Обзор поэтических подборок «Журнального Зала»

Алексей Кубрик. поминальных свечей по цыганские души

http://magazines.russ.ru/znamia/2018/7/pominalnyh-svechej-po-cyganskie-dushi.html

По подборке Алексея Кубрика нужно идти, как по тропинке, которая пролегает через поля и леса и ведет сказочного героя из мира физического в мир метафизический, из мира живых в мир мертвых, где он должен найти сокровище и вернуться обратно. И ключом к этому миру служит название подборки — «поминальных свечей по цыганские души». Цыгане здесь —  символ постоянного перемещения в поисках то ли дома, то ли смерти, которая в стихах Алексея Кубрика всегда рядом с человеком.


* * *

…потом сломалась, как игольное ушко.
А что без нити? Только что язвить.
Москва — Касимов, через лес пешком,
и здрасьте всем старухам говорить.
 
Ходил-бродил за рыжиками в лес,
за паутиной в августовский дым.
Сидел-глазел туда, где слышен плеск
и поплавок всё дольше невидим.

Но уходя от терпеливых мест,
как будто нёс за пазухой котёнка.
А свет дрожал сквозь разнолистный лес
и паутин засвеченную плёнку.


* * *

ты хотя бы попробовал что ли
как бы там мимоходом тебя ни звали
в коридорах снулых в очередях невольных
с коммунальным слухом в окошках редкой печали
с карнавальным бродилом в кастрюлях штрипках плафонах
скрипом двери в парадном скрежетом чёрного хода
с обувною морокой как будто ты сам из картона
в том тире которое среднего рода
тень без тени во френче рябого чорта
лабиринт без центра маячит в крысином мозгу
принесите мне ветер поднимите уставные морды
посадите на поезд с чуланным билетом в москву
в телефонной трубке шуршанье зёрен графита
добродушный отрок крутит и крутит шум
будете живы захаживайте к убитым
наобум говорят всё во всём наобум
я приеду забуду что ты меня только не любишь
и будильник на восемь и вечер похоже на семь
поминальных свечей по цыганские души не купишь
назовите мне ветер обнять одиноких друзей
подползает зима очевидные лужи всё уже
порошащим снежком приглашается радость тишком
за водой на родник за судьбой по владимирке в ужас
вот шарманка вот пёс вот таксатор с заплечным мешком
на бетонку возили грибы собирать всем отделом
и тебя прихватили и ты заблудился в лесу
поминальных свечей удлинённое осенью тело
принесите мне ветер я тоже его понесу



Александр Кабанов. Меж двух отчизн

http://magazines.russ.ru/druzhba/2018/7/mezh-dvuh-otchizn.html
http://magazines.russ.ru/volga/2018/7-8/druzyam.html

Когда вышла книга Александра Кабанова «На языке врага» критики сразу же начали обсуждать напряженные русско-украинские отношения. Это, и только это. При этом забывая, что Кабанов в первую очередь языковой поэт. Его поэтика строится на игре, на продолжении и развертывании поговорок, устойчивых выражений и считалок.
И значит этим гипотетическим врагом может быть и сам язык, с которым ты борешься и изводишь — По Маяковскому —  тонны словесной руды ради единого слова.
 
По таким же углом стоит рассмотреть и подборку в Дружбе Народов. Пафосное название отсылает нас к двум отчизнам. Это Россия и Украина. По крайней мере, это первое, что приходит на ум после упоминания Крымских гор. Но ведь помимо первого стихотворения, подарившем подборке название, политика больше нигде не затронута. Все остальные тексты — это языковые и культурологические игры: история современного ковчега в «Когда мы забыли о солнце, о боге и снеге», сравнение еврейки в Дахау с фениксом в «Тете Саре», вольная языковая фантазия, выросшая из детской загадки о конях на балконе «Деревья переходят рубикон». Поэтому отчизны, между которыми застрял Александр Кабанов, — это еще и два поэтических направления — поэзия языковая и поэзия гражданская. И этим отчизнам, тут мы поспорим с автором, Кабанов всё-таки нужен.


