ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Арсений Гончуков. РАСЧЛЕНИНГРАД 2020. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ПЕТЕРБУРГУ

Арсений Гончуков. РАСЧЛЕНИНГРАД 2020. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ПЕТЕРБУРГУ

Колонка Арсения Гончукова
(все статьи)




Скажу откровенно, уже не понимаю, вот этот мем, гуляющий по соцсетям, «Расчленинград 2020» — это смешно или не очень? Черный народный юмор из темных паучьих углов великого русского города Санкт-Петербурга, города на костях, города Гоголя и Достоевского... До сих пор по его улицам носится неуспокоенная тень Акакия Акакиевича! И где-то в его бесконечных переулках теряется выстрел, отправляющий Свидригайлова в его вечную Америку. Язык остроумно реагирует на жутковатые события, а юмор защитная реакция, на том и сойдемся. Термин «расчленинград» приписывают Невзорову, человеку, у которого на столе стоит настоящий череп и у которого слава циничного чернушника еще со времен программы «600 секунд».
В последних числах сентября обезглавленное тело нашли у Петербуржского яхт-клуба. Чуть ранее пришла новость о расчленении проститутки транссексуала. А до этого два жутких происшествия, когда профессор Соколов убил и расчленил свою возлюбленную студентку, а жена рэпера расчленила своего мужа Картрайта. Все эти дела на слуху, повторять их обстоятельства нет смысла, но в чем причины такой, как ее называют в новостях, эпидемии? 
Психиатры, экстрасенсы и гадалки в желтой прессе говорят о плохой энергетике Петербурга, тягостной погоде северных краев, недостатке солнца и даже, что подтверждает статистика, лидерстве Питера по количеству психических заболеваний на душу населения. Но отставим в сторону всю эту скуку, двинемся в области творческие и метафизические, ибо кажется, что эпидемия расчлененок есть выстрел потусторонней Авроры, мощный сигнал о той неведомой силе, что изнутри раздирает самый мистический город заповедной России, и импульс этот требует скорейшей разгадки.
Никакой мистики. Только факты, которые в будущем могут повергнуть историков в настоящий шок. Фиксируем уже сейчас, и уже сейчас это необъяснимо. В современной прозе питерских писателей одновременно и даже опережая события реальности фигурируют реалистичные и особо жестокие сцены не просто насилия, а именно расчлененки, или манипуляций литературных персонажей с трупами и частями тел.
Что это? Как это возможно? Чуть ли не в каждой книге молодых, а значит, остро чувствующих писателей, трупные и расчленительские мотивы! И это в то время, как этажом ниже пожилой реконструктор, кряхтя и обливаясь потом, орудует туповатой ножовкой, бросая напиленные руки и ноги в заготовленные для стока крови тазы.
Вот Кирилл Рябов, автор в Питере известный, вполне себе мастер, в его повести «Пёс», в этом году побывавшей в шорт-листе премии Нацбест, герой становится жертвой гробокопателя. Коллекторы берут в заложники его жену... правда, мертвую, выкапывая ее из могилы и пряча в квартире в мешке... Ничего сюжетец? Как вам? И это не треш-литература, не жанр, это реалистическая современная проза. И в кульминационной части сюжета похождения трупа. Нормальный такой Питер. Предыдущая книга у Рябова называлась «Сжигатель трупов», а следующая, недавняя, сборник рассказов, «Висельники».
В том же шорт-листе в этом году побывала свежая книга незаурядного Владислава Городецкого под названием «Инверсия Господа моего», где в одной из самых запоминающихся сцен отец насилует и убивает свою дочь... глиняным фаллосом. То есть членом, отчлененным у условного глиняного мужчины! Эпизод яркий, но как ни странно, не отвратительный, без смакования подробностей. Просто вот так нынче пишут там, в Питере, писатели.
Серьезно, я не вижу в этом эпатажа, тяги к дешевым трюкам, сегодня подобными сценами можно только отпугнуть читателя, которого и без того дефицит.
Важнее то, что в подобных сценах есть мотив исследования жизни и себя через исследование мертвого (взять в заложники мертвую жену тоже исследование, испытание, не знаю, нашей памяти к нашим мертвым, нашей любви к ним, когда они были живы). В еще не опубликованной повести того же Городецкого «Человек из Кемерова», происходит, ни много, ни мало, ритуальное жертвоприношение на берегах Фонтанки. Неплохо, да? Цитата:
«Данила открыл чемодан на глазах у сотни людей. В чемодане, сложенная вдвое лежала старуха, вся с головы до пят облаченная в черное. Узнать ее не составило труда, и речь не о том, что первого дня Данила видел ее спящей на стуле у окна в видеопрокате — за дряхлым телом скрывалось существо иного порядка — пиковая дама, старуха-процентщица, старуха с часами без стрелок — вечная, как и все сотворенное однажды, мертвая, как и все, сотворенное словами.
