ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » АЛЕКСЕЙ КОЛОБРОДОВ: «У меня не то имя, чтобы открывать имена»

АЛЕКСЕЙ КОЛОБРОДОВ: «У меня не то имя, чтобы открывать имена»


Алексей Колобродов
От интервьюера: С Алексеем я познакомился пару лет назад. Тогда как раз вышла моя книга, и я решил выслать ее Колобродову, чтобы рецензию написал. И выслал. Что интересно, рецензии не получил, но подружились мы крепко. И с тех пор чего только не обсудили с саратовским литературным гуру: от радикальных методов устранения похмелья до внемузыкальной сущности группы King Crimson. Но вопросов у меня все равно оставалось много. Думаю, ответы на них будут интересны не только мне.
Роман Богословский

 
- Начнем с глобального. Леша, философ Александр Дугин говорит о «четвертом пути», которым должен пойти мир, если не хочет тотального апокалипсиса. Он считает, что три глобальные идеологии прошлого – либерализм, коммунизм и национализм – полностью дискредитированы, и необходим некий четвертый путь, принципиально новый, основанный на полной свободе от либеральной парадигмы. Интересен твой взгляд.

- Да уж, Роман, не мелко вы с Дугиным плаваете… Мне это «глобальное» от Александра Гельевича напомнило личную такую историю. Мы с товарищем юности крестились и воцерковлялись в Оптиной Пустыни, а в послушание нам был определен огромный оптинский огород. Полив (индивидуальный, каждого кустика), прополка и даже «подпушка». Несколько дней трудились, не разгибаясь, потом товарищ придумал некий вариант рационализации и доложил его «нашему» иеромонаху. «Глобально так приделаем, батюшка». Отец Антоний от этого неформальского словаря чуть опешил, а затем усмехнулся: «Может, продолжите локально, с Божьей помощью?». А по сути… В России, на мой взгляд, сегодня к либерализму практически окончательно сложилось отношение, выраженное известной поговоркой «не жили богато, не фиг и начинать» (использую эвфемизм, естественно). Это хорошо видно по публичному выхлопу продуктовых войн. Партия «хамон-пармезана» совершенно искренне полагает, что большинство зомбировано пропагандой, одурманено, или отчаянно блефует, и по-другому запоет, когда останется наедине с пустыми прилавками. Это, конечно, чушь и полное неумение разглядеть общее за частным, глобальные (вот уж действительно) изменения в сознании масс. На самом деле, народ мыслит совершенно здраво, выбирая меньшее зло, исходя из сложившегося эмпирического опыта. Не желает больше (пока пассивно, впрочем), тратить солидные куски жизни и массы энергии на подлаживание под конъюнктуру, хищничество, торговлю глубоко «своим» ради неясных радужных бонусов…

Относительно левой идеологии – уверен, что ее потенциал, особенно у нас, далеко не исчерпан. Тут, дабы не растекаться, я сошлюсь на очень авторитетное для меня мнение Вадима Валериановича Кожинова, который говорил, что спасение мировой цивилизации от хищнических самоистребительных инстинктов, живущих и в отдельных людях, и в целых народах, от самоубийственных инстинктов потребления, - только в социализме, который эти инстинкты ограничивает и укрощает. «Несмотря на все его изъяны и недостатки».

Что до национализма – я его понимаю как очень эмоциональную реакцию на вдруг становящийся враждебным мир. То есть не на сам мир, а открывающуюся в нем враждебность. Однако я уже не в эмоциональном возрасте, да и вообще сознательно стараюсь эмоции ограничивать.

- Ты давно работаешь в медиа-бизнесе, управляешь собственным холдингом «Общественное мнение», ведешь передачи на саратовских телеканалах и радиостанциях. Куда сегодня движется провинциальная медиа-сфера? Лучше живется филиалам московских СМИ или местные тоже имеют возможность как-то выживать?

- Боюсь, что в окончательное никуда. «Выживание» тут правильное слово. Даже СМИ, патронируемые властью, выживают кое-как. По-своему выживают коллеги, которые являют собой медийные подразделения бизнес-групп. Выживают реликтовые уже островки вроде нашего ОМа, пытающиеся проводить независимую редакционную политику – пусть и с учетом разных векторов влияния. Дело тут даже не в финансах и ресурсах (хотя и в них тоже), а в отсутствии стимулов и возможностей для развития – идейных, креативных, отраслевых, нишевых, да уже и кадровых. В этом смысле и филиалы федералов, и местные исконно-посконные; газетчики, сетевые СМИ, и телевизионщики (которые живут чуть получше) находятся примерно в равной позиции. Печально это.

