Олеся Варкентин. РАССКАЗЫ

Редактор: Анна Харланова


(рассказы)



ДЕЛО В ШЛЯПЕ

Перед выходом из квартиры Люба посмотрелась в зеркало и про себя повторила: свет выключила, форточку закрыла, халат выстирала, погладила, взяла; обед с собой – сегодня, видно, снова чаевничать без Оленьки-лаборантки.
– А записную книжку-то забыла.
Не разуваясь, Люба прошла в спальню и вытащила из-под подушки раскрытый блокнот. На развороте обнаружилось несколько корявых, написанных в ночи слов. Хмыкнув, Люба вспомнила: ей снился модный магазин. Там карлик все время ходил за ней и повторял:
– Советую вам вот эту вот шляпу. 
– Нет-нет, спасибо, – отнекевалась Люба. 
– Нужно всегда ходить в шляпке! 
– Сейчас такие никто не носит. 
– Тогда купи невидимку, – не отставал карлик. 
Видимо, сквозь сон она и записала в блокнот: «женщина в шляпке-невидимке».
– Приснится же, – Люба взяла воображаемую шляпку, повертела в руках, поправила вуаль, перо, ленточку и приложила к волосам, чуть сдвинув влево. Покрутила головой, глянула в зеркало:
– А что?! Вот и буду сегодня весь день в ней ходить. – Тут же распрямила плечи, высоко подняла голову и, словно сквозь вуальку, снова посмотрела на себя. – Хороша! – опустила взгляд на обувь. – В шляпке и кроссовках? Не то, совсем не то. – И решительно полезла за ботильонами на каблуках.
На улице Люба шла медленно, красиво ставя ножки, покачивая бёдрами, ровно держа спину, – и никуда не спешила. Декабрьское утро, на удивление, выдалось теплым. За ночь дорожки припорошило снегом, и деревья распушились инеем, разноцветным от множества гирлянд. 
На остановке курил сосед. Заметив Любу, он пробасил:
– Доброе утро, соседка.
«Надо же. Впервые за четыре года поздоровался», – подумала Люба и сдержанно ответила:
– Доброе.
Тут из притормозившей машины высунулся водитель: «Девушка, не подскажете, как пройти в библиотеку?». Люба вздрогнула: подобными «бородатыми» шутками говорил её бывший. Он любил советские комедии, шумные посиделки и, как оказалось, деньги. 
Люба растерянно посмотрела на отъезжающую машину, зябко повела плечами и скрестила руки на груди. Думать о прошлом совсем не хотелось, но воспоминания стали возникать сами собой. Познакомились на остановке. Гулять любили по заброшенным улочкам… Жили в её старом доме, где всё сыпалось, ломалось и требовало мужских рук. Но бывшему было некогда, над очередной поломкой он только смеялся и говорил, что чинить бесполезно, нужно делать капитальный ремонт… Ремонт собирались сделать в кредит. Бывший исчез вместе с деньгами. Дом продолжает сыпаться до сих пор. Люба, едва пришедшая в себя после обмана, тоже съехала — перебралась в другой город.
– Соседка, чего зависла? Твоя же маршрутка.
– Моя, – очнулась Люба и поспешила втиснуться в салон. Пассажиры, ждущие следующей остановки, столпились у дверей, и входящим пришлось проталкиваться сквозь живую изгородь. Люба еле пробралась на боковое одиночное сиденье и помахала соседу: «Спасибо». Перевела взгляд на пассажиров: хмурые, невыспавшиеся, злые. «Да-а, ну и рожи, ну и настроения, – подумала она и вынула зеркальце из сумочки. – У меня-то вид, наверное, не лучше. – И вспомнила про шляпку. – Конечно, съехала на макушку, перо помялось, вуалька дыбом встала». Люба поправила локоны и снова посмотрела на попутчиков.
