Редактор: Анна Харланова
(рассказ)
Общество ревнителей старины собирается по воскресеньям в гостиной трёхэтажного особняка на углу Галерейной и Почтового проспекта. Хозяин дома и председатель Общества — господин Н-н — владелец механического завода, паровых мельниц, пароходства и городской вечерней газеты, коллекционер, энтузиаст-археолог. Он намерен открыть общедоступный музей, в котором выставит вещи и кости, найденные при раскопках в окрестностях города, коллекцию монет и холодного оружия. Хорош был бы музей в замке, но руины потребуют таких затрат, какие господин Н-н не может себе позволить, или не хочет. Музей откроется в помещении старого гостиного двора.
Жена господина председателя — попечительница женской гимназии и пансиона для девочек, поэтесса. На собраниях Общества она читает свои сочинения по мотивам местных легенд — баллады, драматические сцены в стихах, главы неоконченного исторического романа. Участники собраний слушают чтение и декламацию, кто внимательно, кто терпеливо, но приходят не ради изящной словесности — ради истории, желая докопаться до истины.
История прямолинейна, разноязыкие свидетельства и толкования запутывают её, время поглощает. Описания нашего края в географиях античных авторов полны явного вымысла, средневековая Хроника сохранилась в неполных испорченных списках, документы Совета, суда и гильдий и метрические книги утрачены. Легенды живучи, но темны. Суждения о Новом времени влекут за собой самые бурные споры. Споры и разговоры продолжаются за ужином и после ужина, и когда Общество парами и группами расходится, разъезжается по домам.
Завсегдатаи воскресных вечеров — гимназические учителя, чаеторговец с женой и сыном-подростком, приятельницы поэтессы, отставной полковник, трое студентов коммерческого училища, пожилой фотограф и молодой ретушёр, две барышни-телефонистки, аптекарь, библиотекарь, заводской конторщик. Бывает, небольшой компанией присутствуют рабочие механического завода. «На огонёк» заходят разные люди. Обязательно — кто-нибудь из газеты.
Всем вновь пришедшим фотограф предлагает открытки: городские пейзажи — в оттенках сепии, раскрашенные акварелью, парные для стереоскопа. Особый предмет гордости фотографа — карточка с видом от Привокзальной площади на городскую пожарную часть.
Пожарная команда размещается в старых казармах, каланчой служит крепостная башня, единственная уцелевшая в разрушительных давних и не очень-то давних событиях.
Фотографа привлекала живописная древность башни: юные деревца проросли из выбоин. Когда же у себя в лаборатории, под красной керосиновой лампой, он уложил стеклянную пластину в кювету и залил раствором-проявителем, негатив изумил его. У подножия башни-каланчи — расплывчатый тёмный силуэт всадника. На отпечатанном снимке — светлый призрачный рыцарь. Фотограф клянётся: ни он сам, ни его помощник ретуши не применяли.
Недоверчивые считают чудесную карточку если и не нарочитым обманом, то игрой света и оптики или результатом химической реакции. Но, как и легковерные, покупают охотно, вклеивают в альбом или в рамочке вешают на стену.
В зале, где собирается Общество, на стене, недоступной солнечным лучам, развешены гравюры — шесть старинных видов нашего города. Ещё в молодости господин Н-н приобрёл их по случаю в книжной лавке в другом городе, в другой стране и говорит, что они-то и привели его сюда, побудили здесь вести свои дела и поселиться и, наконец, созвать Общество ревнителей старины.
Гравюры выполнены лет сто назад по рисункам того времени, когда и крепость была цела и замок обитаем. Подпись гравёра (в левом нижнем углу) знатокам знакома, однако они ничего не могли сказать о рисовальщике, чьё имя гравёр не утаил, проставил как должно в правом нижнем углу каждой работы.
Господин Н-н уже не надеялся разузнать что-нибудь и решил: «Ну и ладно, мало ли скрытого забвением». А всё-таки повезло. На распродаже имущества торгового дома «Номисма и сыновья» господин Н-н, почти приплясывая от радости, купил бурую кожаную папку, содержащую и желанные рисунки, и долгожданное объяснение.
«Рисовал Северин из Тамариски. Мне, Христофору Номисме, шестьдесят четыре листа продал Галик Гаврас за пять золотых дукатов, а мелкие картинки я получил от него в придачу, в чём такого-то числа такого-то года мы оба расписались». Продавец — коряво; покупатель, предок нынешних неудачливых Номисм, — крупно, округло и с завитками.
Господин Н-н прикинул, какова цена: продешевил продавец, не имел понятия или крепко нуждался.
На самом деле, больших листов в папке пятьдесят семь. Отсутствуют те, что выбрал гравёр. Есть их варианты — летний пейзаж или зимний, облачное небо или ясное, улицы безлюдны или оживлены мизерными пешеходами и повозками, гавань пуста, или в ней теснятся корабли и лодки. Значит, ещё одного рисунка недостаёт.
Рассматривая чрезмерно тщательно прорисованные подробности ландшафта и архитектуры, фотограф предположил: наверное, подобно некоторым мастерам, рисовальщик использовал камеру-обскуру.
