Редактор: Анна Харланова
(рассказы)
МУЗЫКА ПОД ВОДОЙ– Хочешь – верь, хочешь – нет, а я пару раз стакивался со сверхъестественным. Здесь, в море, – Боря провёл ладонью по мокрым Дашиным волосам, поправил сбившийся тёмный локон.
Она перекатилась со спины на животик, улыбнулась.
– Расскажи!
Они лежали на тёплой гальке Высокого берега, в отдалении от облагороженного, заставленного шезлонгами и теневыми навесами пляжа. Заходить в море тут неудобно – камни огромные, скользкие, надо по-над ними по-крабьи долго ползти. Зато людей почти нет. А когда солнце спустилось к воде, вовсе никого не осталось, только они.
Даша смотрела на Борю влюблёнными глазами. Её переполняла нежность – безразмерная, космических масштабов. Нега растекалась по телу, скользила по коже, вдоль ключиц и рёбер – туда, в самый низ. Даша уже догадывалась, как закончится этот вечер. Неотвратимо и прекрасно.
– Первый раз лет десять назад случай был. Я не коренной житель, но в Анапе с детства. Отца в местную моршколу преподавать из Ульяновска командировали, родители со мной сюда переехали. А лет в пятнадцать увлёкся я подводной охотой. Отец ружьё подарил – недорогую пневматику, Predator, кажется, «Хищник». Я и повадился на каникулах каждое утро за добычей бегать. Больше всего лобаня любил – это такая кефаль черноморская, вправду лобастая. А вкусная – пальчики оближешь! Но и горбылю радовался. Крабов из расщелин выковыривал. Тогда их побольше, чем сейчас, водилось.
Однажды рано утром охотился я примерно в том же месте, где мы сейчас. Плыву, лобаня высматриваю, вокруг бычки одни и зеленухи, медузы – ничего путного. Вдруг слышу – музыка вдалеке играет. Красивая! В Питере как-то гостили семьёй у отцова брата и ходили в кафедральный собор – симфонический оркестр и академический хор слушать. Ровесники мои, помню, зевали, не знали, куда себя деть, а я весь в музыке растворился. Долго она в голове звучала.
Морская мелодия не такая, как на концерте. Но не хуже. Даже лучше.
«Теплоход, наверное, поблизости, – думаю. – Туристов развлекает».
Голову поднимаю – плавал я в маске с трубкой, – вокруг никого. Одно море бескрайнее впереди. И музыки не слышно стало.
Опускаю лицо в воду – снова мелодия! В неё словно голоса вплетены, хор не то женский, не то детский, не то ангельский. Слов нет, одна гармония, так просто не опишешь. Самая прекрасная музыка в мире. Музыка под водой.
И так мне захотелось получше её расслышать, что поспешил я на звук. А он всё громче становился, всё сильнее.
Плыл я, очарованный, и рыбу больше не высматривал – обо всём вообще забыл. Сколько времени прошло, не знаю.
А потом – ррраз! – больно! Так замечтался, в себя ушёл, что в корнерота врезался, это медуза местная, с футбольный мяч размером. Обожгла меня и в чувство привела. Лицу досталось. Спасибо маске – глаза защитила. Если щупальца в глаза попадут, ослепнуть на время можно. А меня бог миловал.
Я от неожиданности передёрнулся, воды глотнул. Вынырнул, маску сорвал, отплёвываюсь. И вижу, что от берега отдалился так, что его едва видно! Никогда в жизни так не заплывал. И сам не заметил, как такое расстояние одолел.
Страх накатил, усталость нахлынула. Но деваться некуда, жить хочется. Развернулся и погрёб к суше. Думал, не дотяну. Ружьё бросил, гарпуны, чтобы силы сэкономить. Кое-как доплыл. Долго потом нырять боялся. И хотел одновременно. Но музыки той больше не слышал.
– Как интересно! – Даша не отводила от Бори взгляд. Казалось, они знакомы всю жизнь, хотя с их первой встречи не прошло и пары часов…
Она приехала в Анапу с подругой три дня назад. Девчата сняли комнату на десять дней в гостевом домике на улице Таманской, в паре кварталов от моря. А сегодня с утра вдребезги разругались.
