Редактор: Анна Харланова
(рассказы)
ЗОЛОТОЙ ЧАС Уютный выдался в этом году сентябрь. Без слякоти и дождей, с мягким солнцем и недокучливым ветром. Клёны и осины на участке Лидии Корякиной переливались всеми оттенками осени — горчичным, терракотовым, ржано-коричневым — и укрывали чёрную кожу земли пёстрым ковром.
Но всё это было уже неважно, потому что Лидия Корякина умирала.
Внешне цветущая (фигура, хоть и высохла, но сохранила соблазнительную пропорцию) и продуктивная (первый человек на мебельной фабрике — главбух!), она умирала от сердечной боли. И всё из-за какой-то пигалицы.
Ленка появилась в их семье шесть лет назад, и с тех пор Олежа стал нелюдимым и даже неопрятным. С каждым годом он всё больше исключал Лидию из своей жизни и вчера — венец многолетней Ленкиной пропаганды! — решил окончательно предать мать.
— А ведь как жизнь повернулась, Пётр Иванович! — выложила Лидия мужу, когда на следующий день к обеду, после вчерашней стычки, пришла в себя.
Пётр Иванович растерянно потёр серебристый ёжик.
— Защищает он её. Защитник! А меня кто защитит? — на мужа изо рта Лидии отлетали капли слюны. — А она, слышь? Она зыркает на меня надменно так, мол, как вам такое, Лидия Олеговна? Съели?
— Ну это ты загнула уже, — буркнул муж. — Ты ж сама полезла в эти их дела. Ну… Как оно? Ну… С ребёнком.
— Петя, ты что, я просто поинтересовалась! Я переживаю за них. И у меня же врачи знакомые в администрации. Могли ли бы Ленку на обследование отправить в Москву.
— Да лучше бы ты всё же не лезла, Лид. Сами разберутся, — Пётр Иванович потёр колени, как бы закругляя разговор, поднялся. — Пойду до Савельича дойду. Ты это… Ну ладно…
Лидия посмотрела сквозь мужа и продолжила говорить уже писклявым голосом, передразнивая невестку:
— Ваше место, мама, сзади, говорит она мне. А я, между прочим, Петя, двести тысяч Олегу на эту машину добавила. Что я, не имею права проехаться возле сына на переднем сидении?
Но ей никто не ответил.
Через полчаса, выговорившись, Лидии получшело. Она привыкла утешаться сама. Всё сама. И когда в начале двухтысячных денег не было, её предприятие закрыли, сама собирала сына в школу, сама содержала семью.
Сын ей всегда помогал. По-детски, как мог, заботился. Так было всегда. Пока не появилась Ленка.
Лидия сходила в магазин, протёрла «уши» сансевиерии, подлила удобрение и уселась перед телевизором с чашкой чая и пачкой яблочного зефира. Порыдала над судьбой Франсиски, которой после смерти мужа досталась фазенда со строптивыми рабами, удивилась тому, что в Челябинске мужчина содержал дома тигрёнка и тот у него сбежал, теперь весь город на ушах — ох! — людям и до магазина боязно выйти, немного порасследовала убийство из документальной передачи.
Когда все дела были сделаны, Лидия взглянула на часы, а было ещё двенадцать. Во дворе, как чайки над добычей, пронзительно кричали дети, а в квартире ничто не шелохнётся. Смертью повеяло. Нет, нет, нет! Лидия схватилась за мобильный телефон, как за ниточку спасения. Написать сыну? Но ведь он, подлец, даже не извинился за вчерашнее.
Лидию аж затошнило, когда вспомнила, что сын кричал ей:
«Что ты к Лене прицепилась? Что она тебе сделала? Родить не может? Дома сидит без дела? Не готовит, не уважает, в ножки тебе не кланяется? Сколько ещё таких претензий мы будем выслушивать? Жизни с тобой нет!»
Лидия зажмурилась, надеясь, раствориться в черноте ничегоневидения, но перед глазами снова всплыл образ Олега, который вчера, говоря ей всю эту мерзость, зажимал себе горло, изображая удавку. Это она удавка? Та, что дала жизнь? Та, что хотела помочь? Лидия представила, насколько сильно она больше не нужна Олегу, и схватилась за сердце.
Наверное, умру сейчас. Надо написать сыну, пока не поздно. Извиниться напоследок, сказать, что люблю его.
«Привет, сынок. Как дела?» — отправила сообщение.
Но Олег не ответил. Он не ответил ни через пять минут, ни через пятнадцать. У Лидии уже и от сердца отлегло, но тишина упрямо продолжала накатывать и давить её. Она выглянула во двор: листва всё так же уютно отливала кофе и мёдом. Она облизнула тонкие сухие губы и снова взялась за телефон:
«Надо листья во дворе собрать. Ни пройти, ни проехать» — написала.
