечником на ещё не стертую шину.
Гвоздь провалился внутрь, а велосипед, шипя, стал опускаться ближе к земле. Можно идти домой. Вот только чувство тяжести не уменьшилось даже на грам. Мы не спасли котят. Не наказали убийц. Мы пробили колёса.
***– Теперь, проводя по затылку Моти, я каждый раз вспоминаю ту обугленную черепушечку. Она единственная уцелела. – мама впервые за весь монолог переместила свой взгляд на меня. – Уже тогда я поняла, что той справедливости, о которой трубили из каждого ящика, снимали фильмы, писали книги, просто не существует. Существует жестокость. Существует ненависть. Существует безразличие. Не существует справедливости.
Мама опустила глаза, вытерла тыльной стороной ладони выпавшую слезу со лба кота и застыла. А что ещё можно было сказать?
_________________________________________
Об авторе:
ДАРЬЯ МЕЛЬНИКОВАПрозаик. Студентка Московского государственного института культуры. Публиковалась в альманахах Русского литературного центра, в сборнике лучших прозаических произведений III Международной литературной премии Александра Серафимовича. Финалистка конкурса "Братья по духу" (2023). Участница фестиваля новых литературных форматов "Молодой Пушкин".
скачать dle 12.1