* * *

Я в зеркало смотрю слегка поддавшим:
зрачки и губы цвета янтаря,
и чувствую себя не оправдавшим,
ну, типа пастернака говоря.

Родимые, а что же вы хотели,
когда в стране подстилок и рабов,
вы речь мою держали в чёрном теле —
от Крымских гор до выбитых зубов.

И мне не важно, что сейчас на ужин:
вареники, а может, снегири,
меж двух отчизн, которым я не нужен —
звезда моя, гори, гори, гори.

Когда глаза — ещё не признак зренья,
потрескивает тонкая броня,
но я прощаю это поколенье,
которое так верило в меня.


* * *

Мне трудно судить по моим ощущеньям,
я чувствую — надо меня починить,
в носу ковыряясь бесправным растеньем,
бросая животных на пастбище гнить.

А мог бы смотреть на усталую речку,
сидеть на веранде и жечь керосин,
но жизнь предлагает заточку, подсечку,
рождаются колья из чрева осин.

Здесь корни цветов охраняются вазой,
замрет над стоячей водой стрекоза,
и ангел проходит моей скотобазой,
и все его крылья — сплошные глаза.

А мог бы возглавить восстание гречки,
последний, бессмысленный бунт пустоты,
а жизнь, затянувшись, пускает колечки,
и чтобы согреться — сжигает мосты.

 

Сергей Золоторев. Зевну я бабочку земную

http://magazines.russ.ru/volga/2018/7-8/zevnu-ya-babochku-zemnuyu.html

Поэзию Сергея Золоторева можно назвать усложненной: неправильные грамматические связи, не всегда понятный синтаксис, «странные» метафоры. Но всё же что-то заставляет её читать. Сначала ты цепляешься за звук и катаешься с ним по ухабистым строчкам. Потом несколько раз перечитав, ты понимаешь, что образы связаны и смысл, пусть расплывчатой и сугубо твой, появляется перед глазами.
И тут в первую очередь вспоминается Мандельштамовская традиция, когда стихотворение выстроено, но в нем отсутствуют кусочки смыслового пазла, дополнить который может только читатель.
 

* * *

Еще солнце не встало, а всюду уже светло.
Это небо делает такое возможным,
проводя световые волны не как стекло,
но как брачное ложе.
Птичьи парочки, расстелив пальто
и наевшись перебродивших ягод,
с пьяных глаз теряют ориентацию в орнито-
логии что-нибудь на год.
Только брачные игры их – результат
тех же свойств материи проводящей,
что мороз и холод и конденсат
и писанье в стол и играние в ящик.



Любовь Колесник. Исчезающая провинциада

http://magazines.russ.ru/druzhba/2018/7/ischezayushaya-provinciada.html

Мне очень нравится название подборки Любови Колесник, потому что «Исчезающая провинциада» — очень четкий символ того мира, который описывает автор. А также способа построения этого мира. Слово «Провинциада» —  авторский неологизм, превращающий поездку в провинцию в эпическое путешествие наподобие Илиады, Энеиды или Сибириады. (Надо сказать, что неологизмы —  неотъемлемая часть поэтики Колесник. В том же стихотворении, откуда взята «провинциада», есть, например, еще и «осенеет»).

При этом в провинциаде слышен не только эпос, но и отзвуки «ада», где «гостиница рядом с тюрьмою» и «Прямо некуда, слева помойка, // справа голубь сидит на вожде». И эта двусмысленность тоже неотъемлимая часть стиля — взять хотя бы излюбленный прием Любы с предложением выбора правильного слова «наши вены вою(ю)т с сильнейшей из всех гидравлик» или переворачивание уже устоявшихся выражений с ног на голову — «Не держи мою руку, не надо, // и добра на меня не держи».

Но какой бы адской ни была провинциада, она всё равно исчезает. И автор, как больной Стокгольмским синдромом, сохраняет ее для нас.


* * *

                            ДК

Где гостиница рядом с тюрьмою,
где забитые стрелки в пруду,
я ладони холодным умою
и, наверное, дальше пойду.

