Редактор: Серафима Орлова
(пьеса)
Шура - 78
Алла – 60
Лёша – 60
Петя – 60
Катя – 30
Володя – 80
Люда (Люся) – 60
Маша – 30
1.Квартира, в которой живёт Александра Максимовна (Шура), её дочь Алла и её внучка Маша. В гостиной накрыт круглый стол, постелена скатерть, блюда с пирогами, над столом – абажур с бахромой. Около стены – большой книжный шкаф с книгами, фотографии Александры Максимовны (Шуры) в кокошнике, но сейчас она сидит за столом в старом халатике и в бигуди. За столом они все и Володя.АЛЛА. Сто лет ты нам пирогов не пекла.
ШУРА. Некогда мне. Вчера сижу, думаю – надо. У меня для вас хорошие новости.
АЛЛА. Мам, а ты чего так оделась? У нас гости.
МАША. А пить будем? Баб, ты как?
ШУРА. Сроду её не пила. И тебе, Маша, не советую. У тебя гены слабые, чтобы её пить.
АЛЛА. Ой, мам.
МАША. Так это не «она», это просто вино сухое. Для сосудов полезно, тебе и мама скажет. Да, мам?
ШУРА. Володя, ты как?
АЛЛА. Маша, да наливай всем, конечно. Кстати, с капустой бесподобные, мам.
МАША. Зачем вы рюмок наставили, у нас вино.
ШУРА. Сроду её не пила, а меня всё на свадьбы звали, музыки тогда ж не было, а мне: «Шурка! Пойдём на свадьбу попоём!» И я иду, конечно. На ложках играла, и так пела. Частушек вагон знала.
АЛЛА. Да-да.
МАША. Моя любимая: я по бережку шла, спотыкалася…
АЛЛА. Маша.
МАША. Полна… ну, скажем, попа, карасей навтыкалася.
ШУРА (
смеётся). Ой, да, я помню, ты маленькая написала её в школу, там у вас фольклор собирали!
АЛЛА. Эта ещё самая приличная была.
МАША. А вот ещё смешная…
АЛЛА. Маша.
МАША. Ну ладно. Ну так чего? Выпьем?
ШУРА. Пить не начинай смолоду.
МАША. Ой, ба.
ШУРА. Советы мои тут втуне пропадают. Ладно. Хорошие новости у меня к вам. Я решила обновить жизнь.
АЛЛА. Мама.
МАША. Мам, ну дай бабушке сказать.
ШУРА. Это Володя. Владимир Петрович.
АЛЛА. Очень приятно. Алла. А это Маша. У нас гости редко, особенно дедушки.
ШУРА. Володя блокадник. Его сюда привезли в сорок третьем, эвакуировали их детский дом. Мать потерял и брата, отца на фронте убили. И он тут так и остался, прописку не дали ему в Ленинграде. Выучился, пошёл на шахту работать взрывником. Взрыв, глаза повредило, ослеп, жена бросила. Так, Володя?
ВОЛОДЯ. Так.
АЛЛА. Ослеп?
ШУРА. А музыкант от бога. (
Володе) Да-да, не смотри на меня так, от бога.
МАША. Он не смотрит, он слепой.
ШУРА. Ложки освоил. Баян. Но это так, в нагрузку. Как он играет на гитаре!
МАША. Как Джимми Хендрикс? Нет, слушайте, как его? Слепой бы гитарист… А! Джеф Хили!
АЛЛА (
Маше). Вот почему ты музыкальную школу бросила? Это же настолько твоё.
МАША. Мама, я тебя умоляю.
ШУРА. Так, вы тут меня не сбивайте чёпопалишными разговорами своими. Я хотела сказать тебе, Володя, вот тут, при всех, что я тоже себе цену знаю.
АЛЛА. О-о-о, началось.
МАША. Мы так никогда не выпьем.
ШУРА. Ты меня не видишь, а так ты бы ты увидел, какая я. Мне семьдесят восемь никто сроду не даёт. Я возраст не скрываю, если сильно спрашивают, так и говорю, мол, так и так, не верят. Ну, говорят, брось, Александра Максимовна, ну шестьдесят пять максимум.
АЛЛА. Мама, ну мне шестьдесят.
