ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Арсений Гончуков. ПОБЕДА ИЛИ ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Арсений Гончуков. ПОБЕДА ИЛИ ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Редактор: Наталья Якушина


(трагикомедия в пяти действиях)



«...где бы я ни находилась – на палубе лайнера или в уличном кафе в Париже или Бангкоке, – я все равно бы находилась под тем же стеклянным колпаком, варясь в собственном соку и отчаянно ища выход».
                                                                                                               Cильвия Плат, «Под стеклянным колпаком»


ПРОЛОГ/ИНТРО

В зрительном зале и на сцене полная темнота. Спектакль начинается с постепенного вывода музыки начальной заставки ЦТ СССР — это фрагмент сюиты Георгия Свиридова «Время, вперед!» В какой-то момент в центре погруженной во тьму сцены начинает что-то появляться, высвечиваться, либо быстро мигать стробоскопом, и, наконец, мы понимаем, что на сцене стоит подсвеченный сверху, экипированный в черный камуфляж, пластиковые латы боец ОМОНа с черным блестящим огромным шлемом на голове. 
Тонированное забрало его открыто, омоновец улыбается широкой лучезарной гагаринской улыбкой, обнажая ряд белоснежных зубов. Сверху на шлеме крупными алыми буквами, как на настоящих шлемах советских космонавтов, выведены буквы — СССР. 
Когда зрители окончательно рассмотрели «космонавта» на сцене, звучит записанное легендарное с помехами гагаринское «Поехали!», после чего все обрывается, и зал вновь погружается во тьму.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Действующие лица:

ПОЛИНА — симпатичная девушка, 25 лет, фотограф, мать двоих детей.
СЛЕДОВАТЕЛЬ СК, МАЙОР — обычный мужчина незапоминающейся внешности, до 40 лет.
ОПЕРАТИВНИК ФСБ, КАПИТАН — обычный мужчина незапоминающейся внешности, до 40 лет.
ПОНЯТЫЕ И ОМОНОВЦЫ, ПАРЕНЬ И ДЕВУШКА.

В центре сцены прямо на полу сидит простоволосая девушка Полина в толстом розовом домашнем халате. Перед ней стоит открытый ноутбук, вокруг лежит несколько телефонов. Около нее стоят и прохаживаются в штатском вальяжные следователь и оперативник, зажатые понятые, грузные и мощные бойцы ОМОНа.
Сбоку от сцены, также на полу, сидят молоденькие хрупкие парень и девушка, все, что они делают на протяжении всего действия, — это умоляюще смотрят на следователя и тянут вверх руки, будто они за партами в классе и просятся к доске.
Вся сцена проходит в некотором кружении, когда все, кто на ногах, непрерывно двигаются вокруг Полины, только изредка подходя к тянущим руки парню с девушкой, оглядывая их с некоторым удивлением, как неживые предметы неизвестного назначения.

ПОЛИНА. Я не могу поверить в то, что здесь происходит... Это полная дикость. Вы что, все это серьезно?!
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Совершенно серьезно.
ПОЛИНА. Но это бред! Вы не можете!
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Можем. Мы можем. У нас работа такая.
ПОЛИНА. Работа какая? Вот так разбудить, вломиться, перепугать соседей, детей...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Соседи все понимают.
ПОЛИНА. А я, блин, не понимаю!! Как это возможно! Все это!
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну что поделаешь. Вот вы кем работаете?
ПОЛИНА. Какое это имеет...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я так понимаю, фотографом? Вот. У вас есть определенные правила, например, вы ходите во время всяких торжественных церемоний где только захотите... Беспрепятственно и бесцеремонно, так сказать. Вот и мы приходим. В шесть утра. В гости. (Смеется.)
ПОЛИНА. Дурацкий пример. Вы всегда смеетесь над своими жертвами?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы не жертва. Вы свидетель. Супруга задержанного.
ПОЛИНА. Бред, бред, какой бред! Господи! Что вы за люди!
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Зачем вы так громко причитаете? Сами же беспокоитесь о соседях. И сами кричите. Скажите, Полина, вы верующий человек?
ПОЛИНА. Блин, а это тут при чем? Куда вы увели Пашу?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так как он совершал попытки оказания сопротивления и в целом препятствовал, Павла Александровича мы отвели в специальный автомобиль, Полина Леонидовна. Он проедет с нами. А мы сейчас тут закончим, составим протокол обыска, после чего вас покинем.

Оперативник наклоняется, чтобы взять ноутбук, стоящий перед Полиной, но она хватается за него и начинает кричать.

ПОЛИНА. Не забирайте у меня ноутбук! Нет, нет! Пожалуйста! Мне надо работать!

Крики, грохот, почти борьба, ноутбук на разрыв, омоновцы угрожающе приближаются.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так! Полина Леонидовна! Ведите себя прилично, иначе нам придется...
ОМОНОВЕЦ (доставая с пояса наручники). Давай я накину ей быстренько...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так, спокойно... Спокойно, я сказал! Полина, что вы устраиваете?
ПОЛИНА. Оставьте мне мой ноутбук! Я без него не могу работать! У меня дети! Вы забрали мужа! А мне надо работать! У меня заказы срочные! (Ни она, ни оперативник не отпускают ноутбук, перетягивая его, как канат.) Что вы творите? Нельзя! Нельзя это брать! Звери какие-то! Остановитесь! Не отдам! Нет! Нет, сука! (Дергает с силой ноутбук, вырывает, падает.)
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так. Только без мата, пожалуйста, а то мы можем...
ПОЛИНА. Да, да! Заберите меня тоже в вашу тюрьму! Лучше заберите всех, чем ноут! Это мой рабочий инструмент!
СЛЕДОВАТЕЛЬ (оперативнику). Что скажешь?
ОПЕРАТИВНИК. Давай я скопирую и отдам.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ладно.
ПОЛИНА. Звери и вредители.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Нет, вы сильно ошибаетесь, Полина Леонидовна. Мы соблюдаем закон, противодействуем преступности и делаем все для защиты жизни, здоровья, прав и свобод граждан Российской Федерации...
ПОЛИНА. Святые люди. Жестокие подлые звери.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ох. Тяжело с вами. Почему это мы подлые?
ПОЛИНА. Как можно забирать человека за какой-то твит! Как?! Объясните мне! Изверги!  Что за дикость в нашей стране творится? Что за беспредел?! А?!

Полина кричит и вскакивает, оперативник протягивает руку к омоновцу за наручниками.

ОПЕРАТИВНИК. Так, нам сейчас придется...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так. (Оперативнику.) Иди посиди на кухне... Я разберусь. (Тот отходит в сторону.) Полина Леонидовна, что значит, за какой-то твит? Кажется, вы чего-то не понимаете. Вот давайте разберемся. Изверги и подлецы — это серьезное обвинение. Ну как серьезное... Но вы не правы тут. Что значит изверги? Что значит «какой-то твит»? Вы странные вещи говорите...
ПОЛИНА. А то значит! Нельзя вот так хватать человека за твит, который он написал у себя и все, и больше ничего... На эмоциях, просто на порыве... Нельзя. Это подлость. Это неадекватность. Бред, бред, бред!
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Не понимаю вас. Не понимаю, что значит «нельзя хватать». А если он в этом твите угрожал убить кого-нибудь? Нет, постойте... Послушайте... Не отворачивайтесь. Вопрос принципиальный. А если он угрожал убить вот меня? Или моих, не дай бог... Слушайте! Вы интересные вещи говорите! Очень интересные, Полина Леонидовна! Вот вы думаете, я с неба свалился, да? Что я из космоса появился? Что я так, функция, неживой какой-то, из картона сделан, да?
ПОЛИНА. Да, очень верно подмечено, иногда мне так кажется, товарищ капитан, или как вас там...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Майор. Да. Думаете, у следователей нет ни души, ни сердца, ни семьи, да? А вот у меня дочка, точнее, две, еще старшая. У меня две дочки. Вот ровно как у вас. Да. У вас и у вашего мужа, который пишет такое... И вот что делать-то? Если ваш муж пишет в твиттере, что нас, «ментов поганых», надо резать и кромсать? Что делать вот мне, моей семье, дочкам? А? Он, ваш муж, сегодня пишет такое, а завтра придет и будет резать моих дочек, да? Да?
ПОЛИНА. Подлость и гадость.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что?
ПОЛИНА. И низость.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Не понял. Где низость?
ПОЛИНА. Сволочи и ублюдки...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Но-но-но! Полина Леонидовна! Так можно и с нами уехать! Это нельзя! Я все-таки на работе!
ПОЛИНА (тихо, упрямо). Сволочи и ублюдки...

