Редактор: Юрий Серебрянский
(рассказ)
Воскресенье как всегда начиналось скандалом.
– О, господи! Да будет этому когда-нибудь конец или нет? – с этими словами Людмила сорвала с вешалки плащ и выбежала не улицу.
Шёл дождь. Мокрые листья желтели на чёрном асфальте. Невесёлая сорока прилепилась к ветке чёрно-белым комочком.
Автобус плыл по серо-опаловой акварели улицы, подсвеченный изнутри, как китайский фонарик. В автобусе были люди, непонятно зачем ушедшие из дома и едущие куда-то в этот ранний воскресный час. А впереди ещё было целое воскресенье, и мало того – следом шли целых два праздничных дня, которые нужно было чем-то заполнить, чтобы не умереть с тоски.
В первый раз за последние дни Людмила остро пожалела, что отправила Варюху к бабушке на каникулы (ведь ей нужно было срочно заканчивать диссертацию, и мама с Глебом просто заставили её решиться на это).
Сейчас она ехала в автобусе, непонятно куда, непонятно зачем, и, глядя в окно на проплывающие мимо серые фасады домов, чёрные силуэты деревьев и одиноких прохожих, думала о своей жизни и жалела себя.
Вот мимо проплыла стайка длинноногих девчонок в джинсах, коротеньких куртках и с ранцами за плечами. Когда-то и она была такой: гоняла с парнями на мотоциклах, влюблялась и «отшивала», вела девичий дневник. Это было в далёком лесном посёлке, больше похожем на деревню, где по утрам пели петухи, и стадо коров, подгоняемое матюгами пастуха, тяжело проползало каждое утро и каждый вечер мимо её дома.
Настоящая любовь проснулась в ней ни рано, ни поздно – вовремя, в пятнадцать лет. Он был старше её на целых пять лет и уже два года как женат. В семье рос сын. Они познакомились на молодёжной турбазе, и сначала Люда даже не подозревала, что у Павла есть семья. А когда узнала, было уже поздно: любовь подхватила её и понесла на своих весёлых и страшных волнах. Вместе с этой любовью в жизнь Людмилы вошли общественное осуждение и чувство вины. Весь посёлок с негодованием отвернулся от неё. На неё показывали пальцем, матери семейств, опасаясь как бы их не постигла такая же участь, с негодованием плевали ей вслед, отец таскал за волосы, мать тихо плакала в углу. В школе мальчишки улюлюкали, а учителя переглядывались. Даже бывшие друзья и подруги отвернулись от неё. Кончились весёлые молодёжные посиделки и лихое катание на мотоциклах. Запутавшись окончательно в своём непутёвом романе, Людмила, как только получила аттестат зрелости, пулей вылетела из родного гнезда и поехала куда глаза глядят, прямо как сегодня, только не на автобусе, а на поезде и поезд привёз её в Москву.
Москва ошеломила провинциальную девочку многолюдьем, гигантскими домами, шумным метро, а главное – абсолютной анонимностью: здесь никто ни за кем не подглядывал, не учил жить. Люда поступила в московский вуз, и началась развесёлая студенческая жизнь. Внешней красотой Людмила никогда не отличалась: неправильные черты лица, нос уточкой, глаза слишком близко посаженные, стриженые волосы, но во взгляде живых карих глаз, приветливой улыбке всегда чудилось мужикам что-то такое, от чего они просто шалели. Люда никогда не могла пожаловаться на отсутствие к ней интереса со стороны молодых людей, а здесь она просто купалась в обожании поклонников, но приближать к себе никого не торопилась: слишком саднила память о первой несчастной любви. Случались в этот период и ночи любви, секс был приятен, он окрылял и приносил наслаждение, тем более что Людмила всегда сама выбирала себе партнёров, но влюбляться не хотелось или не получалось.
Заканчивался четвёртый курс института. Разудалая студенческая вольница понемногу стала не то чтобы надоедать, но как-то приедаться. Всё больше хотелось иметь собственную семью: мужа и детей. И Людмила начала подсознательно приглядываться к своим друзьям и знакомым, пытаясь определить среди них того единственного, кто смог бы составить её семейное счастье. Так в её жизни появился Глеб Мальцев.
