ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Юрий Лугин. МОЕ ОБЛАКО – СПРАВА

Юрий Лугин. МОЕ ОБЛАКО – СПРАВА

Редактор: Ника Арника


(провинциальная история в двух действиях)



Действующие лица:
МАКСИМ, приезжий
ГАЛЯ, студентка
ЗОЙКА, приятельница Гали
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ, учитель физики
КЫЧА, конкретный пацан
ВОЛОДЬКА-МЕНТ
ТАТЬЯНА, школьница
ЛОБАНЫЧ, приятель Кычи
ЖЕНЩИНА (ВАЛЕНТИНА АЛЕКСАНДРОВНА)



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ (в темноте). Что может присниться человеку, вернувшемуся с войны? И всего лишь в коротком утреннем забытьи в конце бессонной на самом деле ночи?

Пульсирующий тревожный свет, резкие звуки автоматных очередей, взрыв – и отчаянный крик:
- Серёга!!!


ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Что из приснившегося может запомнить человек, если из забытья его поднимают удары полицейской дубинки по дереву?

Резкий деревянный стук.

ГОЛОС МИЛИЦИОНЕРА. Документы предъявите, гражданин!

Сцена освещается.

КАРТИНА 1

Средина июня. Пятый час утра. Сквер у привокзальной площади провинциального городка. На парковой скамейке, укрывшись газетой, спит Максим. Рядом стоит Милиционер, поигрывая дубинкой. 

МИЛИЦИОНЕР. Не жарко под газеткой-то?
МАКСИМ (садится, аккуратно сворачивает газету) . Хотелось бы! Но все равно теплее, даже если это всего лишь самовнушение…
МИЛИЦИОНЕР. Документы!
МАКСИМ. Что?
МИЛИЦИОНЕР. Документы покажи!
МАКСИМ (достает из кармана куртки военный билет). По правилам, в подобных случаях некоторые обязаны себя по имени-должности назвать и удостоверение предъявить. В раскрытом виде.
МИЛИЦИОНЕР. А книксен сделать не надо? Я, между прочим, при исполнении, а ты подозрительная личность, по всем признакам бомж, спящий на парковой скамейке, что уже есть факт наличия противоправных действий. (Рассматривает документы. )
МАКСИМ.Какая речь! «Личность… Факт наличия»!
МИЛИЦИОНЕР.А давай пройдем в отделение и там о правильной речи поговорим? У нас старш о й такие разговоры любит! Потому как главный аргумент… (показывает кулак) супротив моего у него в три раза весомее! (Читает.) Чекалин, Максим Олегович… Ну ничего себе! (Возвращает документы.) Прошу прощения!
МАКСИМ. Да ладно, все нормально. (Убирает военный билет в карман куртки.)
МИЛИЦИОНЕР. Нет, серьезно, извини. Я же понимаю: сам год назад дембельнулся. (Присаживается рядом.) Как сейчас, помню: стою на перроне, небо над головой до умопомрачения синее, от рельсовых путей креозотом пахнет, и вокруг все такое знакомое, родное…
ГОЛОС ДИСПЕТЧЕРА  (по громкоговорителям дальней связи). Внимание! По четвертому пути проходит маневровый!
Стук колес проходящего поезда. 
МИЛИЦИОНЕР. Меня, кстати, Владимиром зовут. Можно и проще: Володька-мент, я привык! А что, служба как служба, если, конечно, служить, а не… Короче, ты понял. (Привстает и протягивает Максиму руку.)
МАКСИМ. Максим.  (Отвечает на рукопожатие).
ВОЛОДЬКА-МЕНТ. И каким, спрашивается, ветром тебя к нам занесло? Судя по билету, ты сейчас должен в питерском поезде ехать. Отстал, что ли?
МАКСИМ. Да нет. Стоял в тамбуре, ночным воздухом дышал. Потом название станции увидел и вышел. Хорошо, вещей немного. Успел собраться, пока поезд не тронулся.
ВОЛОДЬКА. А сам ты умом не тронулся? Следующий твой поезд… (смотрит на часы) только поздно вечером, в двадцать три двадцать! Максим какое-то время молчит, напряженно всматриваясь в пространство перед собой невидящими глазами.
МАКСИМ.Ты Березкину Валентину Александровну знаешь?
ВОЛОДЬКА. Учительницу из Третьей школы? (Резко оборачивается.) Так ты…
МАКСИМ. Да.
ВОЛОДЬКА. Понятно… (Вздыхает.) Нелегкий тебе разговор предстоит, Макс.
МАКСИМ. Бывают ситуации, когда выбора нет.
ГОЛОС ДИСПЕТЧЕРА. Скорый поезд номер 25 «Новосибирск – Москва» прибывает на первый путь. Стоянка поезда – пять минут.
ВОЛОДЬКА. По-любому рано еще. Слушай, а пошли к нам в дежурку? Чайку вскипятим!
МАКСИМ. Спасибо, не стоит. Рассвело уже. Я пойду…
ВОЛОДЬКА. Да брось, чего там! (Достает из кобуры сверток с бутербродами.) Угощайся!
МАКСИМ. Спасибо . (Не ломаясь, берет бутерброд и достает из сумки, нечаянно «засветив» голубой вэдэвэшный берет, начатую полторашку минералки и стопку пластиковых стаканчиков, наливает воды себе и Владимиру.)

Городок постепенно просыпается – это чувствуется по нарастанию уличных шумов. 

ВОЛОДЬКА.Вообще-то в дежурку и правда идти не фонтан: у нас в «обезьяннике» Кыча парится.
МАКСИМ. Какая такая кыча?
ВОЛОДЬКА. Не какая, а какой. Крутяшок местный. Ему повестка на завтра пришла из военкомата – вот и куролесит! Мол о тит под конкретного пацана, а на деле - обыкновенная шпана!
МАКСИМ. Как ты нелестно о нем.
ВОЛОДЬКА. А как иначе? Строит из себя уездного предводителя команчей, типа самый крутой перец в городе, а когда мы его в сортире вокзальном повязали, первым делом наябедничал, как его какой-то нехороший человек обидел. (Многозначительно смотрит на Максима.)
МАКСИМ. Намекаешь, типа это я?
ВОЛОДЬКА. А кто еще? После Кычи я тебя за последние два часа первого здесь вижу! А судя по тому, что у тебя в военном билете написано…
МАКСИМ. И пальцем никого не трогал, честное слово!
ВОЛОДЬКА. Рассказывай!
МАКСИМ. Не трогал я вашего Кычу и по-любому не тронул бы! Ему, говоришь, завтра в армию? Может, на мое место пошлют. А если пошлют, совсем другим человеком вернется. Только бы живым остался! (После короткой паузы.) Школу я найду, а ты еще подскажи, где у вас улица Майданова находится.
ВОЛОДЬКА. Перейдешь через мост на ту сторону… (показывает рукой) и через частный сектор до второго перекрестка. На Майданова четыре пятиэтажки всего, увидишь. Там налево. Или направо, смотря какой тебе номер дома нужен.
МАКСИМ. Четвертый.
ВОЛОДЬКА. Значит, налево. (Улыбается.) А, кстати, кто в доме номер четыре по улице Майданова проживающий тебя интересует, если не секрет?
МАКСИМ. Так, девчонка одна…
ВОЛОДЬКА. Галей звать?
МАКСИМ. Слушай, Вовчик, недаром ты эту форму носишь!
ВОЛОДЬКА. А то! Могу и фамилию назвать!
МАКСИМ. Ну?
ВОЛОДЬКА. Рябинина?
МАКСИМ.Ты телепат, Вова?

Шум прибывающего поезда.

ВОЛОДЬКА (хитро прищурившись, напевает).

Тепловозных гудков перекличка –
Я вернулся со службы домой,
А на первом пути – электричка,
И мой поезд пришел на второй.

Постою на родимом перроне,
Не спеша покурю «беломор»,
А у тамбура в рядом стоящем вагоне
Две девчонки ведут разговор:

«Что да как? – То, да сё, трали-вали…» -
Беспрестанно звучат голоса… (Сбивается, пытаясь вспомнить забытые слова.)

МАКСИМ (подхватывает в той же тональности).
И вдруг слышу: «Как жаль, что на свадьбе у Гали
Отгулять не пришлось до конца…»

ВОЛОДЬКА. 
Классная песня! (Поет.)
Солнце светит по-прежнему ярко,
Отчего же потемнело в глазах?
Отчего сердце бьется подранком
И соленая горечь в слезах?
Меня, правда, «беломор» прикалывает…

МАКСИМ. Сам-то он не курил, а про «беломор» - как-то мужественнее и в рифму ложится. Как сейчас помню: стоим перед летёхой-взводным, оба реально виноватые, и летёха говорит: «Три наряда или удивите меня!» - а он гитару, что у летёхи на стене висела, цап и… удивил, короче.  (После короткой паузы.)  Меня прикалывает другое. Извини, конечно, Вовчик, но фамилию девчонки и песню эту ты-то откуда знаешь?
ВОЛОДЬКА (усмехнувшись). А я телепат, Макс. Сам же говорил! (Меняя интонацию.) У нас в отделении инспекторша одна по делам несовершеннолетних подростковый клуб курирует. А у них договоренность с военкоматом. На предмет посмотреть, что для мемориального уголка «Герои-земляки» сгодится из вещей, которые родственникам… ну, ты понял. А что я слова запомнил, так просто про меня песня. Один в один!
МАКСИМ. Когда жизнь по сюжету дембельской песни строится – это даже не усмешка судьбы, а ее гримаса. Слишком банально, хотя…
ВОЛОДЬКА. Я и сам так думал. Наяву такое пережить – врагу не пожелаю.
МАКСИМ. Так серьезно?
ВОЛОДЬКА. Не то слово! Я же в тот день домой вернулся! Домой! (Напевает.) «Нет солдата счастливей меня в этот день, по-весеннему ясный, да, пожалуй, одни дембеля понимают, как жизнь прекрасна!» Я же был готов вот здесь, на этом перроне, на колени упасть и землю целовать! Я пока к своему дому шел, едва сдерживался, чтобы на бег не сорваться, а когда на пятый этаж поднимался, через три ступеньки прыгал и на кнопку звонка жал, пока дверь не открылась. Казалось: не сердце в груди, а маятник пудовый о ребра колотится – так, что меня от стенки к стенке бросало! «Здравствуй, мама, я вернулся!» Два года это мне ночами снилось. И еще мечтал, как вечером в парадке, при погонах, значках, медальке своей, пастой гои надраенной, в Ленкин двор войду и её наконец увижу! А днем, когда мы с дружками за мой приезд хорошо посидели, мне и донесли, что Леночка моя как раз сегодня расписывается…
МАКСИМ. Могу себе представить, сколько ты после водки выпил!
ВОЛОДЬКА. Немереное количество, употребление которого, по европейским стандартам, приводит к состоянию, не совместимому с жизнью! В общем, нагрузился до когда все пофигу и по-наглому забурился в кафешку, где свадьбу праздновали. Гости меня за своего приняли, а с Ленкой мы взглядами до последнего не пересекались. Нашел себе местечко в углу, за каким-то фикусом в кадке, и стал по-черному водку пить, не закусывая. И все бы обошлось, как говорится, без эксцессов, но прикопался ко мне один хмырь из жениховой родни. Разоткровенничался: во какого классного да крутого ихнего Славика Ленка подцепила и как вся родня Славиковым выбором недовольная. Достал он меня, короче! Ну и попросил я его загадку разгадать: «Иду я из голубого с красным - это откуда и с чем?» (Улыбается). Есть у нас магазинчик под названием «Голубой Дунай» - просек фишку? А хмырь тот, естественно, не просек. И когда у него от мучительного соображания нижняя челюсть отвисла, я в руку салата нагреб да с размаху по его роже размазал: мол, ты, кореш, херню порешь, оттого что пьешь чего попало и закусываешь мало! Тут гости разобрались, кто лишний на этом празднике жизни, и устроили мне в чужом пиру похмелье. Слегка попинали и за дверь выбросили. А когда я на ноги поднялся и еще сгоряча пару окон в кафешке разбил, снова толпой выскочили, опять попинали…
МАКСИМ. Чистый криминал, однако! Как же тебя после этого в ментовку взяли?
ВОЛОДЬКА. Легко! Когда в отделение доставили, дежурный майор вошел, так сказать в положение: мол, погорячился дембель на радостях, с кем ни бывает… И сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться.
МАКСИМ. То есть либо срок за хулиганку, либо – в органы?
ВОЛОДЬКА. Ага! Между прочим, нисколько не жалею. Работа других не хуже, а главное, что есть. Я ведь в армию сразу после школы. Ни образования, ни специальности. Папашка безработный, мама на пенсии. Сейчас денег более-менее хватает.

Короткая пауза. Стук колес проходящего поезда. 