Наконец, две галочки стали зелёными. Олег что-то печатал. У Лидии дрожали руки, словно весточку от первой любви дожидалась.
«Мам, мы хотели сегодня в кино сходить. А папа не может?»
«Папа давно ничего не может и, главное, не хочет. Только благодаря мне ты ни в чём не нуждался. Я работала за двоих и любила тебя за двоих», — со злостью проговорила про себя Лидия, а написала вот это:
«У него спина. Звонил бы чаще — знал».
Отправила. Затем слегка высунула язык и дописала ещё:
«В кино, конечно, важнее».
И следом ещё отправила:
«Ладно, я сама. Как всегда».
Ответ пришёл быстро. Техника налаженная, работает безотказно вот уже почти тридцать лет:
«Я буду в пять».
«Спасибо, сынок. А я картошечки нажарю с сальцем».
Лидия забежала в туалет, протёрла вспотевшие подмышки, заправила за уши выбившиеся из краба тусклые каштановые волосы, посмотрела в зеркало, щеки её налились яблочной свежестью и приобрели яблочную же покатость. Улыбнулась нежным морщинкам у глаз и отправилась хлопотать на кухню.
Хорошая осень в этом году! Захотелось чая, крепкого такого, янтарного, с лимоном и с кусочком фирменного «Наполеона». Почему бы не приготовить?
***
Доедая третий кусок маминого торта, Олег вдруг вспомнил, что в последний раз она готовила «Наполеон» через месяц после его свадьбы — для Лены. Теперь такое и вообразить сложно, а ведь как хорошо всё начиналось!
— Заходите, дорогие, — Лидия распахнула дверь перед сыном и невесткой в новой полупрозрачной синей блузе и фартуке поверх. — Проморозились? Носы, вижу, красные.
— Мы на такси, мам.
— На такси? Да тут от остановки два шага. Только деньги зря потратили!
Лена сняла сапоги, но всё равно толклась у двери, за спиной у Олега. Олег понял, что Лена испугалась маминых воскликов, ведь это именно она настояла на такси.
— Мам, нам так удобнее, — сказал Олег с усмешкой, и, обернувшись, подмигнул Лене.
— Не знаю, ты всегда на трамвае ездил, — сказала Лидия и, заглянув за спину Олега, ласково обратилась к невестке. — Леночка, вот тапки. Надевай, а то по полу тянет. Не пойму — от двери или от окна? Петя! Я говорю детям: вот тянет же. Залей ты уже рамы эти пеной строительной или чем там! Слышишь ты или нет?
Лидия вздохнула и воинственно двинулась в зал, где Пётр Иванович возился на ковре с какими-то металлическими деталями.
Пока родители спорили: мама, нависая над отцом, а он — тихо отбрёхиваясь, Олег потянул Лену в свою комнату, где на своём диване обнаружил примятую подушку и скукожившееся одеяло.
— Пап, — крикнул Олег из комнаты, Лена в это время ради забавы взвешивалась на весах. — Ты, что ли, тут поселился?
— На хрен мне оно надо, — буркнул Пётр Иванович под нос и потом громче: — Это всё мать твоя. Ей там, видите ли, спится лучше.
Сложив диван и свернув постельное в рулет, Олег бухнулся на диван, Лена рядом. В апельсиновом свете люстры всё казалось ещё более уютным и родным. Но было и что-то новое здесь, то, что он никак не мог обнаружить. Может, чище стало? Точно, чище! На столе и на полке над диваном — ни пылинки. И, хоть сильно топили батареи, всё равно дышалось легко. Это благодаря маме, благодаря ей тщательной уборке.
С грустью Олег осознал, что от недели к неделе комната всё меньше становилась «его». Пушистая от снега ветка яблони, растущей в их саду, звонко постучала в окно, приветствуя Олега. Он видел эту яблоню во всех одеждах — летней, осенней, зимней. Он любовно провёл рукой по истёртой обивке дивана. Он скучал, но боялся признаться в этом даже сам себе. Стыдно это. Не имел он больше прав на эти клочки детской жизни. Теперь он муж, глава семьи. Олег потянулся к рабочему столу и вытащил из ящичка маленькие фигурки.
— Всё хотел тебе показать коллекцию «киндеров», — начал он рассказывать жене, но в комнату вошла мама и перебила его.
— Ага, точно! Коллекция! — усмехнулась она. Встала посреди комнаты, уткнула руки в боки, с гордым видом осматривала результаты своей не то уборки, не то, судя по масштабности усилий, ремонта. — Мне бухгалтерия подарила печенье, в коробке такой красивой. Я твои машинки туда переложила. Ну те, что с полки... Огород мой кончился, вот решила порядок у тебя навести. Отец рыпнулся покрышки сюда составить, но я не позволила.
