Владимир Коркунов. РАЗРУШЕННАЯ ХРУПКОСТЬ

Редактор: Нина Александрова 



 

Комментарий Нины Александровой: в стихотворениях Владимира Коркунова за игрой с графикой и стилистикой всегда стоит уязвимый лирический субъект, который эту уязвимость читателю предъявляет и уязвимость эта обезоруживает. Владимир пишет обо всем вокруг с нежностью и сочувствием, из-за которых проступает невидимая прежде красота: «и пустота становится прозрачной / и солнце играет с корочкой хлеба / которую глотает день / освобождая свет».

 
ТРОСТНИК НА ИЗНАНКЕ ЗЕМЛИ
                                                     памяти е.к.

1 /её слова и наша прогулка/

камыш — иголка на теле земли — говорила ты
Бог вставляет её туда где болит
не отдёргивай руку говори с Ним сквозь чёрные травы
обними как отца и мать | тебе станет легче на 10 детских лет
отсчитывай годы назад — когда Бог вложил в твой рот первый крик
и небо материнских глаз отразилось в зрачках
точечка в центре — это камыш
морщины в глазах — самые первые морщины

…в тот раз ты привезла детское синее пианино
<я разучил на нём раскинулось море широко>
и Волга раскинулась — и мы бродили по берегу
по щиколотку в тростнике | время становилось кирпичиком торфа
попавшим под пресс 90-х

2 /её сестра/

я от вас ухожу — сказала она приснившись под утро
<к моему пробуждению её не стало>
помню только название болезни: усталость
как она не ела в последние месяцы | как холодели её ладони
как дыхание становилось прерывистым и ломким
и вот — ты стоишь у двери в моём сне | прощаешься
и закрываешь за собой
…
…
…
ты ехала к ней зажимая дыру в песочных часах сердца
шла всматриваясь в окна | казалось каждое окно — её окно
и только темнота в том самом проёме сказала: сестры не стало

тогда ты впервые осталась на две ночи | сидела с ней
казалось свеча горит не на столе а у тебя в груди
и с каждой падающей каплей ты становилась голей и бездомней

<я вспомнил об этом когда уже написал цикл и добавил эпизод —
потому что именно тогда ты начала умирать>

3 /её суть/

слушай слушай меня — ты говорила гусеницей слов
подавляя чужие слова на гала-концерте своего монолога
и я сидел под прицелом опрокинутого двоеточия твоих глаз
считая минуты до электрички

ты не позволяла любить себя —
в твоей юности любовь считалась синонимом власти
преданности идущим в порт дома газетам
монологам на всю полосу

ты была танками в Праге | десантом в Афгане
флагом над Рейхстагом | снегопадом боли и непонимания —
и умереть должна была в день дефиле танков на Красной площади

4 /её смерть/

ты была вся — по Айги — из восклицаний <и цитат>
завещала себя человеку в обмен на нехитрую помощь
в твоём ещё не облетевшем на тебя доме

другой человек желая отомстить <ему ты отказала в пожизненном уходе>
выкрал твоё тело из морга
выкрал и увёз за город
выкрал и выкинул из машины
выкрал и поджёг
…
…
…
тебя хоронили в закрытом гробу
симфония лопат вгрызалась в разрыв земли
и когда гроб опускали в могилу
сквозь крышку пробилось: слушай слушай слушай
сквозь дерево и землю сожженными губами
в порту двухметровой глубины

…и я уходил — словно вылезал из кровати
где теперь ты лежишь одна
и некому согреть твои тонкие чёрные ноги-камыши
едущие куда-то вниз <до такого же тростника на другой стороне земли>

 

*

я оставленное/отравленное тело твоё
припадая к следам домов
пью сажу деревьев и детей
отвори/сь в окись тумана
дай свежести смерти принять в себя Дитя
голосом простуженным требуй пло́да
человеческой плоти
которую каждое утро не пропуская ни дня
ест Бог

 

*

город из алмазной пыли уходит под воду
растёт в полость эмбриона
пуповина каналов отмеряет дни
до вспышки зачатия —
проросшей городом на животе Земли

каждый утонувший город — выкидыш
кесарево взрывов опустошает его
на одну общую жизнь

тромбы рек ещё бегут по его жилам
тотем бетона ещё смотрит на свой таинственный остов

но с каждым туристом на своём теле
всё больше погружается в сверкающую смерть

 

*

ночь — дыра в кармане голоса
запись в тетрадке
под одеялом | мерцающий звон

благовест сдувается ближе к рассвету —
и пустота становится прозрачной
и солнце играет с корочкой хлеба
которую глотает день
освобождая свет

 

*

открытое сердце — открытка
знаки людей и городов
тайный шрифт | вязь ночи-наискось

от близкой встречи
домотканный холст историй
редеет переходя в голоса-отовсюду

если есть мерцание трав и деревьев в нас
свяжем из них утешение
рощу солнечных слов и новый фасон молчания

жилами нежности прорастая в землю
оставляя руки в руках другого

 

*

в чистоте утра по царапинкам лепестков
капли росы копятся | обнимаясь друг с другом
блестя сторожкими зрачками

нежность и кровь в этом утре
в каждой боли отделённых от нас людей
в каждой ладони на которой ты пишешь: живи

ветер сдувает их —
скоро они совсем не видны для тускнеющих глаз
но свет пробирается по корням цветов
и вот они блестят всепрощением

и только поле в котором проступаешь ты
колышется вырастая словно не вырастая
отмечая зарубкой на стеблях трав и цветов каждую жизнь
возвращая себе голос и песню



*

1
цветок
неба
солнца

2
сверну-
лся всей
силой

3
усми-
рённых
стеблей

 

А.П.

