ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Ануар Дуйсенбинов. СТИХИЯ

Ануар Дуйсенбинов. СТИХИЯ

Редактор: Иван Полторацкий


 


Комментарий Ивана Полторацкого:

Дорожная поэма казахстанского поэта  Ануара Дуйсенбинова напоминает о поэтических экспериментах битников (Гэри Снайдер“Night Highway 99”) общей траекторией  развития сюжета (документальный нарратив и внутренний монолог) и ориентацией на другое (экзистенциальное содержание пути). В отличие от путевых заметок дорожная поэма не констатирует факты и мысли, она призвана обнажить неведомое -  в языке или в сознании путешествующего. Поэт не знает, куда его забросит стихотворение, так же как и спонтанный путешественник не знает о том, куда приведёт его путь.

У Ануара совсем другой бит -  автомобильное путешествие происходит в сопровождении специально подобранной электронной музыки. Недоступный автостопщику кайф становится лейтмотивом всей поэмы. Незавершённость поездки компенсируется музыкой. находящей свою полновесную реализацию. и поэзией. превращающейся в мантру откровения.

Второй текст  в подборке в жанровом отношении ближе к поэтической спонтанной прозе, методы которой развивал и исследовал Джек Керуак. Вместо неровных столбцов верлибра плотный, композиционно выверенный  рассказ о путешествии на полуостров  Барсакельмес в высохшем Аральском море. Название бывшего острова переводится с казахского “пойдёшь - не вернёшься”.  Музыкальное сопровождение -   недавний экспериментально-эмбиентный альбом казахстанско-британской скрипачки Галии Бисенгалиевой “Aralkum”, посвящённый трагедии Аральского моря.   Музыка звучит на повторе, след наступает на след, время останавливается в пустыне.
Должно быть еще третье путешествие, но оно пока не написано.


СТИХИЯ

Однажды Ануар поехал на фестиваль на дне Аральского моря, и не доехал. 
А., Д., Ю. 

Спонтанность – мать приключений.
День до выезда прошел в Карсити,
в душных коридорах белого пластика,
сообщений по радио с просьбой помочь в победе над вирусом,
в душных коридорах душных торговцев с масками на подбородках,
жующих самсу пока объясняют преимущество аудиосистемы,
рассказывают о цене колонок,
меняют свечи,
беззлобно хихикают с детской непосредственностью
когда у бокса редкий и внезапный порыв ветра
подкидывает мои волосы
и я убираю их с лица,
иногда улыбаюсь в ответ чумазым шаманам степных кораблей с грязными пальцами,
здороваюсь на казахском,
становится еще веселей.

Утро выезда прошло в подготовке страховки,
получении справки, что мы не заразные,
и снова в Карсити,
в душных коридорах с туалетом за пятьдесят –
нас не устроил звук, поменяли передние тоже,
появились объем и мягкость,
самое важное условие поездки выполнено.
Музыка это не менее топливо, чем бензин,
не менее свет, чем суровеющее к югу солнце днём,
и развернутые в тех же коридорах Карсити фары ночью.
Не менее пища, чем френчдог в Гелиосе,
не менее утешение, чем конечность жизни.

Хруст, шорох, шелест,
почти травмирующий ухо писк
и сдержанное напряжение японского экспериментала.
Думаешь вот-вот дропнет,
вот-вот,
сейчас.
Х*й там.
Будь в преддверии ожидания весь трек,
от начала и до конца.
Молчи, стиснув зубы и жди.
Знай, что ничего не будет.
Только это сдержанное напряжение,
исполненное глубины и силы.
Только то, что есть.

Упрямый мотив Канто Остинато,
исследуемый тен Хольтом с каждой возможной стороны,
снова и снова,
заставляющий время замолчать,
признать свое бесславное поражение.
Только поражение.
Только то, что есть.

Эйнштейн, идущий по пляжу стекла,
где слово ничего не значит,
где слово это только звук.
Снова и снова,
слово и олово,
логово и лаванда,
вандерласт, пенопласт, ласточка, точка.
Старый Альберт бродит по пляжу стекла,
где слово значит ничего.
Только то, что есть.

