Анастасия Белоусова. ЗЛАЯ ЛЕНА

Редактор: Женя Декина


(рассказ)



Злая Лена вздрогнула, когда часы ударили. В детстве мы ещё называли её некромантом за способность оживлять скелеты в чужих шкафах. Задумала, к примеру, Милка охмурить Костю, а Злая Лена возьми да и припомни вслух при нём, как той голубь на темечко накакал в форме лебедя. И вот она для Кости уже объект для смеха, а не для любви. Или упадёт с дерева птенец, а Злая Лена берёт его на руки, и все, не принимает того мамка обратно — всем двором потом выкармливать приходится. Не говоря уже о её способности случайно запуливать мяч во время волейбола в кого ни попадя, да так сильно, что синяки оставались. Да и вообще, зубы у неё к тринадцати годам сгнили почти полностью, и напоминали надгробные плиты в склепах. Антуража прибавляли какие-то металлические напыления, которые бог знает как организовывала её бабка. Казалось, что зубы просто обернули абы как фольгой, из-под которой всё равно проглядывала чернота...
Можно подумать, что мне Злая Лена не нравилась, но на деле мы крепко дружили. По правде сказать, её едкие замечания в адрес других были настолько меткими, что не ухохатываться через пару-тройку было трудно. Да и с кем еще обсуждать книжки, если чтение школьной программы по литературе половиной двора воспринимается как что-то наподобие проказы? Лена очень точно подмечала детали, это заставляло читать внимательнее, соревнуясь, чтобы выискать что-нибудь, что она не заметила, ну или хотя бы не отставать.
В общем, однажды я не выдержал и спросил своего друга:
— Ну, Лен, ну в самом деле. Зачем ты людям свидания срываешь?
— Я ж злая, — хмыкнула Лена, при этом, как всегда, немного клацнув зубами.
— Ну-ну, злая, ты другим зубы заговаривай, перед кем, это... не рыдала, из-за того, что Каштанка к жестоким хозяевам вернулась.
Злая Лена показала язык, не глядя мне в глаза — смутилась. Она болтала ногой, расчесывая носок кеда, а я смотрел на приземистую белую башенку, обшарпанную, венчаемую часами. Ржавеющими — стоят, сколько помню себя. Хотя может, когда родился, они ещё топтались на месте.
— Я умею заглядывать в будущее. Своё, — сказала вдруг Лена, и я перестал видеть башню — уставился насквозь. Кукухой поехала подруга или соврать решила, чтобы себя обелить, но не придумала ничего правдоподобного?
— Не пялься так, а то глаза вывалятся. Я иногда «прыгаю» в себя из будущего. Раз в четыре месяца полтора часа накапливается. Смотрю, где что плохо пошло, чтобы успеть попробовать исправить. Иногда получается.
Я потрогал её лоб, чтобы проверить, не перегрелась ли. Злая Лена скинула мою ладонь.
— То есть. Ты делаешь гадости, чтобы избежать еще больших гадостей, — догадался я, к чему она клонит, и получил в ответ кивок. Я ни на одно моргание не поверил, но стало интересно, как далеко она может зайти в своих оправдательных фантазиях. — И зачем же ты про какашки голубя рассказала?
— Костя сопьется, он бы Милку бил.
— О как... птенец?
— Его бы мать в гнездо вернула, а оттуда вечером коршун унёс бы.
— ...
— Не нужно было спрашивать, если не готов верить моим ответам, — сказала и отвернулась. Отчего-то мне стало стыдно от этой глупой манипуляции.
— Ну докажи тогда. Прыгни в себя и узнай что-нибудь, чего ты по-другому не смогла бы узнать.
— У меня времени всего полчаса накапало, — недовольно ответила. Наверняка боится разоблачения.
— Так я подожду. И вопрос придумаю, такой, чтоб ты случайно угадать не смогла. Пойдет?
Лена мялась секунд десять, но потом кивнула.
— А пока расскажи-ка поподробнее, как это работает...

