Редактор: Ольга Девш
(О книге: Шевченко, Ганна. За Черной рекой / Г. Шевченко. — М.: Формаслов, 2024. — 136 с.)Книга Ганны Шевченко состоит из трех частей, абсолютно разных по жанру и стилю. Каждая часть вполне могла бы существовать сама по себе, не теряя художественной ценности — если бы не одно обстоятельство. Общий сквозной мотив и общий (хотя и неочевидный) герой — то, что делает художественный замысел цельным и оправдывает необходимость трехчастной структуры повествования.
Кто же этот герой? Для меня ответ на вопрос очевиден. Это абсурд. Ганна Шевченко пишет об иллюзорности и условности мира, о сомнительности ценностных ориентиров и в сущности нас самих. Кто мы? Действительно ли мы те, кем сами себе кажемся? Живем ли на самом деле или только намереваемся жить?
Абсурд, как и подобает центральному объекту изображения, по ходу развития авторской мысли претерпевает определенные метаморфозы, видоизменяется и даже эволюционирует. Он примеряет на себя разные личины, выполняет разные функции и по-разному воздействует на читателя. Если говорить конкретнее — перед нами три речевых регистра, в контексте которых оригинально раскрывается одна и та же тема.
Начнем с условно эпистолярной, одноименной с названием книги повести «За черной рекой». Здесь абсурд — не просто главный герой, но и стилеобразующий элемент, и принцип сюжетно-композиционного построения текста. Идея, при всей ее причудливости и фантазийности, не вполне нова. То и дело проскальзывают аллюзии на произведения известных европейских писателей. Сама история молодой женщины, провалившейся во время Сострясения в Черную реку и оказавшейся «по ту сторону пятиэтажной хрущевки», очень напоминает путешествие Алисы в Зазеркалье.
Концептуально этот вымышленный мир выстраивается у Шевченко по тем же законам, что и у Кэрролла: он чем-то напоминает реальность, но в то же время существенно от нее отличается:
«Я оказалась в той же пятиэтажной хрущевке, но со значительными изменениями, словно кто-то нарисовал карикатуру на мой прежний мир и картинка вдруг ожила. Дом был перевернут вверх тормашками, рухнувшая мебель громоздилась по углам, ковры и подушки смятыми грудами лежали под ногами. Надо мной стояла уборщица, тыкала в меня шваброй и с кем-то переговаривалась».Образ уборщицы символичен. Это связующее звено между различными ярусами-этажами абсурдного мира, нечто сообщающее ему устойчивость и в то же время подвижность:
«Уборщицей я ее назвала, потому что она не сидела на месте в отличие от большинства джодов, а ходила из комнаты в комнату с ведром и шваброй. При этом я не видела, чтобы она что-то мыла или убирала».Это и «мостик» между двумя параллельными мирами. В конце повести героиня Шевченко сама преобразуется в уборщицу — с ведром на голове и шваброй в руке она переходит Черную реку и возвращается в свою реальность. Но до этого происходит нечто важное: разговор по телефону с мистическим Правителем — воплощением Бога Хаала:
Алло! Я плохо слышу! Что нужно?»«Попасть к вам на прием!» — закричала я в трубку.«Что?» — переспросил голос.«Хотела попасть к вам на прием!» — повторила я.«А ты записана?»«Куда?» — прокричала я.В трубке слышался треск и металлический звон.«Записана?» — сквозь шум повторил голос в трубке.«Куда я должна быть записана?»«В книгу Вечности!» — послышалось сквозь помехи».На тот момент ответа на поставленный вопрос не находится. Но становится понятным одно:
«нужно записаться и нужно разобраться». Первый проблеск мысли на тему собственной несостоятельности и необходимости личностной самоидентификации возникает у героини еще после перенесенной «хилорадки», о чем она и сообщает в письме своей условной собеседнице:
«Если бы вы знали, Нина Владимировна, как мне сейчас плохо! Дурно до тошноты. Хочется забиться в какую-нибудь щель и провести там остаток своих дней. Нео из «Матрицы» был избран, чтобы спасать человечество, а я — чтобы болеть хилорадкой. Что же я за ничтожное существо…Но, как бы там ни было, я найду способ вернуться домой».У фразы «возвращение домой» постепенно обнаруживается глубокий философский смысл: это отнюдь не возвращение в конкретное место, а поиск себя, возвращение к себе. Оказавшись в привычной реальности, героиня понимает, что ей плохо, неуютно, и свой настоящий «дом» она должна обрести в другом месте:
«По ночам, когда в коридоре стихают звуки, я достаю глиняный комок и пытаюсь слепить телефон. <…> Нина Владимировна, думаю, окажись вы рядом, вы обязательно спросили бы, зачем мне это нужно и кому я собралась звонить. Отвечу — как только в трубке послышится ровный гудок, я снова попробую дозвониться до Хаала и задать ему несколько вопросов. Я спрошу его, где мой настоящий дом, здесь или там, в перевернутом мире».Тема абсурда в итоге решается в конструктивном ключе: героиня, «провалившаяся под воду», получает уникальную возможность взглянуть на себя со стороны и понять, что жила иллюзиями. Ее мнимое благополучие еще возможно заменить на подлинную жизнь. Главное — правильно ответить на вопрос:
«А сейчас вы не дома?».Иным, гораздо более мрачным и безысходным, абсурд предстает во второй части книги, где под общим названием «Что кричит женщина, когда летит в подвал», объединены короткие рассказы. Здесь уже нет никакого диалога «по вертикали», никакой попытки разобраться в себе и своём месте в жизни. Есть пустота и бессмысленность существования, победа человековещества над человеком разумным. Героиня рассказов — преимущественно женщина. Маленькая, слабая, незаметная и потерянная в окружающем мире.Мужчина дан фоном — смутно и расплывчато, и весьма неприглядно. Это нечто
«зевающее, причмокивающее», способное производить «бесформенное журчание».У героини чаще всего нет имени – её обозначение нарицательно: условная «Жэ», «она», просто «женщина». Одна из множества себе подобных, эта особь женского рода не выбирает свою судьбу, и даже если бывает чем-то недовольна, не пытается открыто этому сопротивляться. Смысл её жизни нередко сводится к намерению что-то сделать – при отсутствии самого действия
. «С тех пор, как она решила заняться шитьем, прошло довольно много времени, но ей все никак не удавалось сесть за работу», — так начинается одна из историй.