Тело движется со скоростью сто сорок километров в час.
Внимание, при этом, находит наконец статичную точку.
В этом движении происходит парадоксальная остановка.
Никто никуда не едет потому что никто никогда никуда не ехал.
Движение со скоростью сто сорок километров в час
это неподвижное пограничье между звуком «прошлое» и звуком «будущее»,
между звуками «память» и «воображение».
Движение это покой.
Или то, что есть.

Яркие долгие вспышки маковых полей справа
выглядят насыщенными только с расстояния.
Как сейчас с расстояния памяти
через оптику воображения
опыт движения со скоростью сто сорок километров в час кажется насыщенным,
но пойди в это поле
и увидишь только редкие хрупкие алые цветы под ногами.
Могущественна кровь весны.

Трое,
с которыми три года по трое суток в неделю забывались во взаимном дайвинге,
перекрестном огне токсичного юмора,
«вывози», – говорили в белоснежных окопах концепции тотальной нетрезвости.
Я казался себе неприступной башней радости вопреки.
Трезвость это мерзость думал я.
Праздновали жизнь,
и праздновали вторник,
праздновали праздник.
Праздновали то, что есть.

Трое,
с которыми теперь,
абсолютно трезвые,
быстро меняем ландшафты,
неизбежно говорим о том,
кто,
когда
и почему остановился –
повторяющийся ритуальный разговор.
О йоге и медитации,
об отношениях с интуицией.
О переосмыслении поэзии в моей жизни –
еще одно обязательное камлание.
Смех-разрушитель периодически уничтожал серьезность,
восстанавливая спасительный зазор
между нами и завязавшими наркоманами с ограниченным кругом тем,
от количества повторений ставших
бессмысленной мантрой,
мантрой ставших от бессмысленных повторений,
повторно ставших мантрой бессмысленности,
бессмысленно повторяющейся мантрой павших.

Я снимаю закатное солнце сквозь проносящиеся на скорости ветви
в течение двух с половиной минут,
зумясь туда и обратно с музыкой,
зачарованный дрим-машиной на дисплее смартфона,
пока оно не исчезает за холмом.

Ночью на границе две смешливые женщины предлагают обменять деньги на сумы.
За доллары получаем внушительные суммы.
С паспортом и справкой по неприветливому коридору из высоких жестяных панелей.
В здании паспортного контроля вольно бегают собаки,
обнюхивают, уходят.
Пограничники с масками на подбородках говорят, что не выпустят,
есть долги.
Вежливо выдают документ с решением не пропускать,
с телефоном исполнителя в Астане,
ставят штамп «аннулировано» на свежий штамп о пропуске в паспорте.
Зачем-то в полночь пытаюсь дозвониться до исполнителя,
думаю о возможности взятки,
которую тоже возьму в долг,
вечный должник не верит,
что сейчас пойдет с сумкой и рюкзаком по неприветливому коридору назад,
и ещё раз вернётся по нему же,
чтобы получить денег на дорогу от заботливых друзей,
и снова назад по этому же коридору прямо в лапы таксиста,
добродушного агашки,
который окажется подсадчиком.

Местные подсадчики стоят на границе,
подбирают пассажиров и отвозят на километр к настоящим таксистам,
подсаживают к ним клиентов.
А таксистов к границе не подпускают.
Доходило даже до драк.
Просят у пассажиров одну сумму,
с таксистами договариваются о другой.
Это рассказал таксист, который вез меня до Тараза,
чтобы там пересадить в ещё одно такси до Алматы,
все в рамках оговоренной суммы.
«Как можно быть таким наивным», – говорит он по-казахски,
«понимаешь, брат, у нас с ними договоренность,
они привозят, мы везём.
Но не могу не сказать тебе правды,
мне некомфортно ехать,
я не умею врать,
у меня сердце не на месте,
аузым берік,
зачем ты заплатил в три раза больше,
ты что не знаешь цен.
Я как будто со своими деньгами расставался,
когда услышал сумму.
Тебя развели.
Ублюдков в мире много.
Аңқау болма.
Понимаешь,
я им ничего не мог сказать,
мы так работаем,
но обычно разница в две три тыщи тенге,
а не в двенадцать!
Я как будто из своего кармана заплатил,
ішім күйді!
Понимаешь, брат,
я не могу врать,
рамадан же,
мне неудобно с тобой ехать,
пока я не скажу тебе правды.
Они местные.
Тамошние.
Это их район,
делают что хотят,
нам приходится с ними мириться,
поскольку это их район, брат,
мы ничего не можем.
Когда мы хотели стоять там
и забирать пассажиров напрямую,
они устраивали драки,
протыкали шины.
Брат, понимаешь,
у меня сердце не на месте,
если не скажу тебе правды».

