(рассказы)
ЛЮБОВНАЯ ЛИХОРАДКА 4 «В»
Началось с того, что Тимур Хетеев на перемене поцеловал Лизу Титову в щёку. Самое обидное, что она ему ничего плохого не сделала, слова не сказала!.. Глаза Лизы широко раскрылись и сверкнули; лицо вспыхнуло.
Лиза вплыла в класс
. Ей казалось, что на щеке её выжгли раскалённым углём клеймо, алую розу. Было невыразимо стыдно. Но в то же время приятное чувство, похожее на гордость, да, на гордость, растекалось по всему телу. «Меня… поцеловали…» - крутилось в голове у Лизы. Ни о чём другом она думать не могла, учителя не слышала вовсе.
Весь следующий урок в классе царило напряжение. Оно росло и пухло, будто под белым потолком прошлогодней покраски сгущалась тугая грозовая туча. Воздух будто выкачали, дышать стало нечем.
Больше других стал не похож на себя Вова Фельдман – главный возмутитель спокойствия, головная боль всех учителей разом. Вова стал тих и задумчив, погружён в тяжёлые думы, и лишь с третьего раза услышал, что Зоя Петровна обращается к нему.
Как только прозвенел звонок, Вова встал из-за последней парты, решительно устремился вперёд и поцеловал отличницу Варю Засулич. Действовал Вова настолько быстро, что никто не успел среагировать. Варя вскрикнула, как будто её укусила змея, и прижала руку к месту поцелуя. Взор её затуманился.
Первой из оцепенения вышла Таня Харламова, самая высокая девочка в классе, надежда и звезда баскетбольной секции.
- Фельдман, совсем с ума сошёл, да!? - рявкнула она, как могла строго.
И залепила Вове со всей дури пощёчину. Вова – и это удивило весь класс не меньше поцелуя – не полез в драку с Харламовой. Повернулся и пошёл из класса, запев песню, которую никак не мог выучить на хоре: «В полях под снегом и дождём…»
Тут класс прорвало. Будто обезумев, Серёжа Хохлов всю перемену гонялся за Таней Левиной, догнал её уже при первых трелях звонка и поцеловал в губы. Броня Харчевский охотился за Настей Матвеевой, которая всю перемену пряталась от него в туалете и опоздала на урок, чего за ней не водилось. Слава Цой поцеловал Юлю Девятову, которая, как показалось некоторым девочкам, не сильно сопротивлялась.
Но больше всех поразила Лена Антошкина. Она поцеловала Илюшу Фомина, самого маленького мальчика в классе.
- И вроде не весна, что они, как с цепи сорвались? - сетовала классный руководитель 4 «в» Мария Антоновна.
- Выросли за лето, - со значением и чуть печально отвечала ей завуч Любовь Андреевна.
На прогулке девочки собрались на совет. Такую вопиющую дерзость нельзя было оставлять безнаказанной. Девочки готовили месть. План назывался «Девочки наносят ответный удар». Название предложила Таня Левина, которая летом на отдыхе впервые посмотрела с родителями «Звёздные войны», все шесть эпизодов.
Для начала отчитали Лену Антошкину. Но она уверяла, что поцеловала Фомина исключительно из мести и потом долго отплёвывалась и мыла губы с мылом. Антошкиной не очень поверили, но простили. Во время боевых действий, заметила Харламова, каждая человеческая единица на счету.
После того, как было решено не изгонять из девочек Антошкину, они ещё долго, горячо и вдохновенно совещались. Мальчики всем своим видом демонстрировали равнодушие. Но мячи почему-то снова и снова улетали в сторону девочек. Бежавший за мячом, прежде чем вернуться назад, на долю секунды замирал, а его уши напряжённо вытягивались живыми антеннами и будто вырастали в размерах.
К концу прогулки девочки успокоились. Их могучая кучка удовлетворённо разошлась, с плохо скрываемым ликованием. На их лицах читалось предвкушение победы.
