Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
 Владимир Козлов |
Роман Богословский: Владимир Козлов - писатель, который снимает кино. Или, как вариант, кинорежиссер, который пишет книги. Но важны, собственно, не эти дефиниции, важна суть его работ. Козлов неполиткорректен. Ни в своих работах, ни в жизни. Он находится вне тусовок и объединений. Его романы ироничны и жестоки, его фильмы минималистичны и нарочито правдивы. В моем представлении, именно таким должен быть настоящий панк – что в литературе, что в кино, что в жизни. |  Роман Богословский |
|
– Второй игровой фильм, «Кожа», пока еще только в производстве, поэтому о нем рано говорить. А что касается двух первых – «Десятки» и «Следов на снегу», то, конечно, доволен. Для независимых фильмов, снимавшихся вне киноиндустрии и практически без денег, результаты хорошие. «Следы на снегу» вышли в общероссийский прокат – что с документальными фильмами происходит нечасто. «Десятка» попала на фестиваль «Дух огня» в компании с многомиллионными студийными проектами и получила там приз. Премьерные и фестивальные показы прошли в двух десятках городов. Возможно, был шанс и на более широкую дистрибуцию, но это был первый опыт для всех, кто делал фильм. Где-то что-то сделали неправильно, где-то не хватило наглости. – Создатель и вдохновитель скандального проекта «Мамины Усы» Вадим Шеин как-то участвовал в работе над «Десяткой». А как именно? Я просто «слышал звон», да и только. – В какой-то момент монтажер, который заодно должен был сделать титры, не выходил на связь, и я «бросил клич» в Интернете в поисках человека, который мог бы это сделать. Вадим откликнулся первым. В итоге, правда, был использован другой вариант, но в благодарность за работу мы указали автором титров Вадима. Надеюсь, он не обиделся. – С чем связан поворот к кино? – Здесь как минимум две причины. Кино интересовало меня всегда, но возможностей что-то делать в рамках индустрии я не видел. А вне индустрии до недавнего времени что-либо снимать было практически невозможно: технология была недоступна. Сейчас она стала доступна, и я сразу же попробовал реализовать независимые авторские проекты. Кроме того, нарастает движение – хотим мы этого или не хотим – от текстового контента к визуальному. Люди все меньше читают и все больше смотрят видео. Почему бы не поработать с новыми, визуальными формами? – Как оцениваешь других режиссеров? Сегодня только ленивый не обсуждает «Дурака» и «Левиафана». Что скажешь об этих двух картинах? – Да, эти фильмы вызвали бурную дискуссию, но уровень этой дискуссии – дебильный. Обсуждают не фильмы, а то, насколько они «непатриотичные» и насколько неправдиво в них показана современная российская жизнь. Я смотрел только «Левиафана», и при такой постановке вопроса буду, конечно, на стороне фильма: ничего он не искажает и не преувеличивает. Другое дело, что фильм меня ничем не впечатлил – ни на уровне авторского высказывания, ни на уровне кино как искусства. Это всего лишь один фильм из целого сонма российских артхаусных фильмов, снятых за последние десять лет, и не самый лучший. Может, в том числе и поэтому дискуссия сводится к «да, это правда» или «нет, это неправда». Ни к каким другим мыслям, получается, фильм не подталкивает. – Твой документальный фильм «Следы на снегу» о сибирском панк-роке. С чего вдруг ты решил копнуть эту тему и что интересного и/или нового из нее вынес? – Для меня это было совсем не вдруг. Я слушаю сибирский панк-рок с начала девяностых. На уровне эстетики и идеологии он в свое время на меня очень сильно повлиял – как и американский панк 80-х (Dead Kennedys, Minor Threat и т. д.). И то, что я делаю в кино – это такой, в сущности, панк: минимализм, неполиткорректность… и насрать на технические огрехи. Мне хотелось сделать такой вот «трибьют» этой музыке, тем более что фильма про сибирский панк-рок не было. Поэтому нельзя сказать, что я вынес что-то новое: эта музыка была мне хорошо знакома. Но было интересно погрузиться в нее снова через двадцать пять лет и заодно примерить какие-то понятия о независимом некоммерческом