Свете позвонил из Ульяновска парень, с которым она некрасиво, со скандалом и почти что мордобитием рассталась месяц назад. Собственно, в знак протеста поездка и родилась.
И вот после долгого молчания он позвонил, начал сюсюкать и скулить в трубку, вымаливал прощение. И вымолил! Света срочно засобиралась домой.
Сначала Даша пыталась убедить её послать этого козла куда подальше, потом – хотя бы не прерывать их отпускную декаду. Всё впустую. Света упёрлась насмерть и с криком: «Я люблю его! Он хороший!» – побросала в чемодан вещи, вызвала такси и укатила на вокзал. Ну и чёрт с ней!
Даша пошла пройтись по набережной, посмотрела на счастливых, беспечно прогуливающихся людей и не сдержалась. Расплакалась как дурочка. Отошла к парапету, чтобы со стороны незаметно было.
Но Боря заметил. Подошёл, спросил, что случилось, чем он может помочь, и так искренне заговорил, участливо, что она всё ему рассказала. И даже чуть больше.
Он оказался удивительно чутким, понимающим, тактичным и добрым.
Пригласил перекусить в кафе «Парус» на берегу, заказал шпажки ароматного шашлыка, сметанный белый соус с зеленью, терпкое красное вино. Даша в своём Ульновске привыкла к полусладкому, но сухое понравилось не меньше.
Поужинав, они спустились на пляж, долго и с удовольствием плавали. А сейчас отдыхали, и Даша мысленно ликовала, что комната в полном её распоряжении. «Ну и пусть курортный роман! Будет, что вспомнить долгими зимними вечерами!» – думала она и улыбалась…
– А во второй раз?
– Что второй?
– Ты говорил, что дважды со сверхъестественным сталкивался.
– А, ты про это. Сейчас расскажу, – Боря откупорил бутылку, купленную втридорога в магазинчике на набережной, и разлил вино по пластиковым стаканчикам. – Не хрусталь, конечно. Но тоже ничего.
– Даже лучше, – кивнула Даша.
– Бздынь! – произнесли они, чокаясь.
Стремительно темнело. На юге вечер вступал во владения быстрее: солнце погружалось в море стремительно, за каких-то пару-тройку минут. И почти без перехода начиналась ночь.
– Года три или четыре назад сидели мы с друзьями поздно вечером на камушках, шашлыки жарили, выпивали. Я намешал красного с белым так, что поплохело. Подошёл к морю водичкой в лицо плеснуть и вижу: неподалёку, метрах в десяти, плывёт кто-то. Быстро очень – человек так не может. И не по прямой, а зигзагами – туда-сюда, туда-сюда.
– Может, дельфин?
– Тоже сначала так подумал. Но дельфины ровно не плавают, они вверх-вниз. Да и рассмотрел – полнолуние, света достаточно! – что не плавник там, а голова. Человеческая. С длинными волосами. Как у тебя примерно.
– Жуть какая, – поёжилась девушка.
– Я вдрабадан был, не испугался. Уставился на плывунью эту. А она остановилась, увидела, что я наблюдаю, и нырнула. Больше не показывалась – я долго ждал, всё всматривался. Без толку.
– У меня мурашки от твоих историй, – промурчала Даша. – Давай, что ли, одеваться. Ночь совсем.
– Так рано, десяти нет, – возразил Боря. – Может ещё поплаваем?
– После жути такой… Хотя… Давай! – махнула она рукой. – Вода сказочная.
– Правда волшебная!
Сверху доносились отголоски дискотечного гула – летние кафешки приманивали гостей хитами. Но шум не раздражал. Далёкий, словно раскаты бушующей за много километров грозы, он терялся в умиротворяющем шёпоте моря, которое лениво облизывало галечные кругляши.
Чтобы не корячиться на камнях, сразу легли и поплыли. Вода была теплее воздуха – ласковая, как детская фланелевая пижама, она обволакивала тело, которое становилось лёгким и бесплотным и парило над затянутыми махровыми водорослями валунами, словно чайка в потоках ветра.