Ночью ученики 4 «в» спали плохо. Они ворочались, говорили во сне и постоянно просыпались. Варя Засулич трижды вскакивала посреди ночи в горячем поту с криками: «Не целуй меня, не надо!» Будила своими криками всю квартиру, а также ближайших соседей, и засыпала лишь под мамину колыбельную. Вова Фельдман скрежетал зубами. Тимур Хетеев плотоядно улыбался. Серёжа Хохлов складывал губки бантиком. Броня Харчевский старался не дышать, чтобы подпустить поближе и не спугнуть раньше времени проплывающую в его сне по цветущему саду Настю Матвееву.
И только Илюша Фомин, самый маленький мальчик в классе, сладко спал и видел во сне, как к нему наклоняется Лена Антошкина, и целует, целует…
День мести девочек начался, как самый обыкновенный день. Мальчики шли в школу, как на бой. Быстро выходили из подъезда, оглядывались всю дорогу по сторонам, будто где-то притаился вражеский снайпер.
Наивные дети, бедные мальчики! Снайпер уже давно улетел, а стрела уже летит по вашему следу, не увернуться от неё.
Лишь благородно смерть принять и муку…
Весь день мальчики ждали коварной мести девочек, у многих на нервной почве пропал аппетит. Но так и не дождались. Не дождались они её и на следующий день. И на третий день тоже.
В конце концов, мальчики успокоились, к ним вернулся здоровый сон и аппетит, любовная лихорадка поутихла.
Так думали мальчики. А девочки просто ждали своего часа. Когда зацветёт в садах жасмин, и ночь запахнет сиренью и нежностью. Страшны девочки в мести, и месть их страшна! …Они умеют ждать. Придёт время, и каждому из мальчиков припомнится всё. Всё содеянное: делом, и словом, и помышлением, в ведении и не в ведении. И любовная лихорадка осени 2014 года тоже. И месть настигнет, когда мы совсем не будем её ждать.
МИР ВЕЩЕЙ
Юрий Олеша в рассказе «Лиомпа» описывает тяжелобольного человека.
Когда он понял, - пишет Олеша, -
что умирает, то понял он также, как велик и разнообразен мир вещей и как мало их осталось в его власти. С каждым днём количество вещей уменьшалось. Такая близкая вещь, как железнодорожный билет, уже стала для него невозвратимо далёкой…
В финале умирающий вставал с постели и шёл,
согнувшись в животе и вытянув руки с повиснувшими кистями. Он шёл забирать вещи.
Не открою Америки (которая, к слову, также упоминается в рассказе среди исчезающих вещей: наряду с другими странами, возможностью быть красивым или богатым, семьёй и проч.), если замечу, что все мы умираем с разной скоростью, хоть некоторые и чают в глубине души оказаться счастливым исключением. Многие окружавшие нас вещи уже давно
не в нашей власти. И все мы, рано или поздно, подобно герою рассказа, отправляемся за ними с вытянутыми руками на дно нашей памяти.
Я иду за своими.
ПЯТЬ ТЫСЯЧ ДНЕЙ ДЕТСТВАО, боги, боги мои… велосипеды мои…
В детстве я просто умирал, как хотел велосипед. И не какой-нибудь там, а «Салют-С»! Я им просто бредил. Но стать обладателем велосипеда было не просто.
Сначала надо было уговорить маму. Но это было дело решаемое. Маму всегда можно было уговорить, хотя сам процесс порой и требовал времени. Если же переговоры вдруг заходили в тупик – чего, правда, почти никогда не случалось – можно было воспользоваться днём рождения. Это беспроигрышный вариант. Для чего, в конце концов, ещё существуют дни рождения?!..
Так или иначе, всеми правдами и неправдами, я уговорил маму потратить значительную для нас сумму. Но это было только полдела. Теперь нужно было, чтобы велосипед появился в продаже.
И я начал его караулить. Каждый Божий день после школы я шёл в «Спортик» (спортивный магазин), находившийся неподалеку, и спрашивал, не завезли ли «Салюты-С». Я видел, что их не завезли. Но на всякий случай обязательно уточнял у продавщиц.