1
свет дер-
жит за
локти

2
глаза
цвета
дождя

3
полый
рой
бабочек

4
вдоль
пореза
неба

 

АНГЕЛАМ ЛЕО БУТНАРУ

1
шрам на
моей
тоске

2
зарос
причас-
тием

3
твои
следы
в облаках

4
по ко-
лено
в земле



*

зимой с неба падали зрачки
снег с расколотым светом в глазах
засеивал тело асфальта
недозрелыми белыми вишнями
ты стоял у стены дома из бумажного дерева
и река с полыми волнами
серебрилась в отливе волос

птицы хватали самых беспечных рыб
засыпая в блокноте города
над плывущими по часовой стрелке берега
домами

 

*

утром тельце котёнка лежало в траве у подъезда
замершая в горизонтальном прыжке
крошечная пума с оскаленным тихим ртом

как быстро его блестящая шерсть потускнеет
смерть прорвёт её сеткой залысин
и запах разложения/крика войдёт в распахнутые летние окна?

вечером на газоне осталась только примятая трава
может он переродился в листья травы — может воскрес
может радуга укутала его одеялом семицветья

сразу стало не так страшно
стало можно дальше жить ходить на работу          забыть

и только запутавшийся/заплутавший крик
ещё резонировал в памяти —
с каждым всхлипом медленно и гулко затихая

 

ОСЕНЬ В НЬЮ-ЙОРКЕ

1.
безупречная мелодия изгибов и трещин голоса
похожа на рану в косметике чужих губ
недопитый кофе прорастает внутри —
и <м.і.> пьём с его листьев зверёнышеву тоску

но это не может продолжаться говорит Вертер
от отрицает тебя по Барту фрагментом апельсинового сока

в этот момент я начинаю чувствовать землю
в которую ты уходишь через меня
нейропластома тянет пятернёй изнутри —
что значит моя рука в твоей руке если ты по колено в земле?

звезды яркие как цветы и так же близки
звезды яркие как цветы и так же близки
звезды яркие как цветы и так же близки

2.
но когда эмили дикинсон видна в глазах
но когда эмили дикинсон закрывает дверь
но когда эмили дикинсон целует тень кейт
позолота спадает с памятника твоего тела

и я стою там где кресты располосовали землю
зову <м.і.> сыграть в морской бой
я не собью твой корабль в одну клетку —
разреши пристроить к нему второй
мы уплывём из земли на несбитом двухпалубнике
в море выпитое светом твоих полудетских полураздетых глаз

 

*

бу тебя есть лети
лети прыг прыг
бубубу

первый вопрос о детях сломался как каблук
…
дочь мертвая родилась
…
она всё билась рукой туда ногой сюда
двигалась постоянно
…
я маленькая [153 см 41 кг как сказано на сайте]
сил во мне как у воробышка
…
легла на живот а она в пуповине запуталась
…
я говорю что хочу уйти
что пришёл только поговорить
постой — говорит — дай сделаю
хоть массаж
ложусь на живот она гладит мою обнажённую спину
я почти не чувствую её рук
она невесома маленький ангел 40-ка с чем-то лет
щиплет воробьиными клювами пальцев позвонки и лопатки
и что-то шепчет себе

бу тебя есть лети
лети прыг прыг
бубубу

я бросаю корм её рукам грею птицу в объятиях
прошу как можно скорее обратно надеть оперение
ведь за окном такие холода 

 

*
                                                 Н.

материнство длится пока горит вольфрамовая нить кожи
ветер уносит тебя дотла баюкает в люльке светлячков листвы —
и земля покрывается несметными копиями тебя

в крови твоего запёкшегося дёрна разорванного костями деревьев
ты родишь меня снова — и я прорасту кустарниками и травой
волосками на полянах твоих рук

прохожие будут срывать красную росу с наших стеблей
обжигая язык и слюна полетит над кроватью планет
цепочкой спутников илона маска

 

*

когда снежный отлив вышел на берег
река развернула простыни дна
угловатая кость из ила
вонзилась в сердце ребёнка

ветер играл на кристаллах снега
и голоса утонувших чаек и рыбаков
выбирались из вязкой грязи
озираясь брели к застывшей кромке песка

 

*

оранжевый стригунок бежит по серому небу
из-под колосьев ног падают облака
мокрые дымовые столбы

что там внутри разрушенной хрупкости?
голоса вплетённые в голоса —
косы голосов затянуты слишком сильно
зелёные пятна лиц небо в сером

людское покрывало земли слишком часто стирали







_________________________________________

Об авторе:  ВЛАДИМИР КОРКУНОВ 

Поэт, критик, редактор. Родился в 1984 году в городе Кимры Тверской области. Окончил Московский государственный университет приборостроения и информатики и Литературный институт им. А. М. Горького. Кандидат филологических наук. Стихи и статьи публиковались в журналах «Новое литературное обозрение», «Цирк “Олимп”+TV», «Воздух», TextOnly, «Волга», «Двоеточие», «Дискурс», «Знамя», «Лиterraтура», альманахе «Артикуляция», арт-дайджесте «Солонеба» и др. Автор книги стихов «Последний концерт оркестра-призрака» (2021), книги интервью «Побуждение к речи: 15 интервью с современными поэт(к)ами о жизни и литературе» (2020) и др. Живёт в Москве.скачать dle 12.1