(О книге: Игорь Поглазов. Я ни о чем не жалею. ―
Минск: Колорград, 2024. ― 224 с.) Сколько жизни, в которой пишется поэту? У Игоря Поглазова она длилась всего около двух лет. Красивый тринадцатилетний мальчик, который выглядел на восемнадцать, родился и жил в Минске: единственный в семье, чудом выживший в родах ребенок рос, как Гвидон, стремительно, как герои Высоцкого и Шукшина, обладал дерзким характером и остро чувствовал несправедливость, как бунинский Митя, был раним. Поэтический архив Игоря за два с небольшим года напряженного сочинительства насчитывает около двухсот стихотворений, а литобъединение, в котором состоял «абитуриент» Поглазов, не давало серьезной обратной связи, профессиональный уровень не повышало. И как больно осознавать, что этот период (наряду с обыкновенным пубертатом, про который тогда понятных психологических статей, как сейчас, не было) стал для очень молодого поэта мучительным испытанием, ведь он писал стихи и микропрозу-эссе в глухой стол. В то время ярким позволялось быть обществу, даже поощрялось, если толпа на демонстрации, а удивительный человек не мог просто так явно выделяться, он же не букет. И особенный подросток, одаренный юноша Поглазов Игорь был гадким утенком, особенно в школе, где до сих не терпят неформатных личностей и самодостаточных натур, и отчаянно искал собеседника, нуждался в наставнике, мечтал о читателях… Но в отличие от, к примеру, Ники Турбиной, вокруг Игоря не толпились репортеры, им не восхищалась публика, никто не покровительствовал:
И обдует ладони мои пусть задиристый ветер, И на голову сыплет пожухлая в памяти жуть, И услышите вы, что пою я, и всё мне простите, Что ушёл я один и не взял никого в этот путь.Первая публикация Игоря состоялась лишь через 8 лет после его добровольного ухода из жизни ― в журнале «Аврора» (№ 7, 1988), благодаря журналисту Дмитрию Губину. На минском радио в поэтической программе «Шчырага сэрца парывы», которую вела поэт Евгения Янишиц, Игоревы стихи тоже прозвучали ― в январе 1981-го, но было поздно ― 14 декабря 1980 года, за тринадцать дней до своего четырнадцатилетия, его не стало. А ведь эфир с несколькими текстами Игоря должен был состояться раньше, он ждал, ему это обещала Янишиц (наверное, единственная из местных состоявшихся литераторов, к которым смог пробиться, тепло встретившая смелого юношу, когда Игорь сам каким-то чудесным образом разыскал ее адрес и пришел со стихами) ― но программу отложили. И уже было неважно, что, по словам Евгении, руководство так решило, чтобы в следующем выпуске представить стихи начинающего автора более обширно. Снова для Игоря что-то оборвалось. Как пел Башлачев:
Короткую жизнь — Семь кругов беспокойного лада —
Поэты идут. И уходят от нас на восьмой.
В день ухода на столе в комнате Игоря лежало начатое письмо Андрею Вознесенскому, так и не встреченному в Москве, куда парень сорвался (один!), ошеломленный смертью Высоцкого, измученный своею невостребованностью. Та поездка окончательно изменила Игоря.
После родители Поглазова отвезли письмо адресату. С Вознесенским, по словам мамы поэта, Игорь «чувствовал единое духовное родство», и тот, прочитав стихи, подтвердил: «Может, если бы я с ним встретился, этого бы не случилось… Хотя нет, всё равно случилось бы».
Эти и другие талантливо написанные воспоминания (они достойны отдельного отзыва) Веры Борисовны Поглазовой завершают (и занимают почти половину объема) составленную ею книгу Игоря «Я ни о чем не жалею» — это четвертое посмертное [1] и наиболее, пожалуй, полное избранное героя антологии «Уйти. Остаться. Жить». И это не реквием, а гимн. Гимн любви и благодарности необыкновенному сыну.
Прости меня, о друг неузнанный, Ведь ночь была, а у меня глаза слепы. Связуем осторожно узами, Прости, неузнанный, прости.Если о Турбиной Евтушенко писал, что «ребёнок, в каком-то смысле это черновик человека. Но как в черновике рождаются, выплавляются формы поэтического мышления, так и в ребёнке вылепляются черты будущей нравственной зрелости» [2], то о Поглазове не повернулся бы язык что-нибудь похожее сказать. И не потому, что Евтушенко говорил о восьмилетней Нике, а Игорь на четыре года старше. Нет, он изначально не был и не считался вундеркиндом. Кто не знал его лично, не имел оснований воспринимать его как «маленького со взрослой душой», потому что он был гармонично взросл, внешне и внутренне, в компаниях представлялся студентом, а не восьмиклассником, и реальный возраст казался нелепой ошибкой в метрике. А самое главное: его поэтический дар осознавался им в полной, равноправной мере. Кому из обычных подростков пришло бы в голову посвящать стихотворение, допустим, не девушке, а великим поэтам, да еще и двум одновременно: Пастернаку и Мандельштаму?! Даже дерзкие критики не позволяют себе таких безапелляционных равенств. А мальчишка запросто связал их собой:
«Мы шли как предвестье на проводы, / Врозь, парами, тройкой осеннею, / И всё паутинками тонкими / Сплетали в стихотворение». В его стихах нет фальшивого кокетства, дерзкого панибратства ― начитанность Поглазова лишена наивности, освобождена от надменности. Ведет интонацию поэта тот самый пастернаковский дебют, после которого «кончается искусство». Есть переклички и диалог, звучат голоса «старших», но несомненно товарищей. У юного Игоря «почвой и судьбой» стало чувство собственного достоинства и соответствия самым высоким образцам, что мучительно не совпадало со временем и пространством, а их уж точно не выбирают.
Он Бог иль человек – мне это всё едино. Художники равны перед своей картиной.В короткой заметке, ставшей предисловием «Я ни о чем не жалею», Давид Самойлов пишет: «Раньше или позже его имя придет к читателю. Лучше, если без шума литературной сенсации. Впрочем, его уже ничто не может испортить».
Стихи Самойлову показывали еще при жизни Игоря, и он сказал, что может только положить их в архив, чтобы после его смерти они, возможно, кого-то заинтересовали. Не время было. Но надо было успеть. Поглазов понимал это лучше всех, потому что развитие его личности и таланта опережало биологические часы и обгоняло окружающий застойный тогда хронотоп.
Игорь Поглазов был один на один с кровью шедших горлом стихов, и, как любой ребенок, нуждался в похвале, утешении. А особенно ― в разделении ноши вечной поэзии с читателем, хоть ненадолго…
«…Я рассказал тебе всё, что мог. Запомни мой рассказ, приложи его к сердцу своему, примеряй его к себе, обвяжи им шею свою и иди по жизни, и я уверен: ты не будешь бояться тех, кто смотрит на тебя. Снега по-прежнему не было. Он лежал на грязной дорожке. И… смотри! Смотри… Он стал чистым, этот снег. Я помню тебя… Лучше тебя нет. Ты будешь окончанием моего рассказа»._____________
1. В 1991 году в издательстве «Мастацкая лiтаратура» вышла книга стихов «Закрываю двери, которые не открыл». В 1994 году друзья по литобъединению издали в Минске книгу «Стихотворения», в 2006-м там же вышел сборник «Подайте мне крепкую руку».
2. Турбина H. Г. Черновик: Первая книга стихов / Предисл. Евг. Евтушенко. — М.: Мол. гвардия, 1984. — 63 с.
скачать dle 12.1