Данила вгляделся пристальнее, чтобы уверить себя в том, что опасность, какая есть теперь, носит исключительно уголовный характер. Закрытые веки старухи казались плоскими, будто за ними не было глазных яблок, сухой рот был перекошен, над ним темнели старческие черные усики, шелковый платок с еле различимым растительным узором сбился набок, обнажив бесцветные залысины на лбу и темени, по бледной костистой руке ползла муха, не решаясь взлететь».
Обращу внимание, что это не хоррор, это не страшно, это эстетизировано, а цель одна — исследование, если можно так выразиться, человеческой материи (даже не жизни или смерти), попытка проникнуть за грань человека, его телесности и вещности.
Еще больше эстетического, пронзительного и даже высокого в мастерски написанной сцене в рассказе «Урок антропологии» в сборнике «Чужой язык» молодого питерского писателя и философа Артема Серебрякова. Здесь дается еще одна сцена жертвоприношения с последовательным и красочно описанным расчленением жертвы, причем, в описании самой жертвы:
«Они хватают меня, трясут моё замученное, побитое камнями, окровавленное и бесполезное тело. Они бьют его, ломают его, раздирают его на части. Оно хрустит, вопит, извивается, сочится ещё не растраченной кровью. Они делают это молча и так спокойно, так разумно, что позволяют мне испытать эту муку не как клубок великой всепроникающей боли, а во всём её многообразии, как каждую отдельную боль. Завывает ветер.
В это время он подходит ко мне, и вот толпа отступает, и он наклоняется к моему изуродованному телу и пытается разрезать горло. И вновь он злится не как они, а по-настоящему, хотя этот невозможно тупой нож не может резать лучше, никто его для этого и не готовил. Это длится долго, так долго, что другие в это время приступают к оставшейся части. Они потрошат это тело, вычищают от скверны. А его тупой нож всё режет и режет. Они снимают с тела кожу. Его тупой нож всё режет и режет. Одни удерживают тело, а другие хватают, тянут и отрывают сначала одну ногу, затем вторую. Тупой нож всё режет и режет. Кровь не кончается. Весь мир тошнотворно хлюпает и хрустит. Начинается дождь.
Когда же всё подходит к концу, они начинают петь. Отец, отложив нож, начинает петь вместе с ними. Они собирают то, что осталось от меня и других, и несут к пропасти. Она молчит. В ней тонет всё».
Как вам такое? Чистая хроника, монолог расчленителя, впору вызывать к автору полицию, хорошо, что мы понимаем дистанцию между искусством и реальностью.
Питерские авторы пишут самобытно, в их текстах много суггестии и оригинального языка, они по-хорошему литературны. Но наш мотив, смерти и распада, есть даже в самых поэтичных вещах. Один из лучших текстов в сборнике Вадима Шамшурина «Сеть» — рассказ «Тело». Вокруг идиллия, красота и море, и носитель тела нежится и находится на высочайшей ноте счастья, вот только он лишь тело, самого его нет.
«Маленькие рыбки подплывают к моим ногам и пощипывают кожу. Дно при входе в воду каменистое (идешь и приседаешь), но стоит пройти еще немного и под ногами песок бугристый, как кошачье нёбо. Я ложусь в воду, тело становится легким и на губах соль. Я закрываю глаза, волны одна за другой, проходя сквозь меня, чуть приподнимают мои руки и ноги.
Как объяснить? Говорят, что почти всегда боль остается в ампутированной ноге или руке. Фантомная боль, кажется, так. И пусть даже не боль. Ты все равно чувствуешь тот орган, которого нет, покалывание в пальцах, прикосновение, присутствие. Так, наверное, и у меня.
Потому что меня больше нет».
Речь про умершего человека. Жизнь его всего лишь фантомная боль тела. Хотя нет такого слова «умершее тело», есть другое слово... И от этого становится не по себе. От такого идиллического счастья мертвеца на пляже его памяти. 
Все писатели, как на подбор, питерские. Хочется спросить, что у вас там происходит, ребята? Все нормально? Можно, конечно, все списать на журналистов, которые после двух резонансных дел стали поднимать все подряд похожие случаи из криминальной хроники... Но это слишком тривиально и не дает полета фантазии. В совсем еще недавно городе Ленинграде, чей герой Ленин, выпотрошенный и фактически расчлененный лежит фрагментами костей и кожи неупокоенный, непохороненный.
Нет, эта колонка не шутка, Питер действительно как будто пытается что-то нам нашептать, сказать. Что? Что пора демонтировать надоевший строй? Что пора сломать некие несущие конструкции? Или что мы озверели в конец? Энергия людей в застойное время, когда ничего не происходит, уходит в жестокость, обращается на самих себя, и идет дальше, внутрь тканей и сочленений, до самых костей? Или — что? Кому наше подсознание через мистический портал Петербурга рвется принести жертву? 
И во имя чего.
Ладно бы все происходило в Нижнем Новгороде или Хабаровске. Но в Питере. В городе, в храмах которого и по улицам бегает гоголевский — нос. Отрезанный кем-то нос. Та же самая расчлененка.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 194
Опубликовано 08 окт 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