Андрей Нитченко. БЕТЕЛЬГЕЙЗЕ

Редактор: Сергей Баталов





Предисловие Сергея Баталова: Андрей Нитченко — это поэт, который подбирает слова посреди хаоса окружающего мира и — благодаря им — на мгновение обретает возможность ему — этому хаосу — противостоять.  



* * *
С.Л.

Пока я не ищу ни форму ни слова
Два слова нужно два прочитанных тобой
Как сабли все лучи
как говорил Нерваль
И я не знаю слов, чтоб говорить с тобой

Но я ловлю слова. Из тех, что есть вообще.
Перебираю сны, перевираю сны
Смотрю, что можно взять с собою из вещей
В страну где всем и всем хватает тишины

Но ты моя гроза наставница вещей
грозишь убью тебя убью убью убью
сказать что я люблю
сказать как я люблю
Не хватит тишины, всей в мире тишины



* * *

Как облаков архитектура
В июле с городскою схожа
Там улиц нет но есть движенье

Когда гроза ударит сдуру,
Куда ты спрячешься, прохожий,
От паданья и шелестенья

Уйдёшь от водошелестенья
Под крышу и архитектуру
И там пребудешь без движенья

Смотри как время ветром сдуло

Смотри, как всё летит и гаснет
Смотри, как гром бросает мелочь
В стекло, которого не видишь,
Как бабочка у Кабаяси

А бабочка упала на пол
Обворожительна и тленна
Старик приподнимает шляпу
Улыбка молнии — мгновенна



* * *

Эра падения капли
Век горения спички
Час ресничного взмаха
внезапный взрыв зрачка

нет преходящего
нет повторённого
всё что мы помним
всё что случится
мы уже помним

и метафор не существует

я поднялся со скамейки
с книгой в которой мир
был больше и меньше
пульсировал и дышал

город сжался до комнаты
зданья казались утварью
протяни руку
и возьмёшь дом как стакан
дерево как дерево
но дом как лист дерева

мой окурок
верхушка тополя
Бетельгейзе
равно близки — я дома



* * *

От разбитого сердца, друг, помогает прогулка.
И звезда помогает, мерцающая из проулка.

В небе и на воде — нельзя отрицать.
Эту её способность —
отовсюду мерцать.

Сообщает подробности мира, даже от фонарей
Волны и знаки бегут быстрей и быстрей.

В окрестности мертвой звезды лает собака

Медленный свет, от которого не согреться.

Говори, разбитое сердце

ты и так
тяжелей

всего песка на дне всех морей



ЛАФОРГ

Я за день распался разбился устал
я по снегу шёл спотыкался и спал
я долго не видел
я сразу не понял кто рядом идёт
появится между домов пропадёт
появится выйдет

лунатика крест и коперника дар
тяжёлый в пространство катящийся шар
и что-то под кожей
под лунным сплетением ходит волной
ещё говорят перед самой войной
на череп похожа

их собственным ликом глядит на людей
немая улика любовей смертей
и ею чудесно
тот самый другой освещается мир
где шутят и пьют соломон и шекспир
счастливо безвестно

из всех миллионов ушедших племён
один этот вышел в ночи на балкон
и хлам разбирает

а женщина выше выходит забрать
бельё исчезает выходит опять
что выше не знает

и эта луна провалилась в просвет
подсвеченной тучи и шумный сосед
уснул, и упруго
сияет весь чертов её ореол

но кажется город защиту обрёл
внутри её круга



* * *

Кировским парк назывался по памятнику
там все бродили такие: «подай огоньку».

мимо него сотни лет пробегала река
словно протягивающаяся к Андромеде рука.

или к Бетельгейзе, откуда нам знать,
к какой звезде можно руки протягивать

каток с надписью «стремительный» на боку
урна с высыпавшимися окурками на боку

ты от которой был единственный свет
звезда наверху то светящаяся то нет

на самом деле мы бесчувственное вещество
но мы овладели тем что выше всего.