Было так спокойно и волшебно, красиво и романтично, что совсем не хотелось говорить. Тишина – самый изящный и точный язык, но постичь это способны немногие: безумцы, учёные или влюблённые.
Боря лёг на спину, широко раскинул руки и ноги. Луну на секунду закрыла чаячья тень. «Бэтмен местный», – улыбнулся он, закрыл глаза и подумал, что похож на космонавта, зависшего в невесомости. Вдалеке от берега стало так тихо, что, казалось, время остановилось.
– А ведь я тебя обманула, – смеющийся Дашин голос нарушил очарование момента. Боря поднял голову, но девушку не увидел. Лишь услышал всплеск.
– Нет у меня никакой подруги! – донеслось с другой стороны. Боря повернулся на звук, но не успел: она вновь скрылась под водой.
– Даш, хорош! – возмутился. – Перестань!
Он не спеша перебирал ногами и озирался, пытаясь угадать, откуда появится Даша. Её всё не было и не было.
Внезапно Боря ощутил, как холодные пальцы вцепились ему в щиколотку и потащили ко дну. Изо всех сил взбрыкнул, угодил во что-то мягкое, вырвался и вынырнул.
Рядом показалась хохочущая Даша.
– Какой ты смешной, Борь! Переполошился, как котёнок, которого в колодец бросили. Только не обижайся, ладно? Сам же меня напугать хотел…
– Напугать! – раздражённо выдохнул он. – Ну, ты даёшь! Сама урра и шуточки у тебя дурацкие!
– А страшилки твои не дурацкие?! – разозлилась она. – Голова эта плавающая, музыка подводная. Ты бы ещё гроб на колёсиках и чёрную простыню вспомнил! Всё, я на берег!
Она сделала несколько гребков, когда сильная рука ухватила её за пятку, сжала и рывком потянула обратно.
– Эй! Ты чего?! – закричала Даша. – Мне больно! Куда ты меня тянешь?
– Туда, – он приблизился, усмехнулся и сказал, глядя в глаза, – где играет музыка. Ты должна её услышать сама. Она тебе понравится, обещаю.
– Хватит, Борь! Это не смешно. От слова совсем.
– Мне тогда тоже не смешно было, Даш. Знаешь, я же с той охоты домой так и не вернулся. Родители пустой гроб хоронили. И с тобой то же самое будет. Но ты не бойся. Это не конец. Это самое начало.
– Помог!… – завершить она не успела. Боря ринулся ко дну и уволок её за собой.
Первые секунды девушка отчаянно трепыхалась, сучила ногами, пыталась ударить побольнее, но он был слишком силён и не обращал внимания на протесты. А когда Даша сдалась и солёная вода хлынула ей в рот и нос, в последний хрупкий миг между жизнью и смертью она явственно услышала её.
Самую прекрасную музыку в мире.
Музыку под водой.
НА КОГО ПОШЛЁТТравматологическое отделение анапской городской больницы.
Июль
– Так-так-так… Перелома, к счастью, нет, но в лучевой кости трещина, – разглядывая рентгеновский снимок, задумчиво произнёс пожилой врач. – Лангетку наложим. Хорошо, что без осколков обошлось. А вообще, милочка, вам крайне повезло. Такая железяка и череп запросто раскроит. Попади она прямиком в голову, вы бы не в нашей приёмной сейчас были, а в морге.
– Как же так?! Как же так?! Кто же делает такое?! – рыдала Раиса. Ей было поровну больно и обидно. И ещё страшно до дрожи – на волоске от гибели побывала.
– Это мы вряд ли узнаем, – развёл руками травматолог. – Вы у нас, как это ни прискорбно, с такой бедой не первая и, боюсь, не последняя.
– Как так? Как не последняя? – всхлипнула женщина.