Пауза. Полина сидит, опустив голову, над ней нависает следователь. Затем он садится перед ней на корточки, отодвигает ее волосы, как занавеску.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. То есть, я правильно понял, что вашему мужу, Павлу Александровичу, можно резать, когда ему вздумается, меня, моих коллег и моих дочек, или вот их сыновей, да? (Показывает на омоновцев.) Так, выходит? Я что-то не пойму...

Полина молчит и не двигается.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Видимо, да. Видимо, можно. Раз так. Можно писать, угрожать, а потом, как настроение у Павла вашего будет, он придет и будет резать... Поймает у детского садика, у школы, или прямо туда проникнет, или в подъезде, да? Придет и начнет резать. Жену, детей. Сначала написал, предупредил, а потом пришел... Один шаг. Один шаг ведь всего... От слова до дела.
ПОЛИНА. Прекратите эту мерзость.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А что я говорю не так?
ПОЛИНА. Вы несете бред и чушь, вы провокатор, а не мент.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я следователь, я правоохранитель, и я обязан защищать закон, жизни сограждан, и свою жизнь тоже, и жизни своих дочерей, когда им прямо и без обиняков угрожают расправой. Пишут об этом публично, и эту запись лайкают сотни людей... Мне страшно, знаете ли. Или вы думаете, что мне не может быть страшно?
ПОЛИНА. В том-то и дело, что вам страшно, всем вам, власти вашей поганой и подлой, страшно потерять наворованное, награбленное, страшно, что вас уличат, поймают за руку, а потом отдадут под суд... Те, кто придет вам на смену! Те, кто выведет вас на чистую воду! Да, страшно! Вы трясетесь от ужаса! Даже сейчас, передо мной!

Следователь ухмыляется; оперативник, посмеиваясь, выходит из кухни, встает рядом.

ПОЛИНА. Смешно вам, да? Или это у вас нервное? А вы... (К оперативнику.) Простите, не могу увидеть у вас страх, потому что это чувство все-таки человеческое...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Полина Леонидовна! Я так и не понял. Что по основному-то нашему вопросу? А? Так что, вы считаете, что ваш муж на эмоциях, поддавшись, так сказать, эмоциональному порыву, может писать, что надо идти резать ментов, а мы, эти самые «менты», значит, должны это мимо ушей пропускать? Я правильно понял?
ПОЛИНА. Вы как змея... опутываете своими щупальцами...
ОПЕРАТИВНИК. У змеи нет щупалец.
ПОЛИНА. Очень ценное замечание.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. То есть, если я правильно понял, сказать вам по сути нечего...
ПОЛИНА (вскакивает, отбрасывает волосы). Это было сразу после трагедии. В Нижнем Новгороде. Подожгла себя и заживо сгорела журналистка... Главный редактор единственного в городе оппозиционного издания. Ее звали Ирина Славина. Да, мой муж ошибся. Да, писать такое не надо было. Но — в тюрьму? На пять лет?! За твит?! Да вы совсем охренели! Ваша власть! И вы, ее верные псы!! У него дети! У него мама! Я! У него семья! Он честно трудится! Он не экстремист! Поймали ваххабита! Он обычный нормальный парень! Погорячился! Перегнул палку! Наболтал лишнего. Бывает! Можно сделать предупреждение! Можно удалить твит! Он может извиниться! Но вы его хватаете! Приходите на рассвете, вытаскиваете из кровати, укладываете лицом в пол и забираете человека в кутузку! В тюрьму! На пять лет! Тупо за твит! Глупый твит! Нет, не глупый! Не глупый! Это вы — провокаторы, вы спровоцировали его и сотни, тысячи людей... Как и ее! Ирину! Довели, додушили ее, вот так же, без конца обыскивая, навешивая штрафы, третируя, угрожая... И довели! Вы! Вы! Вы виноваты в ее смерти! А теперь хватаете безвинного человека! И за два слова, неосторожных, бросаете его в камеру! Ломаете ему жизнь! За слова! Твари! Мрази! Ублюдки...

Опускается на пол без сил, рыдает.

ОПЕРАТИВНИК (следователю). Воды принести?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Принеси. Хотя, думаю, бесполезно. Тут у нас случай особый. Тут не нервы. Тут у человека убеждения... Полина Леонидовна...
ПОЛИНА. Хватит надо мной издеваться, мент ты вонючий!!
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ой! Ой! Ой! Полина, давайте договоримся, что это в последний раз, иначе...
ПОЛИНА. Ой, да забирайте! Детей вон тоже в кутузку грузите! Только отца моего не трогайте! Отчество не трогайте! Понял, ты?

Оперативник приносит большую алюминиевую кружку воды, подает ее следователю.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вот водичка. Попейте. Остор... (Полина бьет рукой по кружке.) Ну что вы, ну как ребенок, Полина Ле... Слушайте, ну нельзя так. Никто вашего мужа еще не сажает ни на какие пять лет... Еще следствие, суд, так что зря вы волнуетесь... Может, он вернется к вам через пару недель, а вы вот так. Ну так нельзя... Нельзя так говорить. И потом какая тюрьма, это не тюрьма, это ИВС, чистенькая уютная камера, условия там хорошие... Нормальные.
ОПЕРАТИВНИК. Человек, можно сказать, угрожал нас, «ментов поганых», резать на каждом углу, а мы его в камеру теплую, с трехразовым...
ПОЛИНА. Мерзкие вы... С вашими сладенькими интонациями да подленькими прибаутками... Мало вам семью кормильца лишить, надо еще над его женой поиздеваться...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну конечно, мерзкие. А какие еще? И поэтому нас, мерзких ментов, надо резать и убивать, так? Нас не жалко. Мы не люди. И оскорблять нас тоже можно бесконечно. Так ведь?
ПОЛИНА. Мне вас не жалко. Извините. И потом, вы же на работе! (Лыбится.) Какая вам тут жалость, а?! А-ха-ха-ха!
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вот я и вижу, какие-то вы с мужем прямо мясники. Без всякой жалости. А так нельзя. И писать такое в публичном пространстве нельзя. Нельзя, — знаете такое слово, Полина?
ПОЛИНА. Нельзя давать пять лет тюрьмы за неосторожно, в гневе сказанное слово. За то, что человек сгоряча наговорил...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Почему нельзя?
ПОЛИНА. Вы издеваетесь?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Если угрожают убийством, то нужно, Полина. Если ваш сосед напишет, что идет убивать вашу семью, мы к нему тоже придем. Обязательно.
ПОЛИНА. Вот тут я уже не уверена. Что-то не торопитесь вы реагировать на вызовы, когда муж жену избивает...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы про себя?
ПОЛИНА. Не надейтесь. И не пытайтесь меня опутать вашей юридической паутиной липкой, гражданин товарищ следователь... Ничего вы не боитесь, никаких угроз моего мужа вы не боитесь, вы приехали к нему, потому что он активист и член оппозиционной партии, которая в эти дни выводит людей на митинги... Вот почему вы приехали. И у вас еще хватает наглости мне вкручивать, что вы напугались угроз. Это подлость и мерзость. Очередная. Гадкая.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Уф! Как вы выражаетесь! Как жена настоящего революционера!
ПОЛИНА. И горжусь этим званием.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Но все-таки угрожать правоохранительным органам нельзя, это подсудное дело, милочка.
ПОЛИНА. Уже и милочка. Меня стошнит сейчас.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да-да. Призывы к экстремизму, часть 2-я статьи 280-й УК РФ. Никуда не денешься. А вы, если хотите делать революцию — для начала хотя бы законы выучите.
ПОЛИНА. Ага. С вами как с шулерами в карты играть. Любой закон под себя подобьете.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Тут ничего подбивать не надо. Сам Павел все написал. Черным по белому.
ПОЛИНА. Вы даже понять не способны, насколько все это подло выглядит...
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А вы мне так и не ответили, почему это вам закон не писан.
ПОЛИНА. Есть кроме законов что-то еще. Много чего есть в мире, кроме законов.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ой ли? Вот это разговорчики! Так мы, знаете, до чего с вами договоримся?