Листья превращаются в тени, и полюса
сменятся снова, как им вздумается.
Выроют русла, высохнут тени, растащат гранит.

Но моя любовь рядом спокойно спит.



СОНЕТ НОМЕР НОЛЬ
 
Любовь слепа и ей идут очки
Она и солнце обращает в лёд
Но вот любимый говорит «апчхи!»
Она летит как самый самолёт.

Любовь глуха и ей идёт кино
Идёт кино всегда о ней одной
Всегда кино, а кажется, к иной
И большей жизни белое окно

Окно в котором солнце пляшет в ритм,
Никто его не может развернуть
Любовь слепа, глуха, но говорит.
Слепоглухонема, но не заткнуть.

Твой — собственный — Шекспир и Гайдн, и Бах.
Твоя улыбка на чужих губах.



* * *

Будто бы говоримом
тикающий отсчёт
(что днём голова варила,
ночью сердце и жрёт).
Помню, как взял впервые
в ладони твоё лицо,
и встреч в перерыве
его осязал,
видел лицо руками,
как тающий свет лесной,
тяжелеющий с краю,
нестираемый сном.
Если мои глаза
на сторону темноты
однажды перетекут,
вытеснят свет,
знаю, что им сказать:
«Незаменимых нет».
Так научила ты.
Но я научился и сам
верить лишь тем часам,
где время играет в прятки,
а мы уже — там и там.
«Ты умрёшь, я умру», —
вечером, поутру.
Какая разница — жили
В себе или на юру.
(Хочешь — коснись земли,
хочешь — читай с листа,
белого или клейкого —
и посчитай до ста).
«Ты умрёшь, я умру».
Вечером, поутру.
(Это как та собака,
лезущая в конуру).
«Я умру, ты умрёшь».
Видишь, как рушится дождь.
Давай проживём как море —
не теряя трепет и дрожь.

Если есть что вдали —
странные корабли,
которые приближаются
с той стороны земли.



* * *

к нам звезда крадется вором
с ветки вспархивает ворон
ветка чёрная дрожит
Бетельгейзе дребезжит

снег и снег и снег и выше
Бетельгейзе нервный свет
первый снег крадется свыше
первый за сто лет

снег и снег и звёзд слепое
и жестокое стекло
под окном в слепое море
за ночь сфинкса намело

и звезда ему готова
неподвижно стой
спи без страха вечер снова
спи под медленной звездой

но когда звезда устанет
и звезда умрёт
пустота нам всем откроет
пыльный рот

все мы из вселенской рвани
пыли и огня
трав и солнца лёгкой ткани
не забудь меня



* * *

ехал грека через реку
видит грека тьму и рок
Эврипида вызвал грека
он пришел и не помог

грека вызвонил Ахилла
грека выдумал канон
грека выдумал Эсхила
ничего не смог и он

грека выдумал Сократа
грека юность мудрость пыл
грека вызвал Герострата
и почти его забыл

Грека вызвал наводненье
изверженье и чуму
рок войну и помутненье
где спасенья никому

странный сон уносит греку
будто он из вечных стран
ехал грека через реку
и объял его туман

грека ехал верность веку
человеческому смыв
грека ехал через реку
медленней чем зреет миф

вызвал грека басилевса
но тому не до него
вызвал грека только Зевса
только Зевса одного

Зевс выпрыгивал из фрака
у неведомых картин
вызвал грека просто рака
просто рака из глубин

рак сказал с такой тоскою
не забыть её вовек

я руки твоей не стою
но я тоже человек

грека ехал через реку
вынул грека из неё
человека человека
и какое-то копьё

Едет грека через реку
вдруг несут его нырки
вопреки теченья греку
что за слово вопреки

дай мне жить ещё с пустою
но ещё твоей душой
я руки твоей не стою
у любви моей не стой

и живёт пока есть реки
человеки и тоска
руки реки раки греки
люди руки облака

дураки и облака 



МЕТАМОРФОЗЫ

Множество форм сменил я
Пока не обрёл свободу.
Был камешком в сандалях,
Пылью Инты и Йорка,
Странным лицом на камне,
Видимом лишь мальчишке,
В зарослях за оградой,
Где не должно быть камня.