ШУРА. Ты меня с собой не равняй. Ты на свой возраст и выглядишь. А я – вот она я! Когда на сцену выхожу, люди радуются. Пою, дроби бью – людям задор поднимаю. Мне ещё Рая, покойница, говорила, ну как ты, Шура, всегда красиво выглядишь. Да, у меня несколько платьев, зато все выходные. Берегу одежду, дома скромно, а на люди – всегда в нарядном. И до сих пор из дома не выхожу как чёпопалишная. (
Маше) Кто на тебя посмотрит, если ты губ не красишь?
МАША. Ой, ба, я тебя умоляю.
ШУРА. Обливалась пять лет, волосы длиннющие до задницы. Выйду в тапочках, в купальнике, мороз градусов сорок. Обольюся – одно ведро, второе - халатик накинула и домой.
АЛЛА. А на том месте лёд. Я потом на работу пошла и упала, руку чуть не сломала. Трещина.
МАША. Баб, кстати, а чего ты сейчас не обливаешься?
АЛЛА. Да не модно стало. Мама любит, чтоб модно.
ШУРА. Сразу скажу, Володя, я простая, семь классов образования. На Чёрной горке родилась, на Кладбищенской улице выросла. Могилки проваливались когда, то мы туда ножки свешивали с ребятишками, играли так. Всю жизнь в шахте проработала. Откатчицей, потом депутатом меня выбрали, по магазинам ходила, потом на скипу поставили в морозяку, в двух телогрейках, шаль, валенки, потом грохота, потом на пенсию вышла. И тогда уж искусство своё развернула. Вот такая моя жизнь.
АЛЛА. Так а с Владимиром вы коллеги?
ШУРА. Владимир Петрович он. Да, коллеги. Мы вместе в «Искорку» ходим, там и познакомились. Ну как всегда, первый за искусство.
Все чокаются и выпивают.Ну так вот, хорошие новости.
Алла быстро разливает всем и быстро выпивает одна.АЛЛА. Так и чего ты Владимиру Петровичу не рассказываешь про нас? Про себя, главное, да про себя, а мы?
МАША. Да, ба, ты как всегда в своём репертуаре.
ШУРА. Это дочь моя, Алла. Рано родила её. У нас как вышло: пошла я откатчицей в шахту работать после седьмого класса, а там один пристал ко мне, бойкий такой, старше меня: выходи да выходи, а не выйдешь – зарежу. Ну я думаю: ай. И вышла за него. Вот, Алла родилась. Так-то мы жили хорошо, в Ленинград ездили. Получал он хорошо, только дрался. Подерётся в столовой – его на месяц забирают, ну и звали его «тюремщик». А он что, просто нервный характер. Погиб в автомобильной аварии, тридцать лет уже одна я. Алла хорошая, на доктора выучилась. Сердце лечит.
АЛЛА. Я кардиолог.
ШУРА. А это её дочь, моя внучка единственная Маня.
МАША. Мария.
ШУРА. Швейному делу выучилась в Москве, теперь, вот, домой вернулась, устроилась в теплосеть. Тепло людям даёт.
АЛЛА. Мам, ну что швейному делу, как будто швея она.
ШУРА. Ну а кто? Шить умеет, значит, швея.
МАША. Мам, бесполезно.
АЛЛА. Технолог она швейного производства, понимаешь? Технолог. Сто раз объясняла.
МАША. Мам, да пусть швея.
ШУРА. Женщины они обе одинокие, одна вдова, вторая просто старая дева. Нервные.
АЛЛА. Мам, ну ты с такой любовью рассказала – ой да ну как. Хорошо, только Владимир Петрович слышит. Он вообще слышит, кстати, хорошо?
ШУРА. У Алки-то муж на шахте погиб. Тоже, значит, шахтер был, как и ты, Володя. Хороший человек был. Добрый.
АЛЛА. Так и что, любовь крутите на старости лет?
ШУРА. Завидуешь?
АЛЛА. Ну это же смешно, мам. Ну в вашем возрасте. Даже в моём возрасте бесполезно.
МАША. И в моём тоже.
ШУРА. Вы не для этого родились. Вы для работы, а я для любви. Сыграй им, Володенька.
АЛЛА. Может, не надо?
ШУРА. Или я сразу хорошие новости расскажу.
АЛЛА. Ну, пусть Владимир Петрович сыграет, действительно.
Володя играет на гитаре.ШУРА
(поёт). Целую ночь соловей нам насвистывал.
Город молчал и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума...
