Редактор: Анна Харланова
(рассказы)
Я больше никогда не вернусь в круглосуточное кафе на центральной улице Дели. И пусть в нем всегда пахнет выпечкой и свежее сваренным кофе не для меня.
Днем «Коннат-Плейс» – множество двухэтажных домиков колониальной архитектуры, в которых гнездятся, на манер улья, многочисленные магазинчики. Кстати, это словосочетание «архитектура на букву к» зачастую очень раздражает местных, привыкших отстаивать свою национальную гордость и недолюбливать бывших угнетателей. Правда, они забывают, что даже возмущаются с ярко выраженным британским акцентом, нося европейские вещи и стараясь дать своим детям образование за рубежом.
Это улица контрастов. Днем рядом с магазином «Apple» можно увидеть сидящего на плитке бомжа с палевой собакой. Он тоже в капиталистическом мире: держит бизнес – торгует паном. Это легкий наркотик, продающийся везде, если у тебя есть деньги или выгодное предложение для бартера. Я часто наблюдаю, как старик готовит новый товар – оборванный босой мальчишка приносит ему объемный контейнер с ярко-зеленой массой. Погладив бродячего пса, старик начинает формовать небольшие круглые «фрикадельки». Изредка торговец сплевывает на них, для лучшей липкости, а потом раскладывает по маленьким пластиковым подложкам, пока смесь в контейнере не кончится. На шарики садятся мухи и какие-то мелкие насекомые. Затем оборачивает такое «блюдце» пищевой пленкой. Готово! У него несколько конкурентов, но они решили сесть друг от друга на расстоянии в один квартал.
Делийская идиллия мирного торговца открывается мне из окна кофейни. Здесь уютная обстановка в приглушенных мятно-зеленых тонах и национальные сладости, которые готовятся прямо перед посетителями. Сейчас очень поздно, я единственный клиент. На противоположном конце улицы выстраивается очередь в бар «Smokeonthewater». Там больше пьют и едят, чем танцуют, как здесь положено в «приличных заведениях».
Официант в насыщенно-изумрудном костюме приносит заказ, масала-чай и гулаб-джамуны. Точнее сказать, чай, сваренный в молоке со специями и сладкий шарик из кокосовой мякоти, рисовой муки, вареный в карамельном сиропе. Похоже на маленькие мокрые булочки, которые прилипают к нёбу и заполняют язык приторно-сахарным вкусом. Влажные комки теста крошатся на тарелке, стоит лишь отломить ложкой от идеально круглого шарика кусочек.
Вздрагиваю от резкого звука. Официант громко говорит кому-то уйти. Оборачиваюсь и вижу того мальчика – босоногого оборванца, который помогает торговцу. Он протягивает тридцать рупий и просит завернуть с собой гулаб-джамуны. Худой, с выразительными глазами. Наверное, лет одиннадцать-тринадцать. В таком возрасте я играла с куклами. Официант грубо выталкивает его за дверь.
Это не благородная борьба хозяина заведения с продавцами наркотиков. Мальчика не пускают из-за несоответствия дресс-коду. Такое отношение очень распространено в подобных местах. Бедность оскорбляет своим видом посетителей. Понимаю, не будь в кафе никого, ему могли продать сладости. Все из-за меня.
А за стеклянной витриной лежат пирожные, обернутые листочками популярного растения. Если в кондитерском изделии виднеется зеленый насыщенный оттенок, вероятность, того, что это что-то с фисташками или мятой очень мала, скорее всего, это пищевой пан. «Владелец кофейни и уличные торговцы мало отличаются друг от друга», – думала я некоторое время назад. Просто изделия одних – на красивых подложках и в богато оформленном кафе, других – на тонких и пластиковых, а содержимое смешанно с пылью делийских улиц. Но смысл не меняется, не так ли? И те и другие продают наркотик… Эта идея настолько нравилась мне! Я решила поведать её Шалини. Та с серьезным видом объяснила, что разница как между селедкой и китом. Пищевой пан имеет только малую дозу вещества и практически безвреден для организма, но вот «чистый», которым торгуют, вызывает не только привыкание, но и разъедает слизистые оболочки. Поэтому она в детстве боялась дядюшку Бабу – его рот и десны были черными, гнили и страшно воняли. «Хорошо, что он умер», – заключила рассказ она. На мое возмущение она ответила: «Ты что? В другом воплощении ему будет гораздо лучше, а наша семья не страдает от его присутствия здесь».