– В сезоне на моей смене второй случай уже. В июне мужчина приехал отдыхать из Саратова. Или Костромы. Неважно. Загорал под скалой в районе маяка. Сверху бутылка прилетела. Коленная чашечка вдребезги! Эмчеэсники бедолагу на лодке эвакуировали – сам бы по лестнице не поднялся, пришлось морем доставлять. Мы тут его, как могли, подлатали, что смогли, сделали, но остался турист на всю жизнь инвалидом. Такие дела. А в прошлом году три смертельных случая – по одному на каждый летний месяц. То камень, то бутылка, а то железяка ржавая, как у вас. Представляете?
Раиса представляла…
Пляж на высоком берегу Анапы.
Часом ранее
– Рая, Рай! – услышала она вопль мужа, за долю секунды успела перевести взгляд с его искажённого испугом лица вверх и увидела, что точно на неё с бешеной скоростью летит вытянутый чёрный предмет. Инстинктивно прикрыла голову.
По-хорошему надо было отскочить. Но это только в кинокомиксах бравые герои с лёгкостью, изяществом даже от пуль уворачиваются. А в жизни при виде опасности ты либо пеньком безвольным застываешь, либо вот так рукой заслоняешься.
Полметровый кусок арматуры отрикошетил от предплечья, распоров кожу и мышечные волокна до кости, саданул по крупному камню, расслоив сланец надвое, и отскочил на пару метров влево, громыхая и позвякивая при соприкосновении с галькой. Раису он ударил по касательной, вскользь и далеко не в полную мощь, набранную при падении с тридцати метров.
Плоть ошпарило, брызнули слёзы, Рая закричала. Растерянный муж беспомощно озирался.
А в двух шагах от смертоносной железяки в стоящей на камнях люльке-переноске спал их трёхмесячный сын…
Набережная Анапы. Ресторан «Ковчег».
Одним годом, тремя месяцами и шестью днями ранее.
– Знаешь, я тут недавно депрессовал и от скуки, с хандрой перемешанной, придумал идеальное убийство, – после очередного глотка каберне раскрасневшийся, но пока сохраняющий более-менее трезвый рассудок Федя внимательно посмотрел на друга, оценивая, как тот отреагирует на заявление.
– Федь, ты бредишь. И гонишь. Ничего идеального в принципе не бывает! Тем более убийства! Ты же будущий юрист, как и я, – Саша был пьянее – алкоголь крайне шустро снижал уровень его здравомыслия до нулевых, а в особых случаях и минусовых показателей. После бутылки сухого на двоих – двоих! сухого! – студент переставал себя контролировать. Однако до Рубикона оставалась треть сосуда, и осоловевшие глаза ещё сохраняли следы разума.
Друзья считались крепкими середнячками на курсе, львиную долю которого составляли изнеженные отпрыски курортного бомонда. Родителям ничего не стоило выложить круглую сумму, лишь бы чадо получило корочку юриста. Качество образования их волновало не особо – куда-нибудь в тёплое место на работу да пристроят.
– Не, Федь, ну ты же сам понимаешь, что бред! – произнёс Саша с вызовом, начиная бычиться. Эту стадию в поведении приятеля Федя недолюбливал, потому, не ожидая, пока тот вспыхнет, пояснил:
– А ты не горячись, я всё объясню. Смотри, у каждого преступления есть мотив. Есть жертва, от которой к убийце обязательно тянутся те или иные ниточки. Опытный следак что делает? Носом землю роет, пока зацепку не отыщет и не возьмёт объект в оборот – да так, что того из подозреваемых быстренько в обвиняемого переквалифицируют, а потом на скамью подсудимых посадят. Остальное – дело техники.
– И? – неубедительно изобразил скуку Саша. – Дальше что?
– А то, друг ты мой скептический, что у идеального убийства любые ниточки отсутствуют.
– Это невозможно, – Саня откинулся на спинку кресла, зацепился взглядом за пустой бокал и кивнул официанту, чтобы тот поторапливался.