Ну всё, Володенька, пока хватит. А новости такие: я меняю репертуар.
АЛЛА. Господи.
МАША. В смысле?
ШУРА. Если бы Володя был баянист, не меняла бы. Но баян для него – так, а вот гитара… Так что ухожу с фольклора. Будем городские романсы петь. И то пора бы, скоро восемьдесят. Только отходную устроим Михал Иванычу Мартышину нашему, с ложками, ну это через два года только, ему сто лет исполняется, тогда и надену корону. А так в «Искорке» уже сказала: никаких. Стыдоба, когда старуха в короне фольклор поёт и пляшет.
АЛЛА. Мам, тебе бы вообще себя поберечь, посидеть дома, ты помнишь, как заболела на дне города? На холоде час плясать, горло драть. В твои годы.
МАША. Да, ба, ты бы лучше в караоке пела, мы ж тебе подарили на юбилей, а ты не поёшь.
ШУРА. Одна без людей, без публики петь не умею. Это во-первых. Во-вторых, вам бы меня заморить, чтобы я сидела дома, болела, коньки отбросила, а вам бы комната досталась, Машка сразу бы тогда мужиков водить начала.
АЛЛА. Мама, что ты такое говоришь?
МАША. Баб, ну ты вообще. Ты чего?
ШУРА. Вы не дослушали новости мои. Володя и я – мы теперь дуэт. Он играет, я пою. Концертное платье уже заказала. Деньги, что на смерть собирала себе, уже потрачены.
АЛЛА. На платье?
ШУРА. Нет, на штаны. И на пиджак. На ботинки. Вот, в общем, всё, что на Володе.
АЛЛА. В смысле?
МАША. Ого.
ШУРА. Володя теперь будет жить со мной. Пенсия у него маленькая, а это несправедливость. Будем добиваться, положена побольше. Он запил, пил, когда всё это случилось. Из квартиры жена выгнала, скитался. Группу ему вторую дали, но надо первую, он же слепой. Будем разбираться.
ВОЛОДЯ. Спасибо, Шура. Спасибо. Спасибо, Шура.
ШУРА. Играй, Володя. Что они понимают в любви? Алка – та вообще сухарь.
Володя играет.2.Кабинет кардиолога в поликлинике. Алла ведёт приём. Входит Петя, Алла что-то пишет и почти не смотрит на него.АЛЛА. Талон.
ПЕТЯ. Пожалуйста.
АЛЛА. Садитесь. Жалобы.
ПЕТЯ. Сердце из груди выпрыгивает.
АЛЛА. Давно?
ПЕТЯ. Нет, недавно.
АЛЛА. Регулярно?
ПЕТЯ. Нерегулярно. Выпрыгивает нерегулярно.
АЛЛА. Так и запишем. Давайте давление померим.
Мерит давление.ПЕТЯ. Ну как?
АЛЛА. Так себе, сто сорок на девяносто. Давайте я вас на кардиограмму направлю.
ПЕТЯ. Давайте.
АЛЛА. Инфаркты, инсульты были?
ПЕТЯ. Не дай бог.
АЛЛА. А у родителей?
ПЕТЯ. Оба умерли. Он от рака, она от инфаркта.
АЛЛА. Сдадите кровь на липидный профиль. Посмотрим холестерин. Когда именно с вами такое происходит?
ПЕТЯ. Когда стресс. Поживи-ка в Москве столько лет, это киборгом надо быть.
АЛЛА. Так вы не местный?
ПЕТЯ. Теперь местный.
АЛЛА. Какой образ жизни ведёте? Раздевайтесь, послушаем.
Петя раздевается до пояса, Алла слушает его фонендоскопом.ПЕТЯ. Ну какой. На какой деньги есть.
АЛЛА. Так, мужчина, давайте серьёзно, у меня на каждого больного пятнадцать минут, а вы тут ой да ну.
В дверь заглядывает какая-то женщина со словами «Мне только спросить».Выйдите!
«Мне только спросить»Я сказала: выйдите!
Женщина уходит.ПЕТЯ. Какая вы строгая, оказывается.
АЛЛА. Пьёте?
ПЕТЯ. Ну зачем так сразу? Выпиваю.
АЛЛА. Как часто запои?
ПЕТЯ. Аля, ну неужели я так плохо выгляжу?
АЛЛА. Какая я вам Аля, мужчина!