Умид, водитель, был ей знаком – случалось на его маршрутке ездить: родом с Кавказа, немногословен, хотя по-русски говорит без сильного акцента. Сегодня он угрюм. «Наверное, опять оштрафовали за переполненный салон. – Люба смотрела на Умида в зеркало дальнего вида. – У него тоже шляпа. Точнее, не шляпа, а меховой шлем с рожками, сдвинутый на лоб. Кажется, Умид собирается обороняться. Настроен воинственно».
На соседнем – через проход – кресле всхрапнул мужчина. Люба обернулась на него и едва не засмеялась: «Мужик в ночном колпаке мультяшного звездочёта. Так мило». А вот женщина, сидевшая у окна рядом со «звездочётом», милым его явно не считала. Она толкала спящего в бок, пытаясь разбудить, ведь он перегородил выход, упёрся коленями в спинку впереди стоящего кресла. «Она без головы, – заметила Люба. – То есть без головного убора». Женщина «без головы» растолкала-таки «звездочёта», протиснулась мимо него и закричала водителю: «Эй, козёл горный, останови! Просила же». Маршрутка резко затормозила, и Люба повалилась на женщину напротив. «Понаделают сиденья лицом к лицу», – раздражённо подумала она, но вслух сказала:
– Простите, ради бога!
– Да что там, не придавила, чай, – отмахнулась та.
Люба села на место и заулыбалась, заметив, что её шляпка-невидимка свалилась на седую голову попутчицы, небрежно повязанную газовой косынкой. Шляпка упала задом наперёд — теперь перо свисало на лоб женщины, а вуалька покрывала её жидкий хвостик на макушке.
– А у вас перо в волосах, – прошептала Люба. Попутчица тут же стала водить по голове натруженной ладонью, ловя невидимое пёрышко и неловко улыбаясь:
– На чужой подушке спала. – И вдруг подмигнула.
«Вот так-так», – усмехнулась Люба и попросила водителя остановиться на перекрёстке, решив по пути на работу зайти в магазин, купить печенье к чаю. Выходя, незаметно забрала шляпку и положила в карман.
У процедурного кабинета было как всегда многолюдно, поэтому Люба сразу начала приём – не до чая. К одиннадцати часам все желающие сдать кровь на анализы закончились.
– Уф! – Люба присела на стул. – Надо же, как ноги устали. Ах, да я же сегодня на каблуках, – вспомнила она. – А шляпка-то! Она достала её из кармана пальто, поправила ленточки и приложила к правому виску. 
Зазвонил телефон.
– Зайдите к заведующей. Срочно.
Улыбка тихонько сползла с лица. Внутри что-то неприятно заныло. Люба поднялась на этаж выше, постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, зашла. Заведующая была не одна. На стуле сидела недовольная Громова, местная скандалистка:
– Во-о-от она! – ткнув пальцем в Любину сторону. – Кровь мне на днях брала. Всю руку исколола, – закатав рукав выше локтя. – Смотри, вся рука синяя.
Люба смотрела на руку, на заведующую – и молчала. Пока её никто не спрашивал. Дама эта все время жалуется. Вены у неё плохие, прячутся, с первого раза ни одна из медсестёр не попадает. Люба держалась отстранённо. Громова пристально посмотрела на неё и вдруг поднялась, расправила рукав, утёрла им потный лоб и сказала:
– Всё. Некогда мне тут с вами. Об одном и том же. Будто я не знаю, что вы мне сейчас скажете. Мастерицы разговоры разводить. – И вышла за дверь.
– Такие дела-а-а. – Заведующая посмотрела на Любу и покрутила пальцем у виска, откинув соломенную широкополую шляпу за спину. Люба в ответ завистливо вздохнула: «Зоя Михайловна опять на море собирается». – И пошла к себе. 
У кабинета её дожидалась Громова:
– Ты на меня не серчай, девка. Не со зла я…
– Я понимаю, – искренне сказала Люба. – Заходите, компресс сделаю.
Громова недоверчиво заглянула в кабинет. Люба придвинула стул, достала спиртовой тампон, бинт и ножницы:
– Вы, Галина Тимуровна, рукав закатайте, я повязку наложу. – И неожиданно для себя предложила: – А давайте-ка чаю попьём с печеньем. Я на обеде.
– Чаво? – Пациентка вопросительно посмотрела на Любу, но всё же согласилась. – А давай, сестричка, чаю. А то я сегодня и не завтракала ещё.
Чай разлили в белые пиалы, печенье выложили на бумажную салфетку и молча сделали по глотку.
– Сегодня, пока ругалась, устала, – начала рассказывать Громова. – Считай, с утра. Сначала с внучкой поцапались, потом – с сыном, потом ещё и с таксистом. – Обмакнув печенье в чай, откусила. – В больницу приехала уж совсем заведённая.
– Да-а, трудно вам, – сказала Люба, чтоб просто что-то сказать, и посмотрела внимательнее на собеседницу: «Пожилая женщина. За шестьдесят. Здоровье в норме согласно возрасту. И муж, и дети, и внуки, и квартира – всё-то у нее есть. Чего не хватает?»
– Счастья нет, – словно отвечая на мысли Любы, выдохнула Громова. – Век, почитай, прожила, а где оно, в чём, так и не встретила.
– Знаете, а я тоже не знаю, в чём счастье. Вот, работаю. С мужчиной встречаюсь, и люблю его, кажется. И на работе мне тоже нравится, но как-то… Даже не знаю, как сказать… Не хватает чего-то.
– Мечты не хватает, – вставила Громова. – Знаешь, о чём я мечтала в молодости?
– О чём?
– О шляпке.
– О шляпке?! – Люба аж со стула соскочила.
– Да! Знаешь, о такой… маленькой, красненькой, с вуалькой, – смакуя слова, жестикулировала Громова. – Женщина всегда должна ходить в шляпке. – Она приподняла голову и приосанилась – подобралась и похорошела. 
«Вот так мечта!» 
А Громова продолжала:
– В молодости денег на такую не было. А мне так хотелось. Я даже швеёй работать пошла, а потом…
– Галина Тимуровна, – перебивая её, горячо зашептала Люба. – Представляете, мне сегодня приснилась ваша мечта!
Она схватила блокнот, и на развороте с корявой фразой нарисовала эскиз шляпки. Громова вцепилась в рисунок:
– Похоже. – И капризно потребовала: – Отдай мне его, что ли. Я по эскизу шляпку к новому году сошью. 
Люба вырвала страничку и протянула ей:
– Конечно, берите.
Громова аккуратно сложила листок в сумочку, допила чай и направилась к выходу. Уже открыла дверь, но вернулась и обняла Любу:
– Спасибо, сестричка.
Люба незаметно прицепила ей шляпку-невидимку:
– Не за что. – И тише добавила: – Всё дело-то в шляпке.