творчестве к тому, что происходит сейчас. – С этим ясно, спасибо. Ты довольно часто менял издательства –– «Ад Маргинем», «АСТ», «Амфора», «Вагриус»… Сейчас вот работаешь с «Флюид ФриФлай». С чем это связано? И в целом –– что для тебя является напряжным в работе с издателем, а что, наоборот, нравится? – Я независимый, некоммерческий автор. С кем договорюсь – там и выпускаю книгу. Проблема в том, что в сегменте современной прозы ситуация сейчас вообще очень хреновая, и издательств, которые в нем работают, очень мало. Есть одно крупное и несколько мелких. И все. Мои пожелания к издательству минимальные: не вносить никаких правок без обсуждения со мной, согласовать верстку и обложку. С обложками бывало по-разному, иногда выходило и что-то откровенно идиотское – например, обложка «Плацкарта». Верстку согласовывали практически всегда. Только с «Варшавой» возникла дурацкая история: в «Ад Маргинем» взяли и с какого-то перепугу выкинули сцену, в которой герой дрочит, а мне потом сказали что-то вроде: «Не надо богатым читать, как бедные дрочат». Чиво-чиво? – В чем сегодня выражается популярность, известность писателя, как и можно ли ее измерить? – Для меня популярность и известность – не самые ценные характеристики. Они не помогают писать лучше. В чем выражается? Наверное, только в «пиар-капитале» – в том, сколько про автора пишут в СМИ, в соцсетях. Какой ценой и какими средствами это достигается – это уже другой вопрос, но, по крайней мере, здесь, наверное, больше объективности, чем в премиях или в тиражах книг. – В интервью двухгодичной давности ты говорил мне, что тебе все равно, будут ли тебя читать через сто лет. За это время позиция как-нибудь поменялась, скорректировалась? – Нет, абсолютно. Я живу сегодняшним днем. – С кем из коллег по перу ты тесно общаешься? – Можно сказать, ни с кем. Я всегда в литературе был аутсайдером, ни в какие тусовки и группировки не входил. Хорошо это или плохо – не знаю. Так есть. – В литпремиях 2015-го года участвовать собираешься? Какое вообще отношения к ним имеешь? – Если издательство или кто-нибудь еще номинирует – то буду. Но сам никаких движений предпринимать не собираюсь. Мое отношение к премиям двоякое. Конечно, они никак не отражают «литературный процесс». Все, что они отражают – это «соотношение сил» между отдельными тусовками и общую коррумпированность литературной сферы в России. Но при этом для многих читателей премии - единственный ориентир, если книга не попала в список – они о ней и не узнают никогда. Поэтому я никогда не отказывался от участия, не отзывал свои книги. Но, например, писать объявленным номинаторам и просить, чтобы «рассмотрели» мой текст – ни в коем случае. – В наше тревожное время большинство писателей ведут колонки в журналах, пишут блоги, посты в соцсетях и в ЖЖ. Озвучивается, в основном, гражданская и политическая позиции, комментируются насущные события. Тебя в этом поле не видно – не интересна политика? – Публицистика – не совсем мой жанр, хотя я ничего не исключаю. У меня, конечно, есть своя позиция по многим вопросам, но я не стремлюсь ее публично озвучить. Спрашивают – отвечаю. И все. Я не хочу пиариться на политических темах. Хотя многие это делают. Им годами было совершенно все равно, что творится на Украине, а теперь они вдруг решили «вмешаться». На мой взгляд, это как-то не очень… – Что планируешь сделать в 2015 году? Вообще, кино может перевесить? Можешь ты бросить литературу из-за кино? – Первая задача – закончить фильм, «Кожу». Также собираюсь написать новый роман – так что из литературы никуда не ухожу. Да и вообще, я не стал бы как-то противопоставлять литературу и кино. Для меня эти сферы тесно связаны и взаимно влияют. Оба моих игровых фильма сняты по мотивам моих же повестей. И когда я сейчас пишу что-то новое, я вижу текст как основу фильма, даже если он и никогда не будет снят. – Отлично. И напоследок. Перечисли три наиболее понравившиеся тебе книги, прочитанные в 2014 году. – Мэтью Коллин «Измененное состояние: история культуры экстези и эсид-хауса». Пьер Лемэтр «Алекс». Джеймс Эллрой «Perfidia». |
||
|
|