Но Олег не слушал, он уже увлечённо рассказывал Лене, как долго ему не попадался в «Киндер-сюрпризе» один конкретный бегемотик и как он был рад, когда, наконец, попался.
— Олег, ты лучше покажи Лене грамоты свои, а не побрякушки эти. Вон, у тебя сколько наград! — Лидия кивнула в сторону развешанных на стене лесенкой (по присужденным местам) грамот, медалей и благодарственных писем. Всё было разнесено по видам активностей: футбол, волейбол, кружок роботостроения и всякого разного, по мелочи.
Ответом ей снова была тишина. Олег говорил с Леной и теперь ещё гладил её по спине.
— Лена, — позвала Лидия невестку к столу с фотографиями. — Иди покажу тебе твоего мужа. Такой он смешной тут, ещё маленький.
Олег вспомнил, что мать в прошлый раз уже показывала эти фотографии, засунутые в рамки и расставленные подобно иконостасу, но не стал ничего говорить. Видел, что для мамы показывать эти фотографии —большая радость.
Лидия рассказывала про каждую фотографию, натирая пальцами и без того чистые стёкла рамок. Вот Олегу шесть, поехали к бабушке и дедушке в Витебск. В купе маленький мальчик со взъерошенными светлыми волосами показывает язык, а рядом, через подвесной стол сидит, улыбается Лидия с распущенными каштановыми волосами, которые кольцами-кудрями лежат по плечам.
Лидия покачала головой, грустно удивляясь, куда всё это девается. Молодость, светлые деньки и тот маленький мальчик, который засыпал, уткнувшись в её плечо.
На другой фотографии Олегу одиннадцать, его команда по волейболу заняла первое место. В пятнадцать — они с Лидией на фоне моря. Олег на голову выше матери, щурится на солнце. В купальнике Лидия как спортсменка, красивая, ноги и живот ещё подтянуты, никакой дряблости или жирка.
— Да-а, — мечтательно протянула Лидия, поворачиваясь к Олегу. — Раньше хоть подтянутый, стройный, спортивный был. А теперь… Тю! … Разъелся.
Лена сделала вид, что смотрит на мужа строго, но глазами посмеивалась.
— Мам, ну, хватит. Всё со мной в порядке, — улыбнулся Лене Олег.
— Нет. Не в порядке, дорогой мой. Пузо висит, не стриженный какой-то, — Лидия сморщилась, глядя на волосы сына.
— Так модно сейчас. И нет у меня пуза, это футболка такая.
— Не знаю, Олежа. — Лидия покачала головой и, скользнув взглядом по невестке, добавила: — Готовить надо лёгкую еду. И перестали бы вы заказывать.
— А мы почти не заказываем, я сам готовлю, — усмехнулся Олег.
— А-а, — протянула Лидия, как будто что-то поняла и молча вышла из комнаты.
После ужина Олег с Леной снова пришли в комнату, чтобы передохнуть и вызвать такси. Олег разложил диван, поставил диванные подушки у стены, и они улеглись на них.
— Так странно бывать здесь с тобой. Я же прямо на этом диване решил тебе написать. Увидел твой профиль в «ВКонтакте» и больше ни о чём не мог думать.
Он повернулся в сторону Лены и смотрел на неё с огромной нежностью. Лена протянула руки к мужу, и в этот момент в комнате снова возникла мама.
— Лежите, отдыхаете? Наелись?
— Ага, — ответил Олег вяло, надеясь, что это сподвигнет мать не продолжать разговор и выйти из комнаты. — Сейчас такси будем вызывать.
— Какое такси? Зачем? Оставайтесь. А утром ещё покушаете и тогда уже поедете.
Лена не любила ночевать вне дома, но Олегу сегодня было так хорошо здесь, что он попытался уговорить жену.
— Лена, а чего ты? — вторила ему мама. — Куда вы в ночь поедете?
В итоге Лена сдалась.
— Вот и хорошо, — сказала мама. — Пойду чай поставлю, посидим втроём, поболтаем.
— А чего втроём? — удивился Олег.
— Так, этот опять к Савельичу пошёл. Что-то ему там надо срочно приладить, — отмахнулась Лидия. — Ой, пусть. Туда ему и дорога.
Мама ушла. Олег же, обсудив с Леной идею остаться, вскоре пришёл на кухню.
— Не, мам. Мы всё-таки поедем.
Мать вскинула на него усталые глаза. И, отвернувшись к плите, начала протирать уже чистую столешницу.
— Ну и не надо.
Олег сел за стол.
— Знаешь, что, Олежа, — зашипела она и наклонилась прямо к его лицу, Олег понял, что просто мать не хочет, чтобы её слова слышала Лена. — Я твоему отцу всю жизнь готовила, ухаживала за ним и только благодаря мне у тебя сейчас есть живой отец. Иначе спился бы давно…
— И что?