– Ошибаешься, и я это докажу…
Теория идеального убийства, изложенная Федей
Представь себе такую сцену: идёшь ты днём – нет, лучше вечером по набережной на высоком берегу. Не в центре курортной зоны, нет – подальше от суеты. И несёшь в пакете из «Магнита» или сумочке пляжной банальной, с парусником и пальмами, орудие преступления. Или не преступления – это уж как рок распорядится. Бутылка там из-под «шампани», железяка ржавая или кирпича кусок – всё равно. В одно прекрасное мгновение променада ты останавливаешься возле парапета, где камер вокруг нет, и задумчиво, с чувством полного погружения в созерцание морских красот, любуешься пейзажем и незаметно следишь за людским бурлением вокруг.
Как только убеждаешься, что никто на тебя не смотрит, а здесь ты никому так и так на фиг не нужен, все только отдыхом и заняты, вынимаешь своё копьё судьбы и бросаешь с обрыва. Без резких движений, без эмоций. Мимоходом, не привлекая внимания. И преспокойно идёшь дальше. Никаких заглядываний вниз. Никакого интереса, если крик. Просто продолжаешь прогулку. А потом проверяешь криминальные посты в «телеге». Есть подходящий трупак – значит, идея сработала. Идеальное убийство, брат! Но тебе за него ничего не будет. Потому что ты в деле фигурировать не будешь. Ни один следак не докопается. Ни-ког-да.
– Но человек же погибнет…
– А я тебя и не прошу наглядно проверять. Это теория, не более…
Набережная.
Июнь того же года
– Интересно, на кого бог пошлёт. Или здесь уместнее будет – чёрт?
– Вероятность, что ни на кого, всё равно больше. Ты дикий пляж по плотности отдыхаек с центральным или Малой бухтой не сравнивай. Там захочешь промазать – не получится. А здесь шансы невелики. Можно сказать, минимальны.
– Но человек же, если попадём, погибнет…
– Заладил ты с нытьём, Сань! Нудишь и нудишь – сил нет причитания твои слушать! Мы с тобой естествоиспытатели. А эксперименты во все времена, куда ни копни, требовали жертв. К тому же ты на двести процентов человека этого не знаешь. Может, он маньяк, сорок семь семей прирезал? И тогда мы – вершители правосудия, исполнители воли господней, проводники гнева его.
– Хорош гнать, Федь! Гнева проводник нашёлся! Не надо меня убеждать, особенно такими фразами. Согласен я. Только, это, давай ты кидать будешь?
– Не вопрос. Но я уверяю: через месяц не удержишься – сам захочешь. Это ведь игра, Сань! И правила в ней устанавливаем мы! Плевать на предрассудки! Только ты, рок, набережная и идеальное преступление.
Высокий берег.
Спустя 10 месяцев после событий в травматологии
В сложенном из булыжников очаге весело потрескивали дрова. Кастрюлька с замаринованной в белом вине свининой радовала глаз. В набегающих волнах охлаждались две полуторалитровые баклажки с пивом. Саня резал огурцы дольками, посыпал солью, выдавливал из тюбика белый чесночный соус. Федя наблюдал за огнём, ожидая, когда тот устанет выбрасывать в воздух оранжевые язычки и останется лишь жар в тлеющих углях.
Конец апреля – прекрасная пора, когда на курорт ещё не хлынули первые потоки жадных до шумно-активного отдыха туристов, и можно спокойно жарить шашлык и хлестать пивасик, не вызывая интереса у редких проходящих мимо семей с детишками и влюблённых подростков, трогательно держащих друг друга за руки.
– Ты знаешь, а я рад, что мы завязали, – Саня закончил возню с овощами, присел рядом с приятелем и впервые за долгое время заговорил на тему, в которой давно хотел поставить точку. – Сам-то что думаешь?
Федя отвёл взгляд от костра.
– Может, ты и прав, Сань. Продолжать всё равно что из элиты в мейнстрим перейти, опопсеть. А так мы в высшей лиге остались, единственные и неповторимые, – он отхлебнул прохладного пива, хрустнул огурчиком. – И эта баба ещё…
– Да не баба, хотя и она… Ребёнок, ребёнок рядом! – не удержался Саша. – Мы же его убить могли!