Полина смотрит на него долгим взглядом.

ПОЛИНА. Мы с вами никогда не договоримся. Бесполезно.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Согласен.
ПОЛИНА. Я требую оставить мне телефон и ноутбук.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Мы скопируем и все вам оставим.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Действующие лица:

ОМОНОВЕЦ ПОБОЛЬШЕ (ПБ) — рослый могучий детина не старше 25 лет.
ОМОНОВЕЦ ПОМЕНЬШЕ (ПМ) — невысокий немогучий детина не старше 25 лет.
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

На сцене темно, и в эту тьму проецируется крутящееся звездное небо, а, может быть, это просто разноцветные огоньки из проектора, как в дешевом придорожном ресторане. Боком к нам, друг против друга, на лавках сидят два омоновца в черной форме и в черных наглухо закрытых шлемах. Они немного подсвечиваются сверху, отчего их латы и шлемы переливаются красивыми стальными бликами. В руках омоновцы держат дубинки, изредка похлопывая ими по ладоням.
Фоном к сцене идет густой звук то и дело натужно переключающего скорости грузовика. Ощущение, будто омоновцы едут по самому космосу. Из-за того, что «космонавты» говорят свои реплики, не снимая шлемы, их голоса звучат с широким глухим эхом, как будто у них на головах пустые ведра. Что придает сцене дополнительную сюрреалистичность. Хотя в целом сцена камерная и уютная.
Между сидящими омоновцами на полу лежит молодой человек и в течение всего действия он тянет вверх руку, но бойцы его не замечают.

ОМОНОВЕЦ ПБ. Я ненавижу эту орущую болтающуюся по улицам мразь. Просто вот ненавижу. Понимаешь? Меня никто не заставляет. Сам ненавижу. Гадость и вонь. Своими бы руками душил их пачками.
ОМОНОВЕЦ ПМ. Блин. Ты че злой какой?
ОМОНОВЕЦ ПБ. Меня трясет. Ты посмотри на них. Они готовы все разрушить. Растерзать. И страну, и наш строй. Семьи и города, разбить, растоптать. Как в Америке.
ОМОНОВЕЦ ПМ. Тебе дался наш строй?
ОМОНОВЕЦ ПБ. Дался. А тебе нет? Может, это не лучший строй, конечно. Но какой есть. А тебя что, кормят в казарме плохо?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Нормально кормят. А ты че злобствуешь? У тебя хипстеры тарелку отнимают?
ОМОНОВЕЦ ПБ. Смешно. Нет. Я просто не понимаю, чего они раззалупались в этой своей Москве? Серьезно. Разве нет? Видел их морды? Мерзкие чистенькие глазки сытых избалованных детишек, даже если этому ребенку сорок лет, и он летит на тебя всей тушей, а ты его встречаешь ударом ботинка...
ОМОНОВЕЦ ПМ. Приятного мало.
ОМОНОВЕЦ ПБ. Как тюлени, жирные и визгливые. Скользкие, сытые маменькины сынки и дочки, все как один инфантильные, дряблые... Жизни не знающие. В армии были? На Донбассе были? Зато орут в лицо, изрыгают, брызжут. Ни хрена не понимают при этом! С каким трудом наша страна возрождалась из пепла. Как мы поднимали ее...
ОМОНОВЕЦ ПМ. Ты, что ли, поднимал?
ОМОНОВЕЦ ПБ. Да! Я! Блин! Славик! Сиди молчи лучше! Телек посмотри! Газеты! Передачи вон!! Как было в девяностые, страна в руинах, разруха, инженеры на рынке укропчиком торговали! Ну? Не знаешь, что ли?! Как было! А было страшно! Разгул бандитов! Криминал на улицах! Проститутки, челноки, малиновые пиджаки, золотые цепи!
ОМОНОВЕЦ ПМ. Ладно, я тоже сериал «Бригада» смотрел. Все это двадцать лет назад было. А дети с волосами сиреневыми в чем виноваты?
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ненавижу, блядь, этих крашеных особенно... Желтые, синие, зеленые, сербурмалиновые, всегда их отделать хочется поплотнее... Мордой по жиже дорожной повозить. Тебе нет?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Это уже садизм. Мы вообще-то обеспечиваем законность и общественный порядок, Дима. А людей не пытаем. Ты в курсе?
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ой, добренький нашелся... Вот свалят они власть, нас первых к стенке поставят! Как «Беркут» на Украине. Плевать будут в нас и через строй гонять. Тогда увидишь! Начнется анархия! Уберут президента, свалят правительство...
ОМОНОВЕЦ ПМ. Какие-то нездоровые у тебя фантазии, брат!
ОМОНОВЕЦ ПБ. А это не фантазии!
ОМОНОВЕЦ ПМ. Щас. Прямо вот пошли и свергли. Путин испугался и убежал.
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ты как будто не в ментовке работаешь. И вообще, знаешь, не наше с тобой дело думать, как это произойдет и когда они со стволами и молотками на нас полезут... Наша задача не допустить, пресечь. А кого-то и хорошенько отпиздить, чтоб неповадно было!
ОМОНОВЕЦ ПМ. В целом, согласен. Только не надо никого калечить. Ну так, дубинкой погладить по ляжке разок. И хорош. Поорут и расползутся по домам уроки учить.
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ну не говори. Что-то школьников нам с тобой попадается немного. В основном манагеры, пиарасты какие-нибудь, журнашлюшки да дизайнеры... Че, скажешь нет?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Видел таких. Но они слабаки все...
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ага! Когда эта гнида свернется клубком на земле, или вцепятся друг в друга, не растащишь! Или одного поднимешь, а оно растопырит руки и ноги, и тащи!.. Мы опытные бойцы, а таскаем придурков в штанишках с розовыми волосами... Делать полиции нечего. Убогих этих грузить в слюнях и кровище... Я вон зимой бушлат еле отстирал от одного такого. А что — неправильно говорю, что ли?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Ну да. Работенка у нас такая.
ОМОНОВЕЦ ПБ. Зажрались, тварюги. Всегда стараюсь, кстати...
ОМОНОВЕЦ ПМ. Чего стараешься?
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ну, того!.. (Загадочно улыбается.) Как есть возможность, посильнее приложить тварь об асфальт, болевой сделать нечаянно при захвате, треснуть об автобус ненароком... А что? Не сидится тебе дома — огреби, изволь!
ОМОНОВЕЦ ПМ (смеется). Садюга, блядь!
ОМОНОВЕЦ ПБ. А че, не так, что ли?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Да не, ну как... Но я тебя понимаю... У меня вон мать в Лысково, это под Нижним... Живет в доме одна, отца схоронили полгода назад. Так вот на одну пенсию и живет. И ее платят. И иногда повышают. Помогает государство. То администрация дровишек подбросит, то соцзащита придет, конфет принесет каких или муки, тушенки, сгущенки там... Я поначалу думал мать в Подольск к себе перетащить, но у нас же с Марусей, ты в курсе, однушка на двоих, а сейчас еще Тимка родился, так нам втроем-то уже не продохнуть... Но мать есть мать. Хотел перевозить. И вдруг понял, что ей там гораздо лучше... Нет, серьезно, она там нормально, помогают ей, и Семеныч, глава местный, знает, что я в Росгвардии служу, уважает, передает приветы... Но главное, что мать не забывает, поддерживает, как может. Я все молюсь, чтобы с ногами у нее было все нормально, не дай бог...
ОМОНОВЕЦ ПБ. Вот и я про что. Власть есть. И она что-то делает. У тебя зарплата сколько, полтос?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Ну как у тебя, пятьдесят две со всеми надбавками...
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ну! А эти жидкие, знаешь, сколько получают? Пидорки эти с айфонами?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Это не мое дело.
ОМОНОВЕЦ ПБ. За сотку, а то и за полторы... У меня был знакомый журналист, познакомили на пьянке, там сто пятьдесят и больше выходит в месяц оклад у них... Прикинь? И они митингуют, суки. Им не нравится что-то. Разжирели просто. Вот и ответ. Не так, что ли?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Ну не знаю. У всех своя жизнь.
ОМОНОВЕЦ ПБ. Путин им не тот, этот им не этот... Мрази. Месить их и грузить, как гнилую картошку.
ОМОНОВЕЦ ПМ. Ой, ладно. А тебе Путин не надоел?
ОМОНОВЕЦ ПБ. Мне — нет. Сидит себе, работает человек, а знаешь, как программисты говорят? Работает — не трогай. Гы-гы!
ОМОНОВЕЦ ПМ. Это, конечно, да. Но все равно надоел.
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ну, немного есть... А кто, если не он? Ну? Кто? Навальный, что ли?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Ага, прикол.
ОМОНОВЕЦ ПБ. Вот и я про что. Так и получается, что некому... А эти только воду мутят. Все сломать хотят и разрушить...
ОМОНОВЕЦ ПМ. Меня колбасит, только когда они начинают орать: «Фашисты!», вот я прямо звереть начинаю...
ОМОНОВЕЦ ПБ. Вот да. Абсолютно. Я тоже. И главное, орут: «Фашисты!», и тут же — «Полиция с народом!». Вы уж определитесь как-нибудь, бляди. Мы вам фашисты или кто. У меня от одного этого слова кровь закипает... Хочется измочалить их до синевы.
ОМОНОВЕЦ ПМ. Просто у меня оба прадеда воевали — и оба до Берлина дошли и фашистов били до победного... А один дед девушку любил всю жизнь, с самой юности, и всю войну она его ждала, и он вернулся, а оказалось, что еще в сорок втором фашисты ее изнасиловали и заживо сожгли... И он, красавец, победитель, вся грудь в орденах, чуть с собой не покончил прямо там, в поселке, куда вернулся, и где ему сказали... Ему не говорили все эти годы. И вот приехал. А теперь, значит, его правнука фашистом называют... Я вот этого никогда им не прощу. Хотя бить за это никого не буду. Уж извини.

