Ольга Балла-Гертман. ВОССТАНОВИТЬ УКАЗАТЕЛЬ

Дикое чтение Ольги Балла-Гертман
(все статьи)

(О книге: Геннадий Каневский. Не пытайтесь покинуть: стихотворения. – Киев: Paradigma, 2020.)



В рецензии на предыдущую книгу Геннадия Каневского, «Всем бортам»¹, Мария Мельникова назвала автора поэтом «катастрофы человеческого познания» (и это она к тому времени не видела ещё, думаю, ныне представляемого сборничка, – по крайней мере, речь была не о нём, но его это тоже касается, потому что речь об общей позиции). Но важно уточнить: если бы только познания. Познание тут – только следствие: вообще же у Каневского дело обстоит сложнее, глубже, проблематичнее.

Он – да, не только здесь, но здесь, может быть, с особенной систематичностью – предпринимает поэтическую работу, пожалуй, с катастрофой самого существования, и общего, и каждого частного, – на что прямо указывает первое же стихотворение книги: «бедная жизнь, запонка в серебре, / в сор была сметена». Но, таким образом, конечно, и познания тоже: с крушением расставленных в нём ориентиров (с ситуацией, когда, говоря словами самого поэта, «указатель обломан») – и с задачей достойного (в идеале – конструктивного) поведения в этой неотменимой катастрофе. Работу, по большому счёту, без надежды – и с тем более важной внутренней дисциплиной.

По всей вероятности, читателя не должно волновать, какое образование получил поэт в своей внепоэтической жизни. Но если уж это становится ему известным, такому знанию никуда не деться из восприятия: мне упорно кажется неслучайным, что по исходному образованию Геннадий Каневский – технарь, инженер, специалист по электронно-медицинской аппаратуре: это воспитало ему поэтический глаз и поэтическую руку, определило характер его внутренней дисциплины. Он видит, как устроены вещи, и собственные тексты настраивает как небольшие – и тем более чуткие и точные – измерительные, диагностические приборы. Созданные для уловления малых величин, тонких связей.

как при рождении 
радио
ради него
слабого ждать
щелчка

(Как человек, хорошо знающий техническое мышление изнутри, Каневский прекрасно осознаёт и ограниченность мышления такого типа, – на что недвусмысленно указывают, в частности, стихотворения особого типа: стихотворения-псевдоинструкции, подобные только что процитированному, или вот ещё, например, то, в котором условному адресату предписывается:

для экстренной связи
освободите
одну руку
из тех
в которые вы себя взяли
и нажмите красную кнопку
до появления трёх
зелёных сигналов

Совершенно очевидно, что не поможет.)

В предисловии к сборнику Лев Оборин говорит, что он «продолжает долгий дрейф Каневского в сторону свободного стиха». Дрейф – заметный и в предыдущей книге, «Всем бортам» – и в самом деле весьма неспешный, с постоянной оглядкой, с отступлениями, с неизменным и принципиальным чувством остающегося за спиной твёрдого берега – как ориентира. В новом сборнике немало и силлаботонических текстов, у здешних верлибров сильная силлаботоническая память – память формы, встроенной в речь, задающей ей тонус. К покидаемому берегу отсылает здесь и множество внутренних цитат, аллюзий, – тонких корневых нитей, связывающих эти дрейфующие стихотворения-кораблики с огромным материком большой всеупорядочивающей культурной традиции.

на говорящую собачку посмотреть
её обнять, и петь, и плакать,
и умереть на треть
за толстую броню и маленькую мякоть

мы изъясняемся с трудом
на вашем языке простом.
нам здрасьте – мы едва привстанем

пропал калабуховский дом,
сокрылся за холмом, за шеломянем.

В одном только этом маленьком стихотворении (почти центоне!) даже не самый искушённый читатель легко различит сросшиеся (в новую проблематичную, внутренне конфликтную, но витальную) цельность обломки по меньшей мере трёх архетипических для русской культуры текстов – и тех пластов мировосприятия, с которыми они связаны и которые ими покинуты.

Что до культурной традиции, то книга начинается сразу со времени её разлома, с большой всеевропейской катастрофы. Я бы даже рискнула предположить, что книга – своего рода историософское высказывание. Разве что – совершенно далёкое от рассудочных конструкций и понятое как переживание истории и ситуации человека в ней – кожей, телом. Как большое тело переживается здесь сама Россия – один из первостепенных, но всуе не поминаемых предметов этой историософской рефлексии:

думают о своём
голубые пятки сахалина

ключицы уральских гор
тоже ломит – видимо, к непогоде,

но так чувствуется и мир в целом – как одно большое, трудное телесное событие:

растресканная кора моя —
саудовская аравия —
вскипает в горячем сне.