МАКСИМ (улыбаясь, цитирует). «Разобрались гости, кто у них лишний на празднике жизни, и устроили ему во чужом пире похмелье…» Красиво сказал! Слушай, Володька, у вас в городе все такие романтики?
ВОЛОДЬКА. Ты еще Кычу не видел! Тот еще романтик, мля! Кстати, вот и тема пошла, откуда я про Галю знаю. Это моей двоюродной сестрицы Зойки подруга. Между прочим, Кыча как раз ее кадрить пытается.
МАКСИМ. Кыча?
ВОЛОДЬКА. Он самый. А что? Галька - девчонка из себя видная, да и он все-таки не последний парень в нашенской деревне. Кстати, надо бы его перед приходом московского поезда из «обезьянника» выпустить - по Зойкиным словам, Галька как раз сегодня должна на каникулы приехать.
МАКСИМ. А надо?
ВОЛОДЬКА. А тебе-то что? В таких делах девчонке самой решать, а к Гальке на облезлой козе не подъедешь: та еще штучка! Тебе лягушки нравятся?
МАКСИМ. Лягушки?!
ВОЛОДЬКА. Она так кандидатов в кавалеры проверяет! Навешает им лапши на уши, будто любит лягушек по вечерам слушать, а одна на пруд через кладбище идти боится…
МАКСИМ. Через кладбище?! Учту. (Поднимается и берет в руки сумку.) Все-таки пора мне. Пока, Володя, приятно было познакомиться!
ВОЛОДЬКА  (встает). Взаимно. Еще увидимся!

Володька и Максим прощаются, как прощаются дембеля, да и то не все.

ГОЛОС ДИСПЕТЧЕРА. Скорый фирменный поезд «Сибиряк» номер 25, сообщением «Новосибирск – Москва», отправляется с первого пути. Повторяю: скорый поезд номер 25 отправляется с первого пути!

Шум уходящего поезда.
ЗАТЕМНЕНИЕ


КАРТИНА 2

Девятый час утра. Обычный двор многоквартирного дома. Парадный подъезд с обшарпанной дверью, стены с обвалившейся штукатуркой увиты плющом вокруг окон первого и второго этажа. Перед подъездом – две лавочки. Выходят Галя и, сгибаясь под тяжестью дорожной сумки, Кыча. Под левый глазом у Кычи огромный синяк. 

ГАЛЯ. Вот я и дома!
КЫЧА (ставит у ног сумку и с облегчением распрямляет спину). У тебя там кирпичи или гантели?
ГАЛЯ. Мало ли какие вещи могут понадобиться девушке в дальней дороге!
КЫЧА. Тащить эту тяжесть через весь город… Мне положено вознаграждение!  (Пытается обнять девушку.)
ГАЛЯ (уклоняется). О каком вознаграждении речь? Всегда найдутся желающие помочь симпатичной студентке. Радуйся – ты оказался вне конкуренции. Еще бы, с таким синячищем! Всех распугал!
КЫЧА.Было бы кого пугать – ни одной живой души не встретили. Кроме двух мамочек с детенышами по дороге в детский сад. И вообще…
ГАЛЯ. Что «вообще»? Обиделся?

Кыча отворачивается.

ГАЛЯ. Извини, я не хотела…
КЫЧА. Проехали!
ГАЛЯ. Ты, Аркашка, как всегда, в своем репертуаре. Говорят, шрамы и синяки украшают мужчину, только я вот сейчас стою и тупо думаю: а я тебя… неукрашенным хоть раз видела?
КЫЧА (взрывается). А чё он?! Клоун, блин, нафуфырченный!
ГАЛЯ. Кто?
КЫЧА. Нарисовался тут один! Я полдня с обходным листом по депо пробегал, перед ребятами из смены на прощание проставился. Неплохо посидели – до полпервого ночи. Ну и иду, значит, домой, а у привокзальной площади этот клоун приезжий выкобенивается: мол, и город у вас – Мухосранск грё… отстой, а не город, в общем, и такси отстой, и фиг он на «девятке» поедет – иномарку ему подавай!
ГАЛЯ. «Не вынесла душа поэта позора мелочных обид», значит? Патриот ты у нас, оказывается!
КЫЧА. А я чё? А я ничё! Двух слов сказать не успел, а этот мне сразу боковым с правой в табло – нна!
ГАЛЯ. Могу себе представить с каким видом и каким тоном ты своих двух слов сказать не успел. И что потом?
КЫЧА. Суп с котом! Этот боксером оказался: одним ударом меня в аут. Да еще участковому настучал, зараза. В туалете, где я лицо ополаскивал, меня Володька и повязал – с ним-то я по-любому драться не стану: мент он правильный, и по школе корешились…

Галя отрешенно смотрит куда-то вдаль. Отчетливо слышимые в утренней тишине, перекликаются соловьи.

ГАЛЯ. Пойду я…
КЫЧА. Подожди! Я так по тебе соскучился! (Пытается Галю обнять.)
ГАЛЯ (уклоняется). Который час?
КЫЧА (смотрит на часы). Половина девятого.
ГАЛЯ. А соловьи заливаются!
КЫЧА. Они с конца мая так!
ГАЛЯ. А лягушки на нашем пруду поют?
КЫЧА. Лягушки?!
ГАЛЯ. Какой ты зануда, Аркашка! (После короткой паузы.) Мне действительно пора!
КЫЧА. Давай еще немного постоим. Я же тебя целых полгода не видел!
ГАЛЯ. Между прочим, и я дома полгода не была, по маме с папой соскучилась! Приду, со всеми перецелуюсь – и спать! Мама пироги затеет печь, запах по квартире пойдет обалденный – от него и проснусь. Не раньше четырех!
КЫЧА. А твои вроде как на дачу уехали!
ГАЛЯ (вздыхает). Значит, пироги отменяются.
КЫЧА. А меня завтра в армию забирают! (Дрогнувшим голосом.) Ждать будешь?
ГАЛЯ. С чего бы? (Собирается уходить.)
КЫЧА. Может, вечером в клуб Железнодорожников на дискотеку сходим?
ГАЛЯ. С таким фингалом – и на дискотеку? А я с тобой? Нетушки, увольте! Вообще-то я вечером собиралась лягушек слушать. Проводишь меня?
КЫЧА. Издеваешься?!

Выходит Максим. Услышав про лягушек, он останавливается и несколько секунд внимательно рассматривает Галю. Потом подходит ближе.

МАКСИМ. Не напрягайте скудную фантазию этого юноши, девушка, я с удовольствием составлю вам компанию!

Галя с изумлением смотрит на Максима. Кыча, набычившись, становится между ними. 

КЫЧА. Ты чё, клоун, на грубость нарываешься?!

Максим опускает свою сумку на скамейку около подъезда. 

МАКСИМ. Ба! Никак Кыча? Тебя уже выпустили из «обезьянника»? (Хлопает Кычу по плечу.) Расслабься, чувак!
КЫЧА. Ах, ты..! (Сдерживается, бросив взгляд на Галю.) Поговорим еще!
МАКСИМ. Я вообще-то с Галиной поговорить хотел, а с девушками я всегда вежлив и тактичен. (Прищурившись, смотрит на Кычу и улыбается.)
ГАЛЯ (решительно берется за свою дорожную сумку). Нет уж, мальчики! Я здесь явно лишняя. До свидания, Аркашка – вечером увидимся, а вас, молодой человек… (взглядом опускает Максима ниже плинтуса) я не знаю! (Уходит в подъезд.)
КЫЧА (сбрасывает с руки часы). Все, клоун, ты попал! Сейчас я тебя инвалидом делать буду!
МАКСИМ. Подожди! Твою маму не Софьей Борисовной звать?
КЫЧА. Нет, Надеждой Сергеевной… А причем здесь моя мать?!!
МАКСИМ (садится на скамейку) . А притом! От неожиданности ты растерялся, кураж потерял. И минимум два удара пропустил бы.
КЫЧА. И чё?
МАКСИМ. А ничё! Я же сказал: расслабься. Нечего нам, Арканя, с тобой делить, а выяснять, кто круче, мне неинтересно.
КЫЧА (садится рядом). А ты вообще кто такой?
МАКСИМ. Интересный вопрос! Что тебя конкретно интересует? Мое социальное положение? Сексуальная ориентация? Сангвиник я или холерик?
КЫЧА. Зубы не заговаривай! Прямо говори, зачем к моей девушке приставал?
МАКСИМ. Это допрос? Скажи еще: «Это мой город!» «This is my city!»
КЫЧА. Намекаешь, что ты Рэмбо? Вали отсюда, и чтобы я тебя с Галькой не видел!
МАКСИМ. Значит, это все-таки Галя? Зойкина подруга?
КЫЧА. А типа ты не знал?
МАКСИМ. Сейчас точно знаю, а раньше только догадывался.
КЫЧА. Что значит, догадывался?
МАКСИМ. Тебе этого не понять.
КЫЧА (начинает злиться) . Снова наезжаешь? А по морде?
МАКСИМ. Сначала за бейсбольной битой сбегай. Или штакетину поувесистее от забора отломай! Давай, а я подожду – мне спешить некуда.
КЫЧА. Я тебя и без штакетины одной левой уделаю!
МАКСИМ.Без штакетины не получится. (Передразнивает. ) «По морде, по морде!» Чего ты завелся-то? Никто на тебя не наезжает, а ты с полуоборота трястись начинаешь, как крышка на кипящем чайнике! Мы что, не можем просто поговорить? Если тон мой не нравится – извини. Обидеть тебя я не хотел.
КЫЧА. Слишком борзый, чтобы с тобой спокойно разговаривать! (Понемногу успокаивается, и следующий его вопрос звучит вполне миролюбиво). Как хоть звать-то тебя?
МАКСИМ. МАКСИМ. Или называй меня просто «Приезжий»!
КЫЧА. А до Гальки тебе какое дело?
МАКСИМ. Не волнуйся: я уеду вечером… Расскажи, как она?
КЫЧА. Слушай, ты ничего умнее придумать не мог? Кроме как на нервы капать за день перед тем, как меня в армию заберут и я два года Гальки не увижу?
МАКСИМ. А все-таки?
КЫЧА. Ну, учится в Москве в Педагогическом. На второй курс перешла.
МАКСИМ. А насчет кавалеров как?
КЫЧА. Местные… (выразительно бьет кулаком в ладонь) у меня под контролем, а как в Москве… (Разводит руками.)
МАКСИМ. Ясно. Новые горизонты, возможности… Ты, Аркадий, не обижайся, но у тебя шансов практически ноль.
КЫЧА. Еще будем посмотреть!
МАКСИМ. Смотри, не смотри, а чтобы любить прекрасную принцессу, самому принцем быть надо! В Москву уехать, в институт поступить…
КЫЧА. Еще чего! Мне и здесь неплохо! Работаю на классном месте – в депо. В автосервисе подхалтурить неплохо получается. Да и поздно – мне завтра в армию!
МАКСИМ. Страшно?
КЫЧА. Не по себе как-то…
МАКСИМ (после короткой паузы). Хороший у вас городок.
КЫЧА. Обыкновенный.
МАКСИМ. Извини, что подслушал – не хотел, но нечаянно получилось, - как ты Гале про приезжего клоуна рассказывал. Если честно, мне действительно у вас понравилось. Шел утром по улочкам частного сектора и шатался. От цветущей сирени, оттого как соловьи заливаются…
КЫЧА. Сирень, блин, соловьи, бантики, хомутики!
МАКСИМ. Удивляешься, с чего вдруг меня на лирику пробило? Выговориться хочется. Это о плохом молчать надо. Стиснуть зубы – и молчать. А о хорошем – обязательно вслух. И громко! Я же только у вас здесь оттаивать начал. Сначала на вокзале повезло с хорошим человеком поговорить, потом - когда по утреннему городу шел. В полный рост, а не перебежками. Каждой мелочи удивляясь чуть ли не до слез, а ведь забыл уже, когда слезы – не от того, что пацанов знакомых… (Лицо Максима становится неподвижным.)
КЫЧА. И много их было? Пацанов?
МАКСИМ. Они просто были. А теперь их нет. А я вот здесь. Хожу себе по городу, и всякой ерунде умиляюсь. Пыльным лопухам вдоль заборов, деревянным тротуарам с черными провалами на месте сгнивших досок, асфальту разбитому. Кстати, внимание обратил: у вас почему-то выбоины на дорогах золой засыпаны.
КЫЧА. Дешево и сердито. Золы у нас немеряно: две котельные на город и обе на угле работают.
МАКСИМ. Там, где я шел, и не понять, что город. Дома деревянные, одноэтажные, потрескавшимся шифером крытые. Петухи кричат, собаки лают, соловьи поют, а людей не слышно и почти не видно. Красота!
КЫЧА. Скажи еще – экзотика! Сам-то питерский?
МАКСИМ. А почему не московский?
КЫЧА. Не, московские – они другие! А коли питерский, тогда понятно, что тебя в нашей чухломе зарубает. Пользуйся случаем, наслаждайся! Ты на Невском своем на куриное или собачье говно не наступишь, а у нас запросто! А насчет тишины и людей… Доживи до вечера – увидишь и услышишь! Или ты типа Лермонтова?
МАКСИМ. Причем здесь Лермонтов?
КЫЧА. А притом! Тоже мне, интурист выискался! Ходит тут, умиляется: петухи кричат, лопухи растут! (Пародийно.) «И тишина-а…» Когда на поезде подъезжал, обратил внимание: у нас город начинается с родильного дома, сразу за ним спиртзавод, а заканчивается кладбищем? Если до вечера умиляться не перестанешь, в натуре Лермонтов, блин! (Цитирует.)
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под крики пьяных мужиков!*

* Кыча намеренно искажает последнюю строчку: у М.Лермонтова: «…под говор пьяных мужичков».