В конце концов, они все, независимо от смены, уже знали меня в лицо и, завидев, кричали на весь магазин:
мальчик, «Салютов» нет!.. Мужественно терпя превратности безжалостной слепой судьбы, не дрогнув ни одним мускулом лица, я молча поворачивался и шёл домой дольше обычного. Там бывали какие-то другие марки, но меня интересовал только «Салют-С», такой, как у Макса с седьмого этажа, лучший велосипед на свете.
Время шло, и я переживал, как бы мама не употребила отложенные на велосипед деньги… на какие-нибудь свои нужды. И вот однажды, не сильно веря в успех предприятия, но не нарушая заведенной традиции, мы вместе с товарищем завернули после школы в «Спортик». Учились мы во вторую смену, так что был ранний вечер.
Уже на подходе я заметил странное оживление. У «Спортика» толпились люди. Ликующие дети, несмотря на присутствие отцов, пытались сами тащить упакованные – тут моё сердце чуть не оборвалось – «Салюты-С». Я вбежал в магазин.
«Мальчик, ну что же ты?! - вскинула руки крутобёдрая продавщица, с улыбкой актрисы Нонны Мордюковой. – Где же ты ходишь!.. Все твои «Салюты» сейчас разберут»!
Как она правильно сказала. Это и были мои Салюты. Ведь это я, как самый последний рыбак, так долго ждал, когда клюнет мой «Салютик»!.. И вот он клюнул. Целая стая «Салютов-С» уплывала вверх по течению. Их ловили голыми руками, без наживки, казалось, все, кроме меня. Тогда я впервые задался третьим основополагающим вопросом действительности: «Кто все эти люди»? Кто они, уносящие по своим домам
мои Салюты?..
Не помня себя от радости и страха, я побежал к телефонной будке. У моего товарища – о, велосипеды мои! – нашлась двухкопеечная монета. Дрожащим пальцем я стал набирать номер. По всем законам жанра, аппарат проглотил монету и не подавился. Другой монеты не было. Как заправский попрошайка, я стал клянчить две копейки у прохожих. Наконец велосипеды послали мне добрую женщину, и я услышал в трубке мамин голос.
- Мама, «Салюты»!.. В «Спортике», мама!..
Но маму было очень плохо слышно. Она что-то говорила мне в ответ, но так тихо, будто была где-то далеко – не на соседней улице, а на другой планете.
«Салюты» таяли на глазах. Я побежал домой. В тот вечер я бежал не хуже Форреста Гампа. Где-то у самого дома я вдруг почувствовал, что последний «Салют» продан. Сердце моё, стучавшее пулемётом «Максим», замерло. Я понял, что отдаю душу велосипедам.
Из последних сил я вбежал домой в какой-то необычной тишине сквозь мокрое изображение. Как будто ты в очках, а очки каким-то образом попали под дождь отдельно от тебя. И увидел… новенький, только из магазина, «Салют-С». Мой личный «Салют» цвета спелых вишен…
Оказывается, пока я был в школе, мама каким-то чудом прознала, что завезли велосипеды, и пыталась мне об этом сказать в телефонную трубку. Но я её не слышал. Или всё-таки услышал, но боялся поверить.
В тот же вечер я научился ездить на двухколесном велосипеде. Учили всем двором. Даже чей-то папа помогал. Мой «Салют-С» цвета спелых вишен прослужил мне верой и правдой много лет. Я на нём исколесил вдоль и поперёк весь родной штат Нагатино, думаю, не раз попав в след своих собственных шин. На нём я попал и в мою самую крупную велокатастрофу. По трагическому стечению обстоятельств меня на полном ходу сбил Макс с седьмого этажа. Тот самый Макс, счастливый обладатель первого во дворе «Салюта-С». В результате катастрофы мной на месте столкновения был посеян коренной зуб, и из него потом выросло зубное дерево, которым до сих пор пугают детей. «Будешь плохо себя вести, отведём и поставим под зубное дерево, и оно тебя съест» - говорят местные мамы своим доверчивым продолжениям.
Вообще с Максом мне не везло. В другой раз из-за него я умудрился получить осколочное пулевое ранение. Небольшой шрам от которого до сих пор украшает моё лицо.
Больше велосипедов у меня не было. Так что своему «Салюту» я ни разу не изменил.