— Мужик должен мужскими делами заниматься. Не бегать ручки наглаживать и улюлюкать!
Олег вскинул брови и, глянув на закрытую в комнату дверь, зашипел:
— Я не мужик, по-твоему?
— Не мужик, раз у плиты стоишь, — ответила Лидия и запнулась, так как в коридоре послышались шаги. — Ты мне скажи, почему Лена не готовит?
— Олег, машина ждёт.
Олег хотел было что-то ответить, но махнул рукой.
— Одевайся, я только подарок захвачу, — сказал он вышедшей в коридор жене.
В комнате он ещё раз посмотрел на россыпь рамок для фотографий; на стену, усеянную медалями, подобно генеральской груди; на начищенные до блеска полки, где, как музейные экспонаты, стояла по сути всякая ерунда, ранее валявшаяся у него по карманам курток и джинсов. Рылась, со злостью заключил Олег.
Ему вдруг стало душно, точно горло перехватили удавкой. Голая ветка яблони не унималась, всё грозила в окно. Старый диван в цветочек показался каким-то бабским. Оранжевый тусклый свет старческого плафона начал высасывать из него жизнь. Олег схватил пакет и выскочил из комнаты, как из замка с привидениями.
Но Лена тогда всё-таки услышала разговор на кухне, потому что уже в такси объявила Олегу, что больше в гости к его родителям не пойдёт.
***
Олег вывалился из воспоминания с головной болью и комом в горле. Перед ним сидела умиротворённая мама и с тихой радостью смотрела, как он ест.
— Подложить тебе ещё тортика?
Словно все вчерашние обиды забылись, и они снова пили чай. Вдвоём, как раньше.
— Не надо, мам. Я хотел сказать… Я вчера наговорил тебе… Ты пойми меня…
— Не говори, Олежа. Я понимаю тебя. Я понимаю тебя даже лучше, чем ты сам себя. Я тебя с пелёнок знаю. Да и была не права я всё же. Лене нелегко, что я, не знаю?
— Понимаешь, мам, Лене не нравится, когда ты сильно лезешь.
— Лезу?
— Ну, участвуешь в нашей жизни.
— Я же просто помочь вам хотела, а ты набросился. Ещё и по пути на кладбище… Знаешь ведь, в каком состоянии я обычно езжу к маме на могилку, — Лидия взяла заварник, и приятно зажурчал чай по кружкам. — Давай не будем ссориться. Ещё тортика, может?
В тот вечер Олег уехал домой, уверенный, что вчера погорячился, и Лена сама перегибает палку. В подтверждение этой мысли он припомнил случай с прошлогодним отпуском, как он позвонил матери, чтобы рассказать радостную новость:
— Мы, в общем… Представляешь… Мы едем в отпуск в Таиланд!
— В ноябре?
— В конце ноября. Ну? Как тебе новостёнка? Не ожидала?
— Такого да, не ожидала. Думала, другим порадуете. А вы опять взялись за свои безумства.
— Почему безумства? В Таиланде в ноябре — самый сезон.
— Я понимаю. Это всё хорошо. Но наверное, дорого? Дорого же?
— Не, Лена со скидкой путёвки нашла. Её знакомая турагент…
— А-а, Лена! — усмехнулась Лидия. — Олег, ну у тебя работа. Под конец года разве отчёты у вас делать не надо? Ты старший бухгалтер, у тебя есть подшефный. Ты хочешь сейчас всё бросить?
— Мам, всё нормально.
— Тебя просто уволят скоро, а Лена всё не наотдыхается, — Лидия цокнула языком. —Дома сидит и устаёт. Комедия!
— Она дома по здоровью, ты же знаешь.
— Да-да, мы все по здоровью. Я, например, Олежа, вообще не знаю, как буду, когда ты уедешь на другой край земли. Если что-то случится, к кому мне бежать? Сердце пошаливает, ты же знаешь. Отца твоего дома не бывает, знаешь же. Но ты решил взять и поехать отдыхать чёрт-те куда. А почему летом бы не поехать, как все люди? В Сочи, например? Надо вам в чужой климат, вирусы собирать, будто бы их здесь у нас мало. Это же акклиматизация будет, проваляетесь там неделю в болезнях — вот и весь отдых. А деньги просодите!
— Лена не любит Сочи. И я, если честно… Ну и сравнила ты!
— Лена твоя занимается ерундой, Олег. Хоть бы глаза протёр. И вообще, другим ты стал. Заладил: Лена то, Лена это. У тебя, у самого мнение хоть осталось?
— Да что ты пристала-то к ней? Я тоже хочу в Таиланд. И на работе я всё устроил уже, чтобы…
— Олег, я главный бухгалтер, и я знаю, что творится в бухгалтерии в конце года. Знаешь, что я тебе скажу?
— …Но отдыхать же когда-то надо?