Пауза. Едут.

ОМОНОВЕЦ ПБ(бормочет вслух). А я тебе говорю, жижа, разноцветная жижа на асфальте... Человеческая блевотина с плакатиками. Визгливая.
ОМОНОВЕЦ ПМ. Ну не все... не все.
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ага, не все. Ты этих орущих рыл мало видел? Которые в тебя телефонами тычут. И требуют представиться. Бля! Только брызги летят... «Полиция, блядь, с народом». «Мы, сука, без оружия». Ага! Я, знаешь ли, чем больше на это стадо зомбированное смотрю, тем чаще думаю: пусть Путин подольше правит... Спокойно пусть работает. А мы обеспечим. Уж постараемся. А то только государство понемногу выбралось из кризиса, только люди стали жить посытнее, как эти начали бузить... Чтобы обратно нас туда ухнуть.
ОМОНОВЕЦ ПМ. Кстати! Надбавку последнюю, что нам дали, думаешь, уберут, когда буза закончится?
ОМОНОВЕЦ ПБ. А ты думаешь, закончится?
ОМОНОВЕЦ ПМ. Ну не закончится, так закончим. (Смеется.)
ОМОНОВЕЦ ПБ. Хех! Вот такой настрой мне нравится! (Стучит дубинкой себе по берцу.) Ненавижу жижу, ненавижу! В самолеты их запихать и вывезти в мой родной Барнаул, пусть поживут там месяцок, хлебнут житухи. Путин им не угодил. Суки!
ОМОНОВЕЦ ПМ. Но Путин все равно надоел, согласись.
ОМОНОВЕЦ ПБ. Ничего, потерпишь. Надоел-не надоел, на наш век хватит. А там другой Путин будет. Даст бог.

Рука лежащего между омоновцами парня, которая все действие тянулась вверх, обессиленно падает.


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Действующие лица:

ДАНИЛА — симпатичный, милый, хоть и немного резкий, нервный парень, 16-17 лет.
МАРИНА — спокойная положительная девчонка, кажущаяся чуть старше Данилы.

В центре сцены стоят большие сдвоенные подвесные качели, на которых катаются парень и девушка. При этом сцена превращена в яркую, уютную декорацию детской комнаты. Вокруг игрушки. Гипертрофированно большой красно-синий мячик, может быть, огромный плюшевый медведь, пирамидки, лошадки, кубики. Возникает легкое ощущение, что наши герои лилипуты, они как бы затерялись среди игрушек-переростков. 
С краю на сцене лежит омоновец в черном камуфляже и шлеме. В какой-то момент пьесы он поднимает вертикально дубинку.

ДАНИЛА. Я не понимаю, как он мог так со мной поступить.
МАРИНА. Если честно, я тоже. Просто не укладывается в голове.
ДАНИЛА. Не укладывается в голове, что он мой отец.
МАРИНА. Родителей не выбирают...
ДАНИЛА. Прости, позиция слабого — не моя позиция, вот не мое, правда. Я так не хочу. Он должен заплатить. Он не может так со мной поступать.
МАРИНА. Он уверен, что поступил правильно.
ДАНИЛА. Они все уверены в своей правоте, эти взрослые ватные запутинцы. Охранители и лоялисты, защищающие преступный режим.
МАРИНА. Кто-кто? Лоялисты?
ДАНИЛА. Да. Те, кто за нынешнюю власть.
МАРИНА. Лоялисты. Звучит красиво. Как музыканты.
ДАНИЛА. Отец должен заплатить за это.

Пауза. Слышно лишь поскрипывание качелей.