Становится стыдно, что сижу тут богатая, по индийским меркам, причесанная, сытая, в хорошей одежде, все обращаются ко мне исключительно на «мисс», так как я – «белый сахиб». Кусок в горло не лезет. Вижу, как мальчик подходит к старику и, видимо жалуется, отчаянно жестикулируя про несправедливость. Не слышу их разговора, но понимаю, что горячая обида передается и торговцу паном. Но подходит парень в выцветшей одежде и дискуссия не продолжается – идет бизнес. Мне кажется, что бежевый пес – перерождение дяди Бабу. Он лежит рядом с паном, видит его, но не может съесть. Слышит, как люди торгуются за эти кусочки, порой отдавая последнее. В таком обороте колеса Сансары была бы некая ирония.
Я беру гулаб-джамуны на вынос. Их складывают в прозрачный контейнер с плотной застежкой. Эти шарики тоже могут принести счастье, не выводя в «забытье». Пока все упаковывают, заказываю «Убер». Такси придет через три минуты, успею расплатиться и быстро отдать мальчику сладости.
Выхожу, вдыхая ночную делийскую прохладу. В ней столько плотности и влажности, что кажется, можно зачерпнуть стакан воды. Я по привычке смотрю наверх, но звезд не видно – серый смог, которым окутан весь город, не пропускает даже свет луны. Находясь в низменности, Дели задыхается в собственном дыме благовоний и выхлопов машин. Легкие здесь всегда слегка сдавлены тяжестью воздуха.
Подхожу к торговцу и протягиваю пакет с фирменным логотипом кофейни. Он понимает, в чем дело. Взмахивает, как испуганная птица, рукавами, настолько длинными и широкими, что я не могу разглядеть даже кончиков пальцев. Мальчик тянется к пакету, но грязно-желтое крыло резко бьет его по руке. Я ловлю на себе взгляд испуганного птенца.
– Humparpokarnhimangte! Nhiparpokarrr! – каркает на меня старик.
Кажется, когда-то он был вороном.
Подъезжает такси. Я ловлю непонимающий взгляд мальчика, ощущаю презрение, исходящее от старика.
Резко разворачиваюсь и сажусь в машину. Водитель быстро удаляется от места. Мне стыдно. Я обидела этих людей. Выдумала себе наивное благочестие, которое на самом деле – лишь гарцевание перед собственной совестью, гордостью. Эти гулаб-джамуны были нужны не мальчику, а мне, для собственного ощущения превосходства и покровительства перед «бедными, слабыми, обездоленными».
Таксист говорит, что нужно объехать здание еще раз, чтобы выехать на менее загруженную трассу.
Я соглашаюсь. Колени греют еще горячие сладости. Поток транспорта огромен, заворачиваем очень медленно. Машина опять проезжает мимо того места. Мальчик с заплаканными глазами продает за доллар два ярко-зеленых шарика в прозрачной упаковке какому-то европейцу в кислотной футболке с Кришной. Я сжимаю пакет так, что карамельные шарики гулаб-джамунов превращаются в бесформенную массу.
ГХАТЫХватка проникла сквозь кожу и мышцы, до боли в кости что-то тянуло меня. Ноги подкашивались от пройденных километров. Мне закрыли рот широкой ладонью, я набрала сил для рывка, который мог решить мою жизнь. Ощущение адреналина стучало в ушах гулким там-тамом, скакала и мысль, отчаянно всплывавшая в сознании последние несколько минут: «И это-все? В грязных гхатах?».
Но я не сделала решающего движения. Чужая ладонь на лице предлагала молчать. Я услышала, как кто-то говорит: «Где эта сахибка? Она бежала здесь». Слышала, как кто-то вторит: «Она за тем поворотом!». Топот небольшой толпы – за «мной» бежали.
Меня отпустили. Я сделала глубокий вдох. Нужно подождать, когда преследователи убегут достаточно далеко. Хотя есть шанс, что они вернутся. Мы стояли за большим деревом с переплетенными, выходящими на землю корнями. Его мощный ствол укрыл от опасности. Было страшно. Дорога, по которой бежали преследователи, петляла, и в этом месте ее часть огораживалась огромным ветвистым исполином. Он оплетал своими мясистыми корнями, похожими на огромных дождевых червей, эту маленькую площадку перед собой. Сделала шаг вперед, но снова почувствовала крепкую хватку на запястье.
Я забыла посмотреть под ноги. За площадкой не было ничего. Несколько метров пустоты и широкая река. Огромный, грязный, но священный Ганг.
Обернулась. Дважды меня спасла индианка в золотисто-красном сари. Телефон завибрировал в заднем кармане.
– Где ты? Тебя потеряли.
– Сейчас скину геолокацию. Заберите меня.