— Перед тем как отдыхать, Олег, надо научиться работать. А вы с Леной всё отдыхаете, никак не наотдыхаетесь. Вы же только-только вернулись из Турции. И вот опять. Пожиратели впечатлений! Вам хоть скопить что-то удается? Вот ребёнок у вас когда родится…
— Мам, хватит, всё. Я просил же.
— Вот! Как всегда. Позвонил, наговорил, и «мам, хватит». А мне сиди и думай теперь, переживай. Правильно, бросай мать! Может, я тебе и не нужна совсем? Может, будешь рад, когда помру?
***
А ведь мама и тогда просто переживала за нас, подумал Олег. Если бы Лена не обостряла...
***
— Я маме объявил, что мы в Таиланд едем, — сказал он жене в тот раз.
— Не удивил. Олег, я же говорила, я просила тебя:давай дотянем до дня отъезда. Она теперь все нервы вытреплет.
— Она мне уже на работе их вытрепала, — хихикнул Олег.
— А что сказала?
— Сказала, что надо в Сочи ехать. И что ты не патриотка, — Олег снова хихикнул.
— Ничего нового. А ты молчал, наверное?
— Нет, ты что. Я сразу сказал, что это вообще моя идея, а не твоя.
— А если бы и моя? Зачем ты перед ней оправдываешься, как школьник?
— Да не оправдывался я, просто сказал.
— Наверное, ещё извинился за то, что в отпуск пойдешь?
— Она против отпуска не была. Она за то, чтобы копили деньги для ребёнка, чтобы не тратили лишнего.
— Отлично, она ещё и про это в курсе!
— Лен, я ей ничего не говорил. Это она сама... догадалась.
— Господи, некоторым людям надо прям в душу залезть и там нагадить. Она будто твоя вторая жена. Хотя, почему вторая? Была б её воля, она бы из меня инкубатор сделала, и с сыночком своим детей моих растила.
— Да что ты такое говоришь? Господи. Она просто переживает, она же мать.
— Да, а я не мать! Скажи уже, что недоговорил.
— Не говорил я... Блин, что происходит? Почему всё так сложно-то, а? Я всё делаю. Я стараюсь. Работаю в этой бухгалтерии сраной, чтоб деньги у нас были. Сам бы давно плюнул и поваром пошёл! Лен! Ну что я не так-то сказал?
— Ничего! Сказал всё, как обычно. Мне нервничать нельзя, а я опять из-за твоей матери... Знаешь, я сейчас с ней сама поговорю, раз ты не можешь её на место поставить.
— Не надо, Лен!
— Нет, я хочу попросить её не лезть к нам.
— Ладно, только поспокойнее.
И Лена написала Лидии, что дома у них скандал из-за её дневного разговора с сыном. И Лидия, глотая успокоительное, ответила невестке, что вообще ни при чем и попросила настоятельно не делать её крайней в многочисленных ссорах молодой семьи. Лена оскорбилась, сказав, что и вовсе они не многочисленные, на что получила ответ, что в семье, где мудрая жена, ссор вообще не бывает.
В ярости Лена отбросила телефон и заявила мужу, что вообще никуда не поедет, и тем более в Таиланд, что отдых для неё будет не отдыхом. Олегу тогда почему-то вспомнился отец, захотелось уйти из дома или выпить чего-нибудь, но дома были только лечебные настойки, противные на вкус, поэтому он просто топтался в нерешительности у окна на кухне.
Через пару минут он всё же почувствовал в себе силы на новую попытку разговора с женой, и в этот момент ему пришло сообщение от матери:
— Ты что, ей всё рассказываешь? Матери уже и сказать тебе ничего нельзя.
***
Да, Лена сама лезет на рожон. Ей бы помягче быть к матери, снисходительнее. И всё наладится. Не такой уж мама и монстр. Этим открытием он поделился с женой, сразу, как приехал домой, и тем же вечером Лена собрала вещи и переехала к родителям, а через месяц они развелись, и мать хлынула в его жизнь мощным потоком, полноводной рекой прорвала хлипкую плотину.
Звонила она теперь чаще, обсуждали с Олегом бухгалтерские проблемы. Странно, но после развода проблем на работе у Олега стало больше, было, что обсудить. Мама приносила ему еду в контейнерах на дом и даже порой убиралась у него дома.
От боли и внезапного одиночества Олег сначала охотно принимал материнскую заботу, и за этот месяц они стали ещё ближе, пока однажды ночью не приснился ему сон, где он занимался любовью, дико, страстно, без оглядки на нормы и правила, как никогда в жизни. Женщина извивалась, волосы, как маленькие змеи, елозили ей по лицо и полностью закрывали его. В кульминационный момент женщина взмахнула головой, и Олег увидел мамино лицо. От ужаса он сразу же проснулся. И потом уже не мог общаться с ней, как раньше. Ощущал отвращение от её навязчивости и стыд за свой сон.