* * *
Я думал об этом чуть больше двух месяцев. Мы назначили день, а я все думал: что бы такого достаточно сложного загадать, чтобы она сама додуматься вот так на месте не смогла? Лена много чего знала, так и сеяла занимательными фактами, вне зависимости от того, насколько сильно они занимали. Я слушал, изучал, искал сферы, в которых она мало понимает, а башня наблюдала за мной безмолвно, но красноречиво. И вопрос, наконец, созрел.
— Чего? — переспросила Злая Лена.
— Почему большие часы останавливаются? Это ведь ерунда какая-то, штука, полезная всему городку, по ним бы и время переводить было удобнее. Может, есть какая-то поломка, которую починить невозможно? Или ещё что? Давай, проведи исследование.
— За полтора часа? Бред, зря только время потрачу, — недовольно.
И тогда я сыграл козырь:
— Что, испугалась?..
Работало без осечек.

* * *
Лена всегда первым делом бежала искать зеркало. Не чтобы посмотреть на новое взрослое лицо (ну, не только для этого), а чтобы оттопырить губы и увидеть два ровных и белых ряда. Она вела дневник — возможно, как раз для таких случаев — и оттуда узнала, что зубы были первым её серьёзным денежным вложением. Лена смотрела на моляры, моляры смотрели на неё величественно, словно королевские особы. Или их памятники, здоровенные такие и возвышающиеся. Порой только мысли об этом выгоняли тени из её головы. Жаль, на этот раз времени не так много, и терять его не хочется. Ей нужно разобраться с часами, и она, как сильная и умная женщина, с этим справится…
Наконец, оглянувшись и пройдясь по комнатам, обнаружила себя в просторном номере отеля — на тумбочке лежал буклетик гостиницы «Uzbekistan». Пол обит тёмно-бордовым в крапинку ковроланом, мебель увесистая, деревянная, даже холодильник и кондиционер — в «футлярах», на тонкой ноге возле двух кресел и круглого столика висел торшер. Кровать обширная, со свежим белым бельём — оно показалось хрустящим. Странно смотрелся только плазменный телевизор.
На всякий случай Лена выглянула из окна и увидела белую башенку с часами на той стороне круглого сквера, на который выходили окна отеля. Их от окружающего Ташкента отделяла затейливая и толстая бетонная «сетка», держащаяся, похоже, на арматурах: неоднозначное архитектурное решение, ведь вид для гостей наполовину заслонялся этой конструкцией, отстоящейот остальной стены где-то на полметра. Кто-то к тому же умудрился поставить на одну из балок «сетки» почти пустую стеклянную бутылку с прозрачной жижей на донышке. «Stolichnaya vodka» — гласила этикетка, и с ракурса Лены она стояла параллельно и на одном уровне с башней. Женщина прикрыла один глаз, притупив для мозга чувство расстояния, и поместила бутылку в город, такой же башней-близнецом. Затем открыла глаз и укоризненно покачала головой, посерьёзнев.
За поворотом большой комнаты щёлкнул электронный замок, открылась дверь, и Лена замерла. Вошёл муж — краем глаза она заметила, как тот, тяжело дыша и пыхтя, начал стягивать с себя майку, чтобы бросить на спинку кресла. Каждый раз ей нужно было немного времени, чтобы привыкнуть.
— Кость, ты не знаешь, почему часы в башнях останавливаются? — спросила, не поворачиваясь.
— М? Остановились, разве? — удивился муж и выглянул в другое окно.
— Не эти. Просто вспомнила про наши, из Кимр.
— Которые на Володарской стояли? Так ясное дело, почему: сломались, а власти на ремонт денег зажопили. Все как обычно.
Такой ответ ей, конечно, не подходил. Но попробовать все равно стоило.
— Я забыла, мы сейчас что-то должны были делать?
Костя зевнул.
— Да нет, вроде... схожу в ванну, потом могу выйти без халата, — сказал он, подловив ровно тот момент, когда Лена к нему повернулась, и подмигнул. У неё всё внутри сжалось, словно ухнула вниз на корабле-маятнике в парке аттракционов. Главное, не краснеть...
— Я прогуляюсь тогда.
— Ладно, — пожал плечами муж. — Главное, до семи вернись.
Лена вихрем промчалась по коридору и перевела дух только в лифте. Там снова увидела себя в зеркале, оправила складки на плесированной юбке, подтянула чуть вверх белую майку, чтобы меньше облегала. На первом этаже спросила про часы у администратора, и тот, подобно Косте, сперва удивился, решив, что остановились эти. Лена его успокоила и получила ответ:
— Наверное, вам лучше спросить у часовщика.
Но часовщика она искать не стала — поиски могут занять слишком много времени, в то время как башня с часами вот она, рядом. 
Выскользнув на улицу под августовский тёплый ветер, Лена пересекла многополосную кольцевую улицу через подземный переход и оказалась в круглом парке. В центре возвышался эмир Тимур на коне, приподнявшем переднюю ногу, по периметру расположились каштаны, многоуровневые фонтаны и скамейки. Лена нашла такую, с которой было бы видно башню, присела и спросила:
«Почему такие, как ты, ломаются?»
Часы пробил 18:00 и ответил:
«Много бывает причин. Я хрупкий. Мало смазки — плохо, замедляюсь; много смазки — плохо, начинаю разгоняться. И грязь, об которую трутся шестерни...»