*

Я струился гадюкой
Вокруг гнезда перепелки,
Расцарапывал горы
Когтями подземных речек,
Вился шёлковой лентой
На тончайшем запястье,
Силок, уловивший зайца,
Костер на скале для когга.

*

Четыре месяца плавал
В аквариуме гурами,
Был жукописью древоточцев,
Лысиною Сократа.
Смирением водомерки,
Мудростью бурозубки,
Камня зелёной веткой,
Мягкой шерстью змеиной.

*

Я был разбитым кувшином
и осколком кувшина.
Я был отпечатком когтя
оборотня и мыши.
Я был отраженьем в зеркале —
и сколом на амальгаме.
Руслом был и потоком, словом и умолчаньем.

*

Я был землебитным хлевом
в пригороде Вавилона,
Старым Куремкармерруком
Выдуманным Урсулой,
Лампочкой в общей кухне, 
Лампочки едким светом,
Снулой мягкой игрушкой,
Найденной на
бордюре.

*

Я был человеком слова,
Я щерился зверем чисел.
Был списком Gesta Danorum,
Три века пылился в Лунде.
Я помню — в конце второго
Очередной епископ
Извлёк меня из любопытства —
И тут же вернул на место.

*

Чёрной шапочкой Данта,
Двузубой вилкой Декарта
Я был, но совсем недолго —
И к большему обратился.
Был фасетчатым глазом
Цветной стрекозы на Сомме,
Присевшей на пулемете
За час до наступления.

*

Был серым песком Безымянной,
Великой, а после — Жёлтой.
Бху дхадхкхе — выдохом смертным 
(Так смертному бьют по горлу).
«Ду Фу» — выдыхает крестьянин
В бескрайнем рисовом поле.
Я был языком у смертных
И первым жестом творенья.

*

Семь лет я был чёрным мором
На Западе и Востоке.
Семь лет был кровью и пеплом,
Который удобрил почву.
Покорным волом и волком,
Длинным ножом и плугом,
Цепью на флагелланте,
Близким жаром созвездий.

*

Я был леденящим Бора, 
сковавшим рыбачьи лодки,
Вихрем был на задворках, 
кружащим пыль и солому,
Мельницею и змеем 
над головами мальчишек,
Ночным скрежетаньем веток, 
дыханьем в скважинах флейты.

*

Я был веслом финикийца
И мусором Карфагена,
Приблудной кошкой и мышью
В канале Капуи гордой.
Я был бельем на балконе,
Высушиваемом хамсином,
И грубой телячьей шкурой, 
распятой на двери виллана.

*

Я был последней травою
Перед лесным пожаром
Согласно клонящейся к пламени
И голову уронившей
Я был горячим хамсином,
Я дул в форточку Гёте
Я был леденящим ветром
У Андерсена в доме 







_________________________________________

Об авторе: АНДРЕЙ НИТЧЕНКО

Поэт. Родился в г. Инта. Окончил филологический факультет Сыктывкарского госуниверситета и аспирантуру Ярославского госуниверситета. Гран-при Илья-Премии (2004), лауреат Независимой премии «Дебют» в номинации «Литература духовного поиска» (2005), лауреат международной премии «Содружество дебютов» (2008). Публиковался в журналах «Арион», «Знамя», «Октябрь», «День и ночь», «Зинзивер», «Арт» (Сыктывкар), «Пролог», «Формаслов», «Пироскаф», «Лиterraтура», в сборнике «Новые писатели России» и других изданиях. Автор книг стихов «Водомер» (М.: Алгоритм, 2005), «Переводы на человеческий» (Таганрог, «Нюанс», 2011). Живет в г. Санкт-Петербурге.


скачать dle 12.1