МАКСИМ. Офигеть! Целых два раза. Первый раз, что меня с Лермонтовым сравнивают, второй – когда конкретный пацан, которого только-только из КПЗ выпустили, наизусть Лермонтова шпарит!
КЫЧА. Во-во! И я про то же! Ты дома у себя на Невском расскажи кому, что какой-то гопник из паровозоремонтного депо тебе Лермонтова цитировал, и посмотри: поверят, или как. Стопудово не поверят! Привыкли, пижоны столичные, Россию за пределами Москвы и Питера сплошным Мухосранском воспринимать. Или деревней Гадюкино, где дожди! Догадайся с трех раз, кто у меня любимый писатель? Мамин-Сибиряк! У нас дома его шеститомник есть, который я с десяти лет постоянно перечитываю. Достаточно, чтобы тебе в третий раз офигеть, или чё-нить из Апухтина процитировать?
МАКСИМ. Достаточно и того, в каком контексте ты Михаила Юрьевича…
КЫЧА. Да нифига! Лермонтова я уважаю. Реальный поэт, без понтов дешевых. (Вдохновенно цитирует.) «В полдневный жар в долине Дагестана с свинцом в груди лежал недвижим я…» (Не договаривает.)
МАКСИМ. А за кладбищем на болоте лягушки действительно классно поют.
КЫЧА. Да блин, дались вам эти лягушки!
МАКСИМ. Ты во многом прав, Арканя по поводу пижонов, только это не про меня. Люди у вас по-настоящему добрые. Тетка одна с пустыми ведрами на коромысле в калитке остановилась, чтобы мне дорогу не переходить, горя не накликать. И ведь минуты две стояла, дожидаясь, когда я мимо протопаю. Мне такой доброты слишком долго не хватало… Потом мужика встретил – в замызганной рубашке у гаража со стареньким «ижачком» возился. В шестом-то часу утра! «Мужик, - спрашиваю, - я в сторону кладбища правильно иду?» Мужик головой кивает и прикалывается: «Не рано ли?» Ну и я в ответ по приколу: «А я теперь туда по-любому опаздываю!»
КЫЧА. Слушай, приезжий, я вот слушаю тебя и никак до конца не врубаюсь: это ты к чему?
МАКСИМ. Мужик, между прочим, врубился. «Подожди!» - и сам в палисадник. Сирени мне огромный букетище наломал: «Держи, пригодится!» Я такой сирени в жизни не видел и знать не знал, что сирень так пахнуть может. (Меняя интонацию.) А по поводу армии, не парься, Аркадий! Не ты первый, не ты последний. И, собственно, что ты на гражданке теряешь? Бултыхаешься, как… это самое, на которое у вас наступить запросто, в проруби!
КЫЧА. Гальку я теряю, вот что!
МАКСИМ. Нельзя потерять, чего нет. Черт! Я не то ляпнул. Извини, нечаянно получилось. А насчет меня не беспокойся, я тебе не соперник. Мне только привет передать.

В открытом окне на втором этаже появляется Галя.

КЫЧА (вздохнув, поднимается). Коли так, мешать не буду. И ты тоже того… извини меня за то, как я вначале. Неплохо поговорили! (Уходит.)
ГАЛЯ. И как все понимать?! (С трудом сдерживается, чтобы не запустить в Максима стоящим на подоконнике цветочным горшком.)
МАКСИМ (удивленно оборачивается). Вау! Сцена из Шекспира: «Джульетта на балконе»! Эх, гитары нет – жалко!
ГАЛЯ. Гитары?!

Максим встает, становится под балконом и насмешливо смотрит на Галю снизу вверх, прикрывая глаза растопыренной пятерней, словно бы ослепленный ее неописуемой красотой.

МАКСИМ. Самое то сейчас серенаду забацать. (Поет с пародийным надрывом.) «Милая! ты услышь меня-аа, под окном стою я с гита-а-арою!»
ГАЛЯ. Между прочим, утро на дворе. Опоздал с серенадами. Сейчас самое то забацать хабанеру.
МАКСИМ. А какая разница?
ГАЛЯ. Серенада – ночная песнь. Хабанера – утренняя.
МАКСИМ. Вот в чем дело, оказывается? Еще проще… «Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало!» Спасибо за науку. Учту. Сразу видно, что некоторые в Педагогическом учатся!
ГАЛЯ. Ты и про Педагогический знаешь? Послушай, а ты кто такой? Такой приставучий и любознательный, чтобы обо мне сплетни распускать?
МАКСИМ. Сплетни?!
ГАЛЯ. А когда о ком-то за глаза свои фантазии озвучивают, это как называется?
МАКСИМ. Фантазии? А-а, понял. Действительно, виноват! Готов понести заслуженное наказание. По всей строгости и того… в соответствии! Давай для начала ты бросишь в меня цветком, что у тебя на подоконнике стоит, потом я Кычу догоню и скажу: «Извини, парень, насчет того, что тебе с Галей ничего не светит,- всего лишь плод моих досужих фантазий, а на самом деле она ночей не спит и только о тебе, желанном, думает!» Ну, давай?
ГАЛЯ. Я сейчас в тебя точно запущу чем-нибудь!
МАКСИМ. Мне нравится, как ты сердишься.
ГАЛЯ. А меня это не интересует!
МАКСИМ. Совсем?
ГАЛЯ. Совсем! Так что ступай себе мимо!
МАКСИМ. Не могу. Я здесь не сам по себе. Один мой знакомый…
ГАЛЯ. Так ты всего лишь сводник?! Поверенный в делах?! Как мне все это надоело!
МАКСИМ. Поэтому у меня лично ни малейшего желания не возникает клинья к тебе подбивать! (Вздыхает.) Но увы! Независимо от твоего «надоело», для кого-то на тебе белый свет клином сошелся. Не обольщайся – я не о себе. Ты не в моем вкусе.
ГАЛЯ. И слава Богу! (Закрывает окно.)
МАКСИМ. Называется: «Поговорили!» (Задумчиво бродит под окнами, отыскивает на земле несколько камешков и начинает их один за другим кидать в окна Галиной квартиры.)
ГАЛЯ (открывая окно). С ума сошел? Хочешь, чтобы соседи милицию вызвали?
МАКСИМ. Размечталась! Соседи к подоконникам прилипли, затаив дыхание. Кстати, абы не потакать их нездоровому любопытству, пригласи меня на чашечку кофе?
ГАЛЯ. Какая наглость! (Пытается быть серьезной, но, не выдержав, улыбается.)
МАКСИМ. Наглость, не спорю! Но, согласись, настолько выдающаяся, что импонирует и вызывает интерес к моей скромной, но весьма загадочной персоне. Так что ставь кофе и открывай двери.
ГАЛЯ. А моя репутация?
МАКСИМ. Заботиться о репутации, когда речь идет о спасении ближнего?! Неужели в тебе нет ни капли сострадания к бездомному, отставшему от поезда пассажиру? Да не оскудеет рука дающего! Или тебе кофе жалко?
ГАЛЯ. «Позволь, хозяюшка, глоток водицы испить, а то так есть хочется, что переночевать негде!» И откуда ты откопался на мою голову! Пожалуй, сама милицию вызову! (Уходит в комнату.)

Максим садится на скамейку и закидывает руки за голову…
Затемнение - и сразу сцену заливает пульсирующий тревожный свет, а соловьиные трели без перехода сменяются лающими очередями АКМ, но все звуки перекрывает отчаянный крик: 

- Серега!!!
Пауза в полной темноте. 

ГОЛОС КЫЧИ. Слышь, приезжий, ты здесь часов не видел?

Свет восстанавливается.Максим открывает глаза, вновь слышит трель пернатого Карузо и видит Кычу, который ходит рядом, внимательно глядя под ноги, заглядывает под скамейку, под деревья на газоне перед окнами дома.

МАКСИМ. Явление следующее: те же и Аркадий!
КЫЧА. Блин, и где я их оставил… Ага! (Находит часы, которые тут же одевает на руку, но уходить не торопится.) Слушай, приезжий! Ты, когда сюда шел, мимо Детского центра проходил?
МАКСИМ. Такое старой постройки здание с верандами?
КЫЧА. Оно самое. Мой дом рядом. Как раз за Детским центром стандартный двухэтажный дом. Сразу поймешь, какой: дряхлее и старее только на окраине рядом с бывшей мебельной фабрикой. В общем, хочу тебя пригласить с нами посидеть – я во дворе что-то вроде отвальной хочу устроить.
МАКСИМ. Но мы почти не знакомы.
КЫЧА. Ерунда! Когда ты про службу говорил, про тетку с пустыми ведрами, про мужика с «ижачком», мне, честное слово, не пойми с чего легче на душе стало. Ты подваливай, в натуре, часам к пяти – я ждать буду! (Уходит.)

Оставшись один, Максим о чем-то отрешенно задумывается, закрывает глаза, вытягивает ноги, голова его сонно клонится набок. Затемнение, и соловьиная трель вновь сменяется лающими очередями АКМ, криками, где ликующее «Аллах акбар!» снова перекрывается отчаянным «Серега!!!»

ГОЛОС ГАЛИ. Подъем, бездомный! «Я пришла к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!»

Свет восстанавливается. Рядом со скамейкой стоит Галя с кофейником и чашечкой на подносе.

МАКСИМ (делает вид, что протирает сонные глаза). Вот так номер! Не ожидал! Это даже не кофе в постель – это гораздо круче!

Галя садится на скамейку и ставит поднос между собой и Максимом, отворачивается якобы с равнодушным видом.

ГАЛЯ. Договоримся сразу. Хотел кофе – получи! Но на большее не рассчитывай. Ты тоже, между прочим, не в моем вкусе.
МАКСИМ. Спасибо. (Пьет кофе.) Кстати, меня это устраивает. Вот передам тебе что-то вроде привета – и…
ГАЛЯ. Почему-то рифма на ум пришла: «привета с того света»!
МАКСИМ (вздрагивает, но, преодолев волнение, почти весело). О, да у тебя дар к сочинительству! Наверняка и заветная тетрадочка в укромном местечке пылится? С девическими секретиками, со страничками, свернутыми треугольничком и с намалеванными на них сердечками? С переписанными из умных книжек афоризмами и стишками собственного сочинения? Почитай что-нибудь – тем более что у меня день начинается, будто на музыкально-поэтический утренник попал.
ГАЛЯ. С чего бы? Стану я тут каждому встречному стихи читать!
МАКСИМ. Ну, к примеру, чтобы и я в ответ что-нибудь такое-эдакое процитировал. Или просто вообрази, что я твой двоюродный брат, с которым ты давно не виделась.
ГАЛЯ. Всегда завидовала подружкам, у которых есть старшие братья. Но своих стихов все равно читать не буду – глупые они и неинтересные!
МАКСИМ. Что-нибудь типа: «В городе нашем много огней, в городе нашем много друзей, но почему-то я вечно одна, тихо скучая, сижу у окна»?
ГАЛЯ (улыбается). До пятнадцати лет именно такая дребедень на ум и приходила.
МАКСИМ. А что случилось в пятнадцать лет? Пережила жестокое разочарование в жизни? Предательство подруги, или тот мальчик, о котором ты плакала по ночам, дал тебе повод для горьких мыслей по поводу: «А я-то думала, а он-то оказался»?
ГАЛЯ. Пей кофе и не лезь в душу!
МАКСИМ. А я и не лезу! И так понятно.
ГАЛЯ. Что тебе понятно?! А если и понятно, то зачем ты мне об этом говоришь? Чтобы я разоткровенничалась, разрыдалась и кинулась к тебе, такому понимающему, в объятья?! Размечтался!
МАКСИМ. Нет, сестренка, это ты размечталась! (Берет Галю за руку.) Ведь хотела бы повстречать человека, понимающего тебя без слов и готового простить тебе недостатки и слабости, которых у тебя не может не быть! И к такому человеку кинулась бы в объятия не задумываясь! Кстати, а твой горький в пятнадцать лет пережитый опыт с попаданием в нехорошие объятия не связан ли?
ГАЛЯ (вырывает руку). Не твое собачье дело!
МАКСИМ. Брат…
ГАЛЯ. Что?
МАКСИМ. Добавь к сказанному «брат».
ГАЛЯ (после короткой паузы). Ты прав. С братом я бы могла о многом поговорить.
МАКСИМ. Например?

Галя не отвечает.

МАКСИМ. Знаешь, Галя, мне тоже как-то легче с тобой, как с младшей сестренкой разговаривать. По-другому бы не получилось сказать все, что я сказать тебе должен.
ГАЛЯ. Должен? Ах да, я и забыла, что ты со мной - от имени и по поручению!
МАКСИМ. Не только поэтому. Ты девчонка красивая, из молодых, да ранних. С такими трудно серьезно разговаривать, да я, если честно, и не умею. Да армии не получилось с хорошей девушкой познакомиться, а сейчас… Короче, я твой брат – и точка! А то либо сам засмущаюсь и прикалываться не по делу начну…
ГАЛЯ (улыбается). Я заметила.
МАКСИМ …либо тебя засмущаю. Чего смеешься?
ГАЛЯ. Между прочим, я к тому, как парни передо мной павлиний хвост распускают, давно привыкла. И вообще по-русски «засмущаю» не говорят. Нет такой формы.
МАКСИМ. Филологу виднее. Привыкла, говоришь? А случалось ли тебе ловить на себе взгляд, который я бы назвал словами Франсуа Вийона: «От жажды умираю над ручьем»?
ГАЛЯ. Ты и про Вийона знаешь?
МАКСИМ. Ага. Тебе достаточно, чтобы от эрудиции моей офигеть, или еще чё-нить из Апухтина процитировать?
ГАЛЯ. «От жажды умираю над ручьем…» Кажется, я понимаю!
МАКСИМ. То есть скорее умру, чем позволю себе напиться не из твоих ладоней. Хотя на предмет элементарно жажду утолить добра хватает.
ГАЛЯ. «Добра» – это ты о чем? (Смеется.) Такое только брату простить можно!