ПЕТЯ. А родинку не узнала? Родинку возле соска?
АЛЛА. Родинку?
ПЕТЯ (
показывает на свою ключицу). А вот тут шрам, помнишь его? Ты целовала.
АЛЛА. Я?
ПЕТЯ. Это же я, Петя Коновалов. Ну ты же видишь, фамилия на талоне, на карточке. И что? Нигде не ёкнуло? Что же с памятью твоей, Аличка?
АЛЛА. Петя? Это ты?
ПЕТЯ. Я.
АЛЛА. Что ты здесь делаешь? Ты же в Москве!
ПЕТЯ. Нет, я тут сижу, перед тобой, в нашем городе родном. Я переехал.
АЛЛА. И как ты меня нашёл?
ПЕТЯ. Это не трудно. Ты самый знаменитый кардиолог Прокопьевска.
АЛЛА. Ах, Петя, это ты! С ума сойти!
ПЕТЯ. В общем так, надо нам собраться всем, кого найти сможем, я поищу номера, но не знаю, теперь домашних почти и нет ни у кого, все с мобильными. Ты кого найти сможешь?
АЛЛА. Петя, да они поумирали все, господи. Весь класс наш. Кто спился, кто что.
ПЕТЯ. Ну кто-то жив, нас двадцать пять человек было, я поищу, и ты.
АЛЛА. Люда, помнишь Люду Кузнецову? Люсю?
ПЕТЯ. Люду? Такая курносая?
АЛЛА. Совсем даже не курносая, ты что! Мы с ней со школы дружим, она соседка моя до сих пор.
ПЕТЯ. Не помню Люду, но зови, зови, для компании. (
даёт лист бумаги) Вот мой телефон. Напиши свой.
Алла пишет телефон. Кто-то снова заглядывает в дверь – «Мне только спросить».АЛЛА (
пациентке в двери). Ой ну что вы, женщина. Ну минуточку, пожалуйста!
ПЕТЯ. У меня мурашки от твоего голоса.
АЛЛА. Петя, это ты?
ПЕТЯ. Я, Аля. Я на родину вернулся.
АЛЛА. Боже мой.
ПЕТЯ. А помнишь, тебе сказал, что нас отправили могилки героев помыть, и ты пришла на кладбище, такая в штанишках, с ведёрком, в платочке.
АЛЛА. Боже мой, а там никого!
ПЕТЯ. Да. Обманул тебя. Такое свидание устроил, ну, как умел.
АЛЛА. Боже мой.
ПЕТЯ. Мы целовались.
АЛЛА. Петя.
Снова заглядывает кто-то. «У меня время, я по очереди!»ПЕТЯ. Позвоню тебе сегодня.
Петя уходит.АЛЛА
(новой пациентке). Ну что, женщина, вы такая пробивная, у вас и сердце из титана, так понимаю. Да-да, сто лет проживёте. А вот я не титановая.
3.Комната Шуры, Шура и Маша перебирают вещи возле шифоньера.ШУРА. Какого только барахла не накопила, батюшки свет.
МАША. Ба, посмотри, это что, шёлк?
ШУРА. Видишь, «Дружба» написано? Шёлк, натуральный. Качество настоящее. С Китаем мы тогда дружили, и они такие вещи нам делали.
МАША. Ой, а мне как раз.
ШУРА. Забирай, только не модная она.
МАША. Да ты что, как это немодная, это винтаж! Где она лежала все эти годы? Ты не показывала.
ШУРА. Так, покажи тебе – ты всё порежешь к чертям. Тебе же всё перешивать надо было: хрясь – и откромсала. Кто кримпленовый костюм мой испоганил?
МАША. Кримленовый? Бордовый? Или голубой?
ШУРА. И голубой! Точно! Забыла уже, как жалко, такой костюм изрезала на тряпки, мне его Груня-покойница уступила, царство небесное, как раз на день шахтёра было.
МАША. Ну, ты вспомнила, пятнадцать лет назад, я тогда маленькая была, что ты, кто старое помянет, тому глаз – вон.
ШУРА. Ты моими глазами не разбрасывайся, я и так видеть плохо стала, морщины в зеркале не нахожу, хоть это радует.
МАША. Из твоего кримпленового костюма вышел модный жилет. Надо же было на чём-то тренироваться. (
достаёт рубашку) А это что за фольклор?