Глеб был талантливым и подающим большие надежды студентом, хорошо играл на гитаре, красиво и умно говорил, имел развитое чувство юмора. Чего же больше? За такие заслуги можно простить и кривобокость и косоротость, а Глеб был отнюдь не урод: коренастый, ширококостный, белобрысый и сероглазый. Девушки любили Глеба. За четыре года учёбы у него было несколько романов и один даже, кажется, очень серьёзный, но Людмила раньше не придавала этому значения. Теперь же, когда она совершенно определённо поняла, что это то, что ей нужно, Люда решила целиком забрать Глеба себе. Глеб не устоял против Людмилиных чар, тем более что сам уже давно и безнадёжно по ней вздыхал, но не решался в этом признаться первым.
Свадьбу сыграли на каникулах перед последним, пятым курсом. На свадьбе Люда была в воздушном крепдешиновом платье, изящной шляпке и белых перчатках до локтей. Свадьба – самый важный день в жизни любой женщины. Даже если последующий брак был сплошным кошмаром, женщина всегда вспоминает свою свадьбу со светлой печалью и ностальгией. Свадебные фотографии, если они не порваны в первом порыве гнева, остаются любимыми фотографиями. Показывая их гостям, женщина расцветает, мысленно переносясь в тот счастливый день, полный радостного страха и несбывшихся надежд...
Автобус резко затормозил, вернув Людмилу в действительность. Двери раскрылись, и в салон вместе с сыростью ноябрьского утра и обрывком невнятного разговора на остановке вошла молодая женщина, прижимая к груди годовалую девочку в розовом прогулочном мешке. Вновь вошедшие пассажиры сели на первое место у двери – прямо напротив Людмилы и завели свой нескончаемый разговор на только им двоим понятном языке – извечный разговор матери и ребёнка. Девочка смеялась, тянула ручонки к материнскому лицу – и глаза женщины светились.
Невольно вспомнилась Варюха. Людмила радовалась своему будущему материнству, с гордостью носила огромный живот, который в буквальном смысле «лез на нос». Роды прошли хорошо: девочка родилась здоровой. До сих пор помнится удивление и тихий, переполняющий душу восторг, когда ребёнка впервые принесли и положили к груди. Каждый день под окна родильного дома приходил Глеб, сиял как начищенный пятак, писал нежные письма. В день выписки принёс огромный букет роз и, взяв в руки перевязанный розовой лентой свёрток, бережно понёс его к такси, как будто боялся уронить.
Начались суровые будни вскармливания младенца. Дочка часто кричала по ночам, требовала к себе неотступного внимания. Купания, кормления, пеленания, прогулки потянулись нудной однообразной чередой. Глеб утром уходил на работу (институт был закончен и они, приехав по распределению в N, жили в общежитии), а возвращался поздно вечером усталый и злой: его всё раздражало.
Так прошли мучительные полтора года: полтора года недосыпаний, обид и размолвок. Полтора года полной изоляции в мире пелёнок и кормлений. Порой хотелось все бросить и умчаться к матери, порой – отдать дочь в дом ребёнка, чтобы она больше не орала. Накапливалось недоброе чувство к мужу, который так мало ей помогал и был так равнодушен к её и дочкиным проблемам.
Когда полтора года, несмотря ни на что, миновали, для Людмилы не было вопроса, выходить или не выходить на работу. Выходить! Этого счастливого момента она ждала долгих 549 дней! 549 дней, которые, казалось, никогда не кончатся.
Работа для женщины совсем не то, что работа для мужчины. Если для него это способ самоутвердиться в профессиональной карьере, то для неё это прежде всего возможность оставаться женщиной. Начинать каждое утро с тщательного макияжа, чувствовать себя красивой и желанной в глазах сослуживцев-мужчин, быть равной в правах со своим собственным мужем, не зависеть ни от кого.
