Редактор: Сергей БаталовПредисловие Сергея Баталова: в стихах Андрея Пермякова ощущение личного счастья, неостановимости хода времени и трагизма сменяющих друг друга эпох сплетаются в лирическую поэзию высокого накала. К ВЫХОДУ КНИГИпрезентуй не презентуй
всё равно получишь
<горечь
сомнение
разочарование в собственном таланте
расходы и это вот всё>
ТОЛКОВАНИЕ НА ИОНУ Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой (Книга пророка Ионы, 4:11)Аз есмь конфуций, живущий в праздности,
при этом работающий работу.
Творящий всякие разности,
однако блюдущий субботу.
Ещё – воскресение, среду,
и всякий день, когда наливают.
В понедельник хожу на работу к обеду,
привыкли, почти не ругают.
Имею лёгонький кризис веры,
квартирку, ещё квартирку, машинку вожу.
Также имею статус предпенсионера,
гипертонию и ещё про одно не скажу.
Смотрю кинофильм про ковёр, задающий стиль комнате.
У меня есть ковёр похожий и сам я ужасно похожий.
Могут вломить, как Лебовскому, но при моём-то опыте
подобное мало тревожит.
Я просто сам по себе не лидер,
я голос из вороха пухленьких одеял:
«Павлинов во дворе видел? – Видел.
Вот на них мундир и сменял».
К мундиру отдал… тут довольно значительный список.
Впрочем, оставил цветные сны.
Неотменимый стыд компромисса.
Это с одной стороны.
Однако ж со стороны другой
тут получаешь просимое:
Нежность, любовь, покой –
бремена неудобоносимые.
Во времена некрасивые.
РИТМЫ РАЙОНА БРАГИНО1/2Одолели злые духи.
От машин дышать неловко.
Очень многие пивнухи
переделали в столовки.
Очень многие столовки
переделали в плохое.
От работы до парковки –
как министр под конвоем.
Как министр под конвоем,
потому что наблюдают.
Я, наверное, завою,
как предсмертно завывают.
2/2Хотя и так почти уже завыл,
как будто тридцать лет назад уснул,
и всё, что было доброго забыл,
когда внезапно в забольничку повернул.
А там энергетическая сила:
три мужика четвёртого блюют,
и в этом есть ромашковый уют:
СССР, как будто так и было.
СССР, как будто так и есть.
Точней – СССР как будто нет.
СССР, как золотистый след,
СССР, как радостная весть,
где нехорошие друг дружку перегрызли.
Где о предметах тонкой внешней жизни
толкует свет.
ФИРМЕННЫЙ СТИЛЬВагоны ходили милые:
Зелёные, синие, разные.
Вагоны стали унылые:
Серые, белые, красные.
Вагоны красили в зиму,
В почти городскую зиму.
Типа защитных экранов –
Значит, необходимо.
Не трогали рестораны,
Ибо они – недотроги.
Дорога цвета вагона,
Посёлки цвета дороги.
Дороги лежат нетвёрдые,
Посёлки стоят безопасные:
Синие, милые, мёртвые,
Серые, белые, красные.
Дороги почти хорошие,
Посёлки совсем унылые.
Родное, имперское крошево –
Серое, милое.
ПИСЬМО ОТ СЕСТРИЧКИ
Так-то не сильно, чтоб хорошо,
а так-то по жизни я очень-преочень рада:
Велосипед, Егорка, лунное колесо.
Плечики брата.
Счастье было почти что немецкое,
Дорожка была очень длинская.
А дальше – вторая чеченская.
Первая украинская...
ОБЪЯВЛЕНИЕКогда в направлении центра едешь
минуя станцию Павшино
в электричке системы «Ласточка»,
на станции «Красный Балтиец»
всем говорят:
«Осторожно: следующая остановка –
Гражданская»
Следующая – Гражданская.
Вроде, и так знаем,
а вроде и холодок.
Это же не про войну?
Ну, не совсем про войну?
Может, не будет?
Может, опять найдут, с кем повоевать?
Пусть себе.
Подальше.
ГЛЯДЕЛКИЕсли смотреть в некрасивое фото, тебе станет страшно.
Если в красивое фото – тебе всё равно станет страшно.