Индианка хмурится. Наверное, ей обидно, что я не поблагодарила ее, а сразу стала говорить на своем странном языке по телефону.
Я сказала ей «спасибо». Но она продолжала хмуриться. Кажется, мы ровесницы. Хотя, девушки здесь взрослеют слишком рано. Ощущение, что когда я училась в школе и писала наивные стишки, она уже качала своего первого ребенка. Пытаюсь сфотографировать ее взглядом: вьющиеся, длинные, пышные, темные волосы, руки в блестящих украшениях, венок цветов на шее, яркая красная точка на лбу. Светлая кожа. Наверное, дочь брахмана. Здесь рядом мандир, видимо, она шла с пуджи и услышала звуки погони. Такая красивая. Решает заговорить со мной на хинди, таким властным и строгим тоном, что чувствую себя нашкодившим котенком, перевернувшим миску с жертвенным молоком.
– Не бойся. Тебе нравится здесь?
Я смотрю на мутные воды Ганга внизу. На другой стороне – вечно работающее сердце Калькутты: деловой центр из разномастных небоскребов. Там решаются многомиллионные сделки крупных корпораций, работают сотни банков, дорогих автомобильных салонов. Но на этой стороне – нищие хотели убить меня ради денег. Эта девушка спасла меня. Но я боюсь. Стараюсь отойти от края. Её облик меня пугает. В нем есть что-то неестественно-яркое, слишком живое и сильное.
– Не знаю. Здесь… ужасно. И потрясающе.
Она смеётся. Но истерически, надрывно.
– Ужас только в твоем сердце.
Я слышу крик: «Тата! Тата!». Меня зовут. Я быстро пересекаю площадку, чтобы перешагнуть мощный корень и закричать в ответ, как кричат звери, когда ищут сородичей в лесу, чтобы сбиться в стаю, как же это похоже, как же это похоже.
Говорю, что там, за деревом – индианка, она спасла меня, причем дважды, что я цела, но нужно её поблагодарить, дать деньги или что-то, пожалуйста, это очень важно. Идут за мной.
Но не бьется нежная венка на её шее, не вздымается от дыхания грудь. Румянец покинул светлое лицо навсегда.
Я понимаю, осознаю, мир делает резкий кульбит, ощущение стреляет по мозгам. На месте индианки стоит ростовая кукла Кали, с ярким, высунутым языком, бездвижно танцующая среди подношений, держащая в руках чью-то свежую голову, с неё еще стекает кровь на золотистое сари. Богиня гордо взирает на вечно живой Ганг, а за ним – город её имени.
Ужас растекается по сердцу.
ПЕРЕКРЕСТОК01
Не успели сменить после ночного дежурства. Сказали, этот вызов последний, крепись. Доплачивать за переработку, конечно же, не будут. Адское, адское дело. Косые капли дождя избивают лобовое стекло. Дворники стряхивают воду, но вокруг все равно мутно, грязно, болезненно. Горит красный свет. Стоять, когда каждая секунда, каждое мгновение – время. Бесценное время. Толпа пешеходов как нарочно не кончается, неспешная большая гусеница из серо-черных зонтов плетется, даже не думая пропустить служебную машину – белого, сильного зверя, кричащего навзрыд звуками сирены: «пустииии-пустииии».
Тома в салоне что-то резко и отрывочно командует. Слова смешиваются в одно, в непрекращающуюся нить, которая свивается в клубок. Нет, не спать. Она тоже со смены, но руководит чем-то посерьезнее руления и нажатия на педали. И получит она меньше. Вчера та бабка, написала жалобу куда-то в высшие. Потому что Тома на нее наорала. И правильно. Старая кошелка решила вызвать наряд скорой, чтоб мы довезли ее до больницы. Когда кто-то умирает от сердечного приступа, кто-то лежит с окровавленными конечностями или с ножом в грудине (помню лицо того паренька) – мы должны работать как такси? Кто-то из этой не кончающейся толпы точно вызывал нас. И тогда ждал с секунды на секунду. А сейчас не могут пропустить…
Светофор переходит на желтый цвет, отстающие от огромной цепочки еще перебегают перед носом машины. Сейчас – пара мгновений и путь продолжится.
Яркий зеленый зонт прямо перед капотом. Успел затормозить. Какая-то девка, на красный, перед носом скорой. И спокойно дальше чешет по тротуару. Ничего, мы уже едем. Мы успеем спасти.
02
Она никогда не думала, что в час пик можно напороться на такие проблемы. Все пошло не так с самого утра: будильник не сработал, проснулась немного позже, опоздала на маршрутку до метро (ходит раз в пятнадцать минут), поняла, что это уже третий (или четвертый?) выговор за опоздание и видимо, поэтому, опять лишат премии.