На первый свой рабочий день Людмила собиралась, как на свидание: тщательно вымыла и уложила волосы, накрасила губы и ресницы, наложила тени на веки и тональный крем на скулы, надела самые лучшие серёжки и кольца, строгий чёрный костюм с ослепительно белой сорочкой и только что купленные за сумасшедшие деньги колготки-сеточку. Стильные остроносые туфли на высоком каблуке играли в гардеробе не последнюю роль. Тщательно отполированные, покрытые бесцветным лаком ногти должны были убедить любого, что перед ним преуспевающая, уверенная в себе женщина, а дорогое кружевное бельё, хотя и невидимое постороннему глазу, органично дополняло ансамбль, вселяя в душу уверенность в собственной неотразимости.
Всё это боевое снаряжение таило скрытую угрозу мужу – смотри, какая я женщина: не зевай, не потеряй меня! Но Глеб не расслышал этого немого крика. Углублённый в науку, он изредка отрывал глаза от книг, не замечая что творится с его женой. А с женой творилось неладное: женщина страстно захотела любви.
Начались долгие и мучительные поиски. Сначала ей не очень везло. Первый мужчина, с которым она решилась строить отношения за рамками брака оказался «новым русским».
Надо сказать, что за те несколько лет, пока Людмила отходила от стресса первой любви, растила в себе независимую и сексапильную женщину, выходила замуж, носила и вскармливала ребёнка, в стране произошло много удивительных событий: рухнул казавшийся незыблемым Советский Союз, развалились коммунистическая партия и советская власть. Улицы города покрылись сотнями торговых палаток, как будто все жители вышли что-нибудь продавать. Цены сначала скакали как угорелые: продавцы меняли ценники на глазах у покупателей, и те даже уже не возмущались, – потом всё потихоньку угомонилось, и жизнь, вроде бы, начала входить пусть в новое, непривычное, но всё-таки достаточно определённое русло. Одни вывески сменились другими, вместо привычных «жигулей» и «уазиков» по улицам забегали «мерсы» и «бумеры». Засветились окна фешенебельных ресторанов и ночных клубов, ожидая новых хозяев жизни: бывших комсомольских работников и бандитов с толстыми, набитыми долларами кошельками. С одним таким толстосумом и свела Людмилу совершенно случайно слепая и бессмысленная судьба.
Она опаздывала на работу. Район, в котором они жили, после того как Глебу дали двухкомнатную квартиру (одному из последних, перед тем как система бесплатной раздачи жилья рухнула окончательно), относился к числу отдалённых спальных районов. Транспорт, разумеется, чаще не ходил, чем ходил, и каждое утро Люда решала одну и ту же математическую задачку: как умудриться забросить Варюху в садик и при этом не опоздать на работу, когда дом, садик и работа находятся в разных концах города. Чаще эту задачу удавалось решить, чем не решить, но в этот день всё обернулось против неё: автобусы проносились мимо, даже не думая останавливаться, в изредка подъезжающие маршрутки невозможно было влезть, поскольку их брали с боем здоровые мужики и наглые парни, нисколько не заботясь о какой-то безвестной женщине с закутанным по глаза в пуховую шаль ребёнком. Мороз и ледяной ветер пробирали насквозь, а Людмила стояла, держа за руку Варюху и тихо плакала от бессильной злобы, прислонившись к дорожному знаку.
В этот момент и подъехал Эдик. Странно, но почему-то всех новых русских зовут Эдиками или как-то в этом роде. Он подъехал на своём BMW к остановке, перегнулся через сиденье, с трудом открыл заднюю дверцу и крикнул:
– Садитесь!
Людмила медлила в нерешительности: она вообще не любила ездить с незнакомыми мужчинами, тем более на иномарках, тем более, что денег у неё было впритык на автобус, ну, в крайнем случае, на маршрутное такси. Поэтому она стояла, не зная как поступить. Водитель иномарки пришёл на помощь: он вышел из машины, подошёл к Людмиле и помог Варюхе забраться в салон. Обрадовавшись внезапному теплу, девочка с радостью полезла в кожаные недра автомобиля, а следом за ней и мама. Хозяин захлопнул дверцу, обошёл машину и сел на водительское место.