Его исповедь тоже постепенно превращалась в мантру,
повторяясь многократно,
обрастая деталями и эпитетами.
Я подумал какой прекрасный человек,
не умеет врать,
чувствует дискомфорт от недомолвки.
Мне немедленно захотелось исповедаться ему в ответ.
Сказать: «Понимаешь, брат,
удивительные дела,
я расстроился сильно,
я же ведь проверял,
выездной был статус,
зелёный был,
выездной,
я доставил дискомфорт родным своим друзьям...»

Сказать ему: «Представляешь,
я стоял и курил с подсадчиком
и уже отпустил,
прошло десять минут
или меньше,
а я уже отпустил.
И вот катастрофа осталась в ночи,
а ты сидишь рядом,
жилистый,
молодой,
говоришь про каскыров вокруг,
прижался грудью к рулю,
слушаешь кальянный рэп,
мы устремились в рассвет.
Мне впервые за долгое время так хорошо,
так ничего не нужно,
так свежо,
до меня дошло почему водители недорогих авто никогда не пристегиваются.
Это жёстко и туго,
у меня будет мозоль на ключице,
понимаешь брат.
Люди ли, каскыры,
не их вина, что им приходится идти на обман,
у них дети,
жены,
инфляция,
х*евые дороги,
государство напоминает степной горизонт,
всегда не здесь,
но всегда сейчас.
У них больные родители с унизительной пенсией.
Что мне эти двенадцать тысяч, брат,
отличная цена за урок оффлайн,
тем более что бабло не мое.
У меня почти никогда его нет.
Как нет сейчас ни границы,
ни собак,
ни смешливых обменщиц,
ни пограничников,
ни трёх настоящих самураев,
отчаянных искателей с вечным ненаходом,
и слава Богу.
Машаллах, брат,
машаллах, что нечего искать.

Тебя уже нет рядом,
я еду в минивэне на самом заднем ряду,
один,
в узком кресле.
И поскольку твой минивэн был правосторонний,
теперь ремень натирает мне другую ключицу.
Мы останавливались на заправке,
я купил себе редбулла, воды и зажигалку.
Сходил посрать в самый темный туалет в своей жизни,
все время повторял себе “не урони телефон”.
Перекурил с попутчиком,
рэпером,
обменялись контактами,
он спрашивал у меня про студию и битмейкеров,
пришли говорю на ватсап,
асықпай послушаю, как приеду.
Слева от меня были коробки и сумки,
потом всунули здоровенный засаленный мотор.
Водитель попросил о помощи рэпера,
на меня глянул и только улыбнулся.
Я улыбнулся в ответ,
продолжая писать,
закинув ногу на ногу,
в шортах.
Подмерзаю,
переодеться некогда,
полная сумка бесполезных вещей,
телефон садится.

Ты был моим откровением.

Это просто строчка из фита Кайрата и Нюши.
Так громко,
что и наушники не помогут.
Весенняя зеленая степь в великолепии рассвета
и грандиозности облаков,
вот – музыка.
Маковые поля теперь по левую сторону.
Солнце теперь идет вверх».

Мантра асфальта вибрирует под ногой:

во́мо яст ихи́ ясло́
во́мо яст ихи́ ясло́
во́мо яст ихи́ ясло́
во́мо яст ихи́ ясло́
во́мо яст ихи́ ясло́
во́мо яст ихи́ ясло́
во́мо яст ихи́ ясло́

вомоя́ стихия сло
вомоя́ стихия сло
вомоя́ стихия сло
вомоя́ стихия сло
вомоя́ стихия сло
вомоя́ стихия сло
вомоя́ стихия сло

во моя стихия сло
во моя стихия сло
во моя стихия сло
во моя стихия сло
во моя стихия сло
во моя стихия сло
во моя стихия сло
во моя стихия слово моя стихия слово моя стихия слово моя стихия



ARALKUM
Г. Б.