МАРИНА. И все-таки... Дань... Ты уверен, что именно он сказал классной, что мы ходили на митинг?
ДАНИЛА. Уверен.
МАРИНА. Почему?
ДАНИЛА. Потому что я слышал, как он ей звонил.
МАРИНА. Фигасе. Не знала. Вот зачем?
ДАНИЛА. А не похуй ли? Думать еще, зачем.
МАРИНА. Ну это же твой отец...
ДАНИЛА. Мне похуй на моего отца. Вот честно.
МАРИНА. Не говори так...
ДАНИЛА. Не надо мне указывать, что говорить. Не перенимай плохие привычки.
МАРИНА. Ладно, не злись, кот.
ДАНИЛА. Он должен ответить.
МАРИНА. А что она вам сказала?
ДАНИЛА. Училка? Ха! Дык там целая спецоперация была! Они по соцсетям вычислили всех, кто ходил на митинг, сделали списки, обзвонили родителей... Я-то ничего не постил, я знал, что у нас директор — ебнутый путиноид и обожает репрессии против детей устраивать. Но остальные почти все постили в ФБ и ТикТок, стримили в Инсту... Ебанаты. 
МАРИНА. Твой же батя сам позвонил. И тебя сдал.
ДАНИЛА. Ага. Мне повезло.
МАРИНА. Жесть.
ДАНИЛА (спрыгивая с качелей, останавливаясь, как озаренный). Бля, точно! Я придумал! Придумал! Блин, блин, блин! Я придумал!
МАРИНА. Чего случилось?

Данила замирает, несколько секунд думает, затем хватает телефон, открывает приложение и начинает что-то со страшной скоростью набирать. Заканчивая, он быстро перечитывает, правит, затем начинает скакать по сцене, размахивая руками, и кричит: «Ес! Ес! Ес! Ес! Ес!! Ес!!»

МАРИНА. Да блин! Чего там?
ДАНИЛА. Сейчас. Погоди... (Он останавливается с телефоном в отставленной в сторону руке.) Сейчас... Сейчас... Еще... Ну! (Замирает, зажмуривается.) Прости.

Данила нажимает кнопку. Затем убирает телефон. Снова садится на качели и как ни в чем не бывало продолжает раскачиваться.

МАРИНА. Чего училка-то вам устроила? Ты не договорил...
ДАНИЛА. Если честно, не сильно хочется рассказывать...
МАРИНА. Что, выпороли вас? (Хихикает.)
ДАНИЛА. А тебе смешно, да?
МАРИНА. Нет, просто... Прости.
ДАНИЛА. Да ладно! Шучу. Все нормально. Ну короче, привели нас в спортзал, закрыли двери. Потом пришел директор Пронин, запутинец несчастный, ну и начал лекции читать... Рассказывать, что мы идем на поводу у американских наймитов, что подрываем основы государства, что продались за печеньки Госдепа, торгуем родиной и вообще национальные предатели и чуть ли не экстремисты... Ну и весь этот тупой бред. А потом...

Пауза. Слышен только скрип качелей. Возможно, именно в этот момент угрожающе-торжественно поднимается дубинка лежащего на полу омоновца.

МАРИНА. Если не хочешь...
ДАНИЛА. Ой, да пофиг. А потом построили нас в шеренгу, как солдат на плацу, причем, физрук Мироныч орал на нас как вепрь в жопу раненный — стро-о-ойсь, ша-а-а-гом а-а-а-арш! — ну короче, как в армии, если не на зоне, ну и мы шагали... Так что зря ты смеешься.
МАРИНА. Я не смеюсь. Блин. Какая дичь. Сняли это?
ДАНИЛА. Ага, щас! Мобилы отобрали сразу. Мироныч некоторых обыскал даже.
МАРИНА. И просто ходили?
ДАНИЛА. Пели.
МАРИНА. Пели? Чего?!

Марине хочется смеяться, но она пытается сдерживаться.

ДАНИЛА. Да пожалуйста, поржи надо мной, над нами, Марин... Без проблем. Я не обижусь.
МАРИНА. Ладно, ладно, прости...
ДАНИЛА. Гимн России пели. Или советский, я их не различаю.
МАРИНА. Фигасе! А ты знаешь гимн?
ДАНИЛА. Нет, конечно, что-то ходили орали... В общих чертах.
МАРИНА (прыскает, смеется). А-а-а-а! Представляю, как это выглядело! Какой ад! Ахахаха!
ДАНИЛА. Ага. Так и выглядело. Малолетки-школьники ходят строем и вразнобой орут гимн, которого не знают... Жалкая картина. Там еще старшеклассники были...
МАРИНА. А они зачем?
ДАНИЛА. Ну затем. Не знаю. Их привели на нас посмотреть. Наверное, чтобы и их заодно вразумить, или чтобы нам было хуже, типа больше унижения... Они стояли и ржали над нами. Конченые.
МАРИНА. А Славик что? Ты говорил, он отличился...
ДАНИЛА. Ахах! Да! Славик! Он начал петь Гражданскую оборону, а Мироныч ему в ухо дал...
МАРИНА. Как?! Прямо стукнул?
ДАНИЛА. Ну да, зарядил ему подзатыльник со всей дури, и Славка на рыбку упал и еще по полу проехался...
МАРИНА. Мироныч — шкура.
ДАНИЛА. Да ваще кал. Вот такая воспитательная работа у нас в школе ведется.
МАРИНА. И Пронин прям фашистюга.

На телефон Данилы приходит сообщение. Он хватает трубу, смотрит, что-то быстро пишет, отправляет, на его лице играет кривая улыбка. Получает ответ и снова пишет сообщение.

ДАНИЛА. Да. Да, блин. Да. Прости, мам. Прости. Но так будет правильно.
МАРИНА. Что происходит вообще?
ДАНИЛА. Свершаю священный долг мести. Навальнисты наносят Империи ответный удар.
МАРИНА. В смысле?
ДАНИЛА. Въебал бате своему родимому.
МАРИНА. Блин. Можешь сказать нормально?
ДАНИЛА. Киллера ему заказал.
МАРИНА. Что-о-о?! А где бабки взял?
ДАНИЛА. Это единственный вопрос, который тебя интересует?
МАРИНА. Ну, блин, не хочешь — не говори.
ДАНИЛА. Помнишь, когда мои родители разъехались?
МАРИНА. В прошлом году-то?
ДАНИЛА. Ну да. Они поссорились из-за маминого здоровья, и она уехала к бабушке в Нижний...
МАРИНА. Ты говорил, она ложилась на операцию...
ДАНИЛА. Ну да. И захотела пожить отдельно... А мы с батей жили вдвоем.
МАРИНА. Ужасное было время, я помню. Все так боялись за Ольгу Владимировну...
ДАНИЛА. Ага, все. Кроме бати.
МАРИНА. Да ладно! Он же на стены лез как переживал!
ДАНИЛА. Ну да. Вот однажды его и утешили.
МАРИНА. В смысле?
ДАНИЛА. Я однажды застал его с бабой. Я должен был ночевать у Васька, но поздно вечером вернулся домой за планшетом и увидел, как они трахались в гостиной...
МАРИНА. Прямо вот?
ДАНИЛА. Ну, обнимались, целовались, руки там... Я не стал смотреть.
МАРИНА. Блин, ты гонишь.

Пауза. Марина перестает качаться, ее качели останавливаются.