– Куда везти? – весело улыбаясь спросил он.
– У меня нет денег, – сразу предупредила Людмила.
– Зато у меня их слишком много, – рассмеялся мужчина, – так куда всё-таки везти?
– Остановка – гостиница «Север», – голос водителя ворвался в Людмилины воспоминания, заставив рассеянно поглядеть в окно. За окном на фоне немного посветлевшего неба высился многоэтажный параллелепипед самого известного в городе отеля. Сердце на минуту замерло, и вдруг заколотилось быстрее. Людмила знала почему: именно здесь она впервые изменила мужу с Эдиком. Он снял самый дорогой супер-люкс, заказал в номер цветы и шампанское. Горели свечи, играла тихая музыка. Всё было красиво и романтично, но боже! Как же непросто было решиться на это! Чувство стыда. Страх за будущее. И всё же жажда любви пересилила.
С этого момента для неё началась совершенно другая жизнь. Жизнь полная романтики, опасностей и приключений.
До двух или четырёх часов (пока не закончились занятия) она была строгой и неприступной деловой женщиной: подающим большие надежды молодым учёным, талантливым лектором – студенты в ней просто души не чаяли и ходили на её занятия, как на праздник. После пяти она была любящей мамой и заботливой женой, хозяйкой, пусть небольшого, но всё-таки дома. А в промежутках между этими двумя жизнями она вела третью – жизнь любовницы богатого человека.
Чаще всего они встречались в «Севере», и ни разу Людмила не столкнулась с хамством администраторов, швейцаров или дежурных по этажу: только подобострастные улыбки и готовность услужить всеми силами. Это были всегда номера-люкс с шикарными ваннами и бескрайними кроватями из натурального дерева. В перерывах между хорошим сексом – французские вина, дорогие конфеты, экзотические фрукты и цветы, цветы, цветы. Да, это было красивое время. Но очень скоро Людмила почувствовала, что она нужна Эдику только как украшение, вроде цепи на шее или перстня-печатки. Он не открывался ей, не рассказывал о своём прошлом и настоящем, не строил совместных планов на будущее. Когда Люде хотелось отдаться ему целиком – не только физически, но и духовно, – она всегда чувствовала стену непонимания, стоящую между ними. Роль наложницы даже у очень богатого человека не могла её устроить – она была для этого слишком самолюбива, и слишком хотела настоящей любви!
Через полгода Людмила окончательно решила расстаться с Эдиком. Видимо, перемену в её настроении почувствовал и он. Ему тоже не хотелось превращать лёгкую романтическую связь в невроз. Поэтому, когда однажды Люда позвонила ему, чтобы договориться о встрече, он отказался, сославшись на занятость. Людмила не только не расстроилась от этого отказа, но даже обрадовалась. «Вот и хорошо», – подумала она. И хотя ещё лелеяла несколько недель надежду на внезапный звонок, не очень расстроилась, когда звонка так и не случилось.
Дочка между тем росла, и настал момент, когда Люда решилась отвезти её на лето к своей маме (отец к тому времени уже умер).
Остались позади вокзальная суета и печальное лицо мужа на перроне. Поезд тронулся, и обитатели купе стали потихоньку оглядывать друг друга. Кроме Людмилы и её трёхлетней дочки в купе оказались бравый семидесятилетний старик и мужчина лет тридцати с бледным серьёзным лицом аскета, окаймлённым чёрной с достаточно густой проседью бородой, его звали Иван. Старик, набалагурившись и выпив пол-литра водки, глубоко уснул на нижней полке. На другой нижней полке расположилась Варюха. А Иван и Людмила целую ночь проболтали, лёжа на верхних полках лицом к лицу.