За второй месяц Олег перепробовал всё, чтобы вернуть Лену. Уговаривал, умолял, даже ползал на коленях в подъезде Лениных родителей. Писал, звонил, пока она не заблокировала, а потом перестал. И больше сам никому не отвечал.
Однажды пошёл не на работу, а в строительный магазин. Купил всё необходимое и повесился на люстре. Так и нашли его тем же вечером родители.
***
Осень была на исходе. Голые ветки оставили шрамы на хмуром небе. Стайки листьев уже не шептались, не кружились, не плясали вальсы, а примерзали к остывающей земле и покорно становились её частью.
Стихли детские голоса за окном. Ребята, страшась лютого ноябрьского ветра, сидели по домам и ждали первого снега. Только в доме Лидии Корякиной чувствовалось оживление, дни её снова наполнились заботами. Каждую субботу надо было листву собрать, конфетки разложить, новости у могилки рассказать. Сын теперь лежал рядом, две улицы пройти.
Протирает Лидия фотографию сына задрогшей рукой и приговаривает:
«Эх, довела она тебя. Ну ничего, Олежа, скоро и я к тебе лягу».
И слова её мечутся, бьются, запутываются в вихляниях ветра. Закручиваются в воронку, как в пуповину. И несутся куда-то в небо, высоко-высоко.
СЫРНИКИЯ вышла из подъезда и села в машину к мужчине, которого едва знала.
— Сырники хочу, а ты? — сказал он, скользнув по мне взглядом. Я пожала плечами: раз хочешь, давай.
Олег приезжал ко мне нечасто, раз в два-три месяца, и мы катались по городу, в основном по его делам, развозили бумажки по инстанциям, иногда заезжали за его любимыми сырниками.
Оказалось, что он доехал до нотариуса и МФЦ без меня (как риелтор, он появлялся там при всякой новой сделке), поэтому мы поехали дальше по маршруту в кафе в центре.
На поворотах скользя попой по кожаному сидению, я прокручивала в голове, как бы так сказать, что я начала встречаться кое с кем, как бы сделать это получше, но он перебил мои мысли вопросом:
— Как там этот бардуль?
— Ты про кого? — я испугалась, показалось, что он уже сам всё узнал.
— Ну, про кого, про кого? — он зло ухмыльнулся. — Про Мухтара Ирины Мегеровны, конечно.
— А, — тогда я выдохнула. — Да нормально.
Он утвердительно покачал головой, словно что-то подытожил. Дальше ехали молча, и это молчание было тягостным, между нами густым облаком стояла тоска по прошлому.
Я отвернулась к окну. В марте на смоленских улицах лежит месиво из оттаявших прошлогодних какашек, чёрного от дорожной пыли, снега и песка, но я научилась не смотреть вниз. Зато по бело-серым, голубовато-серым и просто серым панелькам, наконец, гуляли солнечные лучи.
Через пару минут подъехали к кафе. В полдень там всегда людно: обедает соседняя Администрация. Десятки людей, закованных в деловые костюмы, каждый со своей порцией бизнес-ланча, все суетятся, торопятся.
Олег заказал сырники себе и мне. И ещё чай, и к чаю медовик. Его он тоже здесь полюбил. А когда отпустил официанта, сразу уткнулся в телефон. О чём говорить с двадцатидвухлетней студенткой, если тебе пятьдесят пять и ты совсем её не знаешь? Вот и ему было не о чем.
Сидели сначала молча. Лишь один раз он показал нарезку из видео в «Тик Токе», где нелепо прыгают в бассейн, поскальзываются и падают. Бессмыслица, конечно, но я улыбнулась. Позже он всё-таки оторвался от телефона, тяжело вздохнул и снова заговорил про свою бывшую. Лучше бы молчал. Я ведь её знаю, не чужая она мне. Надоело ходить по канату, который они ещё и постоянно раскачивают.
— Окончишь институт и к ней пойдёшь?
— Нет, с чего бы.
— Не хочет тебя к себе брать?
— А зачем? Едва ли ей хочется со мной работать. Да и мне, если честно, тоже не очень.
При каждой встрече он только и делал, что выведывал про неё и намекал, что она:
— Мерзкий человек. И всегда была такой.
Словно любил её больше меня, хоть и пытался заверить меня в обратном. Во всяком случае, она интересовала его живо, а я так — по касательной.
— Не в этом дело, — сказала ему. — Просто я в юриспруденции не смыслю. Я на менеджера учусь.
Он пропустил сказанное или не понял совсем и продолжил:
— В суде оно, знаешь, как хорошо. Престижно. Вон, Мегера Владимировна же пристроилась, а что она, умная? И ты сможешь. Здесь главное: в поезд сесть, дальше само поедет.
