ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Александр Курбатов. ОСОЗНАВАНИЕ

Александр Курбатов. ОСОЗНАВАНИЕ

Редактор: Юрий Угольников





С подачи Юрия Угольникова попробую задуматься и осознать, как и почему происходит процесс сочинения текстов. А то как-то несуразно получается – периодически в голове происходят некие процессы, приводящие к появлению текстов, логично было бы исследовать причины и характер этих процессов, и далее уже пытаться ими управлять, но до сих пор такая идея мне в эту самую голову не приходила. В идеале хорошо было бы, чтоб результатом этого самоисследования стала выработка технологии гарантированного сочинения. Но, боюсь, такое ни мне, ни кому-то ещё не светит.
Препятствием тут являются глубинные логические парадоксы. Многие из них возникают в ситуациях зацикливания – при попытках применения некоторого объекта или понятия к нему самому. Наиболее близкой к нашему случаю является «проблема самоприменимости» в теории алгоритмов – невозможность построения универсальной проверяющей программы, которая для каждой программы давала бы ответ: применима данная программа к себе или нет.
Но когда это невозможность чего-либо нас останавливала? Начнём. Даже в самом неудачном случае результатом исследования будет ещё один порождённый текст.

Вспоминая обстоятельства порождения собственных сочинений, могу выделить несколько «подвидов» (хорошее слово «подвид» – на слух на «ковид» похоже).

Первый подвид – сочинение на местности.

Долгое время этот способ был основным и практически единственным – когда вдруг в процессе перемещения по городу впадаешь в состояние невольного словесного описания. Я мысленно называл это «заработала сочинялка с ножным приводом».  Для начала необходима какая-то речевая зацепка, задающая ритм, а далее шагание по городу уже этот ритм поддерживает. Само сочинение не обязательно является описанием местности. Но всегда остаётся чувство благодарности к месту, где сочинение происходило, ощущение, что без этого места ничего бы не было.

Наверное, поэтому в первой своей самодельной книжке «Путеводитель» я в качестве иллюстраций к стихотворениям использовал фрагменты планов местности (ксерокопии страниц из атласа автомобильных дорог Москвы) с нарисованными от руки траекториями маршрутов перемещения. Я справедливо полагал, что эти маршруты являются равноправными соавторами стихотворений, а иногда и просто главными авторами.

Особенно наглядно это проявилось при сочинении песни про собачику и улицу Лобачика. Началось оно в феврале 2009 года при прохождении по 3-й Рыбинской улице в направлении оной улицы Лобачика, застопорилось в каком-то недоделанном неполноценном состоянии и никак не сдвигалось с мёртвой точки до тех пор, пока я в мае снова не попал в те же места. Там вдруг совершенно естественным образом придумался поворот с превращением собачики в Лену Данченко и уходом-растворением в бермудский железнодорожный треугольник за Сокольническим мелькомбинатом.
Но вот попытки сознательно использовать ещё раз «волшебное место» для порождения новых сочинений ни разу не сработали. Видимо, одного только места мало, нужно что-то ещё.

Второй подвид – вспомнить.

Не просто вспомнить, а погрузиться, почувствовать себя внутри вспоминаемого. Наверное, у каждого человека в жизни есть какие-то метки, вбитые колышки, которые крепко засели, к которым можно возвращаться. На самом деле в этом возвращении невидимую, но основную часть составляет не вспоминание, а забывание – нужно как-то забыть всё, что было потом, дальше этого колышка, оказаться опять в предыдущем состоянии и из этого состояния писать.

Сложностей здесь несколько.
Во-первых, не совсем понятна и совсем не отработана технология этого вспоминания-забывания. Каждый раз это происходит вроде бы само собой, но в то же время каждый раз есть какая-то зацепка. Например, осенью 2001 года несколько понедельников подряд по пути утром на работу оказывался мысленно внутри осени 92-93 года. Почему-то только по понедельникам. Тогда я выдвинул гипотезу, что за выходные по причине меньшего количества машин воздух в Москве очищается к утру понедельника до состояния начала 90-х, и это запускает какие-то механизмы памяти. Но, возможно, дело было совсем не в этом. Через несколько недель такие погружения прекратились.

Во-вторых, при создании текстов изнутри вспоминаемого времени сложно преодолеть герметизм. Всегда получается некоторый барьер. Это похоже на ситуацию с рассказыванием сна – бессилие описать другим то, что ты видишь и чувствуешь, а они не видели и не чувствовали. В результате такие сочинения-воспоминания получаются часто длинными, многословными, заторможенными.

В-третьих, воспоминания исчерпаемы. Количество колышков, оставленных в прошлом, уже нельзя увеличить. Можно, разве что, поставить новый колышек в настоящем и терпеливо ждать, когда это настоящее станет прошлым.

Третий подвид – удержать мелодию.