Удивительная вещь – дорожный роман! Люди прожили десятки лет, даже не подозревая о существовании друг друга. Всего через несколько часов им снова расставаться, и скорее всего навсегда. Так нет же! Вопреки всему, а может быть, наоборот, благодаря, люди вдруг так раскрываются друг другу, как не раскрылись бы в других обстоятельствах за целые годы.
К концу шестичасового разговора Иван был уже по уши влюблён в Людмилу. Любая женщина, если захочет, сможет влюбить в себя любого мужчину, если они оба молоды, если их окружает таинственный полумрак купе, слышится мерный перестук колёс, а в окнах стоят почти без движения огромные степные звёзды.
Через две недели после поездки к матери Иван нашёл её. Сказал, что очень соскучился и хотел бы встретиться. Людмила была поражена непривычной для нашего века памятливостью и настойчивостью мужчины. К тому же он ей немного нравился, и её сердце было свободно.
Автобус тем временем миновал центр города и въехал в лес. Город N удивляет многих приезжих тем, что прямо рядом с центральными улицами размещается большой лесопарк под названием Роща. Они с Иваном любили гулять здесь. Сейчас деревья стояли голые и сиротливые. Но тогда, в том памятном сентябре, всё здесь выглядело иначе. Природа как будто специально для них провела в Роще косметический ремонт: выкрасила золотой и багряной краской деревья, зажгла повсюду нарядные фонарики рябин, устлала землю мягким ковром из листвы. В свободные минуты они как угорелые мчались в Рощу и целовались, целовались, целовались. Благо, осень в тот год была долгой и тёплой...
Но когда на город обрушились северные ветры и зарядили бесконечные холодные дожди, встречи превратились в проблему. Иван был холост, но своего угла не имел: жил в одной квартире со своей престарелой мамой, которая никуда не выходила после перенесённого ею инсульта. К себе же Людмила не хотела никого приводить, слишком дорожа своей семьёй и репутацией честной женщины. Так и бродили они по залитым дождём, а затем и промёрзшим улицам города, взявшись за руки, забегая порой в невзрачные кафешки погреться. И всё бы было хорошо, если бы Иван не тронулся умом на почве длительного воздержания.
Случилось это так. Был тихий субботний вечер. Вся семья – Людмила, Глеб и Варюха – мирно ужинала на кухне, обсуждая планы на завтра и собираясь укладывать Варюху спать, против чего та активно возражала. Позвякивали ложечки в стаканах, тикали электронные часы, во дворе слышался назойливый лай собаки. В прихожей раздался звонок. Супруги недоумённо переглянулись, показав своими взглядами, что ни тот, ни другая не ждут гостей. Открывать пошёл муж. Через пару минут он вернулся на кухню с изменившимся лицом и преувеличенно спокойно сказал : «Это к тебе». Людмиле сразу не понравился тон, которым это было сказано. А когда она вышла в прихожую, худшие опасения подтвердились: в дверях стоял Иван, глупо улыбаясь и комкая в руках чёрную вязаную шапочку.
Внутри у Люды всё замерло, но она смогла взять себя в руки и как можно спокойнее спросила:
– Ты зачем пришёл?
– Мне нужно поговорить.
– Ты не мог дождаться понедельника?
– Мне надо поговорить с вами обоими.
– Ты с ума сошёл...
В это время в дверях кухни показался Глеб. Он тоже был внешне спокоен, но Людмила отлично видела, что он весь кипит, ясно осознавая что происходит.
– Что же ты, Людочка, держишь гостя в дверях? – спросил он голосом Сольери, подающего Моцарту бокал вина.
– Глеб, уложи, пожалуйста, Варюху, тут у меня небольшой служебный разговор, нельзя было откладывать на понедельник. Можно мы минут пять посидим в зале и всё обсудим?
– Отчего же нельзя, конечно можно, – благосклонно разрешил Глеб и пошёл на кухню за дочкой.
Людмила буквально втащила Ивана в зал и усадила в глубокое мягкое кресло. Сама села на краешек дивана, как можно ближе к нему и заговорила тихим но внятным шёпотом:
– Зачем ты пришёл?