Видимо, в пристальных, слишком хрустальных взглядах присутствует лишнее.
Или не лишнее, это не слишком важно.
Просто не надо глядеть подвижному в неподвижное.
Или ещё, например: два снаряда, упавшие рядом.
И человек, оказавшийся рядом.
Глядящий на эти снаряды
всю жизнь.
Всю недолгую жизнь.
Нет. В финале моргнул.
СОНЕТИК ОБ АКТУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРНОЙ СИТУАЦИИНеплохое исходное тесто
Испортили мелом.
Либо скажу иначе:
Всё, что казалось текстом,
Вдруг оказалось телом
(Травма – на сдачу).
Человек человеку – обломок карандаша.
От этого дела
Ужасно страдает душа.
А тело…
А тело ныряет в реку,
Река потихоньку гниёт.
(И человек человеку
Врёт).
СТАРШАЯВыпила, и смотрит фотокарточки:
Было же на свете хорошо.
Прям на выпускном сожгли тетрадочки,
Сталин умер, дед с войны пришёл.
Ну, не дед – жених. И то неловкий.
Сталина – так вообще любили.
(Нет войны, убрали маскировки,
Хоть ещё бандеру не добили).
С дедом поженились сильно позже.
Всё никак привыкнуть не могла
С вечера: ты ж пьяная же рожа!
Утром – ну, такие вот дела…
Позже… позже, позже, позже, позже…
Дети, злой начальник, жизнь по графику.
А ведь всё равно мороз по коже.
Ну их нафиг, эти фотографии.
КАК МЫ СДАЛИ ТЕРРУБуду сочинять книжку,
гладить рубашку.
Запишусь на хитрую стрижку,
Перестану носить тельняшку.
Стану гулять с крестником,
Прибухивать делом грешным.
Думать: «Вот если, то...»
Ага. Канешно.
Смотреть в новостях бомбёжку.
Слать на войну сигареты.
Пленных жалеть немножко.
Не наша стала планета.
ЕЩЁ СОНЕТИК ПРО ФУТБОЛНа трибунах становится тише.
Уменьшаются гитарные соло.
Звук будто бы через вату,
Или нет: через стекловату.
Смотришь чемпионаты бывшей
Европы по антифутболу,
Думаешь, как бы подняли зарплату,
Или хоть сохранили зарплату
Внучка смеётся книжкой: «Чего тебе надобно, старче»?
И вправду: Чего тебе надо, немолодому пингвину?
А надо туда – на зелёное поле.
И небо становится ярче.
Мячик на середину.
Покой и воля. Были покой и воля.
В КОНТРОВОМ СВЕТЕБыло примерно на середине молодых лет
и чуть попоздней середины лета.
Когда интернет был уже без телефона,
но телефон был ещё без интернета.
Когда ещё радовал неприкрытый солнечный свет,
но лежать у воды не было никакого резона.
Лето традиционно и даже истошно орало,
время летело, как Верлиока в аэродинамическую трубу.
А тело твоё уже немножко напоминало
то, что будет в гробу.
Как-то внезапно и разом переменились.
Впрочем, тихонько выжили, дожили до интернета вещей.
Несколько раз ещё, конечно, влюбились,
но более ничего не было. Наглухо и вообще.
ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА Живи ещё хоть… (А.Блок)Год девяносто пятый, желтый сквер,
Поделённый на малые квадраты.
Идёт электорат ЛДПР
И всякие ещё электораты.
Идёт устойчивый антициклон
Известный под названьем «Бабье лето»
Подружку с голодухи клонит в сон,
В киоске продают журнал «Про это».
Не вовсе голодухи, но вот так:
«Рояль» (остатки), банка шпрот, немножко хлеба.
В кармане есть пять тыщ, сиречь – пятак.
Пошляк сказал бы: «А ещё у вас есть небо».
Ну, да. И небо, безусловно, есть.
Пять тысяч есть (как раз цена журнала).
А вырубает – это прямо жесть.
Понятно – пили много, спали мало.
Закрыл глаза, открыл – опять вот так:
Довольно чистый сад, немного снега,
Подружку резали, но, кажется – не рак.
Пять тысяч на кармане. Четверть века.