В небесах, в зеленеющем хлоре —
отраженье земного сукна,
растворение килокалорий,
остывание сердца до дна.

Осенеет, синеет, смотри-ка:
за крестями казенных домов —
корабли журавлиного крика,
опустелые тени холмов.

Исчезающая провинциада,
ожидание ржавых пружин.
Не держи мою руку, не надо,
и добра на меня не держи.

Прямо некуда, слева помойка,
справа голубь сидит на вожде.
Одиночество, вечная стойка
ржавой стрелки в недвижной воде.



Ефим Бершин. Как чужой перевод

http://magazines.russ.ru/druzhba/2018/7/kak-chuzhoj-perevod.html

В стихотворении, подарившем подборке название Ефим Бершин пишет: «Сам живу, как чужой перевод // с неопознанного подстрочника». И, действительно, подборка выглядит так, словно была написана на арамейском языке, где в каждом стихотворении осеннее небо распластывается бедуинским шатром, женщины цвета песка пропадают, а Ирод, покинувший мавзолей, бродит по Ордынке.

И лично меня это заставляет задуматься о природе перевода, потому что в том же тексте есть катрен: «Но прошу, выходя за порог: // если можете, переведите // недопереведенный народ // в недопереведенном Египте». Конечно же, это отсылка к Моисею, к тому как он, нарушив все дедлайны, переводил народ свой через пустыню.
И невольно задумываешься, о сходстве этих двух вроде бы далеких понятий, ведь Моисей гулял по пустыне 40 лет для того, чтобы умерли те, кто помнил свое рабское прошлое и старых богов, чтобы народ потерял память. Так и слово, будучи переведенным, теряет звук и лишние коннотации, оставляя себе только смысл.
 

* * *

                          Т. Вольтской

Переводчик, толмач, кукловод —
жалкий пленник случайного росчерка.
Сам живу, как чужой перевод
с неопознанного подстрочника.
Непонятною силой ведом,
непонятно куда и откуда
переписан и переведён
в этот мир из подземного гуда,
из болот, из далёких пустынь,
из глубин огнедышащей магмы.
Я — никто, я — ничей, я — не сын.
Я забыл свою бедную маму.
Но прошу, выходя за порог:
если можете, переведите
недопереведенный народ
в недопереведенном Египте,
на Валдае, на Волге, в горах,
запорошенных снежною синью,
чтоб попасть через голод и страх
из пустыни — в другую пустыню.



Юлия Новоселова. Говорят что осень

http://magazines.russ.ru/ural/2018/7/govoryat-chto-osen.html

Наверное, первое, что замечаешь, читая Юлию Новосёлову — это интерес к природе и ко всем четырем временам года — два летних стихотворения, трое зимних и по одному досталось осени и весне. И хотя город упоминается, но в подборке не найдешь ни одного индустриального пейзажа, да и ни одного человека, кроме автора. Но автор стоит и всё же с кем-то говорит. Но из-за отсутствия собеседника кажется, что Юлия Новосёлова скорее заговаривает что-то. И эта словесная магия превращает двойку в клетке тетради в птичку в квадратной неволе, заставляет пахнуть вениками мокрый лес и ждать чудес в предбаннике у Бога.

 
* * *

Говорят, что осень.
Зачем — не знаю.
Смазывают лыжи,
Готовят сани.
 
Первый желтый лист
Покидает ветку,
Первый ученик
Впишет птичку в клетку.
 
«Ничего не бойся», —
Твердит мне опыт.
В лесопарке тишь —
Ястребиный клёкот.
 
Ты не зверь, не птица
и не девица.
Мало ли что в жизни
Не пригодится.
 

* * *
 
Предвестие предсердий — снег с дождем.
Не пережить зимы в дыму и доме,
Так раскрываешь бабочкой ладони
и делишься с синицами теплом.
Напрасен и прекрасен первый снег —
рябь белых пятен на лесной подстилке,
и отдает ментолом, как пастилки
от горла, и дыхалку открывает.
Там вениками пахнет мокрый лес.
 
В предбаннике у Бога замерзаешь,
но ждешь чудес.