– Мы не можем так дальше жить. И ты мучаешься, и я мучаюсь, и Глеба мы обманываем. Надо всё рассказать ему, и начать новую жизнь.
– Кто так решил?
– Я.
– А меня ты спросил?.. (Олух безмозглый, – хотела добавить к своему вопросу Людмила, но сдержалась, боясь обострить и без того непростую ситуацию).
– Я думал, мы с тобой всё это обсудили...
– Я так не думаю.
– Но ведь ты сама говорила, что хочешь жить со мной!
– Хочу, это ещё не значит буду, – Людмила старалась сдерживаться, чтобы не нагрубить и не накричать на этого идиота.
– Как же это понимать? – искренне недоумевал Иван.
– А так, мой милый, и понимать, – Людмила вложила в свой голос максимум нежности и ласки, на который была сейчас способна, – так и понимать, что кроме наших прекрасных и светлых отношений, у нас есть ещё социальные обязанности. Ты забыл, что я мать, что мне надо воспитывать трёхлетнюю дочку, которая любит папу не меньше, чем меня. Как мы ей объясним, что у неё вдруг отняли папу, которого она любит, а вместо этого привели чужого дядю?
В какой-то момент, следя за реакцией Ивана на её слова, Людмила поняла, что одержала победу. Иван забормотал невнятные извинения. Бросился в прихожую. Долго не мог попасть в рукав куртки под перекрёстным взглядом супругов: печальным, внешне спокойным, Людмилиным и ехидным, внешне безразличным, Глебовым.
С этого момента и начались в семье постоянные скандалы. Глеб вдруг проникся к жене повышенной заботой и страшно её взревновал, чего не наблюдалось за ним с первых дней их совместной жизни. Он подозрительно косился на неё, когда она задерживалась на работе, устраивал сцены, если она уходила к подруге или уезжала в командировку. Это было тем более обидно, что реальных поводов для ревности больше не было: после памятного визита Людмила постаралась как можно скорей и безболезненнее отшить Ивана, что очень хорошо умела делать ещё с девических времён.
Автобус тем временем медленно пробирался к своей конечной остановке на противоположном конце города. Снова за окнами поползли унылые спальные районы: нагромождения серых бетонных зданий на фоне такого же унылого ноябрьского неба. И всё же эта картина была дорога Людмиле, вызывала в ней массу приятных воспоминаний: именно в этом районе, буквально через несколько остановок отсюда, на самом кольце жил Виталий.
Только сейчас Людмила осознала, куда же она собственно едет. Конечно к нему! Она прижмётся к нему, поплачет на его широкой груди и сразу отступят все несчастья, и жизнь заискрится всеми цветами радуги.
Вне всякого сомнения, Виталий – это её самая большая в жизни любовь. Любовь, которую она ждала целые десятилетия, смутно угадывала за обликом других мужчин, но не могла получить (и отдать!) ни с одним из них. Порой ей казалось, что такой должна была быть её первая любовь, порой – что именно с Виталием она должна была жить в браке. Иногда ей хотелось родить от него ребёнка.
Их первая встреча случилась на институтском вечере. Она была в красном, облегающем тонкую почти юную фигуру платье. Он в строгом сером костюме, так гармонирующем с первой проседью. Они танцуют медленный танец и знакомятся. Когда он узнает её фамилию, его начинает сотрясать приступ беззвучного хохота. Она в недоумении. Что смешного в её такой простой русской фамилии – Мальцева? Оказывается, он столько успел наслушаться о ней в институте, что был уверен: Мальцева – это не иначе как седовласая профессорша, окружённая толпой аспирантов и докторантов.
– Вы разочарованы?
– Я приятно удивлён.
Вот они на дне рождения у общей знакомой. Гости сидят в маленькой комнате вокруг заставленного всякой снедью и выпивкой стола, он сидит рядом, а ей так хочется до него дотронуться! Тем более рука его совсем близко, на мягком подлокотнике кресла. Желание настолько непреодолимо, что она, воспользовавшись наступившей темнотой (выключили свет для танцев), просовывает свою ладошку под его большую широкую кисть, и их руки встречаются. Он не убирает руку. Ему приятно. И это пусть маленькая, но победа.