Максим пристально смотрит в ее глаза и тут же опускает голову.

МАКСИМ. Кстати, что мой знакомый не герой твоего романа, для тебя, пожалуй, и к лучшему.
ГАЛЯ. А вот теперь не понимаю!
МАКСИМ. Поймешь со временем. (Ставит чашечку на поднос.) Спасибо за кофе. Больше я тебя не задерживаю – иди, готовься!
ГАЛЯ. К чему?!?
МАКСИМ. Мы же собирались вечером лягушек слушать!
ГАЛЯ. Мы?! Собирались?!
МАКСИМ. Есть возражения?
ГАЛЯ. Ты так стремителен, что я не успеваю придумать хотя бы одно!
МАКСИМ. Стоит ли напрягать фантазию? Соглашайся – и всё. Тем более, не в моих правилах отказываться от собственных слов. Это я по поводу стихов. На фоне лягушачьего хора…
ГАЛЯ. Только учти: через кладбище идти придется! Мертвых не боишься? (Собирает чашки и уходит.)

Дождавшись, когда Галя войдет в подъезд, Максим шепчет: «Привета с того света…» - и с клокочущим сдавленным стоном скрючивается на скамейке.
ЗАТЕМЕНИЕ


КАРТИНА 3

Одиннадцатый час. Школьный кабинет физики в состоянии только что начатого ремонта. Александр Васильевич в бандане и рабочем халате красит парту.

АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ (напевает).

Выглянув в окрестностях Кабула,
Ночь метнулась вспышками огня.
Не сломило нас, и не согнуло –
Мы ведь, люди, крепче, чем броня…

Из лаборантской выглядывает Татьяна.

ТАТЬЯНА. Александр Васильевич, я комплекты по оптике разобрала, что еще сделать?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ (выпрямившись, рассматривает парту). Ну, такую филигранную работу, как окраска школьного имущества, я тебе позволить не могу. Как говорил один известный литературный персонаж, не каждому мальчику доверят красить забор. Тем более – девочке… Ты пока, девочка, цветочки полей! (Продолжает красить парту, напевая.)
Дипломаты мы не по призванью,
Нам милей братишка-автомат,
Четки и известны указанья
И в подсумке парочка гранат…

Татьяна поливает цветы. В дверях появляется Максим.

МАКСИМ. Извините, не подскажете, как найти Валентину Александровну?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Я за нее! А вы входите, юноша, через порог не разговаривают.

Максим входит. Александр Васильевич протягивает ему малярную кисть.

МАКСИМ. А это зачем?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Странный вопрос, молодой человек!
МАКСИМ. Почему странный?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот бы и мне кто объяснил, почему нынешние молодые так любят странные вопросы задавать? Иногда даже кажется: оттого, наверное, что не хотят думать. Или не умеют. Жутким мизантропом от этого «кажется» себя чувствую, но… (Татьяне.) Танечка, в вашем классе мальчики такие же или есть еще тупее?

Татьяна прыскает в кулак.

АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ (Максиму.) Если бы подумал, догадался бы. (Берет другую кисточку.) Специально для некоторых объясняю. Аккуратно опускаешь кисточку в краску, стряхиваешь лишнее. Потом делаешь сначала так, потом в обратную сторону. (Показывает.) Получается красиво и – главное! – быстро. (Продолжает красить парту с противоположной от Максима стороны.)
МАКСИМ (пожав плечами, приступает к работе). Вообще-то я здесь по другому поводу.
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Мы-то с Танечкой не тупые, думать умеем, и это сразу поняли. Вам нужна Валентина Александровна. К сожалению, она вышла на пенсию, поэтому по всем вопросам смело обращайтесь ко мне.
МАКСИМ. А вы, кстати, кто?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Я?! (Опускает кисточку в банку с краской и складывает руки на груди.) Я, ёлы-палы, учитель физики!!! Что, не похож?

Татьяна, протирая цветы мокрой тряпкой, прислушивается разговору с большим интересом.

МАКСИМ. Если честно, не очень.
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ (трагически всплескивает руками). Я так и знал! (Доверительно.) На самом деле, учителем я до сегодняшнего дня семь лет не работал. И вот угораздило! Ну а если между нами и совсем честно, то я не совсем учитель, а новый русский! В смысле, новый русский учитель. Поняли, молодой человек?
МАКСИМ. Не, не понял. По мне так или учитель, или новый русский. Одно с другим не связывается.
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот я попробую связать. Так сказать, личным примером. Потому как если не я, так кто же?
МАКСИМ. Интересно, а как именно будете пробовать? И заметьте: вопрос в тему. Думай, не думай, а без дополнительной информации…
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. У вас под рубашкой, юноша, точно такой же тельник, какой был у меня когда-то. Поэтому я, пожалуй, расскажу вам эту печальную и поучительную историю. Я ведь, братишка, в натуре чуть не угодил в олигархи. (Присаживается на край соседней парты и кивает Максиму на рядом стоящий стул.)
МАКСИМ. Во как! (Садится.)
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. В «олигархи», конечно, громко сказано. Так, предприниматель средней руки местечкового разлива. Хотя грех жаловаться: был свой бизнес и неплохой, кстати. Были Канары с Мальдивами, были бутерброды с икрой толстым слоем. Даже домик построил! Двухэтажный, с подземным гаражом, девятью комнатами, летней верандой, кухней и сауной – все чин-чинарём, как и положено у богатеньких буратин…
МАКСИМ. И после этого – в учителя?!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот именно! Понимаешь – а ты, братишка, должен это понимать! – буквально месяц назад сижу я посреди своего оазиса, в дорогом халате в мягком кресле развалясь, озираюсь на все вокруг меня благолепие, а особенно, на благоверную свою, только что из магазинов заявившуюся с ворохом дорогих, но совершенно не нужных ей шмоток. И думаю: а нафига мне все это надо? (После короткой паузы.) Тем, кто под смертью не ходил, объяснять бесполезно. Бабки, тряпки, шмотки! Жена – из тех, которые дорвались, а отношение к жизни менять не захотели. Детей нет. Два костюма сразу на себя не напялишь, хоть от Версаче они, хоть от Гуччи. Опять же кризис среднего возраста: половина жизни прожита и от вопроса: «А дальше что?» – под ложечкой сосет и мороз по коже. Перед ребятами, с которыми служил, стыдно. Особенно, перед теми, кто ни о чем уже не спросит и ничем не попрекнет.
МАКСИМ. Но почему в школу? Да еще с таким лексиконом… (передразнивает) «шмотки», «нафига».
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Это пройдет. Главное, щеки не раздувать и не притворяться авторитетным дядей – сам знаешь, детки такие понты просекают на счет «раз». Я вообще-то я учился в Педагогическом - сразу после армии поступил. Пошатался в хмельном угаре две недели по родному городу, научился спать по ночам в тишине, без автоматной пальбы… (Татьяна тихонько присаживается на край дальней парты.) Потом как-то дико стало. Ты, братишка, это на своей шкуре еще почувствуешь!
МАКСИМ. Уже чувствую.
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Со знакомыми и бывшими друзьями облом полный. Будто с инопланетянами разговариваю. А главное – у них в поведении полное над тобой превосходство. Будто ты полный придурок, да еще и бревном по голове пристукнутый. Пьют, кумарятся… Парни девок в открытую по нежным местам мацают, а те изворачиваются, чтобы удобнее мацать было. Жизни не знают, о смерти не думают… И почему-то показалось: в школе с детишками работать мне самое то. С теми, которые еще кумариться не начали. Поступил, выучился. Потом по распределению три года в школе отработал. Неплохо получалось, между прочим. Но женился, и денег перестало хватать катастрофически. Пришлось в бизнесмены подаваться. Поначалу даже нравилось: денег сумел заработать - и типа ты умный. Да и разборки с конкурентами и блатной шелупонью тот еще адреналин. А когда устаканилось все и от спокойной жизни пузо авторитетно в гору поперло, снова пустота на душе… Короче, оставил своей ненаглядной домик с девятью комнатами и сауной, послал запрос в ГОРОНО, получил ответ – и вот я здесь.
МАКСИМ. Ага, раздали деньги неимущим и в рубище отправились в народ сеять разумное доброе вечное? И пары миллиончиков на черный день не заначили? Если нет, то точно бревном по голове контуженный!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Естественно, заначил кое-что, но несколько меньше названной вами суммы, юноша.
МАКСИМ. Да не в упрек сказано! Деньги освобождают от многих проблем. Пары миллиончиков на чёрныё день как раз хватит, чтобы в нынешней школе учительствовать – от души, с энтузиазмом, творчески! На мизерную зарплату не оглядываясь.
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. А все-таки в ваших словах присутствует нездоровый скепсис и неприкрытая ирония, молодой человек! Нап`гасно, батенька, нап`гасно!
МАКСИМ. Хорошо, допустим, будете физику преподавать. Дело хорошее. Только времена изменились! В ваше время любой пацан с детского садика знал, что служить придется, если не калека или хроник какой. А у нынешних закосить от службы западло не считается. Даже тем, кому до физики вашей сугубо параллельно. Ну а тот, кому она интересна, по-любому вузовского репетитора найдет, чтобы поступить наверняка и институтской отсрочкой от армии отмазаться!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. И что?
МАКСИМ. Как это «и что»?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Думаешь, спорить буду? Ты, братишка, во всем прав. Только что это меняет? Лично для меня, если, вспоминая последние пятнадцать лет своей быстротекущей жизни, я впадаю в состояние устойчивой депрессии? И отнюдь не потому, что кому-то из нынешних на жрачку и модные шмотки подсаженных гуманоидов я конкретно лохом кажусь. Погано самому про себя, как тварь дрожащую, думать.
МАКСИМ (с иронией). Вот теперь я точно учителя перед собой вижу! Какая речь!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ (с такой же иронией). А то! (Серьезным тоном.) Человек без идеалов и принципов ничем от скотины не отличается. И пускай над этими словами тьма тьмущая желающих постебаться набежит, ты, я знаю, не из их числа.
МАКСИМ. С чего бы? Откуда такая уверенность?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. В смысле, что насчет тебя ошибаюсь или почему знаю? У нас, между прочим, кроме одинаковых тельников, есть еще одна черта общая: мне очень хорошо знакомо и понятно выражение в твоих глазах.
МАКСИМ. Да какие там глаза…
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. А вот такие! (Пристально смотрит в лицо Максиму.) Не для себя живем, братишка! Для себя жить – неинтересно. Тем более, когда за чужой счет живешь! За себя и за того парня!

Пауза.

МАКСИМ (опустив голову). Тут внизу, в вестибюле, я видел, портрет висит…
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Это Валентины Александровны сын. Она отчасти поэтому на пенсию ушла. Могла еще работать, какие ее годы! Но… Мало ей всего, так еще власти местные решили школу его именем назвать!
МАКСИМ. А что в этом такого? «Школа имени Сергея Березкина». Звучит неплохо.
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Наверное. Только знаешь, братишка, что в подобных вещах меня, мягко говоря, смущает, а, грубо выражаясь, напрягает до скрежета зубовного? Казенщина! Задним числом получается, ради этого пацан в землю лег?! Чтобы на его примере в духе патриотизма подрастающее поколение воспитывать?!
МАКСИМ. Одно другому не мешает.
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Это ты его матери скажи! Матери, потерявшей единственного сына! На глазах у которой кто-то, на его имени спекулируя, рейтинг повышает! А кто-нибудь сообразит помочь Валентине Александровне ремонт квартиры сделать? Оплатит сиделку, чтобы за хлебом в магазин или за лекарствами в аптеку вместо Сереги сбегала? Такие затраты никакой бухгалтерской сметой не предусмотрены! А выступать со скорбным лицом на трибуне перед электоратом гораздо легче, знаете ли… (Хлопает себя по карманам, вздыхает.) Жаль бросил, а то закурил бы!
МАКСИМ. А я уж было решил, что вы-то как раз из этих… Пафосных придурков на ниве патриотического воспитания!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот те раз! Приехали, называется!
МАКСИМ. Неувязочка в речах ваших, господин пи-да-гох! То печалитесь, что вас закосившие от армии за бревном пристукнутого держат, то их же и оправдываете!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Я оправдываю?!
МАКСИМ. А по-другому ваши слова про мать, потерявшую единственного сына, понимать не получается!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Тогда скажи мне, как на духу, братишка – ты, полагаю, не меньше меня про службу в рядах знаешь, - а если бы тебя попросили перед молодежью выступить, какую бы песню запел? «Не ходите, мальчики, в армию служить?» Эту?!
Не ходите, мальчики, в армию служить:
Будете там мучиться, строевой ходить;
По приказу – в баню, по приказу – спать,
И самим придется застилать кровать!
Я к тому, что врать не надо. Просто не надо врать – и все тут! Про любовь к родине мне втирать не стоит – я нормальный мужик, меня на любовь со стороны возбуждать незачем! И говорить об этом со мною только те могут, кто личным примером свою любовь на деле доказали. Ты, например. Тебе поверю. И мне, коли уж пошел такой разговор, поверят!
МАКСИМ. Слова останутся словами, а в магазин за хлебом или за лекарствами в аптеку кто побежит? Может, лучше было в бизнесе остаться, чтобы…
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Думаешь, не помогал? Перед дефолтом восемь тысяч баксов в инвалидные коляски для афганцев вбухал! До сих пор хожу как оплеванный!
МАКСИМ. С чего бы?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. А как ты думаешь, каково пацанам не от Родины, а от богатенького буратины подачку получать?!
МАКСИМ. Опять двадцать пять! (От волнения не замечает, как сбивается на «ты».) Снова сам себе противоречишь: снова слова пошли, которые с высокой трибуны, перед электоратом дрожащим громким и пафосным голосом лучше всего произносятся! А Родина – это что или кто? Там никто про родину, как нас в школе учили – с большой буквы и с придыханием, не вспоминает. Там, как говорится, делай, что должен, и будь, что будет! «И что назначено кому, пусть каждый совершит». Неплохие стихи, между прочим!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Хорошие. Только стихи, даже очень хорошие, всегда с одной стороны. А с другой – суровая проза жизни. Та самая, о которой трибуновещатели как раз умалчивают. И поэтому ты меня с ними не ровняй! Я в 86-ом демобилизовался, а дружок мой должен был на год позже. При мне его привезли. Мать – а он у нее один был, как и у Валентины Александровны, без отца воспитывался, - в одночасье поседела. Получила награды, проникновенные слова от военкомата и похороны с пятикратным залпом из десяти стволов. Через две недели, едва оклемавшись, - на работу. Еще через две недели пришла за получкой, да нечаянно, в табеле расписываясь, спросила: почему у нее зарплата – а она на чистом окладе работала – на несколько рублей меньше, чем обычно. И от бухгалтерши услышала, что она с такого-то числа бездетная женщина и, согласно КЗоТу, с нее вычли налог за бездетность.