- В чем сегодня «соль провинции»? Есть ли у провинции будущее? Или она теперь в Москве - причем провинция не только российская, но и многих азиатских стран?

- Это разговор не на одну бутылку. И даже не на отдельное интервью. Тут множество измерений – от экономики и финансов до метафизики; в провинции исчезло историческое измерение, всё, даже самое значимое, едва случившись, пропадает, исчезает, растворяется, будто под воздействием сильнейшего химического реактива. Какая-то воплощенная Лета. Но есть и другой парадокс – Россия при всем том ухитряется оставаться единой, монохромной, в этом легко убедиться, мониторя информацию из других, подчас географически трудно представимых, краев и областей. Или, скажем, по прочтении замечательной книги Алексея Иванова «Ёбург».

- Пару месяцев назад я дочитал твою книжку «Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве». Книга необычная, прямо скажем. Как Дмитрий Быков участвовал в ее создании? Если я ничего не путаю, «невидимая рука Быкова» как-то отметилась в процессе. Не написания, конечно, а изначально тебя направила…

- Дмитрий Быков повел себя как Давид Бурлюк, с которым совпадает и анаграммой имен. Помнишь, у Маяковского: когда он робко показал Бурлюку два первых стихотворения, Давид поволок Володю представлять знакомым: это Маяковский, он гениальный поэт, вы разве не в курсе? «Пришлось писать» - вздыхал Владимир Владимирович. Я лет пять назад написал небольшое эссе о том, как в современную русскую литературу проникают первые лица государства – под своими и чужими именами, согласно фабуле или контрабандой… У Проханова, Пелевина, Латыниной и пр. Показал Быкову – мол, взгляни, и давай где-нибудь напечатаем. Хитрец Быков не стал шуметь: мол, это, готовая книга, бросай всё, и изволь ее писать. Он поступил коварней: напечатал в «Собеседнике» мое якобы интервью, где некий «Алексей Колобродов» солидно и нескромно докладывал, что да, пишется книга о Путине в литературе, кино, и прочих публичных звуках и зрелищах. То есть, без меня меня женили, но получилось: пацан сказал. Пришлось писать…

Дальше – больше: Быков меня подгонял, жучил (хотя идейно не окормлял и в тексты не лез). Не шибко искрометное это название – «Культурный герой» - мы придумали вместе. Дмитрий Львович, уверяя, что книжку оторвут с руками, сам пошел по издателям. И тут его ждал жесткий облом: нас с Путиным не хотели. И не то чтобы из боязней, «как-то ссыкотно». Просто, видимо, сам подход казался, с одной стороны, слишком академичным, без особой клубнички (Виктор Топоров назвал книжку монографией без титульного листа), с другой, видимо, смущала фрагментарность и мозаичность, присутствие личной ноты. Для меня, как автора, Путин был и есть – знак, символ, зримое и отчасти понятное выражение странной, лоскутной эпохи нулевых, ее идейной и художественной сумятицы. А издатели, наверное, желали просто Путина – лидера страны, к которому сформулировано отношение «нра – не нра». А кто такой – звать никак - этот саратовский парень и кому интересно его отношение?  

Тем не менее, Быков нашел питерское издательство «Геликон плюс», основанное покойным Александром Николаевичем Житинским, и они – ярко и очень оперативно – к 60-летнему юбилею Владимира Владимировича – книжку издали. На питерской же презентации «Культурного героя» Быков ее очень успешно продавал, существует видео.

- Как принял эту книгу российский литературный мир? Какие отзывы?

- Что-то, Рома, мылишь ты исключительно «мирами». Миры Романа Богословского. «Преступный мир», «литературный мир»… Я не знаю, как «Культурного героя» приняли, мне достаточно знать, что его прочитали. Было немало рецензий: от великого Виктора Топорова, замечательного Никиты Елисеева, отличные – от моих друзей Андрея Рудалева и Василия Авченко; Роман Арбитман поворчал и посочувствовал, что вот-вот уведут у Алексея хороший замысел, поскольку он его недовоплотил… В общем, как в старом рассказике Евгения Попова, «все ели и хвалили». Пусть не все, но большинство.

Другое дело, что книжка «не выстрелила», на что я, не без наглости, рассчитывал. Однако, по здравому размышлению, понял, что она в таком виде и не могла выстрелить. К тому же угодив в слишком неудобное для осмысления время – между Болотной и Майданом -  скоростной лифт в совершенно другую эпоху, к «другому» Путину. Но, собственно, я не в претензии. Даже к тому, что в премиальных гонках нон-фикшн вообще плохо читают.