ШУРА. Вышиванку эту мы с дедом твоим купили во Львове. Эх, хорошо скаталися! Лет по тридцать нам было, или меньше. Алку маленькую оставили маме моей. Тут, видишь, порвано? Купили, помню, мне и ему, оба мы надели свои рубахи-то, идём. У них такая плиточка лежала, удивительно нам было – не асфальт, плиточка, сроду такого не видела. Весна, деревья цветут: вишни, иль абрикосы с персиками, бог его знает, у нас тут таких нет. Мороженое купили, у нас на улице не продавали, а у них стояли, но не в тележках, а каждые пятьдесят метров продавщицы в коробками такими из пенопласта, и прям на улице тебе, без очереди, как в кино заграничном. Четыре сорта: пломбир в стакане вафельном, пломбир на палочке в шоколаде, эскимо в карамели на палочке и крем-брюле в стакане вафельном. А нам много надо? Мы из Прокопьевска, нам всё в диковину. Пиво в жёлтых бочках продавали, дед твой Лёня нахлестался, конечно. И вот я счастливая такая, мороженое уминаю, а навстречу люди нарядные, как будто в трофейном все щеголяют – и матерьял, и фасон. И один мне улыбнулся, а я ему – ну просто как человек человеку. И Лёня мой – хрясь, и дёрнул за шиворот меня. «А ты ширинку застегни, парень» - это он тому мужчине. Напугал человека. А мне рубаху порвал. Ревновал. Дурак.
МАША. Лён, надо же, белый-белый. Это сколько лет прошло?
ШУРА. Много, детка, много. И деда нет уже давно. А оно хранится.
МАША. А это что за платье? Не видела никогда.
ШУРА. Это мне отрез женщины подарили с работы на день рожденье. Тридцать пять где-то было мне, в сорок уже Лёня погиб. Ну и сшила платье. Талия тонющая была, Лёня пальцы смыкал. А грудь высокая. Волосы ниже задницы. Узел завяжу, так кажется – ого-го! А Раиса Михална из бухгалтерии, покойница, царство небесное, всё говорила: у тебя там, Шура, искусственные, не может быть, что все свои – страсть такая огромная. Ну как-то устроили нам банкет на Новый год. Собрали в ДК. Ну, официальное всё сказали, дальше уж неофициально – кто пить, кто петь, кто драться. А там один Геннадий был, какой-то начальник, не помню. А я что, простая откатчица. И нравилася ему, нравилася, мне и бабы говорили. Ну ладно, нравилась и нравилась, у меня муж, Лёня. Ну, что, Лёню тогда как раз забрали, подрался он, одна я пошла. И этот Геннадий напротив сел так неподалёку на банкете-то, и смотрит. Выпили мы все, конечно. И тут эта Раиса Михална из бухгалтерии опять: мол, да у Шуры не свои, мол, косу купила и закалывает, а может и две косы – шишка-то во! Ну и я встала так, встала, грудь вперёд, было что, пятый размер, и говорю: ну, Раиса Михална, давайте проверим. И узел-то свой распустила. А там – волос! Хлынули как из плотины! Толстенные такие, как конские, густющие! Смотрю, Геннадий-то мой совсем рот открыл, слюнка потекла. Я волосами туда-сюда, туда-сюда, помотала, блестящие такие, стою, смеюсь, а зубы белые-белые, не то, что сейчас, сверкают и ночью. И говорю: «Ну что, Рая, сколько тут чужих кос? Может, и твоя тут есть? Ты, поди, всё свою ищешь, найти не можешь?» А у ней жиденькие волосёнки, коротенькие, кошачья шерсть. Рая губки-то поджала свои бледные. Молчит, молчит Рая, под ногти ушла. Не все бабы меня любили, конечно, не все.
МАША. Какая ты. Вот бы и я так могла.
ШУРА. Как могла?
МАША. Вертеть. Зубами ослеплять.
ШУРА. Да ты не в мою породу. Ну, может, и встретишь кого.
МАША. Кого? Кого тут можно встретить в этом городе?
ШУРА. Ой, а то некого?
МАША. Ну а кого, ба? Если уж в Москве не нашла.
ШУРА. Ну как не нашла, был же.
МАША. Был да сплыл. Только зря пять лет потратила. Пять лет! Вместо того, чтобы карьеру делать… Предлагали уехать на стажировку в Лондон, такой шанс раз в жизни, может. Просто повезло, конкурс выиграла. Ну а я как брошу своего-то на два года?