– Не мы, друг мой, – меланхолично проронил Федя. – Рок, ананке, провидение, перст судьбы, выбор бесстрастных богов, генератор случайных чисел и координат. Мы лишь посредники, а не…
– А ты знаешь, сколько раз я после того случая в ментовку хотел на коленях приползти, чтобы меня сначала за все наши дела измудохали как следует, а потом судили по всей строгости?!
– Да хватит уже, замучил со своим покаянием, – зевнул костровой. – Скорбец хренов. Завязали так завяз… О чёрт!
Саня рухнул лицом в огонь. Тело за секунду обмякло тяжёлым мешком.
– Эй! Эй! Ты чего?! – ошарашенный Федя завертел руками, будто пытаясь отыскать в воздухе невидимую точку опоры, и увидел, что из затылка Сани, где воспрявшее от сна в предвкушении свежей добычи пламя бойко заструилось по русым волосам, торчит кусок ржавой арматурины.
А потом он услышал свист и поднял глаза. К нему стремительно приближалась тень. Бутылка это была из-под «шампани», железяка ржавая или кирпича кусок, опознать он не успел. Лишь с досадой подумал: «Всё-таки мы стали мейнстримом. Похоже, у нас появились последователи»…
НЕПОЭТ– Это не поэзия.
– А что? Что тогда?!
– Обычные рифмованные строки. Причём неизобретательно. Безвкусно даже.
– Вся поэзия – рифмованные строки! Вся!
Он разгорался, словно уголёк, на который со всей мощи дует человек с сильнейшими лёгкими – профессиональный стеклодув, к примеру. Ещё немного и начнёт сыпать искрами.
– Во-первых, не вся. Есть верлибры и белые стихи. Во-вторых, поэзия – нечто большее, чем просто рифма и ритм. Давай-ка конкретнее, чтоб не быть голословным. Вот, возьмём первый катрен:
Однажды тёмным вечерком,
Когда текут святые слёзы,
Сидишь с печальным ты лицом,
А за окном бушуют грозы…
Это же ужас какой-то!
– Ну почему ужас? Почему?!
– Потому. Грозы и слёзы – рифма настолько затасканная, что хуже только любовь с кровью и сказка с лаской. Или этот фрагмент:
По щеке слеза бежит,
Лезвие в руке дрожит.
Я сижу, смотрю в окно:
Стало во дворе темно.
Тьма укрыла всё вокруг,
И замкнулся жизни круг…
Разве сам не видишь, насколько всё это банально? Опять у тебя слёзы капают, вечер-вечерок наступает, суицид этот подростковый дурацкий! Круг и вокруг – рифма та ещё! Первоклассник лучше зарифмует! Дальше читаем – ещё хуже становится:
За что обижен я судьбой?
И почему ты не со мной?
Я не могу жить без тебя –
Отвергнута любовь моя.
Беспомощнее кровяной любви только местоимённые рифмы. Уровень группы «Дюна». Или «Руки вверх!»
– Не знаю таких…
– Тебе лет-то сколько вообще?
– Семнадцать.
– Семнадцать? Что ж, это многое объясняет. Всё у тебя ещё впереди, не переживай.
– А если этого «впереди» нет? Если я больше ничего не напишу? И откуда в вас вообще столько снобизма?! Вам самому-то сколько?
– В два раза больше твоего. Даже с хвостиком.
– А что, многому сами за это время научились? Далеко продвинулись? Читал я ваши стихи – там же искренности ни грамма, одни рифмы заковыристые, и всё! Тот же депресняк, только хуже, мрачнее. Их же люди не понимают! И не любят! Вы-то сами хоть это сознаёте? А друзьям мои стихи нравятся, они говорят: я поэт. А вы!
– Ладно тебе заводиться.
– Да ничего не ладно! И не о чем нам больше разговаривать!
Он рывком поднялся со скамейки и, не прощаясь, ушёл, растворившись в сентябрьских сумерках. Был бы век восемнадцатый, швырнул бы в лицо перчатку.
А я остался – любоваться морем, пока не стемнело.
Время пролетит – не заметишь. Скоро похолодает, и это созерцательное наслаждение станет куда менее комфортным.