Злой Лене рассказали, что чаще всего ломается в Часах. Как много в нём колёс и колёсиков, и к чему ведёт поломка каждого из них. Как стрелки могут начать соприкасаться и тоже мешать, хотя, казалось бы, что плохого в стремлении не быть одинокими?.. Заводная пружина может перестать быть заводной: захандрить, и тогда она волочится, тащится, дрожит как осиновый лист. Кроме того, гроза любой детали в часах — коррозия, и уж если она придёт, значит, пришло и время менять старое на новое... —многое рассказалЧасы, а Лене отчего-то казалось, что все ещё недостаточно. Оно и понятно — откуда ему, ухоженному символу центра столицы, знать, почему часы в маленьких городах стоят годами?
Лена скосила взгляд ниже и обнаружила кафе прямо под Часами. С летней террасой, где была даже барная стойка, и всё это у самых корней башни. Мама рассказывала Лене в детстве, что человек слышит свой голос искажённым, потому что изнутри — кости как-то на это влияют, что ли, акустика — девочка плохо запомнила объяснение. Но всё равно неудержимо манящей оказалась мысль услышать бой курантов у самого подножия, приблизиться к часовой черепушке и к тому, как самЧасы себя слышит.
Оттолкнувшись от скамьи, Лена легко встала и пружинисто пошла к подземному переходу. Спускаться в такие места всегда было волнительно — всё думалось, а вдруг обрушится, и окажется, что сама вошла в свою могилу и увидела её ещё живьём. Всегда эти движения вниз и почти сразу же обратно вверх вызывали то ли адреналин, то ли скачки давления.
Башню уже не было видно на выходе из перехода, близко к кофейне. Каково же было удивление Злой Лены, когда, сидя за барной стойкой на летней площадке, она увидела башню снаружи, где-то в ста метрах отсюда. Хотя по прежним расчётам та должна была быть ровно над головой.
«Кретинизм топографический?..»— пришибленно подумала, перестав размешивать кофе в вытянутом стакане, и Дарт-Микки с одной из картин на стене ответил:
— Возможно, да только башни две.
— Как две? 
— А вот так, — и снял черную перчатку, под которой оказалась белая, и сделал четырьмя пальцами «козу».
Лена представила и поняла: башни-рога располагались в двух концах вытянутого двухэтажного здания. Она облегчённо кивнула, ведь гордилась тем, что на картах в видеоиграх ориентировалась даже без меток. И подумала Часам: «Значит, ты не одинок».
«Да, у меня есть сестра, — ответил Часы. — Но мы плохо ладим. Она думает, я отстаю на полсекунды. А это она торопится».
— Ну и дурак! — сказал Дарт-Микки, и с ним согласились Алиса и техно-херувим с соседней картины.
«Я не разговариваю с этими грубиянами», — услышала Лена, и вдруг прогремел бой. Наверное, сестра Часов тоже так звучала, но разобрать это не получалось. Удары словно разрывались в воздухе над головой, а потом вдруг оказалось, что внутри Лены. Вибрации вошли в точки пульса в артериолах и быстро нашли через них сердце. Оно тоже стало бить, как Часы. Мощно, безнадежно и испуганно. Так ощущалось время 16:15. Хотя, возможно, это просто аритмия разыгралась из-за кофе?
«Неужели каждую четверть часа нужно отсчитывать?»— подумала она, но Часы почему-то не ответил. 
«Почему большие часы останавливаются?» — спросила на всякий случай у персонажей на картинах, но те оказались слишком заняты спором о том, кого из близнецов раньше построили, а главное: старший должен уступать младшему или наоборот? 
«Никто не должен уступать», — подумала Злая Лена и заплатила за кофе, спустилась с летней площадки и пошла ко второй башне. Почему-то та не захотела разговаривать. Птицы сказали, что сестра злится, за то, что брат прикоснулся к сердцу Злой Лены и онемел, увидев там что-то.
«Почему большие часы останавливаются?»— спросила она у птиц. Те сказали, что часам тоже хочется в отпуск и в тёплые края, а их не пускают. 
«Тут уж что угодно перегорит…»
Циферблаты на кожаных браслетах легкомысленно и звонко тикали, то и дело проносясь то там, то тут, взлетая то вниз, то вверх на руках людей.
Когда Лена вернулась в номер, мужа там не было, и она облегчённо вздохнула. Только нужного ответа все равно как будто не было. Лена злилась, думая о том, что нужно было всё-таки поискать часовщика, но теперь время подходило к концу, и она снова смотрела на башню в окно с шестнадцатого этажа. Из-за бетонной конструкции, закрывающей отель, словно решётка, никак не удавалось одновременно увидеть две башни, как недвигайся влево или вправо, как наружу не выглядывай. И вдруг Лена случайно посмотрела на башню через бутылку, и сама себе не поверила. Она сощурила глаз, чтобы сфокусироваться. Через бутылку водки она увидела свою старую башню из Кимр. 
«Те часы умерли, — сказала бутылка с остатками водки на дне, и Лена оцепенела. — Они не символ времени, а его рабы. Боятся, постоянно убегают, но время их догнало». 
Вдруг у Лены заболел зуб — он словно постучался изнутри, из-под моста, как тролль. Женщина отступила назад и отвела взгляд, чтобы разъединить картинки — башня стала прежней, ташкентской. 
«У времени нет любимчиков, ты это знаешь», — сказал ей зуб. Злая Лена приложила ладонь к щеке, пошла в ванну и посмотрела в зеркало — на Лену. Она всё ещё была испугана. Столько лет прошло, а она чувствовала то же, что и в детстве — что она отмечена временем: смертью. Что разложение поселилось в её голове с малых лет, что она носила в себе кладбище, и это никогда не изменится. Со временем проходит всё — кроме самого времени.
Злая Лена заплакала.