Последний раз я сел на него в день своего шестнадцатилетия. Уже два года, как не было мамы. И года два я на него не садился. Мы хорошо отметили с друзьями. Я был тогда истовым поклонником группы «Браво». Носил пиджак, зауженные брюки и пёстрый галстук. И вот во всём этом стильном великолепии я, никем не замеченный, в самый разгар праздника сел на свой забытый велосипед и покатил вдоль набережной. Был тёплый апрель. В лицо дул ветер с Москвы-реки. Редкие прохожие оглядывались на меня. А я ехал, не думая ни о чём. Просто крутил педали. Мелькали виды, картинки в голове из прошлой жизни, и из одного любимого мной в то время фильма. В основном крупные планы главной героини.
Возвращаясь, я подумал, что это было моё запоздавшее прощание с пятью тысячами дней детства.
ВИНО ИЗ КИШИНЁВА
И опустился тёплый кишинёвский вечер. Такой вечер, какой бывает только в Кишинёве в конце лета. Кто был, знает.
За столом сидели какие-то потрясающе красивые и умные женщины. И было совершенно не понятно, кто из них лучше и краше, за кем же именно надо ухаживать. Глаза и всё остальное разбегалось в разные стороны. И я ухаживал за всеми сразу, то за одной, то за другой, беспечно и жадно. Не хотелось никого упустить, ограничить жизнь выбором, нарушить частностями целостность мира, такую редкую и такую счастливую.
Вечер перерастал в ночь, таял в ней. Когда первые женщины стали выпархивать из объятий застолья, я щедрою рукою отпускал их. Пусть летят себе по уютным квартирам, мне же лучше — с каждой упорхнувшей выбор становится легче. Но наши ряды редели всё сильней, мелькали лица, прощальные поцелуи, слова… А потом испарились и последние красотки. Я остался один. Какой-то нудный тип говорил без умолку, было уже почти утро, и я, оставив нудного, в гордом одиночестве отправился спать.
Только командировочный знает, как тяжело уснуть одному, в номере, в чужом городе, в чужой накрахмаленной постели… И чем лучше номер, тем тяжелее уснуть. Эти номера созданы для любви! Для ночи любви. Одной единственной ночи любви с прекрасной незнакомкой, с которой свела тебя судьба, подвела, подарила и забрала с собой в другие, уже не ведомые тебе ночи. Не твои ночи, чужие очи…
Девочки кликают командировочных в гостиничных холлах первых этажей: «Мужчина, а мужчина, вам не скучно?» А у самих голоса такие сладко-скучные, что командировочным становится ещё тоскливее, будто они по ошибке глотнули холодных кислых щей. «Не спите?» - звонят девочки бедным командировочным среди ночи. «Не спим» - грустно отвечают командировочные. «А вы не нас случайно ждёте?» - не унимаются девочки. Нет, дорогие, не вас! Не вас ждут бедные командировочные, затерянные в чужих, больших и малых, городах.
Так я и проворочался, не сомкнув глаз, в двуспальной кровати, не согласный на рукоблудие. Этот кишинёвский вечер обещал всё, а не дал ничего!.. Поздним утром я улетел из Кишинёва несолоно хлебавши.
И уже много времени спустя в одну из особенно одиноких ночей, был какой-то бордель, Диана с длиннющими волосами…
- А, правда, что я похожа на одну старую французскую актрису? - говорила Диана.
- На старую актрису ты будешь похожа ещё не скоро… - отвечал я, чтобы что-то ответить.
- Нет, ну, в смысле, она не старая… была… она в старых фильмах снималась.
- Ну и на какую?
- Нет, ты сам посмотри… - не унималась богиня охоты. - Правда?
И я смотрел на неё, перебирая в уме французских актрис. И ни на кого из них она не была похожа.
- Ну и на кого, что-то я не соображу…
Диана задумывалась.
- Ну, может она и не французская, может она итальянка…
И я снова смотрел на Диану и перебирал в уме уже итальянских актрис.
- Сдаюсь! На кого?