Учитель словесности, а он сведущ в истории, сомневается: в то время у нас в провинции, вряд ли. И утверждает: фортификация небывалой мощи, акведук над оврагом, где теперь железнодорожный мост, башенные часы с фигурами, неправдоподобные галереи и лестницы — фантазии рисовальщика, из области сновидений.
— О да! Фантазии проистекают от сновидений!
На восклицание поэтессы веско ответил аптекарь:
— И от бессонницы развиваются фантазии.
— Или бессонница от фантазий, — вполголоса произнёс библиотекарь.
Ретушёр (ученик и помощник фотографа) указал на «мелкие картинки» — этюды, наброски в четвёртую и восьмую долю листа:
— Позвольте, разве автор склонен фантазировать?
Пером, угольком, сангиной — зарисовки разных вещиц и всякой живности, бытовые сценки, к ним краткие заметки бисерным, вполне разборчивым почерком.
Закрученная спиралью, причудливо ребристая морская раковина. Живая цикада, увеличенная. Глиняное гнездо ласточки. Сморщенная ягода на голой шиповатой ветке. Летучая мышь в полёте. Коты в драке. Ветер треплет бельё на верёвке — «Дует с юга». Водовоз запрягает ослика. Кровельщик укладывает черепицу. Женщины остановились посреди улочки, разговаривают, жестикулируют — «В лавку, из лавки». Дети затеяли забаву, прыгают друг через дружку — «Чехарда не арифметика». Идёт мужчина, несёт на плече вёсла — «Не слуга». Маленькая девочка держит тряпичную куклу за верёвочную косу — «Зоя увидела радугу» — смотрит; нет, не открыв рот, просто внимательно. Такие сценки и теперь обыденны. Ни облик, ни образ жизни таких людей за века почти не изменился.
— Господа, что если Северин из Тамариски — чья-то выдумка?
— Кому бы это понадобилось? Гравёру? Он и так был знаменит. Столько трудов и ради чего? Какая выгода?
— Мистификация?
— Всё это очень любопытно, — подытожил председатель. — Как бы там ни было, меня занимает, сколько во всём этом исторической правды и сколько художественного вымысла.
В следующее воскресенье Общество выехало на пикник.
Целый поезд нанятых председателем пролёток спустился с городского холма Почтовым проспектом, Крепостным переулком и Бастионным. Миновал мост над Гремучей речкой, поднялся пыльной, булыжником не вымощенной дорогой. Ненадолго задержался в Каменке.
Фотограф с помощником, посовещавшись, установили на треноге аппарат, чтобы запечатлеть пейзаж приблизительно оттуда, откуда старинный рисовальщик мог смотреть на залив, гавань и город. Затем «для истории» и «на память» сняли всю группу возле колодца на маленькой сельской площади. Да, надо набрать воды — чай заварить: вода годится, чистая.
Все снова расселись по пролёткам и поехали дальше. На пикник расположились в ложбине, защищённой от морского ветра и не на виду у пещерных очей Кара-Кермена. Приготовили чай, раздали бутерброды. Под стрекотание цикад вели неделовые разговоры, слегка сплетничали.
Совершенно невпопад поэтесса сказала:
— Мне известно, что было на том рисунке, которого нет в папке.
— Что же?
— Призрак паладина.
— Как вам, сударыня, это стало известно? Сон? Видение?
Она пожала плечами и загадочно качнула головой.
Аптекарь брякнул:
— Кому как не вам он мог привидеться!
Повисло неловкое молчание.
Господин Н-н хлопнул себя по лбу. Присутствующие воззрились на него в полнейшем удивлении.
— Паладин. Не призрак, а статуя. Конная статуя на площади. Нет, я видел не рисунок, а гравюру. Чёрт! Я и не представлял, что она может к нам иметь отношение. Я купил шесть не из семи, там были десятки листов. Замки, сады, поля сражений, романтические руины. Другие города, они меня не интересовали, наш пленил раз и навсегда. Чёрт! Я бы через лупу рассмотрел герб у рыцаря на щите, когда б уже знал, какой герб у нашего. Или то был чужой паладин? Я телеграфирую кое-кому, кому надо. Пусть носом землю взроют, найдут мне эту гравюру.
Господин Н-н разволновался и расстроился. Общий разговор угас, некоторые ещё закусывали, некоторые разбрелись прогуливаться.
Помощник фотографа — Николай — пригласил обеих барышень-телефонисток. Старшая отказалась, понимала: он приглашает из вежливости, пройтись хотел бы с младшей, Анной. В Обществе поговаривали: «Он за ней ухаживает».
Николай выучился на шкипера в мореходных классах, ходил в учебное плавание на паровой шхуне, неожиданно для себя и товарищей увлёкся светописью — фотографией, — не любительски, вникая во все тонкости дела. Пока работает ретушёром, подумывает об открытии собственного ателье.
Он сказал Анне, когда взошли на гребень холма:
— Вы, наверное, со мной не согласитесь, но телеграфные столбы, по-моему, портят вид, и сильно. И жаль, что от крепости, кроме каланчи, ничего не осталось. Одни названия.