* * *
Я уже десять минут гладил подругу по спине, а она всё хныкала и хныкала. 
— Да ладно тебе. Ну, выдумала, с кем не бывает? Я не сержусь, — говорил я ей, но она только отмахивалась. Конечно же, никакого вразумительного ответа на свой вопрос я не получил — но был впечатлён тем, что она смогла сидеть неподвижно с закрытыми глазами почти полтора часа. Пока не разревелась — поняла, видимо, что не может придумать ничего путного. А теперь только мотала головой, шмыгала носом и то и дело пыталась растирать сопли рукавом. Я опомнился и вытащил из кармана платок, который мама приучила носить с собой. Но Лена не видела платка, так что пришлось улучить момент и поймать её за нос через платок. Девчонка замерла и какое-то время часто моргала, роняя слёзы, наплывшие на ресницы, а потом сама взяла платок, зажмурилась и смачно высморкалась. Вскоре она успокоилась, утёрлась и посмотрела на меня красными глазами.
— Я не выдумала.
— …ну и почему большие часы тогда останавливаются?
— Да потому же, почему и маленькие! Все часы одинаково работают. Шестерёнки стираются, пыль где-то скапливается, двигаться мешает, а если смазки слишком много, то ещё фигня какая-то происходит! А не чинят их, потому что деньги себе гребут. 
— …надо было, наверное, что-нибудь про будущее спрашивать, — понял я. — Что там в следующем году будет… кто на Олимпиаде выиграет или типа того…
— …иди ты в жопу, Лёня. Больше я прыгать не буду. 
— Ну, Лен, ну чего ты…
— Я тебе не чёртик из табакерки, понятно?
И больше она, действительно, не «прыгала». А после мы все разъехались из нашего захолустья, и с тех пор я со Злой Леной не виделся. Скорее всего, она и правда просто фантазировала. Хотя иногда, возвращаясь домой и проходя мимо башни, от которой уже отпадала кусками облицовка, я задумчиво смотрю на неё и думаю. Ну, а вдруг всё-таки?







_________________________________________

Об авторе: АНАСТАСИЯ БЕЛОУСОВА

Родилась в Алматы в 1996 году. Окончила магистратуру по специальности литературоведение в КазНПУ им. Абая. Выпускница семинаров поэзии, прозы и детской литературы ОЛША.
скачать dle 12.1