Я кивнула: толку с ним спорить. И, к счастью, уже принесли сырники. Мы стали молча есть. Он ел, пыхтя; я слышала, как тяжело работает его организм. Котельная, вечно издающая фоновый шум. Меня этот шум не бесил, а пугал. С его здоровьем было не всё в порядке, но я боялась заговорить об этом, неудобно про такие личные вещи. И ещё он был очень обидчив, мог больше не приехать, не позвонить.
Со стороны с нами всё было ясно. Толстый мужик с седым ёжиком смотрит устало и с натугом дышит, платит за всё, и рядом щуплая блондинка, с голым животом в укороченном джемпере, и глаза жирно подведены чёрным. Подцепила папика.
Фу, даже в провинции такое есть, подумают. Стыд торопил меня доесть сырники, и я закладывала в рот кусок за куском, почти не запивая чаем, не ощущая вкус.
Не надо было, конечно, всё это есть. Тем более с сахарной посыпкой, разнесёт же. И зачем я стеснялась сказать ему, что не люблю сырники? Зачем я каталась по его делам, будто у меня своих нет? По итогу — всем в тягость. Бессмысленный ритуал.
Я всё съела и теперь ждала его. Он жевал сырники, глазел по сторонам и иногда подмигивал мне, приговаривая: «Хорошо-хорошо». Наконец, он доел, и мы молча вернулись в машину. Ехали назад тоже молча. На фоне шумело радио, играли песни моего детства. Такое можно услышать только в его машине.
Олег достал из подлокотника айфон, нажал на нём куда-то, экран загорелся. Он посмотрел на него безразлично и закинул телефон теперь уже в выемку на панели.
— Отдам Никите, — сказал он про племянника. — Себе восьмой вчера взял, надо только симку переставить.
У меня в кармане завибрировал старый «Самсунг», я вытянула его наполовину и увидела сообщение от Димы. Зайдёт за мной в шесть, пойдём к нему фильм смотреть или просто поваляемся. Я вспомнила, что хотела рассказать Олегу про Диму, но теперь это казалось неуместным.
— Классно, — сказала я про айфон. — А у Никиты, что, телефона нет?
И зачем спросила? Ответ я знала.
— Есть, но он на этот глаз положил, — Олег был таким довольным и гордым, аж противно. — Вот и передам по наследству.
Чем сильнее я нуждалась в Олеге, тем сильнее злилась на его племянника. Сдуру даже заблокировала его в соцсетях, считала, что он виноват в том, что мы с Олегом отдаляемся.
С племянником Олег ездил на соревнования по футболу, его брал на рыбалку, с ним обсуждал девочек и по-доброму посмеивался над его «успехами» в учёбе. Про мои успехи он не знал ничего. Спрашивал, потому что так надо вроде. На такое и отвечать не хотелось.
— Говорю ему, пока вуз не закончишь — не женишься. Только через мой труп!
— А что, он жениться собрался?
— Ну-у, есть такие идеи.
— Девушка есть?
— Ну какая-то завелась.
— И как?
— Что, как? У него таких пачка ещё будет. Говорю, талдычу: надо сначала на ноги встать.
— Он же молодой парень. Что ж ему, ни с кем не встречаться, пока на ноги не встанет?
— Нет, почему же. Встречаться может, а жениться не надо. Если женится, вся карьера коту под хвост.
— Понятно, — говорю и думаю: «Без тебя, конечно, не разберутся».
— Ага, — подытоживает.
Живой разговор получился, я даже воодушевилась и решила что-нибудь рассказать о себе.
— У меня, кстати, от Сбербанка оффер. Я ходила к ним на собеседование в апреле, прошла два этапа. Вчера вот прислали. А я ведь даже вуз ещё не кончила, а у меня уже оффер.
— Ну, круто, что? И сколько шаволиков плотють?
Деньги, по правде говоря, последнее, о чём я думала. Я гордилась, что меня единственную из группы взяли на работу до окончания института, даже без диплома, сказали после экзаменов занести в отдел кадров.
— Двадцать три тысячи.
— А чё так мало?
— Главное же — начать, зацепиться, дальше само пойдёт. Сам же говоришь.
Он говорил со мной, как с обычной приятельницей.
— Это да, — качнул он головой и, помолчав, сказал: — Забыл: у Никиты ж через две недели соревнования. Мы в Минск поедем. Тебе что-нибудь привезти?
— Не, — сказала, мне было неловко у него что-то просить. — А что за соревнования?
— Этот просто отвезти сына не может. Хотя не. Может! На своём… Одиннадцатом номере! — шутка про мужа сестры. Олег так смеялся, аж закашливался.
Отец у Никиты вообще был нормальный. Сайты делал в какой-то конторе и сына любил. Просто двух отцов в семье быть не могло, и когда семья Олега развалилась (жена ушла к давнему любовнику), мужу сестры пришлось потесниться.