МАРИНА. Это студентка его была?
ДАНИЛА. А не все равно? Лаборантка с кафедры.
МАРИНА. Пипец.
ДАНИЛА. Он мне врал, что пьяный был и ничего не помнит... Хотя они потом еще встречались.
МАРИНА. Да ладно! А он видел, что ты их засек?
ДАНИЛА. Ну да, он понял.
МАРИНА. Охренеть! Блин! И что?
ДАНИЛА. Что?
МАРИНА. Что сказал-то тебе?
ДАНИЛА. Все подряд, как полагается... Каялся, извинялся, оправдывался, потом пытался задобрить, откупиться, даже угрожал... Говорил, что она типа утешила его в трудный момент, и это помогло спасти брак...
МАРИНА. Мерзость.
ДАНИЛА. Ага.
МАРИНА. И что теперь?
ДАНИЛА. Я все рассказал матери.

Пауза, Марина вытаращенными глазами смотрит на Данилу.

МАРИНА. И тебе не жалко ее?


ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Действующие лица:

СЕРГЕЙ — моложавый, подтянутый, хорошо одетый телеведущий, 35-40 лет.
ЗАРИНА — респектабельная солидная теленачальница, 40-50 лет.
БОРИС — крупный фактурный бородатый главред, 40-50 лет.
НЕИЗВЕСТНАЯ БЛОНДИНКА, 45 лет.

Подразумевается просторный кабинет телеведущего в редакции крупного телеканала. Однако перед нами совершенно пустая голая очищенная от всего сцена. Хотя для актеров это не очевидно, они как в фильме Триера ходят, открывают невидимые двери, придерживают их; главный герой, собирая из шкафов и со стола вещи и складывая их в коробки, проделывает манипуляции руками в воздухе. Актеры делают все это с совершенно серьезными лицами, хотя выглядит это странно и даже комично.
В центре или сбоку в глубине сцены на стуле или просто на полу у стены сидит блондинка с прической каре, среднего телосложения, 45 лет. Зрителю ее не очень хорошо видно, но этого и не требуется. 

ЗАРИНА. Вот зачем ты это сделал? Почему так со мной поступил? Сереж. Мне плакать хочется, ей-богу.
СЕРГЕЙ. Зарина Ильхамовна, простите меня, но я должен был так поступить.
ЗАРИНА. Господи! Кому должен-то, а? Сережа! Ты меня давно по отчеству величаешь?
СЕРГЕЙ. Чего вы хотите от меня?
ЗАРИНА. Чтобы ты объяснил.
СЕРГЕЙ. В моем поступке все предельно понятно, Зарина.
ЗАРИНА. Ничего не понятно. Твоим этим товарищам, наверное, понятно. А мне нет.
СЕРГЕЙ. Так и должно быть. Моим понятно. А ваши никогда не поймут.
ЗАРИНА. Ой, ой, ой! Да что с тобой? Вчера еще нормальным был!
СЕРГЕЙ. Нам не о чем с вами говорить.
ЗАРИНА. А ты, попробуй!! Сереж! Попробуй. Не будь свиньей. В честь старой дружбы. В память о зарплате твоей немеряной, машинах, квартирах, поездках, подарках. Я многого не требую. Я просто понять хочу. Почему ты меня так дешево и бездарно продал?
СЕРГЕЙ. Я? Продал? Тебя? У вас там все с головушкой нормально?
ЗАРИНА. Не хами.
СЕРГЕЙ. Не я начал.
ЗАРИНА (после паузы, грустно). Просто я понять пытаюсь, почему ты так со мной? Что я неправильно сделала?
СЕРГЕЙ. Это я оступился, а не вы. Так и думайте об этом.
ЗАРИНА. Вы, мы…
СЕРГЕЙ. Зарин, ты меня извини, но ты сейчас говоришь, как обманутая женщина.
ЗАРИНА. Разве я не имею на это право как твой старый друг? Как человек, с которым ты работаешь пятнадцать лет, и который буквально с самого низа тебя вытащил и своими руками вылепил твою карьеру?
СЕРГЕЙ. Может, не из того чего-то вылепил?
ЗАРИНА. Ха. Ха. Ха. Очень смешная шутка. Просто умора! У тебя теперь все шутки такими будут, Сереж? Вот как в твоем последнем эфире, да? А что касается обманутой женщины, ты угадал. Я ровно та самая обманутая женщина, только к тому же еще и твой начальник. И это накладывает гораздо большую ответственность. К сожалению.
СЕРГЕЙ. Бывший начальник. Зачем весь этот разговор? Что тебе нужно от меня? Ты меня уволила. Я собираю вещи. Ты пришла. Допрашиваешь меня.
ЗАРИНА. Я? Допрашиваю?! Ах ты сволочь...

Зарина бросается к выходу. Сергей хватает ее за руку.

СЕРГЕЙ. Прости. Ладно. Хорошо. Давай поговорим. Я благодарен тебе за все. Я знаю, что тебе тяжело. Мне тоже. Хотя я все это и затеял. Я знаю, это непросто. Но вот так. И я не раскаиваюсь.
ЗАРИНА. Зачем ты это сделал, Сереж?
СЕРГЕЙ. Я считаю, что я поступил как гражданин. Я выполнил свой долг.
ЗАРИНА. Господи! Перед кем?!
СЕРГЕЙ. Перед гражданами своей страны. Теми, кто сидит в тюрьмах по политическим обвинениям. Теми, кто несправедливо приговорен. Чья жизнь сломана системой, продажными следователями, судьями. Кого преследуют...
ЗАРИНА. Ясно. Будучи телеведущим федерального канала, в прямом эфире обматерить действующего президента и крикнуть на всю страну про свободу этим якобы политзаключенным — это, по-твоему, гражданский подвиг? Да? А не банальное хулиганство, предательство телеканала, коллектива, доверия... Плевок в нас и пренебрежение элементарной профессиональной и человеческой этикой. Теперь это как-то иначе называется?
СЕРГЕЙ. Уф. Монументально сказано! Через кордоны вашей железобетонной «правды» не продерешься. Вы всегда правы. На самом деле все проще.
ЗАРИНА. Я заметила. У вас все проще.
СЕРГЕЙ. После бойни, которую вчера устроили эти фашисты на Манежке, после жестокого винтилова, заломанных рук и разбитых лиц, после задержания главреда «Либерти» Савельева прямо на глазах у его ребенка, все эти твои пафосные речи...
ЗАРИНА. Ну хорош, Серега.
СЕРГЕЙ. А?
ЗАРИНА. Да я все поняла уже. Больше вопросов нет.
СЕРГЕЙ. И что вы поняли?
ЗАРИНА. То, что ты просто идиот, вот и все.

Зарина уходит. Она идет с прямой спиной, спокойно, с достоинством. Но в дверях останавливается, оборачивается и начинает страшно орать.

ЗАРИНА. Вы там все, дети обосранные! Сука! Дурак! Всю карьеру под откос! И я в него верила, любила, вбухивала в него силы и деньги! Олень! Тупой хомяк!
СЕРГЕЙ. Зарина, как вы...
ЗАРИНА (вдруг разворачивается и идет на него). Да пошел ты, идиотина! Политзаключенные у него в башке! Свободы ему мало! С такой-то зарплатой! Сука! Истеричка! Клоун ты сраный! Джокер недоделанный! Свободы ему не хватило! Обосраться и не встать!

Зарина подходит и вдруг бьет Сергея рукой наотмашь, и неожиданно больно попадает ему по глазу. Сергей вскрикивает, хватается за лицо. Зарина выходит, хлопает дверью (двери нет, но есть звук). Сергей остается один.
Вдруг в кабинет входит крупный статный мужчина — это главред Борис. Сергей видит его и отворачивается.