ВЫБОР

Гусь Гошка сломал шею, но был еще жив, кричал и дергался, когда отец подхватил его на руки, положил на колоду и рубанул топором. Голова откатилась, но тело еще трепыхалось, поэтому отец удерживал птицу за крылья. Самого же его сотрясали рыдания, он сел рядом с колодой прямо на мокрую землю. Крупные слезы катились по смуглому обветренному, осунувшемуся лицу с недельной щетиной. К ним подошла мать и тоже горько заплакала. 
Смерть Гошки стала последней каплей многодневного молчаливого несогласия с решением дочери уехать вместе с семьей мужа за границу. Родителям впервые пришлось посетить нотариуса, чтобы подписать разрешение на выезд дочери, участвовать в распродаже личных вещей, мебели и скотины. На переезд нужны были деньги: для документов, визы, билетов. Родители не перечили дочери, как могли, помогали и нянчились с внучкой. Внучка – вот кого было жальче всего. Ей только полтора годика, несмышленыш совсем, и говорить-то толком не умеет, только-только понятные слова начала вставлять в свой лепет. Уедет и забудет и речь, и дедов.
Дочь с зятем тоже все это время были сами не свои, молчаливы и замкнуты. Только перед сном долго о чем-то толковали в соседней комнате. Утром же торопливо собирались и уходили на работу. Днем, прибираясь у детей, мать все чаще находила книги со стихами и песнями о деревне и природе. «Все готовиться к сессии… Зачем, если все равно уезжать?» – мать никак не могла взять в толк.
Сваты стали наезжать все реже. Да это и понятно, у них тоже дел невпроворот. Переезжать непросто в любом возрасте, а уж на склоне лет так и подавно. «Как они там будут, языка не знают. Законы, правила – все чужое. Надеются только на россказни о бесплатном жилье и пособии».
Родители и сами между собой разговаривали редко. Злились друг на друга и за то, что не воспитали в дочери любви к своему дому и народу, и за то, что не смогли оградить от бедности и трудностей жизни. Воровать и подстраиваться они не умели, стучать и подлизываться тоже – всего что имели, добивались своим трудом. 
Но день отъезда неизменно приближался. 
Весна выдалась ранняя. Пора хлопотная: рассаду надо распикировывать, теплицу перекрывать новой пленкой, картошку на семена перебирать. «Скоро и огороды пахать начнут, а там и посадки пойдут одно за другим, – как-то мимоходом пролетали мысли у матери, но руки ни к чему не лежали. – Зачем все это, для кого?» Теперь все внимание сосредоточилось на общении с внучкой. Ее баловали, как могли. Мать-бабушка пекла сметанные калачи, рассказывала сказки, пела песни, отец-дед всюду таскал с собой – в гараж, сарай, по воду к колодцу. Даже на реку водил, смотреть ледоход. Он никогда не ходил туда с дочкой, не говорил о том, что любит, гордится и радуется ее успехам. Слишком сдержан и строг. А теперь любые разговоры с внучкой сводил к тому, что вот мол, уедешь в свою заграницу и деда забудешь. Внучка же упрямо мотала головкой и твердила: «Ни-ку-да не по-е-ду, люб-лю ба-бу и де-ду». Дед подхватывал ее на руки и прижимал с такой нежностью, на какую только был способен.
Вчера вечером в своей комнате дочка с зятем долго шепотом ругались. Дочка плакала и упрекала в чем-то мужа. Зять отвечал кратко и зло. Из-за этого родители не спали всю ночь. И хоть толстые стены не пропускали слова, но тревожное предчувствие жгло им сердца.
За завтраком зять объявил, что переезд отменяется, что его отец передумал уезжать, заявив, что умереть хочет там, где родился и вырос, трудился и поднимал детей. Дочь тихо сидела на табуретке и обнимала малышку, которая повторяла как попугай одну и ту же фразу: «Ни-ку-да не по-е-дем, ни-ку-да не по-е-дем, ни-ку-да…».
Отец и мать переглянулись и быстро опустили глаза, скрывая слезы. 
Пора было идти управлять скотину и они, отложив перекус, ушли во двор. Здесь с домашней животиной не надо было прятать своих чувств. 
Первым из сарая выходил умный гусь – вожак – отцовский любимец. Он знал, что в кармане хозяин всегда припасал ему корочку хлеба и после того, как управиться с другими животными, будет кормить его с руки. Кормить, гладить по голове и рассказывать о скором отъезде дочери и внучки. 
Гошка, как всегда, выскочил на свежий воздух и стал расправлять крылья, бегать и гоготать.  Сегодня он был сам не свой и носился как угорелый, подпрыгивал и низко пролетал по деннику. Отец прошел в сарай, подкинул корове сена и вдруг услышал, как до сих пор неприбранные доски грохнулись и тут же страшно закричал гусь. Отец выскочил в денник и увидел корчащегося на земле Гошку, придавленного толстой доской. 
– Гошка! – отец наклонился над гусем, отбросил доску, осторожно поднял и прижал его к себе, – Они остаются, понимаешь, никуда не поедут! Гусь на мгновение притих и ткнулся головой в грудь отца, а потом вновь закричал и забился. У отца защипала в носу. Он быстро уложил гуся на колоду и отрубил ему голову.