Но в метро. Прицепились. Ощущение чужого взгляда, который смотрит не как на человека, личность, а как на мясо, предмет.
Их было трое. Они как бы ненароком (прикрываясь давкой в метро) касались ее плеч, рук, тот, кто стоял сзади придвинулся слишком плотно, дышал в затылок. Было страшно. Хотелось успокоить себя, что все нормально, это час-пик, утро, но рука, требовательно хлопнувшая ее по бедру, убедила: нужно выйти на следующей станции и бежать, бежать не оглядываясь.
Страшнее стало, когда она поняла, что они следуют за ней по эскалатору. Боялась кричать.
«А что я скажу? Они ведь ничего со мной не делают, может, тоже спешат, может, это показалось, это я виновата, напридумывала себе все»…
Выскочить наверх, оглянуться – они так спешат. Раскрыть на ходу ярко-зеленый зонт (слиться с толпой не получится). Спасение – широкий переход, уже желтый, но я успею, я перебегу!
Визг тормозов, на бегущий зонтик чуть не наехала скорая. Простите-извините, просто спасаюсь. Они остались на другой стороне. Быстро прыгнуть в автобус, первый попавшийся. Как повезло, прямо до метро рядом с работой. Опоздание небольшое, может и не заметят? Успею?
03
Мы предчувствовали это. Дом наполнил запах лекарств и безысходной болезненности. Даже свет стал тусклее, будто солнце начало обходить стороной незашторенные окна, боясь подглядеть в них. Все понимали: бабушка плоха. Это так ужасающе странно видеть над ее кроватью фотографии, где она маленькая, в Анапе, где она – студентка со скрипкой (на первом курсе консерватории), она с дедушкой на свадьбе – нарядная, как большое белое облако фаты, тюля, рюшечек, где она с тугим сверточком (моей мамой) и счастливая. Под этой галереей жизни лежит все тот же человек, до неузнаваемости изменившийся. Даже характер стал другим: ворчливым, старчески-плаксивым.
Она тоже понимала, что этот день настанет. Она схватится за сердце и попросит вызвать скорую, все заволнуются, словно и не задумывались об этом уже полгода. Суета, суета. Что так долго? Почему умирающий человек не может получить помощь быстрее?
И в каждом движении сквозит ощущение того, что это последний раз. И это все? Это тот конец, который ждет каждого – ожидать спасительных ангелов в белых халатах, хватая ртом воздух, да где же их, чертей, носит?
Переносят в машину. Водитель как будто пьяный: расквашенный, не реагирует зразу на то, что говорит медсестра. Козёл. Он-то насмотрелся этих смертей за всю работу, ему все равно, кто умирает, а это же моя дорогая, родная бабушка. Это же человек со своей богатой и потрясающей историей, которая сейчас…
Долго стоим на светофоре. Нужно было выбрать именно эту дорогу? Дворами никак? Может, еще через Кремль поедем, устроим путешествие?
Женщина с уставшим лицом и какой-то моложавый парнишка (ординатор, наверное) что-то делают, перебрасываются до автоматизма доведенными фразами.
Машина резко дергается, взвизгивает тормозами. Я приближаюсь к водителю и кричу, чтобы он был осторожнее, скотина, как так можно-то, водить, видимо, даже не умеет, понаберут…
Меня тормошат за плечо- женщина с красными глазами и темными мешками под ними говорит мне, что вот сейчас больная в сознании, но мы можем не успеть, ее отвезут прямо в реанимацию, но такой возраст, поэтому, пока она в сознании, я еще могу ей сказать что-то.
Серое лицо бабушки, смотрю прямо в него. И что? Что сказать? Кому? Зачем?
Она глубоко на выдохе, будто собравшись и отрепетировав:
– Я исповедовалась. Успела. Не волнуйся.
И посмотрела так, как та маленькая девочка со снимка в Анапе: отчего-то радостно и тепло. Больше она уже ничего не сказала.
_________________________________________
Об авторе:
ТАТЬЯНА ФИЛИППОВА Родилась и выросла в г. Орске (Оренбургская обл.). Окончила Литературный институт им. А. М. Горького (семинар прозы А. Ю. Сегеня). Участник различных литературных фестивалей и семинаров. Публиковалась в изданиях «Наш Современник», «Образ», «Друзья, прекрасен наш союз!», «Антология женской поэзии Оренбуржья». Лауреат всероссийской премии «Капитанская дочка». Живет и работает в г. Нью-Дели (Индия).
скачать dle 12.1
