Редактор: Родион Мариничев
Предисловие Родиона Мариничева: “как будто кого-то кормит навылет грудь” - пожалуй, эта строка отражает квинтэссенцию настроения всей подборки Николая Васильева, лирический герой которого находится словно между огнём и льдом. В мире, где с одной стороны - “тополя зимы”, а с другой - “зиждущая взрывчатка”. * * *
жизнь молода, как небо перед Богом,
жизнь перед смертью молода,
да и ничто косой голубоокой
увязло в солнце правды и стыда -
"и ты меня не избежал, спасибо,
и ты меня теперь не опрокинь,
набившись в церковь полыньи, как рыба
необратимой гибельной реки" -
зима спадает комьями с влюблëнных,
от крыши к крыше разбежалась прыть,
и страшный суд лесов тонкозелëных
нас напоследок поднимает быть
* * *
жизнь бьёт из меня ключом, размывая грунт,
как будто кого-то кормит навылет грудь,
и рыба немая кричит разломанным льдом,
самолёт в небесах заливается соловьём
окраина эта не помнит моих мытарств,
за нею мерещится море, на суд представ -
тропинка с холма стекает, корней ручей,
а мы противорека, встречный ход вещей
здесь люди лежат всё выше, как чьи стихи?
а церковь их копит, словно поэт заряд -
смешавшись с землей, мы все хороши, плохи
(написана в небо бесславная их земля)
* * *
я посмотрю, откуда льётся кровь -
там, за собором прожитых дворов -
земля, ты вся отрезанный ломоть
земля, ты лишь надломленная бровь
на гребне глаз, а не пора домой
молчун-проулок, тополя зимы,
и посреди сиреневыя тьмы
(я вас люблю и плачу до конца) -
труба завода, молчаливый смысл,
прикосновение небесного свинца
я на помойке найден и горю,
я с гибелью затягиваю прю,
никто не побеждает на войне
какая вечность, я вам говорю -
незатупимый край, нерасщемимый нерв
жизнь рушится при тёмных поездах,
снег под мостом идёт в печаль и страх,
пульсируют счастливые лучи
отцовских жил в моих руках
держащих гвозди так, как он учил
* * *
по алтарю полей весенних мёрзлых
блуждая без надежды и следа,
как волк в тисках простора –
глаза блестят, как лужи битые
(не троньте покаянья ледники
горячкою, а то в слезах утонем) –
я слышу, отче Леонид (Андреев) бродит
по алтарю ночному
туда-сюда
набраться Духа всё это сказать:
не оттого волк воет, что убил,
а оттого, что смотрит в лес
(белеют там расходники берёз,
сосна и ель, вечнозелёные ресницы
у выжженых глазниц, а сверху глядя –
кусок земли забит татуировкой
сплошной, как будто в санитарных целях) –
вся кровь внутри – чужая, вот и воет
осколочная сыпь
на стенах, детский крик глухого –
я пред тобой стою, как пред огнём,
невыносимо мне вблизи огня,
я сжёг твой дом и всех, кто были в нём
прости, спаси, храни, люби меня
* * *
папесмотря на лето с дикой высоты,
всё вижу я, всё видишь ты,
да, это всё, без ничего
не верю я, и ты не верь:
конец всегда открыт, как дверь
наружу брошенного дома твоего
да мне бы просто бросить кости в нору,
смешные люди вы,
где свет горит и мелкий снег в пролëте,
как поезда в ночи, постылой
стенограммой бытия, чьë развлечение - лишь скорость,
и ошибка, и покой
(мой сын утрачен, дочь моя утрачена,
жену я уважаю до сих пор
и не люблю, мне бросить кости в нору,
поближе к маме я лежу,
как опиум, припрятанный в горах,
мне - не найти)
смотря на лето дикой высотой,
я вижу всё, и вижу: всë не то,
и я готов спустить его с горы,
как реку вдребезги на смертную долину
по той реке сплавлялся пароход,
и водопад стекал за горизонт,
я обнимал свою вторую половину
с тех пор гнию, как опиум в горах,
но иногда, на высоту привстав,
оно стучит не всуе
и видит лето, будто бьют Христа,
и с девушкой без имени танцует
* * *
ноздри полей воспламеняет трава,
лезвие облака мраморной солью жжёт,
нет у грозы заземлённого естества,
всё здесь ребёнка ждёт
ветер смутит весну:
ладан цветёт?
или на горизонте дымятся его пути?
(май, поклонясь, развяжет бикфордов шнур
на обуви лета, выпускника пустынь)
в россыпях птичьих парашютист Толстой
бродит, разбившись, немыслимою тропой
в сердце моём, в его нерушимой кладке
зиждущая взрывчатка
* * *
я злой огонь, я ем, я ем, я ем,
сказал ребёнок, никаких проблем,
и в отраженье тыкал кулаком,
отец смеялся: ты чего, о чëм?
не захотел поехать на такси,
теперь не верь, не бойся, не проси
(трамвай, окраина, молчание потерь,
и ярость хрупкая стенала в темноте)
мне хочется сказать: сойди с небес,
отчаянья дрянного столько здесь,
что даже я, кусок дерьма, поэт,
отдам тебе и сердце, и хребет,
всë от того, что больше так нельзя,
а всякой правде нужен всякий я
(когда они смотрели в глубину,
со дна ягнëнок голову тянул)
и видел я: Господь с небес сходил
по лестнице без лифта и перил,
за рëбрами и скулами еë
чернела ночь и шастало зверьë,
а в рëбрах этой лестницы, лице
жил человек, не оставаясь цел
(но собирал спустившийся - в одно
разлома хлеб, рассеянья вино)
* * *
океан волнуется, как листва,
и июньского ветра дрожь
добирается до его ствола,
словно сердца его порок
вентилятор гудит колыбельной в тон,
чтобы лад задать и задеть,
на долину спускается с гор простор
или жизнь ложится на смерть
я не знаю музыки много лет,
а она, за траву схватясь,
подвигает плиту подо мной к плите,
не шутя, ни о чём не шутя
_________________________________________
Об авторе:
НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВРодился в 1987 году в Череповце. Живёт в Санкт-Петербурге, работает журналистом. Женат, воспитывает дочь. Автор книг “Выматывание бессмертной души” и “Нефть звенит ключами” (Москва, Стеклограф).
скачать dle 12.1