Вячеслав Попов. ОБЪЯТЫЙ ВЫСОТОЙ

Редактор: Сергей Баталов





Предисловие Сергея Баталова: стихи Вячеслава Попова о детстве. Но это не просто ностальгические воспоминания. На их фоне острее воспринимаются взрослые переживания – осознание быстротечности жизни, человеческой смертности. 



ИЮЛЬ

я на пляже забытая книжка
муть проглоченная за полдня
скрыта тенью наждачной дурнишника
дождь и ветер читают меня
ночью дождь
а к полудню все высохло
лето бийское входит в зенит
так легко
от любви независимо
лишь песок по страницам звенит



ЧЕРЕЗ МОСТ

Сходя на Фонтанке с кораблика,
мужчина ребёнка бранил 
за то, что красивое красное яблоко
ребёнок за борт уронил.

Прошли они с лицами хмурыми
Аничковым людным мостом.
Ребёнка потряс он своими фигурами,
подковами, венами, львиными шкурами, 
кудрями, ноздрями, хвостом…

Мужчина не раз уже видел 
могучих зелёных коней,
и, глядя на них, ненавидел
плечистых зелёных парней.

Он яростно думал о ней.

От мыслей о ней пелена становилась
в глазах его всё зеленей.



КОЛЬКА

Брат двоюродный, Колька Булавкин, в моей жизни мелькнул раза два. 

Я был дохлым, а Колька был ловким. Он меня только в силу родства 
брал с собой на лихие прогулки по кляриновским лучшим местам. 

О, я помню шаги наши гулкие по опасным железным листам,
темноту, рассечённую пыльным резким светом, испуганный плеск
крыльев в сумраке подстропильном — (сам бы — нет, а за Колькой полез) —
замок ветхого зернохранилища, запах затхлый пшеничной трухи, 
сурик выцветший, охра нищая, тень зловещая от руки...

Колька ловкий и быстрый, как Маугли, с липы старой огромной кричит:
«Славка! Стой внизу, а то мало ли... Щас спущусь. Во такой будет щит!». 
Он с ножом сидит на кривом суку, режет липовую кору;
рвётся с треском луб: «Береги башку! Не хватай — лучше сам подберу»... 

Щит мой сохнет, всё круче сгибается, сладковлажен кленовый клинок,
враг невидимый разбегается, враг растительный валится с ног... 

«Чемоданов пруд, место стрёмное. Чемодан — это местный один. 
Что случилось с ним — дело тёмное, утопился без веских причин... 
А лоза-то хорошая, ровная. Будем удочки тут вырезать... 
Блин, нормальное место, укромное, прям не хочется вылезать!»

Он курил беломорчик ворованный, бабин Улин, а я его ждал. 
Изо рта он пускал кольца ровные и по-взрослому рассуждал. 
Мол, пойдёт через год в училище, в школе этой одна тоска, 
на кого, до конца не решил ещё, но, скорее, на крановщика. 
Мол, отслужит, уедет из Ярцева, может, в Питер, а может, на БАМ. 
В общем, нет пока плана ясного, но уж хер он останется там: 
ничего кроме торфа дурацкого в этом Ярцеве, скука одна... 
Надо в жизни успеть много разного... Ладно... О, уже ферма видна!

Удалось посмотреть семенаторов («Знаешь, что там в ведре? — молофья!»),
покопаться в кишках культиваторов («Что за провод торчит? На*уя?»), 
у тёть-Тани набрать коробовки, самогонный собрать аппарат.

(«Буду гнать для Амелина Вовки, у них жа свадьба, а ён и не рад. 
Колька, слухай, ти помнишь ты Надьку? Жаниха сабе у Рудне найшла —
в пытыву, не послухала батьку, раньше уремени замуж пойшла.
Посядитя, я дам вам отгончыку, не спяшитя, куда вам спяшить. 
Во, вже капаеть потихонечку... Ой, чаго это у горле пяршить....»)

Дважды в жизни случившийся Колька, незабвенный двоюродный мой!
Брат мой ловкий, друг старший, о сколько из Кляринова вёз я домой 
впечатлений и чудных открытий, сколько ссадин прекрасных и тайн!

(Сколько в памяти спутанных нитей! Выплетайся из них, вылетай, 
брат мой Колька, мой сталкер бесстрашный! Как же так, бедолага ты наш, 
крановщик безработный безбашенный, отморозивший руки алкаш...)

Во второй раз ты был парень взрослый. Ты приехал со Светкой своей,
«деукой корпасной», пышноволосой — в ПТУ познакомился с ней. 
Вы всё время ходили шептаться и гуляли в обнимку всегда. 
Лет вам было, семнадцать? шестнадцать? Мне, двенадцать, наверное, — да!

...Отслужил ты, на стройку устроился, расписался со Светкой своей, 
дочь родил, водку пил, громко ссорился, как развёлся, стал только буйней. 

Раз напился, уснул на морозе и очнулся в больнице без рук: 
«Сколько лет тебе? двадцать восемь? Точно? Мля, ну ты, выглядишь, друг...» 

Было так? Я не знаю. Я только за одно проручусь: на земле 
жил мой брат Николай. Умер Колька в девяностом году в феврале.