ЖАЛОБА ВЛАДИМИРСКИХ ЖИТЕЛЕЙ НА БОГАТЫХ КОСТРОМИЧЕЙ – А у них такие джипы
возле бара «Все свои»(1)!
А у нас такая рыба,
что две трети чешуи.
А зато наша речка Нерехта больше их речки Нерехты.
А ихнюю Нерехту курица перескочит от берега и до берега!
СЕМЕЙНЫЕ ДЕЛАЖили анахоретами,
однако легко и просто.
Банчили сигаретами,
но это там, в девяностых.
А так – на работу ходили,
делая снисхождения.
На буднях почти не пили,
разве что в дни рождения.
Дети тихонько стараются.
Всё как-то так, ничего.
Внуки тихонько играются,
кроме того – одного.
Всё как-то само получается.
Старость головушки красит.
Планета тихонько вращается,
как пучеглазый глазик.
В СМОЛЕНСКЕВот такая вот шняга,
Вот такой вот удел:
Бросил пить Богомяков,
Бросил пить Тариэл.
Даша подзавязала
(Так-то мало пила).
Алевтина немало –
Дак совсем померла.
Что же, будем стараться
За себя и за всех
За военные ранцы,
За тяжёлый успех,
За помин «Солнцедара»,
За вино «Летний сад».
За спасибо, задаром,
Заднепровье. Закат.
БАТУМИЭто в бывшей империи как-то было должно разрешиться,
и вот так разрешилось:
Был тут угол Ленина с Горьким, стал – Гамсахурдиа и Абашидзе.
Гамсахурдиа не Звиада, но папы его, Константина.
История Грузии длинная, станет ещё более длинной,
им есть чего выбрать между отцами и разными их детьми.
А люди как люди, они не герои, они остаются людьми.
На углу Гамсахурдиа и Абашидзе надо было решиться
и мы решились: позвонили по домофону, нам дверь открывали
Таро и Валя.
Дальше хинкали, пхали,
дальше не помню, выпил немного. Но было много смеха и слез.
Дальше Таро нас в свою квартиру увёз.
Мы с Любой там хорошо ночевали.
Вроде бы, мелочь, вроде бы ерунда.
Но пусть так будет всегда.
ПИСЬМИШКОТик-так, тик-так – опять прошло два года.
По нынешним делам, считай, что счастье.
Природа
очистилась настолько, что вернулись кому совсем не надо возвращаться.
Ритмическая целостность пространства
сломалась, ожила, опять сломалась.
Сосед на майских запил. Вроде, малость,
а всё же – хоть такое постоянство.
У этих – столкновение идей.
Всё хорошо, все безусловно правы,
но неформальная история дождей
намного интересней римской, право.
Поставил на крыжовнике вино.
А что грядёт – наверное, сам видишь:
Двойное дно. Затем ещё одно.
И финиш.
ЕЩЁ О СОВПАДЕНИЯХБывает не то чтобы сон,
Но точно природа сама написала:
Орион над рембыттехникой «Орион»
В городе Александрове подле вокзала.
Мыльный пузырик, летящий из ниоткуда:
Вокруг никого, а он как медуза имеет радужный вид.
Вроде не Бог весть, какое чудо,
А будто бы воздух звенит.
Только не воздух звенит.
Бывает такой невоздушный звон,
Бывают реснички, синички, другие мелкие тайны.
Или вот Соня в моём телефоне тоже записана «Сон».
Это случайно.
1 - «Все свои» в Костроме – так-то кальянная, но всё равно типа бара.
_________________________________________
Об авторе:
АНДРЕЙ ПЕРМЯКОВПоэт, прозаик, литературный критик. Родился в 1972 году в Кунгуре (Пермская область). Окончил Пермскую государственную медицинскую академию. Кандидат медицинских наук. Публикации в журналах «Арион», «Новый мир», «Волга», «Дружба народов», «Знамя», «Октябрь», «Prosōdia», «Лиterraтура», «Формаслов» и др. Автор двух книг стихов и трех книг прозы. Лауреат Григорьевской премии (2014) и премии журнала «Новый мир» (2020). Живет в Ярославле.
скачать dle 12.1