Решающе-важная несущая конструкция сборника – временнЫе порталы, проколы во временнОй ткани: стихотворения «из» разных лет прошлого, вживания в атмосферу каждого из этих лет, в стилистику их существования и мироощущения. Не стилизация, но попытка прожить и проговорить от собственного лица воздух этих времён, их предметную плоть. Тут важно обратить внимание на то, что в книге исчезающе-мало местоимения «я» (куда чаще здесь «ты», обозначающее, конечно, тоже своего рода «я», только объективированное, видимое извне, – откуда и исходит обращение к нему, но в той же мере обозначает оно и человека вообще). Нет, как позиция оно здесь изредка присутствует:

отправь меня в прошлое
я посмотрю
как перечёркнуты окна

отправь меня в будущее
я посмотрю
как перечёркнуто небо

«Я» же настоящее, откровенно автобиографическое появляется только в «Стихотворении из 1970 года» (потом «я» мелькнёт ещё в строчке о Саудовской Аравии – «растресканной коре», – и всё). Текст из 1970 года тут, впрочем, и вообще исключение. Он выбивается из общего ряда уж тем, что даёт предметно-подробную, до скрупулёзности (почти) натуралистичную картину воссоздаваемой в нём реальности. И неудивительно: 1970-й, в отличие от всех предыдущих годов, названных здесь по имени, стал уже частью личного опыта автора и вошёл в состав его чувственной памяти. Однако заметим, что появляется там это «я», – не с самого начала, а почти в середине. И это неспроста: оно там не главное, не главнее, чем безымянные герои других текстов книги. Это не сентиментально-лирическое «я», вопреки тому, что в этом стихотворении, понятным образом, лирических и сентиментальных интонаций больше, чем во всех остальных. «Я» тут как бы прячется за (намного превосходящие его) обстоятельства, оно важно единственно как точка их наблюдения:

всем собой приближаясь к берегу, набирая
в рот воды, перекатывая её за щекой,
красной ватерлинией приближаясь к раю,
белой кормой
нависая над адом пеннобурунным,
перемалывающим в кильватере любую плоть,
зажимал якоря в щепоть
и, потёртый старый, казался юным.
из динамиков, похожих на крашеные тарелки —
эдуард хиль о провожании вдаль кораблей,
и стою я, мелкий,
за руку с дедом, за пять рублей
ожидая прогулки…

Это «я» и само важно как портал, через который в книгу врывается воздух двадцатого века.
Первый же из таких порталов, открывающийся в самом начале, – 1915-й, и речь оттуда звучит ещё почти совсем на языке медленного, несколько архаичного девятнадцатого столетия, с сильными библейскими вкраплениями, сразу задающими масштаб происходящему:

изошед от ложа, плакал на заднем дворе,
что средь тонцего сна
бедная жизнь, запонка в серебре,
в сор была сметена.

Вслед за тем повествование распределяется между остановками, первая из которых – 1936-й. За ним сразу же – тридцать седьмой: «зачем ты говоришь слова тридцать седьмые / на мёртвом русском языке?», дальше – загустевает предвоенная атмосфера: «уподоблю тебя тому кто / в ночь перед / или наутро после / не стрелы на картах / не скрупулёзные цифры / о фураже и переправах / а просто / кинул кости / в походную койку…», и читателю всё труднее увернуться от понимания, что книга вся, целиком, – путешествие во времени, по его внутренним течениям, – в пределах «большого» XX века, выходящего за свои календарные пределы, но всё ещё остающегося – «не пытайтесь покинуть!» – в своих смысловых рамках . Следующие остановки – 1948-й, 1959-й, 1970-й… последняя – 2020-й. Для книги, вышедшей в самом начале текущего года, а писавшейся и того раньше, это ещё будущее. И если в 1915-м плачет перед лицом своей хрупкости и неминуемого исчезновения живая, единственная индивидуальность, то в 2020-м мы видим слепую, всё подминающую под себя военную машину:

а там уже строятся зданья грохочут полки
зубчатые стены и шестерни входят друг в друга
и смерть-государство что пишется с красной строки
и ели и вьюга

— но и жизнь, одинокую, стойкую в своём одиночестве, упорно прорастающую сквозь собственную невозможность:

и лишь часовой в середине стоит как живой
и в землю врастает и тянется к небу и смутной
невидимой стрелкой внутри совпадает с другой —
с такой же минутной.

На том книга и кончается: на (безнадёжном?) упорстве жизни.
«Не пытайтесь», – говорит себе ли, нам ли автор, «покинуть» – ну, много чего. Эта книжечка – о координатах существования, которые задают человеку непереступаемый предел. В числе прочего – и строго очерченные пределы силлаботоники, создающие внутри катастрофического существования внятную структуру. Сам-то Каневский только и делает, что пытается за эти пределы прорваться. Именно поэтому он знает их особенно подробно.

только и делал
что пытался покинуть

турбулентное время 
и пространство
на глазах свивающееся
и развивающееся вновь

(Герою стихотворения – явно отличному от автора – это, к слову сказать, удалось, но – за пределами земного существования.)
Каневский – поэт-естествоиспытатель – испытатель естества (и собственного, и нашего, читательского, но прежде прочего – естества самого мира), задающий неудобные и неожиданные вопросы ему, и без того выбитому из хорошо обжитых стереотипов. Мир, естество которого он испытывает, полон разломов и разрывов, буквально состоит из них. Такое состояние Каневский не просто принимает как данность – он работает с ним как с материалом. Он, уже на уровне выделки речи («степнотой длиннобеглого дна»), собирает мир заново – из его одичавших осколков, отбившихся от прежних контекстов, узнаваемых цитат из него, – сращивая их в небывалые, парадоксальные единства. И эта работа – куда скорее магическая, чем техническая, но смысл у неё – совершенно тот же, что и у техники.

да
вы пришли
преобразить этот мир
пересоздать эту жизнь
или хотя бы
бороться
или хотя бы
восстановить указатель

 

 

_____________
1. http://znamlit.ru/publication.php?id=7576скачать dle 12.1