Читатель вправе ожидать какого-то продолжения, но его ожидания оказываются по-чеховски обманутыми: ничего не происходит, кроме постоянных походов в магазин и обнаружения, что
«снова чего-то недостаёт». Эффект мнимой интриги, несостоявшегося чуда, неминуемо разбивающегося о пустоту бытия – типичная черта рассказов второй части. Так, случайно полученный Анастасией плоский свёрток с фотографией мужчины внутри погружает её «в сладкие дремы», но промелькнувшее за окном зрелище «пьяных любовников» прерывает возвышенные мысли героини:
«Она попыталась вспомнить, о чем думала до этого, но так и не смогла». Такова аллюзия самой жизни, в которой повседневность практически всегда одерживает верх над высоким предназначением. Лишь иногда с героиней происходит то, что можно назвать «моментом мистического прозрения». В рассказе «Мой мир и всё, что в нём» молодая женщина, рано выданная замуж за
«малознакомого мужчину намного старше», внезапно обнаруживает, что всё, вызывавшее у неё «волнение и трепет внутри», не более, чем
«иллюзия, тотальный обман, глобальная афера». «Единственное, что у тебя есть, — это маленький деревянный дом на берегу тихого озера. Запомни это и возвращайся домой», — говорит женщине её муж. И мы понимаем, что это возвращение сродни тому, которое случилось на Чёрной речке.
Один из самых сильных и самых аллегоричных рассказов цикла – «Иванов». Здесь мысль об абсурдности бытия достигает предельной концентрации. По прочтении остаётся неприятный осадок от того, что мы все — Петровы и Сидоровы, созерцающие пустоту Иванова: нашу собственную пустоту.
Третья часть книги автобиографична и переводит тему абсурда в реальную плоскость. Каждая история – коротенькая зарисовка из будничной жизни библиотекаря. Отдельные ситуации нас забавляют, отдельные вызывают недоумение, а иногда становится просто грустно. Несмотря даже на возможные элементы художественного вымысла и некоторое утрирование происходящего, мы пониманием, что всё описанное нередко происходит на самом деле.
Да и все типажи хорошо узнаваемы.Вот девушка, которая пришла в библиотеку просто зарегистрироваться. Книги её не особенно интересуют – гораздо важнее, как она получилась на
«фото внутреннего пользования». Вот ярко выраженный неудачник, убеждённый в том,
«что Господь послал его в этот мир с особой миссией — миссией Поэта». Вот скандалист (ну какое общественное заведение без скандалиста), любящий покачать права и пригрозить сотруднику увольнением. А вот параноидального типа посетительница, которая тихо-тихо, почти шёпотом говорит, что
«всю жизнь, с самого детства, танцевала в своей голове» и мечтала стать балериной, вопреки здравому смыслу.
Ну кто хотя бы раз в своей жизни не сталкивался с подобным? Вывод героини, мудро выбравшей роль стороннего наблюдателя, довольно безрадостен:
«Иногда мне кажется, что планета Земля — это специальная коробка для хранения бракованных изделий. У одних повреждено тело, у других душа, у третьих, как у этой дурочки, голова. Существуют ли люди, сделанные по ГОСТу?».Абсурд, воспринимаемый в первой части книги как художественный приём или эстетическая категория, становится более абстрактным к середине повествования, а под конец обретает реальные очертания, лишний раз убеждая читателя в том, что подобному явлению везде и всегда найдётся место.
В то же время можно уйти от философских обобщений и согласиться с Вячеславом Харченко в том, что
«проза Ганны Шевченко фантасмагорична, и нелогична, как мир настоящей взбалмошной женщины». Действительно, во всех рассказах преобладает женская оптика зрения, для которой характерно сочетание несочетаемого: жизнь с мужем без любви к нему, размышления о какой-либо деятельности без самой деятельности, мечта о возвышенном при тяге к повседневному.
Но тем интереснее читать эту прозу – настолько же ироничную, насколько и серьёзную, побуждающую к глубоким размышлениям о жизни и её законах.
скачать dle 12.1