ХАРЧОК

Я плюнула ей в лицо. Нет, не плюнула. Харкнула. Да, харкнула, так будет точнее. Только я совсем не помню, чтобы я специально копила слюну во рту, но ее было так много, что хватило на все лицо. Откуда так много? До сих пор не могу себе это объяснить.
Я шла домой с остановки «Колхозная дорога». Осенняя слякоть. Ни одного сухого места, некуда ногу поставить – всюду непролазная деревенская грязь – жирная, скользкая. Неслучайно же назвали – Колхозная дорога. Вдоль нее стояли фуры с прицепами. Они заняли обочину и закрывали собой половину проезжей части. Дойдя до первой фуры, я обогнула ее, продолжив идти вдоль, и где-то на середине каравана большегрузов увидела, что навстречу мне вышли с другого его конца двое. Она и Он. 
Свернуть незамеченной было невозможно, и я шла. Ноги подкашивались. В голове проносились сумбурные мысли, отрывочные воспоминания и мучительные вопросы. Но я смотрела прямо на них. Они шли рядом. Не за руку. Не под ручку. Просто рядом. В чистом. Парадно-выходном. Явно собрались куда-то в город. Она – в новом пальто, которым совсем недавно хвасталась мне. Модное кожаное пальто с меховой оторочкой, черное – оно оттеняла ее светлую кожу, волосы, глаза. Он – в дубленке, шоколадного цвета, в меховой кепке. Совсем недавно мы покупали вместе все это ему на выход. Надо же, они оба голубоглазые, а сегодня на сером фоне – совершенно небесные, шли и отводили взгляды, изредка посматривая на меня, усмиряя ледяные вспышки…
Навстречу шли моя лучшая школьная подруга и мой муж. Несколько недель назад открылась, разразилась моя беда. 
Теперь я уже знала о них, о том, что он ушел к ней, унес все вещи, что мы покупали вместе… Не только одежду, посуду, тазы, ложки, пылесос, утюг, дрова, даже дрова… Но видеть их вместе – не видела.
Боже мой, как я страдала от его ревности, как он изводил меня, учиняя скандалы по малейшему поводу: задержалась с работы, разговаривала с одноклассником в автобусе, шла рядом с соседским парнишкой в магазин. Нелепые дурацкие придирки. А сам. Сами. 
Конечно, я делилась с ней нашими размолвками, рассказывала о незначительных ссорах, встречах и знаках внимания со стороны мужчин, коллег, случайных знакомых или бывших. До меня не доходило, с чего это Он вдруг начинал припоминать мне бывшие отношения, а это с ее слов, извращенных в пересказе.
Я смотрела прямо на них. На лица: напряженные, серые, виноватые. Мы еще никогда не встречались вот так: они вдвоем, а я одна. И потом уже никогда так не встречались. 
Расстояние сократилось до двух метров, и тут я плюнула, харкнула желтой горькой слюной. Харчок был настолько обильным, что много позже этого случая я даже стала предполагать свое родство с верблюдами. Сначала Он шатнулся к ней – оградить, но увидев, что она уже обтекает, сделал несколько шагов в мою сторону с жёстким лицом – убью. Он хотел ее защитить, но встретившись с моим взглядом, дрогнул, улыбнулся. Ему было смешно. Я, не сбавляя шага, шла мимо них. Смотрела вперед, а боковым зрением видела, что она утирается, а он стоит в стороне с видом – меня это не касается.
Эта была наша последняя встреча. Спустя какое-то время деревню облетела новость о том, что она умерла, оторвался тромб через месяц после рождения их ребенка. Одноклассники созвонились – договорились идти на прощание. Я не спала перед этим всю ночь. Изначально думала: «Так тебе и надо. Так вам и надо». Потом стало больно и жалко их малыша, ее старших детей, его, да и ее саму. 
Я пришла на прощание, простив ее, вспомнив школьную дружбу, держа в памяти только дружбу, светлые моменты – все то, что было до него.
Народу в комнате было много, в несколько рядов они окружали гроб. Одноклассники немного расступились, пропустив меня ближе, но лица покойной мне не было видно. Рядом с гробом на лавке сидели ее старшие дети, а малыша и его не было. Зато были ее родители, увидев меня, они поймали мой взгляд и как бы спросили: «Простила?» И с благодарным облегчением вздохнули. 
Простить-то я простила, только помню ее до сих пор оплеванную и утирающуюся на дороге. 







_________________________________________

Об авторе:  ОЛЕСЯ ВАРКЕНТИН

Место проживания: г. Салехард, Ямало-Ненецкий автономный округ. Студентка Литературного института им. М. Горького (семинар Ф. С. Нагимова «Очерки и публицистика»). Резидент АСПИР 2024 Уральского федерального округа. Нижневартовск. Шорт-лист XXI открытого Международного литературного Волошинского конкурса (2024). Шорт-лист Международной литературной премии имени А. И. Левитова 2023-2024 г. Шорт-лист Международного литературного конкурса «Пертоглиф» 2024. Лонглистер Литературной премии «Антоновка. 40+» (2024), специальный приз от журнала «Новгородский детинец». ЛАУРЕАТ Международной литературной премии им. Юрия Левитанского (2023). Дипломант Международного литературного конкурса «Пертоглиф» (2023). Авторский публикации: сборник стихов «Вдруг рождается стих…» (2009), сказочная история «Сон Тёти Моти» (2012), серия детских книжек «Истории про…» (котенка, моржонка, бельчонка, малого полосатика, про рысят, про совенка), (2016-2023 гг). Публикации в литературных периодических изданиях: «Дружба народов», «Петровский мост», «Литературный Омск», «Северяне», «Литературная Россия», «Литературный курс». Публикации в коллективных сборниках: «Мы встретиться должны», «В Рай возвращаются по двое…», «Можно коснуться неба», «Когда сильна уверенность в тебе», «И жизнь светлее стала». Принимала участие в международных и региональных литературных фестивалях: «Волошинский сентябрь», «КУБ», «Омская зима», «Петроглиф», «ЛевитовФест», «Я только малость объясню в стихе».скачать dle 12.1