СЕРГЕЙ. Добавить хочешь?
БОРИС. А тебе уже хватит?
СЕРГЕЙ. А ты как думаешь?
БОРИС. Ну ты ведь не прав, Серег.
СЕРГЕЙ. Ой, ну ясно. Ну и любите своего Путина взасос. Вечно.
БОРИС. Дурак ты.
СЕРГЕЙ. Зато вы умные. Охранители. Крепкие государственники. Оплот пропаганды...

Говоря это, Сергей стоит к Борису спиной и собирает вещи с письменного стола в коробки. На последних словах сзади к нему подходит Борис, замахивается рукой, но Сергей оборачивается, и Борис комично трясет кулаком в воздухе и вдруг обнимает его. 

БОРИС. Ладно! Обними своего друга-пропагандона на прощание! Ну? Мало мы с тобой всякой жести хлебнули?

Сергей обнимает его, но неловко, скомкано, и сразу отстраняется.

БОРИС. Все равно ты не прав. Уж извини. Нельзя президента хаять. У себя дома на кухне можешь, а в прямом эфире госканала — нет.
СЕРГЕЙ. То есть, вы можете годами беззастенчиво врать населению...
БОРИС. Аха-ха! Быстро ты! Еще утром у нас работал!
СЕРГЕЙ (с той же интонацией). ...врать населению и транслировать на миллионы людей ложь и пропаганду, а я один раз две критические фразы сказать не могу, да? Справедливо, считаешь? Борь, ты же умный мужик и журналист хороший.
БОРИС. Вот потому-то для меня элементарная этика — не кот чихнул...
СЕРГЕЙ. Ну да. Так легко и просто быть порядочным и этичным, когда освещаешь только одну точку зрения, всю жизнь топишь за власть, работаешь в ее интересах, на тех, кто кормит тебя и содержит...
БОРИС. Серег, тебя несет, что ли? Ты как шарманку заладил. Что с тобой?
СЕРГЕЙ (вдруг опустив руки). Со мной плохо. Нервы. (Пауза.) Зато с вами все хорошо. Вы во всем уверены. Ваши убеждения незыблемы. У вас есть Путин. И больше ничего и никого. Вы знаете правду. А я вот уже нет.
БОРИС. И давно ты ее... не знаешь?
СЕРГЕЙ. Слушай, мои душевные терзания — уже не ваши заботы.
БОРИС. Если что, я не считаю тебя предателем, Сереж. Хотя не одобряю твоего поступка.
СЕРГЕЙ. И на том спасибо.
БОРИС. Просто понимаешь, одна из задач государственных СМИ работать на единение, сохранять в целости и сохранности нашу сложную страну и...
СЕРГЕЙ. Страну — да. Государство — да. А мне хочется служить людям, бороться за справедливость и против насилия.
БОРИС. Мы все боремся против насилия.
СЕРГЕЙ. Я заметил вчера на Манежке, как ОМОН борется против насилия.
БОРИС. А я видел, как ОМОН защищался от летящих в него бутылок.
СЕРГЕЙ. Ага, и школьники на танках приехали. Это сказка про белого бычка, Борь.
БОРИС. Ты сильно изменился, Серег. Что с тобой?
СЕРГЕЙ. Надоело все это терпеть.
БОРИС. А ты терпел?

Сергей закрывает и берет со стола набитую вещами коробку и идет из кабинета. На пути стоит Борис, он протягивает ему руку. Сергей смотрит на эту руку и, хотя и может перехватить коробку и ответить рукопожатием, проходит мимо.

СЕРГЕЙ. Извини, руки заняты.

Борис как-то суетливо подбегает к двери, распахивает ее перед Сергеем, держит.

БОРИС. Я тебя за все извиняю, старик. Звони. Заходи. Мы всегда тебе рады.


ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Действующие лица:

СВЕТЛАНА — блондинка среднего телосложения с прической каре, 45 лет.
ИРИНА — блондинка среднего телосложения с прической каре, 45 лет.
ВСЕ УЧАСТНИКИ ВСЕХ ДЕЙСТВИЙ СПЕКТАКЛЯ.

В центре сцены стоит кованая черная металлическая скамейка. На ней сидят две похожие друг на друга, как близнецы, блондинки. Они спокойно смотрят в зрительный зал, вглядываясь прямо в лица, но ощущение, что никого не видят. Они как будто в театре одни.

СВЕТЛАНА. Что там написано? Никак не разберу... Отсюда не очень хорошо видно, конечно. Но таковы уж особенности этого места... Приходится читать сильно замутненные буквы, к тому же перевернутые... Вы не подскажете?
ИРИНА. Не подскажу. Присмотритесь получше.
СВЕТЛАНА. Ирина, зачем вы это сделали?

Пауза. 

ИРИНА. Знаете, если честно, я не думаю, что это требует разъяснений... Точнее, истолковать вы можете как угодно, но объяснять точно ничего не нужно. Все есть в самом поступке.
СВЕТЛАНА. Согласна. Акт сильнее слов. Яркий, жестокий, страшный. Не укладывается в голове.
ИРИНА. Глупо об этом спрашивать меня.
СВЕТЛАНА. Простите. Это было некорректно. Хотя, думаю, многие хотели бы вас спросить...
ИРИНА. А я считаю, что вопрос этот задавать некому. Да и ответ ясен.
СВЕТЛАНА. Не всем. Мне вот неясен.
ИРИНА (задумчиво, в замешательстве). Хотите, чтобы я попыталась ответить?
СВЕТЛАНА. А вы... можете?
ИРИНА. Почему я это сделала? Вы настаиваете? Это же понятно. Это был мой финальный, окончательный, тотальный протест. Последний. Максимальный. Исчерпывающий. Как еще? Как сказать, если до самого дна? Или на самой большой высоте. Или как? Дотла.
СВЕТЛАНА. Ужас. (Пауза.) Все это поняли. Это было страшно. У всех был шок. Особенно у ваших коллег. Да у всех... И у следователей тоже...
ИРИНА. Сомневаюсь что-то.
СВЕТЛАНА. Даже президент комментировал.
ИРИНА. Вот видите. Все не зря. Хотя не питаю иллюзий, что я что-то изменила.
СВЕТЛАНА. Вы здравомыслящий человек, Ирина.
ИРИНА. Иначе я бы не была хорошим журналистом.
СВЕТЛАНА. А вам было страшно?
ИРИНА. А вы как думаете?
СВЕТЛАНА. Сомневаюсь, что о таком можно думать...
ИРИНА. Мне было страшно. Как слабому человеку, как было бы страшно любому на моем месте, животному даже... Страх смерти испытывают все. Я тоже человек. Мне было страшно, но я не боялась.
СВЕТЛАНА. Вы шли до конца.
ИРИНА. Да, а тому, кто идет до конца, бояться нечего. Поздно ему бояться.
СВЕТЛАНА. Такая убежденность в своей правоте и правильности поступка.
ИРИНА. А вы как думаете? Только так. Это можно сделать только так.
СВЕТЛАНА. Я понимаю. Я видела на видео... как вы отбивались от помощи непрошенного спасителя, даже когда огонь охватил вас полностью и боль, наверное, была невыносимой...
ИРИНА. Давайте не будем об этом.
СВЕТЛАНА. Простите...
ИРИНА. Ничего страшного. (С улыбкой.) Вы говорили что-то про мое здравомыслие... Это намек?

Пауза. Светлана смотрит на Ирину и опускает глаза, смущается.

СВЕТЛАНА. Да нет. Черт. Простите. Просто многие начали говорить, что у вас было не все в порядке с головой, что вы безумная и вообще... истеричка!