Олег не мыслил себя без семьи, поэтому пристроился к чужой. Можно ли назвать семью сестры по-настоящему чужой? Сначала просто помогал: подвозил, развозил, своей машины у них не было, и это было удобно, а ещё он ходил на рыбалку и приносил рыбу, это тоже было удобно.
С мамой и сестрой отношения у него всегда были отличные. Тепло их семейных встреч до сих пор помню. Не удивительно, что, уйдя из своего дома, он поехал именно к ним и пригрелся.
Он применял в той семье все свои навыки: был кармическим мужем сестры и ответственным вторым отцом для племянника. После того как его искромсал развод, он ещё и купался в любви матери. Все роли в его жизни были заняты, у меня не было шансов. Мне был выдан этот час на блуждание по городу, пытку неловких бесед, которые, если подумать, не делали нас ближе, а только подчёркивали пропасть между нами.
Каждый год отщипывал от часа по сколько-то минут, и со временем мы совсем перестали видеться, погрузились в молчание. Расширяется Вселенная — удаляемся друг от друга и мы. Нам никогда не догнать друг друга. Но это не мы такие, а законы физики (законы жизни?).
Голос из радио гремел. Тупой хит-парад на «Русском радио». Тупые песни. Все слишком сильно ноют и жалуются. Как будто кому-то есть дело до их проблем, до них самих. Вся эта поп-культура для инфантилов, я это уже давно поняла. Когда в пятнадцать лет после развода пропал папа, и когда потом появился Олег. Один стал тенью другого, его заместителем, который на самом деле ничего не смог заместить.
Попсовая мода бесит до дрожи.
Мой папа был стеной. Самым сильным и смелым (так у всех девочек, это ясно), но мой, помимо прочего, умел исполнять все желания. Настоящий фокусник, живущий среди людей.
— Сказал, что уже не будут тормозить возле Макдоналдса, — вспоминаю, как говорила мама мне, вертлявой шестилетке. — Едут все уставшие.
— Ну, мам… Напиши папе на пейджер, попроси, — ною я и дёргаю маму за халат.
— Вот сдался тебе этот «Хэппи мил». Недавно же привозил. Тебе же только игрушка оттуда нужна.
— Не только игрушка.
Нужен был не «Хэппи мил», а чтобы папа снова сделал это — сделал чудо. Я почти не сомневалась, что к утру обнаружу на кухонном столе пакет из «Макдоналдса». Так и случилось: он был стабильно всесильным.
Куда ты делся, папа?
Иногда мне снится, что я возвращаюсь в нашу старую квартиру на Академика Петрова и папа подхватывает меня, крутит, а потом щекочет, щекочет, щекочет. Я визжу и плачу от смеха. Может, он там? Чистит рыбу, привезённую с рыбалки. Или замер в прихожей с огромной розовой коробкой с куклой, точно оледенел, ждёт, когда проснусь, чтобы ошарашить меня подарком из командировки.
— Ну что, пока? — вырывает меня из фантазий хриплый голос Олега.
— Ага, пока.
Мы подъехали к подъезду, он протянул мне пару тысяч, скрученных в трубочку, и свою руку для рукопожатия. Так по-деловому. Я пожала её, а деньги другой рукой сунула в карман джинсов. Посмотрела на его серебристую пухлую щёку, захотелось поцеловать его на прощание. Потянулась, а он словно испугался, сказал «А Господи», явно не ожидал. Неловко вышло.
— Пока, пап! — сказала и выскочила из машины. Зайдя в квартиру, заплакала. Хорошо, что мама была на работе, в своём суде, и не увидела этого. Иначе узнала бы, что спустя семь лет после развода мы с папой всё ещё были больными ранами друг друга.
Как я уже сказала, встречи с папой становились всё реже, а потом и вовсе исчезли. Я думала, что дело в жене. Я слышала, что он снова женился. Но нет — он не появился и после того, как опять развёлся.
Может, я обидела его чем-то? Или — пора уже признать — он просто не нашёл для меня места в новой жизни.
Не знаю. Я не спросила. Я ему не писала с тех пор. И сырники больше не ела.
В отпускании взросление, ведь так? Взрослому человеку больше не нужен родитель. Он может стать себе родителем: добаюкать, дожалеть, добаловать.
Я строю семью, в которой тепло моим детям так же, как когда-то было тепло мне. Год назад у меня родилась дочка, и мне почему-то нравится считать, что она «папина».
_________________________________________
Об авторе:
ЯНА ДВОРЕЦКАЯПрозаик, редактор. Родилась в 1991 году в Смоленске. В своих
произведениях исследует тему дисфунциональных отношений в семье, паре и с
работой. Печаталась в литературных журналах «Юность» и «Москва». Работает над
дебютным романом. Живет в Санкт-Петербурге.
скачать dle 12.1