Татьяна, охнув, закрывает лицо руками.

МАКСИМ (поле короткой паузы, с вызовом). Ну и что это меняет?!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ (тем же насмешливым тоном, что и в начале разговора). Вот именно! Будь мужиком на земле, а там как фишка ляжет! А коли нам, мужикам, в отличие от матерей наших, ничего другого и не остается. Поэтому я и в школу вернулся – есть мне, что нынешним мальчикам сказать!
МАКСИМ. Это я уже понял. Судя по как бы не пафосным речам… А можно полюбопытствовать, что именно?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Извольте-с! Тривиальная школьная ситуация. Есть среди учеников такие, которым с первого класса по одиннадцатый учителя долдонят про две гласные «о» в слове «корова», а они как писали «карова», так и пишут. И вот, допустим, попадает такой гуманоид в армию. И не куда-нибудь, а в «горячую точку». И отдает ему отец-командир конкретный приказ. Следишь за мыслью, братишка? Конкретный приказ! Например: «Ползешь по-пластунски вдоль канавки до той воронки. Сидишь там тихо и слушаешь, из какого окна подлый враг из снайперки лупит. Когда мы снайпера огнем отвлечём, вскидываешься и бьешь в его направлении из подствольника. Потом падаешь на дно воронки, прикидываешься ветошью, а ночью мы тебя вытащим!» Скажи-ка теперь, мой юный друг, сколько у гуманоида шансов остаться в живых?
МАКСИМ. Маловато.
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ни одного, если не сообразит приказ тютелька в тютельку выполнить. Только мне почему-то другая картинка представляется. На брюхе он поползет, но от неудобства на карачки встанет. И, соответственно, получит пулю в… (покосившись в сторону Татьяны, которая изо всех сил старается быть незаметной) …в пятую точку. Допустим, не получит, но из воронки поглядеть, где подлый враг прячется, высунется. Или посмотреть: попал, не попал из гранатомета. Или, на дне воронки валяясь, покурить захочет…
МАКСИМ. Короче, будь ваша воля, вы бы систему школьного образования так реформировали, чтобы пацаны потом в конкретные приказы с ходу врубались? А что? Если разобраться, до мозжечка по-любому быстрее доходит, когда по копчику прилетает! Ошибся в ответе ученик – подзатыльник! Дисциплину нарушил – пенделя ему!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ошибаешься! Физическое насилие – признак непрофессионализма. Разве что в крайнем случае.
МАКСИМ. А кто будет решать, какой случай крайний? Вы?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Знаешь, вопли «А судьи кто?» очень положительно вопиющих характеризуют. На словах таковые истинными демократами и человеколюбцами выглядят. А я так думаю: истинная человечность проявляется в праве принимать решения и отвечать за их последствия. Ты, братишка, не сомневайся, я никому пенделей раздавать не собираюсь. Я лучше кому надо эту байку про гуманоида в «горячей точке» расскажу. А уж кто не поймет… (Пожимает плечами, «замечает» Татьяну, встает и, уперев руки в боки, грозно смотрит на нее.)
ТАТЬЯНА (вскакивает). Александр Васильевич, я цветочки полила, что еще сделать?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Я и забыл, что ты здесь. (Делает зверское лицо.) Подслушивала? Теперь придется тебя зарэзатт!
ТАТЬЯНА. Ой, мамочки! (Насмешливо.) Не получится – я кричать буду!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Да? Тогда придется на тебе жениться! Ты, Татьяна, когда вырастешь, замуж за меня пойдешь?
ТАТЬЯНА. Ну, вы вааще, Александр Васильевич!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ладно, подрасти сначала, а там поговорим. Пока же сбегай в канцелярию, спроси у секретарши адрес Валентины Александровны. Потом братишку проводишь, дом покажешь. Лады?
ТАТЬЯНА. Хорошо, Александр Васильевич. А замуж я за вас пошла бы! Лет через семь, если не передумаете! (Убегает.)
МАКСИМ. Ну вот, разбили девочке сердце!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Думаешь, разбил? (Делает вид, что призадумался.)
МАКСИМ. Да нет, девчонка, сразу видно, адекватная, шутки понимает. Но вдруг она дома по приколу мамочке ваши слова перескажет?
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ой, блин! Нынешние-то мамочки, у которых голова телевизором повернута, запросто сразу в маньяки запишут! В натуре пора фильтровать базар, чтобы не ляпнуть чего лишнего и чего учителям не положено. Особенно, когда старшеклассницы глазки строить начнут. Мужчина я, хоть и в летах, но видный. Импозантный даже. Опять же проницательности мне не занимать!
МАКСИМ. А главное, феноменально скромный!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ. А то! (Вздохнув, серьезным тоном). Хватит в остроумии состязаться. Я, кажется, догадываюсь, по какому поводу тебе Валентина Александровна понадобилась. Значит, он… (Не договаривает.)

Максим молчит, низко опустив голову.

АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ (после короткой паузы).
Глаза я помню тети Вали,
Когда Сережку закопали
Здесь, на кладбище поселковом, -
Взгляд, в никуда недвижно устремленный,
Когда ей голосом казенным
Шептал: «Крепитесь, вы же мать солдата!» -
Майор похмельный из военкомата…
Я на твоем месте, братишка, водкой бы заранее запасся. После разговора с матерью об этом у тебя сердце в горле комком встанет – одними слезами обратно не продавишь.
МАКСИМ. Знаю…

Вбегает Татьяна.

ТАТЬЯНА (скороговоркой). Улица Тополиная, дом восемь, квартира шестнадцатая!
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ (встает и тщательно вытирает руки). Проводи гостя, Татьяна, и на сегодня твоя работа закончена. Завтра – к десяти. Не опаздывай!
ТАТЬЯНА. Хорошо, Александр Васильевич! (Выходит из класса, оглядываясь на Максима.)

Александр Васильевич и Максим пожимают руки и вдруг обнимаются в порыве, понятном только бывшим десантникам, видевшим смерть своих друзей. 
ЗАТЕМНЕНИЕ


КАРТИНА 4

Полдень. Перекресток в центре города. Тыльная сторона крытой автобусной остановки. Слышен шум проезжающих машин. Выходят Максим и Татьяна.

ТАТЬЯНА. Вот это и есть Тополиная улица. Вам через дорогу только перейти. Восьмой дом на той стороне сразу за универсамом, видите? (Показывает.)
МАКСИМ (всматриваясь в направлении, указанном Татьяной). Тот, где на балконе третьего этажа спутниковая тарелка?
ТАТЬЯНА. Он. Только шестнадцатая квартира с той стороны, отсюда не видно.

Шум подъехавшего к остановке автобуса.

МАКСИМ. Теперь я точно не заблужусь. Спасибо, Татьяна!
ТАТЬЯНА. До свиданья!
МАКСИМ. Физика вашего нового берегите – он у вас мужик классный.
ТАТЬЯНА. Ага, смешной такой! (Улыбается и убегает.)

Максим делает несколько шагов, обходя остановку справа. Откуда-то, возможно, из окон невидимого зрителям дома, доносится, постепенно нарастая, запись песни М. Захаровой «Друг Серега».* Из-за остановки слева выходит Женщина в черной косынке на голове, останавливается и пристально смотрит в спину Максима.

ЖЕНЩИНА (неуверенно). Максим?

Максим замирает. Лицо его каменеет, но разворачивается он, уже полностью овладев собой. 

МАКСИМ. Здравствуйте, Валентина Александровна! Давайте я вам вещи донести помогу! (Подходит и забирает из рук женщины хозяйственную сумку.)
ВАЛЕНТИНА АЛЕКСАНДРОВНА. Я тебя сразу узнала. Хотя на Сережкиной фотографии вы еще мальчишки совсем…

Голос Валентины Александровны звучит так спокойно, что Максим кусает губы, чтобы не закричать. Максим и Валентина Александровна уходят.
ЗАТЕМНЕНИЕ

* Последние куплеты песни М. Захаровой звучат в полной темноте. (Здесь возможно другое режиссерское решение – другая песня или что-то еще, но передающее эмоциональный накал намеренно пропущенной здесь сцены разговора Максима с Валентиной Александровной. Пропущенной потому, что правдиво сыграть такую сцену можно лишь на разрыв аорты. Ю.Л.)



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА 1

Шесть часов вечера. Обычный городской двор. За деревянным столиком, за которым обычно днем пенсионеры играют в домино, сейчас заставленным бутылками и банками из-под пива, расположились Кыча, Лобаныч, Зойка и Галя.

ЛОБАНЫЧ (играет на гитаре и поет). «Через две, через две зимы-ы, через две, через две весны-ы…»
КЫЧА. Издеваешься?!
ЛОБАНЫЧ (откладывает гитару). Не бзди, Арканя, прорвемся!
КЫЧА. Легко тебе, Лобаныч, языком ботать! Не тебя завтра забирают.
ЛОБАНЫЧ. Фигушки! Я не лох, чтобы в армии служить! (Хватается за сердце, дурачась.) Их бин больной!
КЫЧА. Выходит, я лох?!
ЛОБАНЫЧ. Да ты чё, чувак, обиделся? Просто не повезло!
КЫЧА. Конечно, не повезло. Не моя тетка в легочном диспансере главврачом работает, да и мать моя в депо путевым обходчиком, а не секретаршей в Отделе кадров!
ЛОБАНЫЧ. Причем здесь моя мать?!
КЫЧА (передразнивает). А ты чё, чувак, обиделся? Следи за базаром, кореш, а то в лоб прилетит – мало не покажется!

Лобаныч хочет что-то сказать, но не решается. Кыча берет початую бутылку водки, которую Галя выхватывает из его рук.

ГАЛЯ. Хватит пить, Аркашка!
КЫЧА (угрюмо набычившись). Положено – вот и пью! Мне, между прочим, вольной гражданской жизни меньше суток осталось. Отдай!
ГАЛЯ. Хорошо. Забирай! (Отдает бутылку.) Но предупреждаю: завтра меня у военкомата не увидишь!

Кыча, вздохнув, отодвигает бутылку на край стола.

ЗОЙКА (с умным видом). В армии, говорят, старики оборзели совсем!
ЛОБАНЫЧ. Смотря где. В элитных частях или в Чечне дедовщины почти нет.
КЫЧА. Спасибо! Утешил, называется!
ЛОБАНЫЧ. Что ты о плохом сразу, Арканя? А вдруг в Президентский полк попадешь! В Кремле будешь служить, Москву увидишь!
КЫЧА. Ага, щас! Таких как я, если не на Кавказ, то в такую тьмутаракань, где по нужде с калашом ходят - от медведей отбиваться!

Зойка заливисто хохочет… и обрывает смех, заметив, с каким выражением все смотрят на нее.

ЛОБАНЫЧ. Кстати, анекдот в тему! (Наливает водки в пластиковый стаканчик, смачно выпивает, морщится и вместо закуски хлопает себя ладонью по губам.) Прислали на дальнюю точку одного салабона. Как водится, сначала он у них по полной программе летал, и ничего, не жаловался. А через три месяца дедушки, посовещавшись, вызвали парня и объяснили, что салабон он правильный, проверку выдержал и больше напрягать не по делу они его не станут. Обрадовался парень: «Правда?! – говорит. – Тогда и я вам в чайник ссать не буду!»

Зойка снова хохочет, и все ждут, когда она перестанет.

ГАЛЯ. Уже второй раз… Тебе самому, Толик, не противно?
ЛОБАНЫЧ (с искренним недоумением). А чё я такого сказал?!
ГАЛЯ. Ужаснее всего, что ты даже не замечаешь, что несешь! Хотя, кто как мычит, тот так и телится. По рычанию узнаёшь льва, по блеянию – барана…
ЛОБАНЫЧ. Это я баран?!
КЫЧА. Ша! Галька права, Лобаныч! У тебя иногда из пасти такая дрянь лезет!

