(18+)
Предисловие Сергея Баталова: поэзия Андрея Баранова — это трезвый до беспощадности взгляд, это умение разглядеть трагизм жизни как в экзистенциальном смысле, так и в более приземлённом — социальном. Но это умение видеть трагизм жизни не исключает умения увидеть и её красоту! * * *
Как будто снова маленький:
всё — чудо и ожог!
Бредёшь из бани пьяненький,
и в валенках снежок.
С катка несётся музыка,
и дышится легко!
Тропа такая узкая,
а ноги — широко…
И на спину заваленный,
и валенки друг-дрыг —
как будто снова маленький,
а не почти старик!
И музыка вполголоса!..
И чёрное вино
отблёскивает космосом,
собой скрывая дно...
* * *
народ пришел со мной на встречу
и я сказал ему стихов
потом я вышел в тёмный вечер
и был таков и никаков
был никаков не потому что
упадок сил душевных чувств
не потому что не алушта
и что устамши от искусств
а потому что в серой куртке
ловящий ртом как дождик стих
я стал что у метро окурки
неотличимый от других
/размышления на скамейке у поселкового ДК перед отъездом/Культуры дом, библиотека в нём,
кружков штук двадцать, актов зал, под крышей
балкон над главным входом, чтобы с днём
приветствовать Победы или с крымской
весной, что в самом деле — холодна
и переменчива, хоть солнечная с виду,
смешенья плод — пород, погод... жена,
копящая неявную обиду
за это вот смешение всего
от бывших, прошлых, наследивших в карме,
как в вымытой, но всё-таки казарме,
где ничего не сыщешь своего
хоть ясным днём, хоть с фонаря огнём...
А, впрочем, не о ней я, а о нëм,
о доме этом, так моим не ставшем.
Как там, в «Тамани»?.. — пришлый и чужой,
порушивший уклад.
Но не герой —
так, персонаж...
Мелькнувший и пропавший.
СЕНТЯБРЬКогда убывают дневные часы,
что гирьки на чаше,
и жизнь прожитая встает на весы,
как осень, горчаща, —
шагаешь по городу, смотришь в окно
полуночи, полдня...
Всё сплыло волной, обнажающей дно.
А — было, я помню!
Холмы Киммерии, песок и вода
без примеси ила —
всё было так прочно и так навсегда,
и всё-таки сплыло!..
Но день разошёлся — и вроде бы рад,
на солнышке таешь...
Шагаешь, как раньше, берёшь виноград —
но гирьки считаешь.
/поток сознания трейдера у стакана осенью 2024/
Не зависай в окне, там лоси.
Вари горшочек свой, вари!..
Мы чертим линии и оси
и верим в графики свои.
Журавлик Ишимоку — в небе,
и Фибоначчи точный — лжив.
И расправляет чёрный лебедь
крыла, весь старый свет закрыв.
* * *
К обеду уже непогодит,
и в шторм превращается бриз.
Погода по лесенке сходит
в неделю три градуса вниз.
Сойдёт, постоит на ступеньке,
посмотрит в мансарды окно.
Там птенчик под крышею тенькал
недавно, в июне... Давно...
И солнце оранжевым соком
пятнало твои простыни,
и лёгким пожизненным сроком
маячили летние дни.
ГЕЛЕНДЖИКНорд-ост и дождь на майские... Битлов
далекий Yesterday. Замком без смазки
жизнь заржавела и стоит без слов.
Сосед Василий десять лет в завязке —
и потому один. С собою сам
сто грамм.
Воистину воскресе. Пасха...
Но батарей вода, как в венах кровь,
остыла и не согревает кров.
А выйдешь в двор — студеный ветер с гор,
перевалив Мархот, по морде хлещет.
Как хорошо, что есть простые вещи:
вот этот Менделеева раствор
и пятистопный... Ветер злей и резче.
Но ты уже прошёл, покинул створ
двух маяков — из лужи на простор!
Огни в тумане, как в обмане — но
иду от них, болтаемый волнами!
И рвёт обшивку острыми камнями,
когда швыряет, как щенка, о дно.
Откашляюсь и проплююсь... Ноль пять —
и всё равно встаю на курс опять,
и падаю в провалы чёрных ям,
и бормочу свой пятистопный ямб
(хоть толку в нем...), не напрягаю зренье:
Где солнце, где? Просвет какой хотя б!..
Покой и воля — это не спасенье,
а тихий ад и долгий, нежный яд...
А норд и ост смертельный — воскресенье.
* * *
Рыбацкий бот на суше, флаг на нём,
песком и солью иссеченный в сито.
От ветра здесь скрываемся втроём,
от времени, сошедшего с орбиты.
Расстроенным органом где-то там
фонит и воет, и скребёт обшивку.
Скамья, брезент и звёздный купол... — храм,
а прочее — ненужность и ошибка.
Забудем и, как память, обнулим,
оставим всё в бушующем снаружи.
Рыбацкий бот и пляж Бенаулим.
Сезон штормов, а мы втроём на суше.
Но бот трещит от шквалистых атак,
ещё, конечно, постоит он... сколько?
Когда война, во всех летят осколки —
и в красный флаг летят, и в белый флаг.
* * *
В окнах забрызганных мокнущий лог.
Вот моё царство
долгих дождей и раскисших дорог...
Родина, здравствуй.
Здравствуй, родная... И это родство
странное очень.
Я не хотел вспоминать про него.
Родина. Осень.
Вышел с перрона, прошёл сквозь вокзал,
мёртвый, гаражный.
Ушлый таксист покосился... сказал:
«Где же багаж твой?»
«Ехай!»
Он даже куда — не спросил.
Дëрнулась бэха
из девяностых. И дождь-клавесин
тинькал: «Приехал!»
И почему-то теплела душа,
теплилась память...
Ехал таксист никуда не спеша —
чай, не Москва ведь.
Душные сны в одиночке, крымнаш,
суки и сучки...
Где-то под полкою ехал багаж —
сумка без ручки.
* * *
Хотя б на день избавь от воронья —
картавого поспешного вранья!..
Следи волной качаемые мимо
отвязанные брёвна из плота,
буксиры, баржи, осени, лета
и угли вороши, слезясь от дыма…
Напрасный труд — куда-то там бежать,
ты, как король тот — глупенький и голый.
Зависеть, ненавидеть, гнать, держать —
неправильные, в общем-то, глаголы.
Сними в царапках мутные очки
и вынь беруши,
и правильные вдумчиво прочти:
«любить… прощать…»
А вороньё не слушай.
_________________________________________
Об авторе:
АНДРЕЙ БАРАНОВ Поэт. Родился в г. Сарапул (Удмуртия), там же проживает. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького и аспирантуру Литературного института им. А.М. Горького, Российский экономический университет им. Г.В. Плеханова. Автор семи сборников стихов. Лауреат Международного Волошинского конкурса (2008) и конкурса им. Н.С. Гумилева «Заблудившийся трамвай» (2020). Публиковался в журналах «Новый Мир», «Знамя», «День и ночь», «ШО», «Новый берег», «Плавучий мост», в «Литературной газете», «Лиterraтура», «Крещатик», «Этажи», «Формаслов» и других.
скачать dle 12.1