- Ты излишне скромен. Скажи тогда, каким ты видишь современное поле русской литературы, ведь кроме всего прочего, ты весьма плодовитый литературный критик, отслеживающий тенденции, тренды, читающий массу новых текстов. Какие недавние открытия ты совершил в прозе, поэзии?

- Открытия? Свежих, увы, по-лимоновски выражаясь, иллюминаций, давно не бывало. Разве что роман Юрия Милославского «Приглашенная», который не отпускал меня всё лето: это неожиданная, разрушительная (поскольку разрушает представление о базовых явлениях, вроде времени), и в то же время добрая и трогательная книга, мучительно и умно написанная. По-новому прочитал своих земляков – замечательных саратовских поэтов Алексея Александрова и Евгения Заугарова – и рекомендую. Как и молодого нижегородского поэта Диму Ларионова. Подсел на прозу Ольги Погодиной-Кузминой – романы «Адамово яблоко» и «Власть мертвых», с парадоксальным авантюрно-историческим разворотом «голубой» и криминальной темы – эдакий складывающийся на глазах вариант русского «Крестного отца».

Но на самом деле, у меня не то имя, чтобы открывать имена. К тому же я имею нахальство полагать, что моя задача – открывать не тексты, а смыслы. Так, я, собирая потихоньку материал для будущей (нескоро будет) книжки о Пелевине, обнаружил, насколько Виктор
Олегович в «Чапаеве и пустоте» поюзал, что называется, «Окаянные дни» Бунина и прилегающий мемуарно-дневниковый корпус Ивана Алексеевича. Постмодернист… Или вот недавно я опубликовал эссе к юбилею Шукшина, где указал на очевидные (для меня) параллели Василия Макаровича с авантюрно-пиратским «Островом Сокровищ». Кроме того, плыву в мейнстримовой волне – Прилепин (хотя его «Обитель» - еще какой свежеоткрытый материк прозы!), Шаргунов (роман «1993» - важный не только для Сергея, но и открывающий свежие направления семейной саги), Сенчин, Елизаров…

А с литературой – при таком наборе таких имен (плюс полтора десятка мною не названных) – всё у нас очень интересно и захватывающе.

- А литкритика? С ней что происходит?

- Относительно критики повсеместны сегодня похоронные настроения – однако это бывало почти всегда. Не знаю… По-моему, «народная» ее волна только нарастает: почитайте блогосферу на темы той же «Обители» - всё очень по-взрослому.
 
Другое дело, что сегодня «похоронки» литкритике снова актуализуются в разговорах о смерти русской литературы вообще. Даже в дискуссиях, заканчивающихся более-менее оптимистично – «пациент скорее жив, чем мёртв», критике мало что светит. Она должна выглядеть куда мертвее, чтобы на её скорбном фоне худлит казался хотя бы относительно существующим. Спору нет, да и ждешь ты от меня банальностей вроде констатации сворачивания площадок для традиционно-критических форматов, скажем, обзорной или проблемной статьи, когда под заявленную концепцию подвёртываются кипы текстов и плеяды авторов. Явно уступает свои позиции и классическая рецензия, повсеместно заменяясь репликой или откликом. (А то и вовсе «гонзо»-рецензией, так же, как проблемная статья пасует перед «телегой», где книжки и писатели – только расходный материал для авторского самовыражения). По-другому едва ли будет: литература сделалась хобби, а критика – и вовсе, по-довлатовски, демаршем энтузиастов, но ведь и получать за любовь деньги – явление, полное избыточных коннотаций.

Конечно, напрягает чуть ли не массовое выбывание замечательных профессионалов из обоймы – впрочем, тут не биологическая история, а скорее, психологическая – люди устают публично разбирать каждую прочитанную книжку. В конце концов, они не подписывались на амплуа литературных завскладов. Но кто сказал, что естественная смена поколений лучше вот такой, не очень естественной? А смена идёт, пустующие вакансии, пусть не ажиотажно, но заполняются.

Другое дело, что я бы вообще предпочел себя называть не «литературным критиком», а профессиональным читателем, что ли.

- Леша, ты, Прилепин, Рудалев, вы сегодня ищете и частично находите рецепты живой воды, которой пытаетесь окропить лицо советской литературы разных периодов, жанров (можно еще использовать поцелуй – мертвые принцессы обычно оживают). Скажи, кому, кроме вас это надо? Для чего вы такими усилиями воскрешаете мертвую царевну – советскую литературу?