Лобаныч, обидевшись, отодвигается в сторону. Зойка садится к нему поближе и берет под локоть.

ЗОЙКА. А чё ты, Галька, на людей кидаешься? Естественное - не безобразно!
ГАЛЯ. Для животных да. Но не для человека. И вообще так говорят, когда оправдываются!
ЗОЙКА. Куда уж нам до московской образованности!
ГАЛЯ. Причем здесь образованность? Просто противно, когда…
ЗОЙКА (перебивает). Надо же! Какие мы чувствительные! Какие мы ранимые! Ты, подруга, давно такой умной стала?
КЫЧА. Хватит вам! Еще вашей ссоры на последнем празднике моей погибающей жизни не хватало! (Лобанычу.) Лучше спой, Лобаныч, петь у тебя лучше, чем говорить, получается!
ЛОБАНЫЧ (играет и поет неожиданно чистым и красивым голосом).
Ах, как завтра уже спозаранку
Дядя, мама, двоюродный брат,
Обливаясь слезой под тальянку,
Поведут меня в военкомат…

Выходит Максим – напряженный, сумрачный. Заметив его, Кыча жестом предлагает сесть рядом. Максим садится. Кыча вопросительно смотрит ему в глаза, взяв в правую руку бутылку. Максим хмуро кивает. Кыча наливает водки в стаканчик и передает его Максиму. Максим, помедлив несколько секунд, залпом выпивает. 

ЛОБАНЫЧ (продолжает) .
А принцесса моя ненаглядная
Провожать меня не придет,
Пару писем, затем, что так надо бы,
Может быть, за два года пришлет!

Пауза.Кыча наливает себе водки, но не пьет, а только нервно хрустит пластиковым стаканчиком. Максим сидит, отрешенно опустив голову. Лобаныч тренькает на гитаре. 

КЫЧА (вздрогнув, услышав аккорды знакомой песни, Лобанычу ). Ага, давай-ка эту… (украдкой кидает взгляд на Галю) мою любимую! Когда еще послушать доведется!
ЛОБАНЫЧ (играет и поет).
Твердят друзья, что сошел с колеи,
Что пьян все время я, а я пьян от любви;
От слов ее и взоров я пьян без вина,
От улиц, по которым прошла она!

Я пьян от шторы в квадрате окна -
Окна, откуда мне улыбалась она;
От тополей и кленов, что в солнечный день
ее укрыли в тень…*

*слова Л. Дербенёва (с небольшими изменениями).

КЫЧА (полушепотом) . «От слов ее и взоров я пьян без вина, от улиц, по которым прошла она…»
ЛОБАНЫЧ (отложив гитару). А давай я тебе слова перепишу и аккорды? Будешь в казарме по вечерам исполнять, дедушек ублажать и нас вспоминать, вечер сегодняшний! Правда, всех слов я не помню, там еще два куплета…
ЗОЙКА. Надо у моего двоюродного брательника спросить!
КЫЧА. У Вовки? Он-то откуда может знать? Или типа мент, так всеведущ?
ЗОЙКА. Мне говорили, песню эту один пацан из Вовкиной школы сочинил. Он еще в ансамбле клуба Железнодорожников на клавишах играл. Жалко, фамилию не запомнила.
ГАЛЯ. Да неужели?!
МАКСИМ. По-твоему, стихи и песни небожители сочиняют, а, скажем, тому, кто в соседнем дворе живет, не дано?
ГАЛЯ. Хоть одного такого назови? Мне отец рассказывал: раньше у любого пивного ларька обязательно отирался какой-нибудь похмельный бич и под предлогом, что с Володькой Высоцким на соседних нарах парился, гривенники клянчил! Знаем мы эти байки! (Передразнивает.) «Мне один мальчик говорил, что он был знаком с другим мальчиком, который с Кристиной Орбакайте в одной школе учился!»
МАКСИМ. «От тополей и кленов, что в солнечный день, ее укрыли в тень…» У подъезда твоего дома с одной стороны – два клена, с другой – два тополя…
ГАЛЯ. И что? Между прочим, это довольно известная песня на стихи Леонида Дербенева! Что ваш мальчик из клуба Железнодорожников на танцах ее на клавишах играл, еще не значит, что он ее сочинил. А если еще и втирал кому, что сочинил… (Пожимает плечами.)
КЫЧА. Я этому вашему клавишнику клавиши на голову надену!
МАКСИМ. Не получится.
КЫЧА. Ну да, уже не успею…
МАКСИМ (в сторону). Да нет, дорогой, ты уже опоздал!
ЛОБАНЫЧ (кивая на Максима). Слушай, Арканя, а это чё за чувак?

Вместо ответа Кыча навскидку дает Лобанычу щелобана.

ЛОБАНЫЧ. За что?!
КЫЧА. Я тебя, кореш, предупреждал: за базаром следи! Я его… (оборачивается к Максиму) пуще отца родного уважаю! (Вздыхает.) Вот ты скажи мне, приезжий, на кой хрен я лучшие свои годы должен потратить? Три пары кирзачей истоптать? Перед старикамиунижаться?
МАКСИМ. Отвечать обязательно, или вопрос риторический?
КЫЧА. Нет, ты скажи! Только по-честному и без лозунгов, вроде «Только армия делает мальчика мужчиной»…
ЗОЙКА. Если мальчика - мужчиной, причем здесь армия?! (Смеется.)

Все ждут, когда она перестанет.

ЗОЙКА. А чё, я опять не то ляпнула?
ГАЛЯ. Да уж. Ты лучше молчи, подруга!
МАКСИМ. Если без лозунгов, то… Ну, во-первых, в армии ты сможешь изменить свою походку.
КЫЧА. Не понял?!
МАКСИМ. Объясняю… Ты сейчас как ходишь? Вразвалочку, нижняя губа оттопырена, взгляд исподлобья. Типа самый крутой перец в городе. По горскому аулу так не ходи! И если на твоем пути женщина, первым сделай шаг в сторону, если старик, то остановись, вперед себя пропусти. В дом к горцам входя, у порога шапку сними и не забудь сказать: «Мир вам!» Через порог не переступай, пока в ответ не услышишь: «И тебе мир!» Водку с местными не пей – для них это ничего не значит. Наоборот, лишний шанс тебя в спину ударить, когда к ним спиной повернешься!
КЫЧА. Скажешь тоже, горский аул! Будто других вариантов нет!
МАКСИМ. А зачем тебе другие варианты, Аркадий? Ты же всегда хотел быть героем. В школе учителям хамил, на дискотеках до кровянки каждый раз с кем-нибудь хлестался. Таким в армии самое то – от них пользы больше, чем от клавишников, единственных сыновей у матери–учительницы! Когда клавишников убивают, жалко. Многое они могли в жизни полезного сделать, а такие, как ты, ничего не теряют, кроме отсидок в КПЗ. Так что, дорогой мой, если ты сейчас в армию идти боишься, то и нефиг было, будучи сосиской, сардельку из себя изображать!

Кыча угрюмо сопит.

ГАЛЯ. Откуда столько злости, брат?
МАКСИМ  (вздыхает). День был тяжелый. Извините, сорвался!
КЫЧА. А что случилось?
МАКСИМ. А у тебя было так, чтобы, разговаривая с человеком, ты не мог смотреть ему в глаза? Не потому, что виноват, а потому, что знаешь, какая невыносимая боль в этих глазах навеки поселилась, а ты, чтобы ни говорил, словами своими её только усиливаешь? Когда знаешь, что собеседница твоя изнутри жгутом свинчивается и внутри ее все кричит… (Закашлявшись, хватается рукой за горло.)
ЗОЙКА (с умным видом). У каждого свои проблемы!
ГАЛЯ.Ты это к чему, Зоенька?
ЛОБАНЫЧ (с ухмылкой) . Не придирайся, Галька! На таких обижаться грех!
ЗОЙКА (отодвигается от Лобаныча) . Мне послышалось, или здесь кто-то на что-то намекает?
КЫЧА. Ты, Зойка, и правда молчи! Не мешай с умным человеком разговаривать.
ЗОЙКА. Ну вот, опять намекают! (Надув губы, отворачивается.)
КЫЧА (Максиму). Ладно, насчет меня вопрос решенный: мне в натуре страшно и ох как не хочется, но никуда я не денусь! А вот он… (кивает на Лобаныча) служить не пойдет! Из нас двоих он умнее оказался. И ты мне по фамилии хоть одного сыночка больших начальников назови, кто по призыву в Северо-Кавказском округе служил? Выходит, по понятиям, я – конкретный лох!
МАКСИМ. И что?
КЫЧА.Как что?! Обидно…
МАКСИМ. Переживешь! Я, между прочим, такой же лох. Зато ни перед кем, а перед ребятами, с которыми служил, особенно, не стыдно.
КЫЧА. Насчет лоха прикалываешься, да?
МАКСИМ. Отнюдь!
ЛОБАНЫЧ. То есть, если я тебя сейчас при девчонках лохом назову, не обидишься?
МАКСИМ  (улыбаясь). На тебя?! У меня грехов хватает, зачем мне лишние!
ГАЛЯ. Между прочим, ты Аркадию не ответил.
МАКСИМ. А вряд ли ему мой ответ понравится! Да, косарей развелось видимо-невидимо! Да, если бы у политиков и олигархов сыновья служили, куда Родина пошлет, а не отсиживались в элитных колледжах по заграницам, то, может, никакой войны бы не было. А то привыкли уже под предлогом, что война все спишет, деньги на крови пацанов зарабатывать! И не я виноват, что наша жизнь не такая, какой нам хочется! Я отвечаю только за себя, но обязан отвечать так, чтобы с меня лично сын или дочь когда-нибудь не спросили: «Папа, почему наш мир – дерьмо?»
ГАЛЯ (морщится, услышав очередную, на ее взгляд, пошлость). С трудом представляю ситуацию, чтобы ребенок спросил именно об этом и именно такими словами.
КЫЧА. А я наоборот! Очень даже хорошо представляю. В цвете и даже в запахе! Попадись мне папаша родненький, я бы ему этот вопрос обязательно задал. После того, как спросил бы, почему он, дятел, нас с матерью бросил, когда мне всего четыре годика было?

Пауза. Вдалеке перекликаются соловьи и слышно, как Леонид Агутин вместе с «Отпетыми мошенниками» поют о том, что «…скорый поезд мчится прямо на границу». Лобаныч тянется к бутылке, наливает себе и Максиму, потому что Кыча жестом показывает: ему не надо. Агутин с «Мошенниками» допевают последний куплет.

КЫЧА. Будто сговорились все! И что за мода – динамики на подоконник выставлять и посторонним на полной громкости по ушам елозить!
ЛОБАНЫЧ. Да прикольная тема, Арканя! Мне брательник рассказывал, в Москве в ночных клубах это щас самый модный трек!
ГАЛЯ. Он-то про ночные клубы откуда знает?
ЛОБАНЫЧ. А то ты брательника моего не знаешь?!
КЫЧА (Максиму). Понял?! А у нас на дискотеке в клубе Железнодорожников под Макаревича и «Машину времени» прыгают! (С пародийным надрывом поет.)
Мне форму новую дадут,
Научат бить из автомата,
Когда по городу пройду -
Умрут от зависти ребята!
Интересно, а вот, допустим, когда я на дембель через Москву поеду, меня в ночной клуб пустят? Где всякие там «Блестящие», «Белки» со «Стрелками» или «Ириски» с «Барбарисками» выступают?
ЛОБАНЫЧ (насмешливо). Рылом не вышел!
КЫЧА. Вот именно! В армии служить, воевать-умирать сгодился, а для красивой жизни… Так какого служить спрашивается? Во имя чего и за что?
МАКСИМ. Тебе бы не в армию идти, а на следователя учиться! Любишь вопросы задавать. Я тебе что, гуру? Пророк Моисей?
КЫЧА. А все-таки? Не увиливай, приезжий! Ты там был – вот и скажи мне, что ты там видел из того, чего я не видел, и узнал, чего я не знаю?
МАКСИМ. Хорошо, отвечу. Но, боюсь, ответ тебе не понравится… Во имя чего и за что, говоришь? За Россию!
КЫЧА. За Россию?! Где моя мать, двадцать пять лет в депо вкалывая, ничего, кроме инвалидности и однокомнатной квартиры в стандартном доме, не заработала?! Однокомнатной! Восемнадцать метров жилой площади на двоих! А ведь она у меня красивая – могла бы классного мужика найти, но когда с сыном кровати бельевым шкафом разделены… А я?! Кто мне по жизни будто пальцем круг очертил, за меня решив, что дешевого пива и паленой водки на мой век хватит, а до прочего рылом не вышел?! За Россию, да?! Которую элитой себя называющие по полной программе имеют?! (Залпом выпивает водку из стаканчика, который он все это время держал в руках, и сминает его в бесформенный комок.)
МАКСИМ. А ты никак на их место захотел?
КЫЧА. Да уж не отказался бы!
МАКСИМ. А смысл?
КЫЧА. По крайней мере, не кашу бы перловую, а лобстеров с омарами хавал!
ГАЛЯ. Это одно и то же. И не «лобстеров» надо говорить, а «лобстеры».
КЫЧА. Плевать! Главное, человеком бы себя чувствовал! А не электоратом!
МАКСИМ. Ты, Кыча, не перестаешь меня удивлять!
КЫЧА (угрюмо). Чем? Про «офигеваю» уже было. Целых два раза!
МАКСИМ. Ты умнее, чем кажешься. Про электорат классно сказано… Мне, Аркадий, сегодня один учитель физики хороший вопрос на все случаи жизни подсказал: «А дальше что?» Ответ на него все на место ставит. Тем, для кого мы с тобой, Лобаныч, Зойка с Галей – электорат , и кому - лобстеры с омарами, просто повезло на хорошей почве укорениться, вот они цветут и пахнут. А вытянут все соки из земли – куда им деваться? В отличие от нас, кто никуда со своей земли не денется?
КЫЧА. Не в армию, по крайней мере!
МАКСИМ. И не надо! Им там делать нечего. В армии родину защищать надо, а им-то какое дело до родины? Ты правильно сказал: они ее не любят, а имеют . Поэтому они – не Россия! Так, накипь. Помяни мое слово, лет через пятнадцать-двадцать о них и не вспомнит никто. Разве что персонажами из анекдотов в памяти останутся. Россия - это мы с тобой, Арканя! Родину не выбирают, и другой у нас нет. И поэтому мы за нее в ответе: кроме нас, ее любить некому, а без нас она погибнет. И она такая, какая есть, потому что мы такие! Какие уж есть! Только нет никого лучше нас, когда нам терять нечего и «очень за Россию помереть хочется»!
ГАЛЯ. Это из «Очарованного странника» Лескова. Как раз в этом семестре разбирали.
КЫЧА. Да? А нам в ГэПе не задавали…
ГАЛЯ. Я тебе книжку пришлю. Будешь на досуге в казарме читать.
КЫЧА (дрогнувшим голосом) . Ты лучше письма присылай. Побольше и почаще!
ГАЛЯ. Поживем – увидим.
ЛОБАНЫЧ (Максиму). Слушай, приезжий, а классно ты развел всех! Арканя – и тот ухи развесил! Красиво говоришь, однако. Тебе от военкомата за агитацию не приплачивают? Кандидатом в депутаты не выдвигался? Странно… Впрочем, не все потеряно!
МАКСИМ (улыбается). Блин, я в вашем городе всего ничего, а уже сплошное дежа вю! Буквально днем, как ты, Лобаныч, на одного мужика наезжал. Ну, не совсем как ты, но около того! Пока он мне про «А дальше что?» не подсказал. А попробовал бы кто два года назад при мне пафосные речи толкать…
ЛОБАНЫЧ. И что за два года изменилось? Много умных книжек прочитал? В телевизоре на говорунов насмотрелся и решил, что языком б о тать – не колеса на вагонной сцепке мазать, а башляют за это не в пример больше?
МАКСИМ. Да нет. Я никому своего мнения не навязываю, а говорю, как думаю. Потому что смерть видел и только так могу оправдать собственную жизнь и не забывать тех, благодаря кому я жив остался!

