Редактор: Женя Декина
(рассказ)
Предисловие Жени Декиной: Мария Косовская в цикле своих рассказов обращается к темам, волнующим каждого человека и близким каждому.ЦыпаЦыповичПоследнее лето перед школой я жила у бабушки и дедушки на даче. Однажды в калитку зашла какая-то тетя с коробкой из-под обуви и рассказала историю:
– Купила я, значит, двадцать цыплят. Пока готовила ужин, дочка решила их искупать. Все утопли. Один выжил. Возьмете? У вас же цыплята есть.
– Куда я его возьму? – бабушка сочувственно вытирала руки о фартук. – У меня уже взрослые. Заклюют.
В сарае действительно жили подросшие бройлерные велоцирапторы. Когда днем бабушка выпускала их погулять, все живое вокруг старалось исчезнуть, даже Козырь, немецкая овчарка, прятался в будку от пернатого ОПГ.
Женщина раскрыла коробку и поднесла к моему лицу. Цыпленок был маленький, нежно-желтый и пищаще-трогательный. Я молитвенно сложила руки и посмотрела на бабушку:
– Бабуль, ну пожа-а-а-алуйста! Давай возьмем.
Конечно, мы его взяли. Несколько дней он ел со мной из одной тарелки, впрочем, и гадил почти в нее же. Цыпленок бегал за мной по дорожкам. Играл со мной в теплице, когда шел дождь. Отзывался на свое имя. И разговаривал.
– ЦыпаЦыпович, как считаешь, нам уже пора на обед?
– Цвирк пи-пи.
– Ты-то, понятно, всегда голодный. А я вот не проголодалась еще.
– Пи-пи цвирк.
– Ладно, пойдем… Положу тебе немного кашки.
Я кормила его вареной пшенкой, желтком и травой. Спал он в той же обувной коробке. Я ставила ему банку с кипятком, которую обертывала фланелевой пеленкой. Засыпая, Цыпа пищал. Цвирк пи-пи. Цвирк пи-пи. Этот писк, тревожный и жалостный, мучил меня. Не зная, чем помочь, я брала цыпленка в ладони и держала, пока он не засыпал. Я тихонько перекладывала его в коробку, где он тут же просыпался и снова начинал пищать.
Однажды я уложила его, и он продолжил спать. К тому времени я уже так устала от необходимости постоянно заботиться о маленьком существе, что чуть не прыгала, радуясь свободе. Такую эйфорию испытывают матери младенцев, когда удается в первый раз вырваться из плена родительства и ненадолго стать собой. Я поела клубнику с грядок и зеленый крыжовник с куста. Подразнила Козыря. Поймала в вагонетке и отпустила жука-плавунца. Нарвала лебеды бройлерным родственникам Цыпы. Слазила на яблоню. Попробовала на спелость груши. Проверила куколок, из которых, оказывается, уже вылупились бабочки. В общем, переделала кучу дел. Вернулась, а ЦыпаЦыпович все спит. Тогда я пошла помогать бабушке есть окрошку, а потом читала ей на память любимую сказку «Айболит». Наконец, я не выдержала и заглянула в коробку. Мой бедный Цыпа Цыпович залез за банку, вытянулся и закаменел.
Я плакала несколько часов подряд. Бабушка сперва утешала меня, потом ушла по своим делам. А я сделала Цыпе под яблоней могилу, похоронила, украсила холмик бусинами и фольгой. До конца лета я каждый день сидела у холмика и разговаривала с Цыпой, чтобы ему не было одному страшно в земле. Это была моя первая встреча со смертью. Я решила тогда, что обязательно должна понять, как сделать так, чтобы никто не умирал. И начала много читать. Но до сих пор так и не разобралась в этом вопросе.
Пару лет назад моя младшая тоже выращивала у бабушки на даче цыплят: пять желтых комочков превратились в наглых и горластых петухов. Пока они были маленькие и сидели в инкубаторе, всех умиляли. Но лето кончилось, цыплаки подросли, а дети уехали в Москву учиться. И бабушка, моя мама, всех петухов по очереди отправила в лучший мир. Когда мы приезжали к моим родителям, несколько раз ели приготовленную из них лапшу. И я вот думаю: может быть, к лучшему, что ЦыпаЦыпович умер в детстве и мне не пришлось ненавидеть бабушку после того, как узнала, из кого приготовлен суп.