- На Одри Хепберн! - победоносно заявляла Диана. — Знаешь, был такой фильм «Завтрак у Тиффани»? Вот на неё я и похожа…
- Ты смотрела «Завтрак у Тиффани»?
- Смотрела, - отвечала очень просто Диана, даже не догадываясь, что этим можно гордиться. Что многие девушки, которые сидят сейчас в модных дорогих кафе с томиками Гришковца или Бегбедера, не видели «Завтрак у Тиффани».
И я в третий раз пристально смотрел на Диану, в уме перебирал планы с Одри Хепберн и вдруг понимал, что она и вправду на неё очень похожа. И с этого момента пребывал в полном ощущении, что я в постели с Одри Хепберн, и это именно Одри просит, чтобы я взял её за волосы… просит, а на самом деле разрешает, всё то, о чём просила в ту ночь Диана.
- У вас тут выпить-то что-нибудь есть?
- Ой, у нас нету… - всплескивала руками Дианочка-Одри.
- Что же это за бордель, где нет выпивки... - ворчал я.
Диана задумывалась.
- Сейчас, подожди минутку…
Она исчезала, а я лежал один, в полумраке чужой комнаты, в отблеске горящих свечей, на чужой постели, где до меня было столько мужчин и будет после меня… Диана возвращалась с тёмной жидкостью на дне пластмассовой бутылки.
- Вот, осталось немного…
- А что это?
- Домашнее вино.
И мы пили с Дианой вино, любили друг друга. И чем больше я пил и чем больше мы любили друг друга, тем больше Диана становилась Одри Хепберн.
- Знаешь, Одри, ты была прекрасна… - шептал я ей на ухо. - В «Римских каникулах»… Стивен был прав, когда пригласил тебя сыграть ангела… Ты и вправду была ангелом… Я бы отдал всё, чтобы провести с тобой каникулы… Не обязательно в Риме… Хоть в Караганде… Каникулы… Можно и зимние… Зимние даже лучше… Кругом белым-бело… А на тебе много одежды… И я каждый раз снимал бы её с тебя… Будто я скульптор и создаю тебя из необработанного куска одежды, отсекаю всё лишнее… Зимние каникулы… Десять дней… А потом умереть… Только Софи Марсо могла с тобой сравниться… Ну ещё, пожалуй, Софи Лорен… Хотя Ингрид Бергман тоже была ничего… Подожди, а как же Грета Гарбо, беззащитная Грета в «Безрадостном переулке» Пабста… Что это за вино?
- Нравится?
- Очень, Одри, очень…
- Это девчонка одна привезла из Кишинёва.
И тогда я вспомнил тот вечер, какие бывают только в Бессарабии в конце лета. Кто был, тот знает. Белоснежный накрытый стол, прямо на улице, виски, живую музыку, мелодичный ненавязчивый джаз, и потрясающе красивых и умных, исчезающих одна за другой, женщин… Я улыбнулся. Вот оно вино из Кишинёва. Настигло меня, нагнало. Всё, чего мы только ни захотим, обязательно сбудется. Не сегодня, так завтра. Не сейчас, так потом. Не в этой жизни, так в той…
Я сидел кишинёвским вечером, пил терпкое домашнее вино, и вместе со мной пили вино Одри Хепберн, Софи Марсо и Софи Лорен, Ингрид Бергман, Грета Гарбо и ещё парочка прекрасных актрис и женщин. Никто никуда не спешил.
_________________________________________
Об авторе:
ЕВГЕНИЙ СУЛЕС
Родился в Москве в 1977 году. Автор книги «Сто грамм мечты» (лонг-лист «Большой книги» за 2013 год). Автор идеи и составитель книги «Крымский сборник. Путешествие в память». Публиковался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Homo Legens», «Гвидеон», «Лиterraтура», «Искусство кино» и др. В течение десяти лет был автором и ведущим программ из цикла телеканала «Культура» «Шедевры старого кино». Сыграл роль Иисуса в картине Шавката Абдусаламова «Сукровица». Один из основателей клуба ЛЖИ (Любителей живых историй). В 2016 году в издательстве «Эксмо» выходит книга «Мир виски и виски мира».
скачать dle 12.1