Интонация в сказанном у Максим такая, на несколько секунд снова воцаряется оглушительная тишина – оглушительная, потому что те же соловьиные трели начинают звучать не сразу и сначала тихо, постепенно становясь громче. 

МАКСИМ (продолжает.) Ребята, извините за громкие слова, но… Знаете, какое счастье – просто дышать? Чувствовать, как травы пахнут, что вода мокрая? Видеть, как облака по небу плывут, а солнце на закате огромное и алое?
ЛОБАНЫЧ. Это бред или снова агитация?
ЗОЙКА (с умным видом). Я где-то читала: жизнь имеет значение, когда твердо знаешь, за что ты готов умереть.
ЛОБАНЫЧ. Абзац! С меня хватит! (Кыче.) Скоро лабаз закроется. Пойдем, Арканя, еще фунфырь возьмем – когда еще доведется!
КЫЧА. Пойдем! Только водку пить больше не буду, мне еще завтра… Галя, ты с нами?
МАКСИМ. Извини, Арканя, но Галя обещала мне показать, как лягушки поют. Ты плохого не думай: у меня через четыре часа поезд.
КЫЧА (махнув рукой). А-а, ладно! Ты же ей вроде как брат. Пока, Галина, завтра… увидимся?
ГАЛЯ. Я часов в девять у твоего подъезда буду. С мамиными пирожками!

Кыча вздрагивает, хочет что-то сказать, но опускает голову и торопливо уходит. Зойка и Лобаныч идут следом.

ГАЛЯ (встает). Ну, пойдем, братец, – сам напросился!

Уходят в противоположную сторону.
ЗАТЕМНЕНИЕ


КАРТИНА 2

Девятый час вечера. «Пятачок» перед парадной стеной винного магазина. Перед входом в магазин – крыльцо на шесть ступенек с железными перилами. Над дверью – вывеска «Голубой Дунай».
Выходят Кыча, Лобаныч и Зойка.

ЛОБАНЫЧ (играет и поет на ходу).
Приходит мне повестка-вестка, листик белый,
В районный наш военкомат;
Маманя грохнулася разом с печки наземь,
Сестра сметану пролила,
А я молоденький парнишка: лет семнадцать-
двадцать–тридцать-сорок восемь! –
Свой начал сидор собирать!
(Перестав играть, Зойке.) Да на кой тебе электричка на четверть двенадцатого сдалась? Вот Арканю проводим, у военкомата, как водится, «Как родная меня мать провожала» споем, и ты вполне на междугородний автобус успеваешь!

Все трое поднимаются на крыльцо.

ЗОЙКА .  На автобусе дороже!
ЛОБАНЫЧ. Зато на полчаса быстрее. И – в самый центр, где до Торгового комплекса двадцать шагов! А то давай и я с тобой за компанию…
КЫЧА. Алё, гараж! А без меня вы о своих планах на завтра не могли перетереть? Мне как-то стрёмно слушать, чем некоторые заняться собираются, когда я…
ЛОБАНЫЧ. Извини, Арканя… (Деловым тоном.) Ну, кому чего и сколько?
ЗОЙКА. Мне джинтоник!
КЫЧА (достает деньги и отдает Лобанычу). Бери коньяк. Самый дорогой и чтобы не паленый! Анжелку предупреди: не дай Бог паленку втюхает – я им тут разнесу все к лешевой матери! Мне терять нечего.
ЛОБАНЫЧ. Подержи! (Отдает Зойке гитару и пересчитывает деньги.) Да здесь на три батла водяры хватит! Короче, если две водяры, джинтоник и закусь…
КЫЧА. Коньяк бери, я сказал! Обещал Гальке водку не пить, но коньяка граммулечек сто после ваших с Зойкой разговоров вмажу!
ЛОБАНЫЧ. Ну, коньяк – значит коньяк. (Заходит в магазин.)

Зойка опирается на перила рядом с Кычей и лузгает семечки.
Шум подъехавшей машины и звук открываемой дверцы.


ЗОЙКА. Классная машина у Валеры, скажи?
КЫЧА. После раздолбанной «девятки» и подержанная «Ауди» - уже круть! Нехило у нас некоторые на скупке металлолома приподнялись.
ЗОЙКА (сплевывая шелуху). Ага! Валера теперь по всему городу круги наматывает. То у Почтамта постоит, то на площади у универсама. Дверцу откроет, музон врубит и сидит, типа ждет кого!

Из невидимой зрителям машины звучит, постепенно нарастая, запись песни Б. Драгилева «В Чечне».*

КЫЧА. А в натуре всего лишь тачкой выпендривается?

Зойка пожимает плечами. Звучат первые два куплета песни:

Камуфляж, сапоги, автомат на плече,
Пятый месяц солдат месит грязь по Чечне,
Он - мальчишка совсем, если честно сказать,
Только это ж не повод, чтоб не убивать…
Он, конечно, сначала был очень не рад,
Понимал, что при жизни попал прямо в ад,
И от крови дурел, и плевался в чаду,
И привык понемногу, живут же в аду.

ЗОЙКА. О чем задумался, Арканя?

Аркадий не отвечает. По его взгляду на фоне несущихся из салона машины слов понятно, что он навсегда прощается с привычной для него жизнью, потому что через два года вернется уже совершенно другим человеком. Если вернется. 

И что видел мальчишка, нельзя передать,
Там дружка не могла опознать даже мать.
И матёрый он стал, и весёлый, и злой,
И, наверно, навек уже сросся с войной.
Камуфляж, сапоги, автомат на плече,
Пятый месяц солдат месит грязь по Чечне,
Он - мальчишка совсем, если честно сказать,
Только это ж не повод, чтоб не умирать…*
*© Б. Драгилев

ЗАТЕМНЕНИЕ


КАРТИНА 3

Десятый час вечера. Солнце на закате и через несколько минут полностью уйдет за горизонт. Дорога, идущая вдоль окраины городского кладбища. Огороженная недавняя могила. Перед оградой – скамейка. Табличка на памятнике не видна из-за огромного букета сирени. Выходят МАаксим и Галя в венке из кувшинок и с букетом ромашек в руках.

ГАЛЯ. В прошлом году здесь была просто дорога, а кладбище начиналось шагах в тридцати. Никогда не задумывалась, как много людей умирает в нашем маленьком городке.
МАКСИМ (присаживается на скамейку). Судя по твоей интонации, правы те, кто говорит: пребывание на кладбище настраивает на философский лад и провоцирует состояние легкой светлой грусти.
ГАЛЯ (присаживается рядом). К чему ты это сказал?
МАКСИМ. Так, от балды. Чтобы поддержать разговор, уместный между юношей и девушкой во время романтической прогулки. Пытаюсь, так сказать, быть остроумным и продемонстрировать некую образованность. Про философский лад и легкую светлую грусть нам в девятом классе училка литературы говорила, когда мы анализировали элегию Жуковского «Сельское кладбище».
ГАЛЯ. Надо же, такое трудное слово, как «элегия», запомнил!
МАКСИМ (передразнивает). К чему ты это сказала? А-а, понял: у всех филологов-первокурсников бзик – типа только им про элегию и чем серенада от хабанеры отличается ведомо, а у прочих сие знание рядом с головой и близко не лежало. Не переживай, это с возрастом проходит. К четвертому курсу пройдет обязательно!
ГАЛЯ. Просто никак не ожидала, что в родном городе - на каникулах! – буду с кем-нибудь о Жуковском разговаривать.
МАКСИМ. Забыла? Я и об Апухтине и о Лермонтове могу! (Цитирует.) «В полдневный жар, в долине Дагестана…» (После короткой паузы.) Слушай, Галя, а ведь Кыча нормальный пацан. Ты ему обязательно напиши, что ждать будешь!
ГАЛЯ. Даже не знаю… А если не получится? И вообще причем здесь Аркашка?
МАКСИМ (кинув быстрый взгляд в сторону памятника, несколько секунд пристально смотрит на Галю, вздыхает и опускает глаза). Сам удивляюсь: с чего я сейчас Кычу вспомнил? Но ты все равно ему напиши, а там как получится!
ГАЛЯ. Но ведь обманывать…
МАКСИМ (перебивает). Неважно! Там гораздо важнее знать, что тебя ждут. Здесь боль обманутой надежды как-то можно пережить – она не убивает! И вполне реально, что обманывать не придется – за два года ты, может, и поймешь, чего многие девчонки не понимают.
ГАЛЯ. С этого места поподробнее, пожалуйста!
МАКСИМ. А я практически все сказал и даже лишнего наговорил. У вас, красивых девчонок, главная беда: не умеете вы любить тех, кто вас по-настоящему любит. (Декламирует.) «Я не властитель дум твоих, в твоей судьбе я гость незваный…»
ГАЛЯ. Какая умная и оригинальная мысль! Я прям-таки трепещу от твоей житейской мудрости, братец! Ты открыл мне глаза, и я наконец-то увидела свет в глубине тоннеля! А оттого что ты таким тонки ценителем поэзии оказался, я вообще в шоке!
МАКСИМ. Память хорошая, да и у папы с мамой я не дурачком родился, много стихов наизусть помню!
ГАЛЯ. Ты меня специально сюда привел – стихи и нотации читать?
МАКСИМ. Я?! Я тебя привел?!
ГАЛЯ. Конечно. Так уверенно ломанулся с тропинки на дорогу! Твоя осведомленность в здешней топографии для приезжего весьма подозрительна, знаете ли!
МАКСИМ. А ваша проницательность, мадемуазель, делает вам честь! Но подозревать меня в чем-то недостойном не стоит. Ничего подозрительного. Просто я здесь уже был. Сегодня утром.
ГАЛЯ. Зачем? Начинать знакомство с городом с кладбища - это, брат, мания. А то и фобия!
МАКСИМ. Не более чем твоя идея приглашать кавалеров послушать пение лягушек. Кстати, я, кажется, догадываюсь, зачем.
ГАЛЯ. Ты решил меня добить своей проницательностью? Сначала филологами-первокурсниками, откровениями про любофф , теперь лягушками? Продолжай!
МАКСИМ. Это у тебя типа мухобойки – от ухажеров отмахиваться.
ГАЛЯ. Забавная версия!
МАКСИМ. Догадываюсь, как они тебя достали. Наверняка еще в начальной школе записками забрасывали, в которых с орфографическими ошибками предлагали дружить .
ГАЛЯ.Один, правда, не в начальной школе, а в девятом классе, в конце пространного объяснения на предмет, как он по мне скучает, написал: «Крепко целую и жму твою руку»!
МАКСИМ. Не врубаюсь, а в чем фишка?
ГАЛЯ. А ты представь! «Целую и жму руку…» Два действия одновременно!