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ФАЛЛОПИЕВЫМ ТРУБАМЛеня стал совсем седым, еще похудел и как-то измельчал. Впрочем, он всегда казался мне жалким. Сухонький, с женскими слабыми ручками и мягким немного оплывшим лицом. Он был добрым. А еще писал скучные стихи и сумбурныерассказы о сложном существовании интеллигента в Новосибирске. Он несколько дней был в Москве, имы встретились, чтобы сходить на поэтический вечер литературного журнала N, а после попить кофе. Теперь мы сидели в Кофиксе и пили латте на банановом молоке.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросил он, покручивая чашку. — О сперматозоидах.
— В смысле?
Леня с Литинститута, а мы ходили на один семинар прозы, был как будто в меня влюблен, но ни разу не опускался до намеков и приставаний. Тем более странно было услышать, что он размышляет о таком неприличном … веществе.
— Сколько сперматозоидов пытаются достичь яйцеклетки? Десятки или даже сотни миллионов! Но достигает один. Один из миллионов, который стремился и смог, которому удалось добраться до волшебного мира, проникнуть в него и превратиться в нечто большее. А что с остальными? Они погибают в безвестности где-то на задворках. Неудачники! Лохи... Никто про них даже не помнит. Их жизни не в счет.
— И ты думаешь о них?
— Представь себя на их месте. Ты не знаешь, что будешь проигравшими. Ты стремишься изо всех сил, потому что чувствуешь себя героем. Ведь все любят героев. К ним приковано внимание. О них написаны мифы, легенды, романы, книги из серии ЖЗЛ. Мы ассоциируем себя с героями. Да и с кем ещё? Именно про них мы с детства смотрим, читаем и думаем. Но ведь герой — это победивший сперматозоид. И чтобы появился один такой, погибли десятки миллионов. Это ужасает. Согласись?
— Ты сейчас как будто …
— Я чувствую себя погибающим бессмысленным сперматозоидом. Устаревшим. Никуда не успевшим. Упустившим своё время. Накатывает новое поколение, и я не понимаю их. И не хочу понимать! Я все ещё пытаюсь встроиться в то, что было двадцать лет назад. Я патологически неактуален.
— Да ладно тебе. Актуальность –такая же химера, как и успех. Сегодня есть, завтра схлынет. И, знаешь, многие писатели становились известными после смерти.
Он горько хмыкнул.
— Нет во мне такого таланта и энергии, чтобы пробить насквозь это чертово время. Для известности нужно перевернуть мир. Надо быть уверенным в себе, в своей гениальности, в непогрешимости своей картины мира. А я что? Вечно сомневающийся, жалкий, куда-то лезу, отправляю в журналы какие-то дурацкие рассказы, мямлю на вечерах свои стишки. Ничего путного мне не удается, всегда какая-то заискивающая интонация, слабая рифма, будто я чего-то боюсь.
Я была согласна с ним, но вежливость требовала говорить об обратном. Я молчала.
— А я ведь не боюсь. Я просто слаб, творчески слаб. Я не могу лучше. То, что получается — это максимум, на который я способен. Так зачем вообще пытаться? Зачем засорять мир некачественным, как сейчас говорят, контентом?
— Послушай, — я взяла его за руку, чтобы поддержать. — Ведь главное в том, что мы занимаемся любимым делом. Надо же на что-то тратить жизнь. Пытаться заработать больше денег — пошло. Воспитывать детей – недостаточно, и они даже лучше воспитываются, когда растут сами собой. Что еще? Женщины? В конце концов придешь к пониманию, что разницы между нами не так много. Это же касается и мужчин. Можно путешествовать, но … бессмысленно коллекционировать впечатления, которые не воплощаются не во что. Литература — лучшее, чему можно посвятить жизнь. Там есть куда углубиться. Можно совершенствоваться бесконечно, составлять и шлифовать слова — это же счастье, лучшая форма взаимодействия с языком. А слово — лучшее, что есть в человеческой культуре.