— А замок?
— Я взбирался на самую кручу, лазил по развалинам. Груды камней, ящерицы, сорная трава и, прошу прощения, нечистоты.
— Вы ведь не верите в призрак паладина?
— Не верю. А вы?
— И я не верю... Ой, сколько тут ежевики!
Брали с колючего куста и ели спелые сизые ягоды, улыбаясь и поглядывая друг на друга.
— Вы задумались, — погодя сказал Николай. — О чём?
— Знаете, девичья фамилия моей прабабушки — Гаврас. Но это мало что значит. Уж очень распространённая фамилия.
— Ваша прабабушка, случайно, не из Тамариски?
— Нет, городская. Правда, я слышала, у неё была родня и в Тамариске, и в Ак-Кермене, и в Каменке. Но ни с кем из этой родни она даже не виделась с тех пор, как самовольно вышла замуж за моего прадеда. Теперь я бы её порасспросила. Она умерла прошлой зимой, на Рождество. Испекла пирог, принесла из кухни, поставила перед нами на стол, ахнула и умерла. Когда я была маленькой, она гуляла со мной в Городском саду, мы катались на каруселях и ходили в шапито. Потом она сидела со мной, когда я учила уроки. Братья такого не терпели, а мне нравилось при ней заниматься. Она едва умела читать. И это она упросила моего отца, чтобы разрешил мне поступить в телефонистки.
Отец Анны держит на базаре крошечную лавочку «Орехи, сухофрукты», сам возит товар из Ак-Кермена и Тамариски, сам в лавочке торгует. Он с трудом изыскивал средства, чтобы сыновья и дочка окончили полный курс гимназии. Анну в скором будущем видел воспитательницей в пансионе или учительницей, а лучше — невестой солидного жениха, никак не барышней на телефонной станции.
Почтамт очаровал Анну гулкими просторными залами, полосами света из высоких окон, массивными чернильными приборами на восьмиугольных дубовых стойках, деловитой сноровкой и чиновников, и посетителей. Она выяснила: Ведомство почты и телеграфа принимает на службу образованных молодых девушек — в телефонистки, и только.
Анна работает расторопно и вежливо. Уже почти год. Она остригла косы, сняла бусы и серёжки, ходит в строгом платье и ботинках на низком каблуке и чуточку завидует сослуживице, которая выглядит ещё серьёзнее, оттого что носит очки. В мае Анна поучаствовала в демонстрации: шла по проспекту в шеренге под транспарантом «Почта и телеграф — глаза и уши всего мира». Лозунг её вдохновлял. Она не признавалась ни домашним, ни себе, что однообразная работа начинает ей досаждать.
Серьёзная сослуживица как-то привела её в Общество ревнителей старины. Анна стала посещать воскресные собрания (если у неё был выходной в воскресенье). Она не столько заинтересовалась местными древностями, сколько нашла себе необходимое, кроме службы, занятие — не развлечение вроде оперетки или «цветочного флирта», не столоверчение, боже упаси. На собраниях Общества сидела тихо, иногда задавала вопросы.
Домой её провожал обычно Николай. По пути рассказывал о своих фотографических опытах или пересказывал статьи из журнала «Всемирная фотомастерская». Анне и это было внове, и приятно, что именно ей с таким жаром это говорится. Когда Николай чересчур углублялся в рассуждения о реактивах и объективах, фотометрах и светофильтрах, Анна продолжала слушать, одновременно отвлекаясь на какие-нибудь свои мысли.
О чём он сейчас? Фотографы повсеместно и успешно соперничают с живописцами, гравёры вообще останутся без работы, будущее, несомненно, за цветной фотографией...
Анна рассеянно соглашается. Сегодня она совсем невнимательна.
«Мы здесь. Дышим солёным воздухом. Стоим высоко. Город как на ладони. Где-то здесь — ради этого вида? — бывал старинный рисовальщик. Он родился или жил в Тамариске? Компанейский или нелюдимый, осторожный или бесшабашный, рослый или приземистый, упитанный или худощавый, семьянин или холостяк? Чем зарабатывал на жизнь? Как переживал трудные времена? Кого любил? Какие были у него друзья, приятели, если были, и какие недруги? Почему рисунки оказались у моего однофамильца или всё-таки предка? Та девочка Зоя — кто она? Никогда не узнаю».
Никогда.
— Анна, обернитесь. Нам машут, зовут возвращаться, собрались уезжать? Вон оно что! Будет гроза, идёт из-за Кара-Кермена.
Или пройдёт стороной.
_________________________________________
Об авторе:
СВЕТЛАНА МАЛАЯЖивёт в Москве, окончила филологический факультет МГУ, работала библиотекарем и библиографом, с 2001 по 2019 год — в команде авторов сайта «Библиогид» (bibliogid.ru). Имеет многочисленные электронные и печатные публикации литературоведческого и книговедческого характера (журнальные статьи, книжные предисловия). Повесть о князе Всеславе Полоцком «Киноварь» вошла в длинный список тринадцатого сезона Всероссийского литературного конкурса «Книгуру».
скачать dle 12.1