Я был даже благодарен вспыльчивому молодому человеку, который так эмоционально разбавил мою ежевечернюю рутину. Он позвонил накануне с номера, который мой смартфон, закапризничав, отказался определять, и сказал, что хочет показать свои стихи специалисту. Я почему-то согласился и после работы в кои-то веки не поплёлся домой, а пришёл на набережную, к подножию старого маяка, где мы назначили встречу.
Паренёк не опоздал. Я взял у него распечатки и начал читать, даже имени не спросил. Впрочем, что имя? Тексты расскажут об авторе куда больше тому, кто всю жизнь занимается только ими.
Я по-прежнему сжимал рукописи. Начинающий пиит, взбрыкнув, позабыл их. Или не захотел забирать – после такого-то разноса.
Мне не было стыдно, нет. Неловко – да, немного. Обидел очередного юного рифмоплёта, разобрав по косточкам недочёты его пока ещё отчаянно сырых, ученических текстов. Если молодой человек сообразителен, намотает на ус. А нет, так и будет плодить графоманские писульки, размещая их на stihi.ru. Интернет всё стерпит. Может, книгу когда-нибудь выпустит на Ridero под ахи-охи родных и друзей, ничего в поэзии не смыслящих.
По пути домой попытался вспомнить, какие стихи сочинял в свои семнадцать. Первый курс филфака, кристальное счастье без границ, прозрачное, невесомое, растворённое в воздухе – дыши и радуйся! Всё удаётся легко, нет мыслей о послезавтра – на всё про всё вполне хватает завтра.
А вот стихи? – Я не помнил.
Были тетради – обычные, на восемнадцати листах, в клеточку. Я писал аккуратно, чёрной гелевой ручкой, печатными буквами, чтобы однокурсникам было удобнее читать. В первых таких «самиздатах-самписатах» начинающие критики оставляли отзывы на последней страничке или форзаце. Сейчас бы ограничились лайком.
Потом, в двухтысячном, в семью был торжественно приобретён первый компьютер Robotron, работающий на неудобных мягких дискетах. Я начал осваивать TXT, а затем выводить набранные стихи на допотопном принтере, который работал громко, как токарный станок, и постоянно зажёвывал ленту от пишущей машинки.
Дико звучит! Двух десятков лет не прошло, а как всё поменялось…
Снова и снова я ворошил память, но не находил заветных текстов. Хотя отыскались даже обложки тетрадей, названия каждого «томика» моего первого «малого собрания сочинений»: «Срез», «Опасно для нервов!», «Стихи (без) умного поэта». Чушь какая!
Необъяснимо разволновавшись, я ускорил шаг, даже взмок, несмотря на приятный и, в общем-то, отнюдь не жаркий вечер. Прыжками взлетел по лестнице на пятый этаж и, ничего не объясняя удивлённым моим столь стремительным появлением родным, торопясь, будто от этого зависело важное, полез в кладовку.
Там, под рулонами оставшихся после ремонта обоев и громоздкими дорожными сумками, между пылесосом и эстакадой трёхлитровых банок с компотом, пыльная картонная коробка хранила артефакты моей прежней, доанапской жизни. Уже пару лет я не мог заставить себя их разобрать: первые газетные публикации в тамбовских газетах, испещрённые мелким почерком дневники, выцветшие полароидные фотки. И вот – наконец! ура! – те самые тетради.
Я открыл первую из них – тёмно-синюю, с котом Леопольдом на обложке и надписью «Бессмертие» в заголовке, и прочёл:
По щеке слеза бежит,
Лезвие в руке дрожит.
Я сижу, смотрю в окно:
Стало во дворе темно.
Тьма укрыла всё вокруг,
И замкнулся жизни круг…
_________________________________________
Об авторе:
СЕРГЕЙ ЛЕВИН Поэт, прозаик, журналист, лауреат всероссийских и международных творческих конкурсов и фестивалей, автор более 10 книг для взрослых и детей, публикаций в журналах «Формаслов», «Волга. XXI век», «День литературы», «Север», «Веретено» и др.
скачать dle 12.1