- Ну уж нет, я, ничего в этом плане, по сути, не сделавший, совершенно незаслуженно попадаю в славный ряд. Прилепин совершил огромный труд – с Леоновым (и Мариенгофом, хотя тут «советскость» весьма условна), красиво, умно, изящно вернув их в современный контекст. Василий Авченко занимается Александром Фадеевым, и, думаю, результат будет прорывным. А идее, да, я глубоко сочувствую, и мои мотивации полностью совпадают, скажем, с идеей великолепного эссе Михаила Елизарова о Гайдаре «На страже детской души» в третьей «Литературной матрице». Добавить нечего.

- И снова скромность, Леша? Мне кажется, ты уже готов к написанию масштабной биографии. Планируешь ли в будущем это сделать? Книга о ныне живущем авторе или давно ушедшем от нас, к примеру – почему нет?

- Ты проницателен. Я об этом думаю, и даже что-то такое сейчас сочиняю. Но это будут, скорее, литературные биографии, или даже – литературные портреты, такой несколько утраченный и маргинальный у нас жанр. Хотя вот быковские ЖЗЛ (Пастернак, Окуджава, надеюсь, Маяковский скоро будет) – это, пожалуй, именно развернутые литературные портреты с хроникальной канвой. А я хотел бы канву не то чтобы вовсе отменить, но давать нелинейно и задним фоном.

- Понятно, что много денег литературой, критикой и публицистикой (даже вместе взятыми) не заработаешь, но часто и просто опубликовать где-то свой текст, а тем более издать книгу, - это долгий и вязкий процесс хождения по мукам, минному полю и трупикам различных стереотипов сразу. Какова нелегкая стратегия и тактика издания твоих книг и публикаций текстов? Поделись опытом.

- А никакой, зуб даю. «Культурным героем», как я уже говорил, занимался Быков, книжечку прозы «Алюминиевый Голливуд» мне подарили друзья, издав в Саратове. В принципе, я знаком с проблемой «пристроить текст», но она давно (при наличии симпатичных литературных сетевых ресурсов) не фатальна. Более-менее постоянно печатаюсь на «Свободной прессе», в толстом веб-журнале «Перемены», в «Литературной России»… Появилась вот многообещающая «Лиterraтура». Иногда случаются нестандартные площадки: «МК», «Новая газета», «Русский журнал», «толстяки» (всё реже). Хотелось бы сейчас собрать книжку эссе о литературе, но могу и подождать лет пару-тройку… У Хармса (точнее, его эпигонов) было: «все они получали деньги как писатели». Я не получаю, мне проще.

- При твоем непосредственном участии в Саратов часто приезжают разные писатели. Из крайних Лимонов, Елизаров. Кажется, Алексей Иванов собирается? Ты являешься инициатором их приездов? Или участвуешь в каком-то определенном смысле?

- Это длинный такой проект, натурально, не шибко коммерческий. Мы с моим другом и партнером немного, но некритично вкладываемся деньгами, больше – энтузиазмом. Идея проста – подключить нашу здешнюю продвинутую публику к мировой, условно говоря, сети. Ну, и самим пообщаться. Всем нравится.

- Кстати, Елизаров и Лимонов. Два любимых и уважаемых мною писателя. Что интересного для себя ты вынес из общения с ними в ходе их пребывания в Саратове?

- Всё интересное мне я давно вынес из их книг. Да, собственно, лучшие писатели и оказываются таким же, как в своих книгах. А чего бы ты хотел? Папуасского шоу, цыганского диско?

- Сколько выпили, ты все равно не скажешь… Леша, после всего, о чем мы поговорили, у меня остался один вопрос: когда вообще ты с семьей общаешься? Где ты добываешь минуты и часы для личной жизни? Да и вообще для отдыха. Какой он у тебя?

- У Довлатова была веселая фраза «я все же на четырех работах: литература, семья, радио и алкоголизм». Я бы все это умножил в два-три раза, добавив наименований, и, разве что, не трогая алкоголизма. (Из большой профессиональной пьянки я ушел, оставшись любителем). «Своё» пишу по выходным; в рабочие дни уже никакой возможности… Есть еще нерегулярный спорт, путешествия, тоже дискретные, в том числе по Саратову и его окрестностям – мы называем это «альтернативным краеведением». Великолепно отдыхается у Захара Прилепина в его деревенском доме на Керженце – природа, атмосфера, прекрасные, лучшие в России люди. Когда читаю – одновременно отдыхаю и работаю. На самом деле, главный похититель времени у литератора - не семья и основная работа, а телевизор и традиционная пьянка выходного дня, «ночь с пятницы на понедельник». Откажитесь от них, или хотя бы сократите присутствие – и ресурсы сразу обнаружатся. 

- Отлично, примем к сведению… Спасибо тебе за обстоятельность и юмор! Удачи.


скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 427
Опубликовано 22 сен 2014

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