Ирина громко и от души смеется, Светлана улыбается.

ИРИНА. Да что вы говорите!
СВЕТЛАНА. Ага! Ненормальная, шизанутая, и президент тоже намекнул... Что нормальные люди так не поступают, не обливают себя и не...
ИРИНА. Даже и не знаю, что ответить. Но я предвидела такие разговоры.
СВЕТЛАНА (глядя куда-то вверх, на потолок зрительного зала). Что же там написано? Не могу прочитать...
ИРИНА. Но пусть. Пусть говорят, что я сошла с ума. Так говорят те, кто не может объяснить мой поступок иначе. Или кому не хватает духа его объяснить тем смыслом, который вкладывала я. В любом случае это слабость. А мне? Мне уже не обидно.
СВЕТЛАНА. А еще говорили, что вы устали, запутались, что у вас кредиты, разлад в семье, проблемы с детьми, с деньгами... Что вас довели, и вы просто не выдержали, сдали нервы...
ИРИНА. Ну, даже самой большой усталости было бы мало для того, что я сделала.
СВЕТЛАНА. Вы так просто об этом говорите...
ИРИНА. Труднее всего не до, не после, а в момент... Но не в момент, когда горишь, я не об этом. В тот миг, когда принимаешь само решение... Точнее, сразу после. Потому что решение принимаешь импульсом, толчком, как будто не ты, а некая высшая сила за тебя его принимает, и ты неожиданно, вдруг, о нем узнаешь. И тебе остается только согласиться с этой истиной, принять ее, остается только — не отступить. Идти до конца. И главное — не сдаться. Принять то, что уже принято в твоей глубине. Как будто не тобой принято. Богом. Но, на самом деле, как раз тобой, самой глубинной и настоящей тобой, самой последней и подлинной тобой. Самой изначальной и бессмертной. Да, бессмертной. Потому-то иногда эти решения настолько опасны и жестоки. Ты, которая внутри, сильнее и жизни, и смерти. И я решилась, шагнула.

Пауза. Молчат.

СВЕТЛАНА. Да, я понимаю. Я знаю, что это такое. И верю вам. Здесь даже безумия мало. Нужна убежденность... А еще ощущение правды, ради которой ты решаешься обрушить мир. Ощущение святости...
ИРИНА. Святости никакой нет. Человек, к сожалению, не святой дух. В конце пути он падает и умирает. А правда — да. Только ради нее и стоит жить, ну или решиться на то, чтобы жить перестать.
СВЕТЛАНА. Страшно, когда вы об этом говорите, будто это было с вами в фильме, а не наяву...
ИРИНА. Для одной меня это реальность, для остальных людей — часть медиа.
СВЕТЛАНА. На это и был расчет?
ИРИНА. Нет. Это не может быть основной мотивацией, когда речь идет о твоей смерти. Ты не сможешь воспользоваться резонансом. Но и это тоже. Я много лет в одиночку делала свое маленькое СМИ, чуть ли не единственный в городе оппозиционный сайт... И вот, наконец, когда меня довели до ручки, я сказала то веское и громкое слово, которое с такой силой не могли произнести при жизни ни я, ни мое издание.
СВЕТЛАНА. Я читала ваш сайт. Маленький, но с большим сердцем.
ИРИНА. А по поводу того, изменилось что-то или нет… думаю, мой поступок запомнится.
СВЕТЛАНА. Да. Иногда надо дать людям по мозгам.
ИРИНА. Вот именно.
СВЕТЛАНА. И пусть они считают тебя безумной и поехавшей.
ИРИНА. Точно.
СВЕТЛАНА. И пусть говорят про истеричку, кредиты и проблемы с детьми.
ИРИНА. Все равно все понимают, почему я это сделала.
СВЕТЛАНА. Точно. Всё понимают.
ИРИНА. Даже если я бедная безумная несчастная поехавшая баба.
СВЕТЛАНА. Бедная безумная несчастная поехавшая тетка!
ИРИНА. Русская бедная безумная истеричная тетка!
СВЕТЛАНА. Истеричная либеральная тетка!
ИРИНА. И баба!

Обе громко, счастливо и заразительно смеются. Успокаиваются.

ИРИНА. Все всё понимают. Что произошло. И почему.
СВЕТЛАНА. Потому что с нами что-то не так.
ИРИНА. И мы никак не можем про это сказать.
СВЕТЛАНА. Никак иначе.

Свет гаснет. Темнота. Тишина. Затем освещение постепенно возвращается, и вместе с ним на сцену выходят участники всех предыдущих действий спектакля. В руках они держат большие плакаты, которые составляют, как мозаику, единую картину, где в виде фейсбучного поста с полной имитацией интерфейса черным по белому видна надпись: «В моей смерти прошу винить Российскую Федерацию».
Когда свет загорается полностью, мы видим, что лавка пуста. На ней стоит пол-литровая пластиковая бутылочка с жидкостью. Мы слышим только голоса женщин.

СВЕТЛАНА. Я, наконец, прочитала, что там написано... Ваша последняя запись в Фейсбуке. Ваши последние слова. После чего нижегородская журналистка Ирина Славина, у которой утром в ходе обыска следователи в очередной раз изъяли всю личную технику, вышла в город, села на лавку перед зданием ГУВД, облила себя бензином и подожгла. И за считанные секунды сгорела.

Пауза.

СВЕТЛАНА. Ира, ты обвиняешь в этом Российскую Федерацию. Считаешь, не слишком сильно сказано?
ИРИНА. Считаю, не слишком.

Свет в зале гаснет. Одновременно с этим издалека начинается звук. Это свистяще-шипящий газовый шум, он нарастает, становится сильнее — и наконец взрывается: мощным густым оглушительным громом огненной бури. В этот момент проектор дает на сцену заполняющее все пространство изображение ревущего клубящегося огня, но в следующее мгновение мы понимаем, что это не огонь, в котором горит женщина, как можно подумать, — это огонь, что вырывается из сопл и движет к звездам гигантскую ракету. Звук и пламя поднимаются вверх, оставляя зрителя на земле в темном притихшем зале. 

КОНЕЦ







_________________________________________

Об авторе:  АРСЕНИЙ ГОНЧУКОВ

Закончил Нижегородский государственный университет по специальности "филология" и Школу кино при Высшей школе экономики (мастерская игрового кино А. Фенченко). Работал журналистом, телеведущим, сценаристом документального кино, вторым режиссером многосерийного художественного фильма "Синдром дракона" (Первый канал, режиссер Н.Хомерики). Автор сценариев, режиссер-постановщик и продюсер четырех полнометражных картин "1210" (2012), "Полет. Три дня после катастрофы" (2013), "Сын" (2014), "Последняя ночь" (2015) и короткометражного фильма "Конечная остановка". Все картины сняты без бюджета и поддержки государства и продюсеров. Занимался дистрибьюцией собственных картин. В 2014 его фильм "Сын" вышел в широкий прокат в России и Польше. Обладатель 17-ти наград российских и международных кинофестивалей. В том числе Гран При фестиваля "Окно в Европу", призов фестивалей "Киношок", "Волоколамский рубеж", "Святая Анна", лауреат Национальной кинопремии "Страна", "Кинопризыв", победитель "West Virginia Mountaineer Short Film Festival" в номинации "Political Theme" и других. Участник десятков кинофестивалей, среди которых Каннский кинофестиваль, Монреальский кинофестиваль, "Chacun son Court" (Франция), "Ten Festiwal Kijow Warszawa" (Польша) и многие другие.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 120
Опубликовано 01 дек 2021

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