Вот они идут по тёмной майской улице, напоённой запахом сирени, и говорят о любви и браке, мужчинах и женщинах – самый пикантный и рискованный разговор, возникающий, когда люди уже отчаянно хотят друг друга, но ещё не решаются в этом признаться. У самого подъезда она вдруг понимает, что не может отпустить его, не поцеловав. Видимо, что-то подобное чувствует и он, потому что на самом пороге дома они, как по команде, поворачиваются лицом друг к другу и сливаются в долгом страстном поцелуе. Слаще этого поцелуя она не помнила ничего со времён её первой любви.
– Это когда-нибудь повторится? – с надеждой спросила она.
– В этой жизни ничего не повторяется, – печально ответил он.
Вот день их первой близости. Она ужасно смущена, как будто это для неё в первый раз. Она ужасно боится ударить в грязь лицом, что-то сделать не так, чем-то не понравиться ему. Наверное, подобное смущение испытывает и он, потому что они, будучи опытными любовниками, не в состоянии пустить в бой свой богатый арсенал. Их ласки стыдливы, робки, почти целомудренны. И это придаёт особую прелесть их первой встрече.
– Я ждала тебя всю жизнь.
– Я тебя всю жизнь искал.
Вот их тайная поездка в Москву. Первая ночь вдвоём. Как чудесно засыпать у него на плече! Ласкать друг друга до умопомрачения. А потом лежать глаза в глаза и разговаривать обо всём на свете, о самом тайном и сокровенном.
– Я никогда не была так счастлива!
– Я никого не любил, как тебя!
Так продолжалось достаточно долго. Год. И другой. И третий. Уже пошла в школу Варюха, уже подходила к концу заочная аспирантура. Танками расстреляли в Москве Верховный совет. Началась и закончилась 1-я Чеченская война. А они всё также страстно и восторженно любили друг друга, и каждая встреча была таким же волшебным и волнующим событием, как самая первая. Казалось, этому не будет конца.
– Что ещё надо для счастья? - спрашивала она.
– Оно с нами, – отзывался он.
Но уже на пороге в нетерпении переминались с ноги на ногу чёрные дни, скопившиеся по закону справедливости за долгие годы безоблачного счастья.
Сначала, как обычно, поползли слухи. Слухи, вообще, очень странная вещь. Они возникают совершенно спонтанно, не подчиняясь никаким рациональным причинам. С точки зрения логики, им надо бы было возникнуть три года назад, когда Виталия и Людмилу понёс в своём бурном вихре служебный роман. Но они почему-то тогда не возникли, а возникли теперь, когда отношения поостыли, когда оба смирились, что они несвободны и растят в своих семьях детей. И хотя иногда так хотелось всё бросить и навсегда остаться вдвоём, чувство долга заставляло их скрывать свои отношения.
Затем доброжелатели стали названивать Виталиной жене и Людмилиному мужу, стремясь, видимо, от всей души помочь этим людям узнать правду об их половинах. Супруги реагировали по-разному. Глеб, смирившийся с мыслью об изменах жены ещё со случая с Иваном, решил для себя сохранять семью ради Варюхи. За эти три года у него случилось несколько скоротечных романов, однако, чем больше он узнавал женщин, тем больше любил собственную жену. Раздражение, вызываемое, слухами, сплетнями и анонимными звонками, конечно же накапливалось и время от времени прорывалось в семейных скандалах, которые сотрясали дом Мальцевых чаще всего по воскресеньям, особенно с утра, когда оба супруга были дома, впереди был бесконечный день, а Варюха ещё спала в своей комнате.
Супруга Виталия реагировала иначе. Услышав от двух-трёх подруг, что муж ей изменяет, она уверилась в этом, после того как своими глазами увидела Людмилу и Виталия, выходящими вместе из здания института. Хотя Виталий проводил Люду только до остановки, и они расстались, разъехавшись в разные стороны, жена устроила ему дома бурную сцену и потребовала, чтобы он немедленно убирался.