Я даже прослезилась. Он молчал. У меня возникло ощущение, что я оправдываюсь перед ним за свое более-менее успешное графоманство. Леня грустно вздохнул и сжал мою ладонь и вдруг с надеждой взглянул в глаза.
— А давай выпьем вина? Или, лучше, водки? — предложил он.
— Сегодня, кстати, солнечное затмение, — сказала я и вежливо отняла руку. — Его у нас не видно, но оно действует. Даже, может, еще сильнее.
Леня сжал тонкие вялые губы и равнодушно кивнул.
— Не расстраивайся, — сказала я снисходительным, материнским тоном. — Все будет хорошо.
Я часто говорила эти словам «творческим» людям, которые так же, как Леня, решались мне поныть. Мне самой иногда нужен человек, который скажет: «Не волнуйся, все будет хорошо». И такой человек у меня есть.
—Возможно, мы не сможем оплодотворить новый мир, — продолжала я. —Но насколько увлекательно это путешествие по фаллопиевым трубам.
Леня неестественно засмеялся.
— Ладно, мне пора, — я встала, взяла со спинки стула шарф и намотала на шею. – Приятно было повидаться. Пиши, если еще будешь в Москве.
СОСЕДУ нас в доме живет добрый дед-алкаш со старым кокер спаниелем. Дед может быть вовсе и не дед, а мужчина чуть старше меня, который плохо сохранился. А коккер спаниель возможно никакой и не коккер спаниель, а помесь борзой с болонкой — не разбираюсь в породах собак. Дед работает где-то на районе дворником, часов с пяти метёт тротуары, а в девять-десять уже сидит на углу дома с другими алкашами за столиком и нарезает на закусь колбаску.
Мне сразу понравился этот дед. Когда мы встречаемся, он расплывается в такой замечательной улыбке, так цветет, что мне тоже становится радостно на душе. А собака его никогда ни на кого не лает. Вернее, не лаяла.
Около года назад у соседа завелась женщина. Я несколько раз видела их вместе в Пятерочке. Женщина как женщина, ничего примечательного. Но у соседа в жизни начались перемены. Сначала он бросил пить. Лицо его разгладилось, перестало быть набрякшим, тогда-то я и подумала, что никакой он не дед. Потом пропала собака. Наверное, умерла от старости. Потом он сам пропал из нашего подъезда, где жил на втором этаже с балконом во двор. Но однажды я снова встретила его в Пятерочке, и пока его женщина замешкалась в отделе колбас, спросила его у кассы: «Что-то давно вас не видно. Куда вы пропали?». Он виновато улыбнулся и ответил, что переехал в десятый подъезд «к подруге», а свою квартиру сдал казахской паре с ребенком.
Вчера вечером я шла к метро и увидела лежащего на газоне мужчину. Он лежал странно, боком, подтянув ноги к животу, и у него почему-то были спущены до колен штаны, в сумерках сиял беззащитный и немного противный из-за своей неуместности голый зад. Люди брезгливо отводили взгляды. Я подумала, что надо чем-то помочь мужику, остановилась и раздумывала, с чего-бы начать помощь: с натягивания штанов или вызова скорой. Мужик почувствовал мое участие, зашевелился, стал сам натягивать на себя штаны, потом приподнялся и посмотрел на меня. Это оказался мой сосед. Увидев меня, он выставил пере собой руки, будто хотел от меня спрятаться.
— Вам помочь? — спросила я.
— Нет, нет, я сам. Дойду сам. Сам дойду, — голос его был пьяный, язык заплетался.
Я шла к метро и думала, почему он снова запил? Может, от него ушла женщина? Или он грустит по собаке? Или просто любит пить и не может жить по-другому, будто в него встроена программа самоуничтожения? Конечно, женщина вряд ли может заставить мужчину бросить пить. Человек должен сам этого захотеть. Но ведь даже самый конченный пьяница и забулдыга время от времени думает, что надо бросить, что жизнь проходит зря, и можно так ничего хорошего и не успеть …
Сегодня утром говорили об этом с мужем.
— Для таких людей жизнь проходит зря, если не пить.
— Почему?