НОГИ

вернулся Пьер со дна войны
с огромными опухшими ногами
гноятся язвы трещины черны
кроваво-земляными творогами
куда ни кинь повсюду смерти клин
растёт на памяти сургучная болячка
окукливайся бедный исполин
стать на ноги тебе поможет только спячка
трёхмесячная желчная горячка



ЛИЦО

Ту женщину вдруг вспомнил среди ночи...
Мне девять лет. Июль. Мы с мамой в Сочи.
Колонны. Кипарисы. Где-то там
сверкает море. Дожидаясь маму,
прекрасную разглядываю даму:
цветок нездешний шляпы кружевной
с широкими поникшими полями,
живого платья медленный полёт...
Одна. Стоит ко мне спиной,
на балюстраду опершись руками,
и смотрит вдаль и, кажется, поёт
под перебор одежд своих легчайших,
слоящихся теней и шорохов тончайших.
Минута. Две. И три. И пять. И вот
к ней капитан с букетом роз идёт.
Я жду явления её лица. Оно,
конечно же, прекрасным быть должно.
Но что же это? что с её лицом?
Под чёрными огромными очками
ужасным перепончатым рубцом
всё смазано — и нос, и губы... Маме
я описал её потом как смог.
Она сказала мне: 
— Я видела. Ожог.



VANITAS

в день жарою пышущий
лесом шел к реке
труп машинки пишущей
увидал в песке
рядом сел на корточки
думаю курю
и на эти косточки
ржавые смотрю



КОТОРЫЕ

в доме кукольном шмель обживается
кровь жемчужную пьют муравьи
сердце падает разжимается
самолетик лети не реви
не фарфоровые не картонные
не в передничке кружевном
мы те самые те которые
ничего как-нибудь проживём



РАДИО ВСЕГО СВЯТОГО

шорохи утра раннего
на часах половина шестого
нас разбудило
радио всего святого
мы настроены жить
не полжизни
а целую жизнь
поэтому рано ложимся
и рядом вдвоём лежим
пьём наш сон
маленький и двойной
соблюдаем любви режим
всё чего мы хотим
с конца нашу жизнь начать
все кто читает нас в этом чате
продолжайте молчать
только радио не выключайте



БЕГ

над сценой свет качнулся
а что за пьеса
бег
в коробочке очнулся
белесый человек
расклеил губы
веки
зажал рукой висок
все куклы 
все калеки
внутри у всех песок



КОСИНО

Когда-то там давным-давно
шли эти двое в Косино
без повода, прогулки ради.
Она шагов на восемь сзади
(как хочешь, так и понимай).
О нет, не Герда и не Кай.
Бессвязные вполне фигуры.
Летели по Рязанке фуры.
Был, кажется, холодный май.

Пришли. На мостике вдвоём
меж Чёрным озером и Белым
стояли долго. Водоём
предстал им двуединоцелым.

— Ну что, до церкви — и назад?

Когда переходили МКАД
горел над городом закат,
как крепкий чай с малиной,
и жизнь казалась длинной.



АНГЕЛ

— Стоп, — сказала Ася Феде
возле станции Сенной:
— Видишь, ангел на мопеде
едет в небо к нам спиной?

Федя смотрит, видит стену,
а на ней — сухую грязь,
гарь, строительную пену...
Говорит:
— Опять ты, Ась?..



СЛОВО

Могучее некогда братство,
рассеянный в мире отряд...
Нам сказано вместе собраться,
прощальный исполнить обряд.
Мы знаем последнее слово,
в нём нет безударных слогов.
Его световая основа
в друзей обращает врагов.
Мы выглядим вихреобразно,
неостановимо, темно,
но нет в нас ни зла, ни соблазна, 
и нам умереть суждено.



ЕСЕНИН

чудовищно прекрасные стихи

какой-то воскресающий есенин
полупрозрачный
тихий
синеватый

ещё он мёртв лицом
но ангельски сияет
и крыльев всё легчающих чета 
пустых пространство мест 
так нежно осеняет

и снег летит
и чертит воздух чёрный

чудовищно прекрасные стихи

белоколонный неподвижный лес
и в полнебес
распахнутые очи
среди рождественской
беззвёздной
вечной
ночи



НА ТЫ

я с ангелом на ты
зовут его зима
зима 
ты
высоты
внимающая тьма
ты этот долгий снег
ты этот парк пустой
ты этот человек
объятый высотой
влекомый чуткой тьмой
ты это я
постой
послушай 
ангел мой



В ДВЕНАДЦАТОМ РЯДУ

мы умирали
но не умерли
мы не в раю
и не в аду

мы в том кинотеатре
в юрмале
сидим в двенадцатом ряду

рука в руке
в зрачках мерцание

спят банионис с бондарчук

мы сон
мы бездна мироздания
обшивки скрежет
сердца стук



НА КОНЬКАХ

первый лёд — чёрный
хорошо пропускает свет
мы на нем оставляем чёткий
состоящий из трещин след
на другом берегу больница
на другом берегу врачи
чтобы не провалиться
мчи вперед и молчи
слышишь какой пронзительный
треск молодого льда
всё-таки день поразительный
поразительный
да?







_________________________________________

Об авторе: ВЯЧЕСЛАВ ПОПОВ

Родился в 1966 году в деревне Малые Коряки Смоленской области. Окончил школу в Бийске (Алтайский край). Учился в Новосибирском, а затем в Тартуском университете, по образованию филолог. До 2018 года практически не публиковался. В последние годы подборки стихотворений вышли в журналах «Знамя», «Новый журнал», «После 12», «Пироскаф», «Новая юность», «Кварта», «Эмигрантская лира», «Формаслов» и др. В 2022 году стал лауреатом Малой премии «Московский счёт» за лучшую поэтическую дебютную книгу 2021 года: «Там» (М.: ОГИ, 2021).
скачать dle 12.1