Виталий снял квартиру в том самом районе, по которому теперь медленно пробирался Людмилин автобус, петляя между десяти- и восемнадцатиэтажными громадами.
Сначала казалось, что ничего в их отношениях не изменится: они продолжали встречаться, пару раз Люда была на его новой квартире и даже помогла немного создать в ней домашний уют. Однако разгневанная Александра (так звали жену Виталия) развернула бурную деятельность. С утра до ночи она неутомимо носилась по городу, собирая и распространяя информацию о неверном муже и «этой б…ди», поставила в известность все руководство института, требуя «принять меры» (благо времена персональных дел к этому времени уже канули в лету вместе с породившими их парткомами); лично познакомилась с Глебом и не давала ему покоя своими бредовыми фантазиями. Но самое страшное, что собиралась предпринять эта неугомонная женщина – поставить в известность о всей истории семилетнюю Варюху, о чём она официально уведомила и Глеба, и Людмилу. Остановить её было невозможно, она летала над потрясённым городом словно крылатая валькирия, наслаждаясь зрелищем произведённых ею разрушений и требуя все новых и новых жертв. Отношения в Людмилиной семье накалились до предела и прорвались сегодня утром самым страшным и омерзительным скандалом, какой она только могла припомнить за все годы супружеской жизни. Видимо, сказалось и то, что Варюхи не было дома. Короче, супруги наговорили друг другу такого, что теперь оба чувствовали себя выкупавшимися в канализационном колодце.
Автобус остановился на конечной. В проёме раскрывшихся дверей был виден десятиэтажный шестиподъездный дом, в котором жил Виталий. Вон и его окна на восьмом этаже. И свет ещё горит на кухне, где он, наверное, сидит, курит и готовится к завтрашней лекции. Хмурое ноябрьское утро даёт мало света, тем более, его окна выходят на север, вот он и не гасит огня, хотя уже одиннадцатый час. А может быть специально не гасит, чтобы она точно поняла, что он дома? Людмиле представились его большие мужественные руки, тёплая широкая грудь, покрытая мягкими совсем не колючими волосами, взгляд тёплых карих глаз, ласкающий не меньше рук.
– Женщина, вы выходите? – послышался резкий и какой-то досадливый голос кондукторши, как будто Людмила занимала в автобусе чужое место.
Людмила вздрогнула, не понимая, о чём её спрашивают. И только теперь осознала, что она бог весть зачем сидит в автобусе, на конечной остановке в противоположном конце города, и на неё выжидающе и недоумённо смотрит пожилая побитая жизнью женщина в зимнем тулупчике с кожаной сумкой на животе.
– Вы выходите? – чётко разделяя слова, спросила ещё раз женщина, а потом помягчела и объяснила свою настойчивость уже вполне человеческим голосом, – нам ехать надо.
– Поезжайте – я остаюсь, – ответила Людмила.
Лязгнули двери, взвыл двигатель, и автобус направился в обратный путь от Виталиного дома через Рощу, через гостиницу «Север» на другой конец города, где жила Людмила, где была у неё своя квартира, и муж, которому тяжело сейчас не меньше, чем ей, а главное – туда приезжает завтра Варюха, и ей наплевать на страсти, бушующие между такими неразумными взрослыми, ей просто нужны мать и отец, потому что она любит этих людей больше всего на свете и не мыслит своей жизни без них.
_________________________________________
Об авторе:
АНДРЕЙ БАРАНОВ Литератор. Живёт и работает в Москве. Известен прежде всего своими стихотворными текстами. Печатался в журналах «Дальний Восток», «День и ночь», «Журнал ПОэтов», «Дети Ра», «Зинзивер», «Белый ворон», «Эдита» и других. Постоянный автор интернет-изданий «Сетевая словесность», «45 параллель», «Топос». Автор четырёх книг стихов и участник нескольких десятков поэтических сборников.
скачать dle 12.1