— Жить скучно: работа, квартира, жена. Одно и то же. Тоска. А выпил и попадаешь в сказку, в страну Бухляндию, где на каждом шагу ждут чудеса.
— Ты как-то слишком мечтательно говоришь.
Он долго и тяжело вздыхает. Я включаю училку и начинаю читать лекцию:
— Алкоголь вовсе не раскрашивает реальность, а обкрадывает ее, внушает человеку, что сказка возможно только от бухла. Истинная проблема — автоматизация восприятия и стереотипизация поведенческих программ. Можно же найти другой выход из «дня сурка». Шкловский, например, считает, что это задача искусства. Но освежать восприятие можно и другими способами. Спорт, например, танцы, необычные прогулки, да просто общение, наконец.
Муж послушно кивает: «Да, да, да»… И я вижу, как стекленеют от скуки его глаза…
Дурное предчувствие
Весь день было прекрасное настроение, но за час до окончания рабочего дня оно вдруг испортилось. Отчего-то стало противно до тошноты, и главное, непонятно, из-за чего именно. Мысль, как змея, скользила в уме, отыскивая причину. Навалилось предчувствие, будто произойдет что-то плохое.
В метро услышала обрывок фразы из разговора двух молодых модных девушек. Одна из них, откидывая острым розовым ноготком хищной птицы прядь черных волос с лица, сказала: «Смерть — это не проблема». Мне стало неуютно от этих слов. Чью смерть она имела в виду? И почему я услышала только эту фразу, а остальное утонуло в мешанине звуков?
На станции «Охотный ряд», у эскалатора, напоминающего спуск в ад, толпились полицейские. Я подумала, что они, как всегда, ловят нелегалов. Но в арке лежал человек в черном пакете. Молния была не до конца застегнута, из нее торчал синюшно выбритый подбородок и крупный в рытвинах нос. Рядом на стульчике тучный мужчина буднично заполнял бланки. Мурашки побежали по моим рукам.
Выйдя на Маяковской, я свернула в 1-ый Тверской-Ямской переулок: выпить в кофейне капучино и купить грамм сто колумбийской арабики.
— Шестьсот шестьдесят шесть, — сказала милая девушка-гот в красном фартуке и с бейджем «Бариста».
— Хм, мрачноватое совпадение, — заметила я
— Да уж, — девушка-гот шмыгнула носом, сняла с моей карты оплату и отвернулась.
Какое-то тошнотворное напряжение скапливалось внутри живота. К чему эти знаки? Я умру? Буду переходить дорогу, и меня собьет грузовик? Или поскользнусь и размозжу о бордюр голову — как удачно, что по всей Москве теперь мраморные, с острыми углами бордюры. Или со мной что-то случится во дворе. Например, в арке дома гопник пырнет ножом ради мобильного телефона. Надо посидеть, переждать. Вдруг, сейчас роковое для меня время?
Я прошла в зал. В углу сидел Егор. Узкое лицо, немытые темно-русые волосы и неряшливая одежда. Не так давно мы встречались. Недолго. Потом я его послала, но он продолжал за мной таскаться. Егор задумчиво разглядывал потолок. Заметив меня, помахал, приглашая к себе за стол.
— Что ты тут делаешь? — спросила я.
— Ждал тебя.
— Меня?
— Да, садись.
— Как ты узнал, что я приду?
— Почувствовал, — он смотрел мне в глаза с ухмылкой, будто играл в игру, о правилах которой не хотел распространяться. — Не веришь?
— Не важно. Чего ты хочешь? — я знала, что он опять сочинит какую-нибудь небылицу, чтобы я его пожалела и пустила переночевать.
— Наверное, это прозвучит по-идиотски. Но… Мне кажется, мы скоро умрем?
— Почему? — глаза мои расширились. Может он, как и я, что-то предчувствовал?
— Знаки. Ну, знаешь, напоминающие о смерти. Утром, прямо на моих глазах, мотоциклист сбил пешехода. Представляешь?
— Насмерть? – мня придавил к стулу необъяснимый ужас.
— Не знаю. Я ушел. Было так страшно, — он скривился, будто собираясь плакать.
— Ладно, прости.