Мог ли Абдул Могард знать, что его эмбиент, тоскующий по заводу, идеален для поездки по дну Арала. По сверхновой пустыне. Знал ли, как жизнь не умеет останавливаться, находит новые формы, выходы, как всё здесь дышит, шевелится, проносится, проползает, пролетает, оставляет следы и кости. Как смерть улыбается во весь ракушечный рот под ногами.

Что-то знала, наверное, Галия или, по крайней мере, ее скрипка. Или даже голос ее скрипки – трагичный, загадочный, жутковатый, с внезапным и кратким просветлением (Barsa-Kelmes, где-то между 1:55 и 1:58) который дотянулся до Аральска из Лондона и дальше, в это трансцендирующее пространство пространства – шины оставляют глубокие борозды будто мы вспахиваем землю и здесь, ретравмируя память, сеем надежду вернуться, опасения о дожде и бензине, беззаботность, которая кажется нам свободой.

Знал ли Барсакельмес, таинственно восседавший на водах, что когда-нибудь мы доедем до него по дну, погуляем по его раскаленной степи и вернемся. Что чары развеяны по ветру – потому их остатки собираются в вихри, и растерянно бродят вокруг, в бывшем море, забыв кого защищают. Но попытка была: мы застряли в песке, погнавшись за одним. Или это все та же бравада, которая вряд ли свобода.

Знала ли тетушка Бақтылы, крывшая нас матом начиная со встречи на вокзале Аральска (способ образования топонима раздражает) и все время в доме, который она построила после смерти мужа, за два года, своими руками, на пенсию железнодорожной телефонистки с сорокалетним стажем, сдавая металлолом и бутылки, что ее курица с рисом на верблюжьем сале вызовет столько восторга и восхищения во время ужина в автомобиле ит өлген жерде. Только умерло здесь целое море и много чего еще – мы долго разглядывали карту поселений на бывшем побережье. И мы надолго запомним беш с верблюжатиной, и что сосед тварь, и что я похож на ведьму с этими волосами. Почему-то этот комментарий вызвал у меня только смех и веселье. Наверное, потому что он не требовал ответа, она не лезла дальше с расспросами, не выражала раздражение, а просто честно и безапелляционно заявила и расхохоталась. А потом еще: «Как тебе чай?! Хвали меня, давай! Мне приятно будет». Никогда не забуду ваш чай с молоком и твердые как ваш характер, мятные как свежесть вашей персоны, леденцы производства Казалинского кирпичного завода.

Галия что-то знала. Как мне кажется, Zhalanash от начала и почти до конца (до 4:22) воспевает это тихое буйство жизни сверхновой. Стоишь на дне и чувствуешь себя голым. Беззащитным. Водорослем в экзистенциальном ужасе наблюдающим отступающее море, неспособным пошевелиться, брошенным кораблем посреди пустыни, опустошенной ракушкой в осыпающейся радужной глазури, пищей ветра и телом песка.

Мы искали дорогу, кружили и кружили по этому дну, иногда выезжая на собственные следы, зачарованные тревожным покоем (Kantubek). Альбом звучал на повторе. Мне одновременно хотелось скорее покинуть это место и остаться там навсегда.







_________________________________________

Об авторе:  АНУАР ДУЙСЕНБИНОВ

Ануар Дуйсенбинов (1 июня 1985 года рождения) — поэт, переводчик, участник арт-группы bULt, медиатор SteppeSpace – проекта о культуре Центральной Азии; менеджер издательской программы центра современной культуры «Целинный». Публикации в журналах Polutona, textonly, Лиterraтура, Soloneba, Esquire, Satori, Satenai. Соавтор спокен-ворд проекта «Балхаш снится».скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 835
Опубликовано 30 июн 2021

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