Максим привстает, левой рукой будто бы обнимает воображаемую девушку, правую протягивает для рукопожатия. Глаза его округляются…

МАКСИМ. Круто! (Садится на место.) Поэтому ты и придумала про лягушек. Классный прием, как отделять козлов от… козлищ! Ст о ит очередному соискателю предложить до болота прогуляться – и сразу все понятно. У кого-то тупо от удивления челюсть отвиснет, кто-то заухмыляется и оглядываться начнет… Скажи, Галя, а хоть кто-нибудь, кроме меня, естественно, это испытание выдержал?
ГАЛЯ.Был один. Кстати, он мне даже чуть-чуть нравился, но… (Не договаривает.)
МАКСИМ. Что – «но»?
ГАЛЯ.А он мою подругу дурой обозвал. На пару с приятелем у входа в школу. Приятель его за руку схватил: мол, будь джентльменом, пропусти даму! А когда Наташка, ни о чем таком не думая, шаг вперед сделала, этот выдал: «Ну, ты, дура, проходи быстрее!» Потом, правда, когда Наташка его взглядом по асфальту размазала, извинился.
МАКСИМ. Что его прекрасно характеризует, между прочим! Схамил, но осознал. Поступок не мальчика, но мужа.
ГАЛЯ. Наверное, да… Только когда он пытался за мною ухаживать, я не могла отделаться от мысли, что это тот самый человек, который оскорбил мою лучшую подругу. (После короткой паузы.) И еще был один… Однажды в клубе Железнодорожников меня на танец пригласил. Пока музыка играла, слова не сказал, но я чувствовала, как у него сердце о ребра колотится. А когда музыка закончилась, из ладони в ладонь передал маленький сверток бумаги. Я потом развернула, а там… (Декламирует.)
Зачем ловлю так пристально и жадно
Твою случайную улыбку, каждый взгляд?
Зачем с волнением, мне непонятным,
Я мимолетным встречам рад?
Я сам не знаю, что со мною,
И в чем цена несбыточной мечты,
Но, рядом находясь с тобою,
Я счастлив тем, что есть на свете ты!

МАКСИМ (в сторону, с горечью). Клавишник!
ГАЛЯ. Что?
МАКСИМ. Да так… И у меня был друг, тоже стихи писал. «В перелив хрустальный слился звон бокальный, а моя любимая в платье подвенчальном. Во хмельном угаре мимо бродят пары; с женихом невеста словно не на месте. Что же ты наделала, ласточка печальная? Отчего надела ты платье подвенчальное? У меня отчаянье на разрыв аорты: почему не рядом я, почему напротив?»
ГАЛЯ. Подвенечное надо говорить, а не подвенчальное. Вот и для стихов настало время. Наша прогулка действительно начинает напоминать романтическое свидание.
МАКСИМ. Размечталась!
ГАЛЯ. А ты, братец, колись: чего там твой приятель еще насочинял? Ты ведь не случайно про него вспомнил!
МАКСИМ.Ну, если раскрыт мой коварный замысел… (Декламирует.)
Стоишь у зеркала, сдуваешь волосы с лица,
А я с волнением ищу на пальце след кольца.
Того, что прожито, уже не повторить.
Да, я любил и не сумел тебя забыть…
ГАЛЯ. Слабовато! Рифмы банальные, и размер не всегда совпадает.
МАКСИМ. Понятно, не шедевр! Как говорится, «Из ранних». Между прочим, у этих стихов предыстория есть.
ГАЛЯ. Ой, как интересненько!
МАКСИМ. Тогда слушай! (Сдерживая волнение.) Жил-был на свете мальчик, у одинокой матери-учительницы единственный сын. Среди сверстников ничем особо не выделялся, разве что любил книжки читать и в музыкальную школу ходил, потому что мама настаивала. Ему, правда, это потом пригодилось, когда его в вокально-инструментальную группу взяли при местном Доме культуры. Получалось немного денег заработать – весомая прибавка к учительской маминой зарплате, да и нравилось ему это дело… Словом, жил он себе поживал, пока однажды не затащили его приятели в соседнюю школу на предновогодний вечер, в программе которого официальной частью был конкурс инсценировок отрывков из литературных произведений. И до полного ошеломления поразила его одна девчонка, она Дуню Раскольникову в сцене последнего объяснения со Свидригайловым изображала…

Галя вздрагивает.

Мальчик потом ночами долго заснуть не мог. А когда просыпался, подушка была от слез мокрая. Хотя по жизни он с тех пор, как отец из семьи ушел, ни разу не плакал… Вот тогда его впервые на стихи и пробило:
Отмучено горе, отцежено сердце,
Ум гаснет в чаду подступившего бреда…
Прощайте же, Дунечка! Все переменится:
Я место очистил — в Америку еду-с!

Пауза. Максим сутулится и смотрит перед собой остановившимся взглядом. Галя улыбается, думая о своем.

ГАЛЯ.Я в тот день лучший в свой адрес комплимент услышала: «Девушка, я думал, вы просто красивая, а вы, оказывается, еще и талантливая!»
МАКСИМ. В том-то и беда - не умел мальчик комплиментов говорить. Дыхание перехватывало. Вроде бы, чего легче сказать: «Я люблю тебя!» - а как это сказать, если слова и миллионной части того, что чувствуешь , передать не могут?
ГАЛЯ. Ерунда какая! Любая девчонка этих слов больше всего на свете ждет!
МАКСИМ. Ничего не поделаешь. Бывает у романтических мальчиков пунктик. Всё им кажется, не достойны они тех, кого искренне любят и всегда найдется более достойный… Но не будем отвлекаться. Высоким стилем изъясняясь, история наша близится к концу. Всю зиму мальчик за девочкой ходил, стараясь ей на глаза не попадаться. Узнал адрес, под ее окнами часами стоял, буквами ее имени десятки листов исписал, а потом рвал их на мелкие кусочки, чтобы никто не увидел и ни о чем не догадался. Один лишь раз не выдержал, на одной из дискотек в клубе Железнодорожников, от клавиш своих оторвался и на первом попавшемся клочке бумаги набросал торопливо: «Звук музыки печальной нас в танце свел на миг, а в сердце бой отчаянный, беззвучный в горле крик… Не знаю, что со мною, слеза туманит глаз: я лишь на миг с тобою – и то в последний раз…» – и еще строк десять-двенадцать в том же духе. Первые четыре ему лишними показались, часть листочка он оторвал, сложил оставшееся вчетверо, пригласил девушку на танец и, набравшись смелости, записку в ее руке оставил.
ГАЛЯ. «Слеза туманит глаз» - это нечто ! Приду домой, все перерою: жалко, если выбросила! А если найду, в рамочку вставлю и буду потом внукам показывать: вот, мол, какой ваша бабушка в молодости была – ей даже стихи посвящали! Только ведь это два года назад было, а куда потом мальчик твой потерялся?
МАКСИМ. Да банальная, в общем-то, история: в армию забрали.
ГАЛЯ. Понятненько. Дальше можешь не продолжать. В армии он встретился с тобой и однажды от делать нечего рассказал тебе историю своей великой безнадежной любви к такой-то и такой-то, живущей в таком-то городе по такому-то адресу. И вот теперь ты заехал повидаться с армейским другом и за одним порадеть за него, убедив меня, какой он есть расчудесный и замечательный… Знаешь, брат, посредничество в таких делах неуместно, а использование помощи друга к твоему приятелю меня явно не располагает!
МАКСИМ. Наверное, ты права. (Смотрит на часы. ) Оп-паньки! У меня же через полтора часа поезд! (Пытается встать, но Галя останавливает его.)
ГАЛЯ. Кстати, еще одна странность не в пользу твоего приятеля. Ты так скоро уезжаешь…
МАКСИМ. Повидались – и достаточно!
ГАЛЯ. Не договариваешь, братец! Повидаться – это всего лишь привет передать, спросить: «Как дела?» - ответить: «Да все нормально!» – пожать руки и разойтись.
МАКСИМ. Мне, вообще-то, задерживаться некогда: меня дома ждут.
ГАЛЯ. Оправдания всегда найдутся!
МАКСИМ. Какие оправдания? Зачем? Мне и самому не терпится на родном перроне постоять, где шпалы креозотом пахнут. И чтобы небо над головой было до умопомрачения синее! Потом, через две ступеньки перепрыгивая, по подъезду промчаться и на кнопку звонка давить не переставая, пока дверь откроется, и «Здравствуй, мама, я вернулся!» - сказать…
ГАЛЯ. Не кипятись! Я очень рада, Максим, что у меня теперь есть брат. Честное слово! Ты в следующий раз приезжай, потому что я буду рада тебя видеть. А я тебе все свои секреты девичьи расскажу! Может, и соглашусь, чтобы ты меня со своим другом познакомил, если он сам не решится…
МАКСИМ (опустив голову, глухо). Он почему-то больше всего боялся вернуться в тот же день, когда у тебя – свадьба…
ГАЛЯ. Ого! Богатая фантазия у твоего друга!
МАКСИМ. Ага. Еще один бзик, который частенько у творческих людей бывает. Нафантазируют себе черт те что, а после из этого неплохие стихи получаются. Или песни. А иногда и пророчество, как с одним вашим правильным ментом вышло…
ГАЛЯ (цитирует). «А моя любимая в платье подвенчальном».
МАКСИМ. Подвенечном надо говорить, а не «подвенчальном»!
ГАЛЯ (смеется). Так ему и передай! И еще передай: я пока замуж не собираюсь. Пока еще ни один из кандидатов про «я счастлив тем, что есть на свете ты» мне не говорил!

Пауза. Солнце уже ушло за линию горизонта, соловьи поют громче и многоголоснее.
Галя обрывает лепестки на цветке ромашки, вытянув его за стебелек из букета, неслышно артикулируя губами: «Любит - не любит…»


МАКСИМ. Ты извини меня, Галя…
ГАЛЯ. За что?
МАКСИМ. Я плохо о тебе думал. Заранее себя против тебя настраивал… Всегда есть девчонки, вокруг которых кавалеры тучами вьются и которые на самом деле ничего из себя не представляют. Потому что привыкли походя сердца разбивать. И встретиться с тобой я хотел только затем, чтобы в правоте своей убедиться и тебя помучить. А теперь одно могу сказать: прости, я был не прав… (Решительно встает и берет Галю за руку, заставляя ее подняться.) Пойдем, а то я точно на поезд опоздаю!
ГАЛЯ. Вот ты какой, оказывается! Ладно, брат, по-родственному – никаких обид! Только ты на мой вопрос не ответил.
МАКСИМ. На какой вопрос? Ты ни о чем не спрашивала!
ГАЛЯ. А самому не догадаться?
МАКСИМ (глухо) . Не догадаться. И лучше не спрашивай!
ГАЛЯ. Увиливаешь? Темнишь? Хорошо, познакомить нас не получилось, а что мешает тебе хотя бы имя своего приятеля назвать?
МАКСИМ (встает, отворачивается, чтобы Галя не видела его лица, подходит к могильной ограде). Ты действительно этого хочешь?
ГАЛЯ (происходящее ей все еще кажется забавным). Хватит интриговать, братец! Давай-ка выкладывай!

Максим, сгорбившись, несколько секунд молчит. Внезапно Галя догадывается, что будет дальше…

МАКСИМ (сквозь ком в горле). Серега… Сергей Владимирович Березкин. (Открывает калитку и отходит в сторону, чтобы Галя не видела слез на его лице.) Знакомься!

Галя закрывает лицо руками, сдерживая крик.
ЗАТЕМНЕНИЕ.

На проекционном экране кадры кинохроники и фотографии мальчишек, погибших в Афганистане и Чечне. Звучит песня Вадима Егорова «Облака»:

Над землей бушуют травы,
Облака плывут, как павы,
А одно – ну то, что справа –
Это я, это я, это я!
И мне не надо славы!

Ничего уже не надо
Нам и тем, плывущим рядом,
Нам бы жить – и вся награда,
Нам бы жить, нам бы жить, нам бы жить…
А мы плывем все рядом.

А дымок над отчей крышей
Все бледней, бледней и выше…
- Мама! Мама! – и ты услышишь
Голос мой, голос мой, голос мой…
Все дальше он и тише…

Эта боль не утихает,
Где же ты, вода живая?
Ах, зачем война бывает,
Ах, зачем, ах зачем, ах, зачем?
Зачем нас убивают?

Мимо слез, улыбок мимо
Облака плывут над миром.
Войско их не поредело;
Облака, облака, облака…
И нету им предела!

А дымок над отчей крышей
Все бледней, бледней и выше…
-Мама! Мама! – и ты услышишь
Голос мой, голос мой, голос мой…
Все дальше он и тише…*

 
КОНЕЦ



*© В.Егоров.
(Не авторское это дело: указывать режиссеру, как и с помощью чего выстраивать атмосферу спектакля, а отсылать к музыкальным произведениям, защищенным авторским правом, – тем более. Только эта пьеса и написана, собственно, для того, чтобы «Облака» В. Егорова в конце обязательно прозвучали. Ю.Л.)








_________________________________________

Об авторе: ЮРИЙ ЛУГИН

Лукин Юрий Леонидович, псевдоним Юрий Лугин. Учитель русского языка и литературы высшей категории, руководитель школьной театральной студии «Ивангард». Победитель, лауреат, призер, дипломант, финалист и полуфиналист порядка 30-ти Международных и Всероссийских литературных и драматургических конкурсов.


скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 158
Опубликовано 14 окт 2019

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