Я машинально отхлебнула его кофе. Все это пугало до колик. «Смерть — не проблема?» Что это значит? Почему не проблема? Еще какая проблема! Я не готова умирать. Я еще ничего не сделала в этой жизни. У меня не написан роман, не составлено завещание. Мне даже нечего и некому завещать! Что после меня останется людям? Нет! Не хочу. Ерунда.
— Мне кажется, ты меня дуришь. Ты подстроил все это?
— Что это?
— Знаки.
— У тебя тоже знаки?
— Да.
— Капец! Давай я провожу тебя домой.
Дома оказалось, что сдох попугайчик. Тося. Он лежал на полу лапками вверх, подвернув голову и зарывшись клювом в рыхлые перья, мертвенно растрепанные на груди.
— Черт! —сказал Егор, перешагивая попугайчика.
Он тут же ушел на кухню, открыл холодильник и загремел посудой.
Я вынула из шкафа носовой платок и подхватила им Тосю. Он уже совершенно окоченел. Полуприкрытый глаз смотрел с тусклым укором.
После того как Егор съел все макароны по-флотски прямо из сковородки, мы пошли хоронить Тосю. Закопали его в парке, в кустах, вырыв ямку какими-то сучками. Похороны прошли в мрачном и тяжелом молчании. Я плакала.
Дома Егор обнял меня и полез целоваться. Стало противно. Как он может в такой момент!
— Хочешь, я принесу тебе торт-мороженое? — наконец спросил он.
— В смысле?
— Слушай, я пошутил про знаки. Если бы я знал, что у тебя умер попугай, я бы, конечно, так не делал.
— Что?
— Прости! Я… Просто я веду календарь, ну знаешь, твоих циклов. И думал… Хотел тебя слегка напугать, чтобы ты попросила меня остаться. Ты просто такая впечатлительная накануне этих дней.
Я молчала. Было все равно. Мрачное отупение придавило эмоции. Какая разница, что он соврал? Ну, подумаешь, хотел переспать. Это же не преступление. Даже приятно. Только зря он так неуважительно к смерти.
— Ты что-то говорил про торт…
— Сбегать?
— Да.
Наевшись мороженого, я легла спать. Снился бред. Мы кремировали попугайчика дома на сковородке. Горящий пух разлетался по кухне и лез в ноздри. Потом мы искали, где развеять прах, бегали по каким-то подъездам и мокрым лестницам. Я была на каблуках и так натерла ноги, что из туфель во все стороны полезло тесто и потекла кровь.
Проснувшись, я села. На углу кровати, скрючившись от холода, спал Егор. Он так и не решился залезть под одеяло, потому что вчера вечером я отталкивала его от себя.
Я встала, пошла в туалет и все поняла. Смерть пришла, как приходила каждый месяц. Ведь не рождение, по сути, тоже смерть. Цикл завершился, начинается новый. А для обновления почему-то нужна кровь.
Об авторе. МАРИЯ КОСОВСКАЯ
Родилась в Москве. Окончила Московский Горный Университет и Литературный институт им. Горького, отделение прозы. Публиковалась в альманахе «Тверской бульвар», литературных журналах: «Литературная учеба», «Волга», «Сибирские огни», в интернет-журналах: «Кольцо А», «Лиterraтура», «ТЕКСТ.express», «Сетевая словесность», «Литературный оверлок» и других. Соавтор (автор текста) детской книги про бактерий «Приключения Тима в мире бактерий». Участник Семинара молодых писателей при СПМ в 2017 году. Член Союза Писателей Москвы.
_________________________________________
Об авторе:
МАРИЯ КОСОВСКАЯ Родилась в Москве, детство провела в городе Веневе Тульской области. Окончила Московский Горный Университет и Литературный институт им. Горького, отделение прозы. Автор повести «Козлиха», издательство «Формаслов» (2020) и сборника коротких рассказов «Тазовое дно» (2022). Соавтор (автор текста) детских книг: «Приключения Тима в мире бактерий», 2018 г. и “Приключения Тима в поисках потерянного аппетита”, 2021 г. Рассказы опубликованы в журналах: «Знамя», «Сибирские огни», «Бельские просторы», «Новая Юность», «Этажи», «Лиterraтура» и других.
скачать dle 12.1