Периодически, раньше чаще, теперь всё реже и реже в голове возникают мелодии, небольшие музыкальные темы, комбинации звуков. Их возникновение ещё более загадочно и необъяснимо, чем возникновение комбинаций словесных. Это нельзя назвать сочинением музыки. Скорее всего, тут, как и в предыдущем подвиде, работает вспоминание-забывание: вспоминание когда-то слышанной мелодии и одновременное забывание обстоятельств, при которых она была услышана. В результате возникает ощущение, что ты сам эту мелодию породил. Ситуация эта хорошо описана в рассказе Виктора Голявкина «Скачки в горах». Пересказать его, короче, чем у Голявкина, у меня не получится. Поэтому приведу рассказ полностью. Заодно оцените ритм и мелодичность самого рассказа:

Один решил, что он композитор. Он не знал даже нот, никогда ни на чем не играл и вообще о музыке не имел понятия.
Он садился возле окна и отстукивал по стеклу мелодии. Но тотчас же их забывал.
Одну мелодию он запомнил, назвав ее «Скачки в горах».
Он напевал ее ежеминутно, был о ней очень высокого мнения и ею гордился.
Он стал отыскивать тех, кто знал ноты, и просил ее записать. Но никто не хотел его слушать, и все смеялись.
«Они завидуют мне», – думал он.
И вдруг он мелодию эту забыл. Это случилось так внезапно, что он растерялся.
Сколько он ни стучал по стеклу, ни мурлыкал под нос, ни бил по тарелке ложкой, – он ничего не мог вспомнить. Он стал приставать к тем людям, которым ее напевал. Но они ее тоже забыли.
Мелодия совершенно исчезла. А когда он совсем уже приуныл и всякую потерял надежду, – мелодия возвратилась.
Ее передавали по радио в очень известном романсе. Сочинил эту вещь композитор, умерший сто лет назад. И название было другое. Вовсе не «Скачки в горах».

Так вот. Как видно из рассказа, самым сложным в этом «сочинении мелодий» является удержание мелодии в памяти. Хорошо, когда можно добраться до музыкального инструмента и на нём мелодию подобрать. Но мелодии имеют обыкновение возникать вдали от всяких инструментов. Приходится непрерывно их прокручивать в мозгу, чтоб не забыть. И вот тут помогает заполнение мелодии словами. Дальше уже слова и мелодия начинают взаимно поддерживать друг друга, и может получиться стихопесня.

Сложности здесь понятны. Невозможно «сочинить мелодию» волевым усилием. Поэтому в последнее время всё чаще для сочинения стихопесен использую компромиссный вариант – заполнение словами готовых чужих мелодий. Мелодии должны быть не абы какие, а из золотого фонда особо любимых, как бы моих. Фонд этот пополняется очень медленно, медленнее, чем расходуется.

Подвид четвёртый – услышанное и ослышанное.

Сюда же можно добавить слова, фразы и обрывки фраз, случайно прочитанные и случайно неправильно прочитанные. Загадочность таких фраз становится причиной их застревания в мозгу, конструирования вокруг них какой-то реальности, фразы эти объясняющей. Весной 2017 особенно урожайным на такие фразы-зацепки был участок кольцевой линии метро от Октябрьской до Курской. Получился целый цикл сочинений, порождённых этим участком.
Иногда четвёртый подвид комбинируется со вторым – когда вдруг вспоминаются давние когда-то услышанные, когда-то прочитанные фразы.
Сложности с сознательным применением этого способа сочинения выглядят вполне преодолимыми. Надо просто развивать внимательность слуховую и зрительную, научиться постоянной готовности и чуткости. Но пока это остаётся в области теоретических пожеланий.

Всё описанное до сих пор относится, в основном, к способам «включения» внутреннего сочинителя. Ну, предположим, он включился. Теперь перейдём к описанию приёмов и условий, этому внутреннему сочинителю помогающих. Или наоборот, мешающих, сдерживающих, не дающих сильно разогнаться-рассочиняться.

Главное условие, выясненное опытным путём: чтобы внутренний сочинитель исправно работал, его нужно погрузить в некоторую языковую среду. Так, например, книга воспоминаний «Про Шуру Руденко…» написана теми словами, тем языком, каким герои этой книги рассказывали и пересказывали друг другу происходившие с ними приключения. Плюс непреодолимое влияние прочитанной до этого книги Максима Белозора «Волшебная страна» – в структуре изложения и в общем настроении.

Многие стихотворные сочинения тоже написаны под влиянием – с непроизвольным использованием интонаций, ритма, способов построения фраз любимых авторов. Если проводить воображаемую классификацию, то можно выделить соответствующие периоды в творчестве: период Виктора Ширали, Мирослава Немирова, Андрея Родионова, Владимира Богомякова, Дмитрия Данилова. Какой-то собственный язык у меня создать не получилось. Точнее, он есть, но слабо очерченный, неустойчивый, поэтому не может сопротивляться языкам более мощным.

Ещё один технический приём, который я долго использовал вынужденно и неосознанно, а когда понял, начал использовать сознательно: если хочешь, чтобы стихотворение получилось не вялым, ничего не записывай как можно дольше, всё держи в памяти. Иногда какие-то куски не успеваешь запомнить. Тогда потом долго возвращаешься и пытаешься вспомнить, как же там точно было. Это полезно, даже если вспомнить так и не удаётся. Не всегда получается дотерпеть. Бывает, что какие-то внешние причины вынуждают письменно фиксировать промежуточный результат. Почти всегда это означает ступор, конец дальнейшей работы, промежуточный результат оказывается окончательным.
Так что лучше всё-таки не сдаваться, не поддаваться соблазну и уважительности причин и всё доделывать в голове. Мне это как-то помогает контролировать объём сочинения и его «заразительность» – если самому запомнилось, то, может быть, и другим запомнится. В идеале фиксировать такие сочинения нужно вообще спустя некоторое время после завершения работы. Нужно дождаться, когда стихотворение в тебе приживётся и начнёт распирать, проситься наружу.

Ну вот, вроде бы, и всё. Маловато оказалось рецептов и секретов в моей поэтической кухне. Возможно, что-то я упустил, забыл. Но это даже и к лучшему. Из всего предыдущего анализа можно сделать вывод, что как только способ сочинения превращается из неосознанного в осознанный, становится технологией, он перестаёт работать. Ну, не совсем перестаёт, но не приносит ожидаемого результата.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 036
Опубликовано 22 июл 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