ШУРА. И правильно, мужиков не надо оставлять одних-то.
МАША. Так не оставила! И что? Ни мужика, ни карьеры. Теперь вот что – оператор котельной, вот такая карьера.
ШУРА. Скажи спасибо, работы в городе нет, а там в тепле сидишь, в потолок поплёвываешь, да сутки через трое, чем не работа? Сиди себе, носки вяжи. Марья Тимофеевна мне так и сказала: будет твоя внучка, Александра Максимовна, довольная.
МАША. Довольная. Уж такая довольная твоя внучка. Пора депрессию лечить.
ШУРА. Ты только не пей. А то у тебя гены слабые. Сперва пить, потом драться.
МАША. Да не пью я. У меня здоровья нет пить.
ШУРА. Я-то всю жизнь в шахте, простая, не начальство. Никогда не рвалась в начальство-то. Зачем мне это? Петь – любила. А командовать – это в сухаря превратишься. Красоту потеряешь, нет уж, пусть мужики в начальники идут. А мы песни петь будем. (
поёт) На горе колхоз, под горой совхоз, а мне миленький задавал вопрос… (
прекращает петь) Ой, чё я, у меня ж репертуар другой теперь. (
поёт) Целую ночь соловей нам насвистывал
Город молчал и молчали дома
Белой акации гроздья душистые…
МАША. А где твой старичок, ба? У тебя же появился старичок.
ШУРА. Петрович? Владимир Петрович на лечении. Ему, чтоб первую группу подтвердить, в больницу лечь надо. Устроила. Я Ольгу Ивановну ещё с «Уюта» знаю, в «Уюте» много раз пела, она там доктором. Пришла к ней, так и так, она говорит: давай, Александра Максимовна, своего Володю, сделаем группу ему. Вот и положила.
МАША. Ба, а зачем тебе Володя?
ШУРА. Он на гитаре играет. От бога играет.
МАША. Нет, ну мало ли кто на гитаре играет? Зачем выбирать самого старого, страшненького и слепого? У него носки дырявые. Он воняет.
ШУРА. Куплю я носки ему. А мыться он не привык, потому что не было у него горячей воды в бараке. Ты в бараке-то не жила. А в баню ходить – деньги нужны, а у него пенсия…
МАША. Может, он тебе нужен для секса?
ШУРА. Чего?
МАША. Для секса. Ну, знаешь, два человека раздеваются голые, ложатся друг на друга…
ШУРА. Ишь, чем голова занята у неё, а! Ишь чего удумала! Ты бы лучше о тепле своём думала – тепло городу даёшь, такая ответственная работа! Требования эксплуатации соблюдаешь? Неполадки выявляешь своевременно?
МАША. Да тише-тише, ты чего, ба?
ШУРА. Безаварийно, экономично работать, бесперебойно снабжать страну углем…
МАША. Каким углем?
ШУРА… Теплом, то есть, город снабжать. У нас Сибирь! Без тепла мы тут окочуримся! Нам тепло нужно! Давай тепло нам!
МАША. Ба, да ты чего как на митинге-то?
Входит Алла.АЛЛА. Вы что расшумелись? Старые тряпки не поделили?
ШУРА. Тряпки – это у тебя, Алла Леонидовна. А у меня вещи, они и тебя переживут – такое качество делали.
АЛЛА. Ну переживут – так переживут, соревноваться с горжетками твоими молью траченными не буду.
ШУРА. Молью траченными? Где ты видишь моль? Я извела её всю в прошлом веке ещё!
МАША. Ма, бабушка не в духе, пойдём.
Маша и Алла быстро выходят из комнаты, вслед им летят тряпки.АЛЛА. Машка, а давай выпьем!
МАША. Ты чего, мать?
АЛЛА. Ну а что, у нас же был бальзам какой-то, помнишь, мне больной подарил.
МАША. Да тот вы с тёть Людой выпили уже, но ты коньяк ещё приносила, помнишь, женщина подарила, которая в обморок упала на улице, а ты её откачала.
АЛЛА. Да-да-да-да-да, помню-помню. Ногу сломала она, а не сердце, а всё меня, меня зовут. Но всё таки как приятно спасать людей!
МАША. И тепло давать.
АЛЛА. Да, и дарить тепло.
МАША. Не дарить, почему, они покупают. Коммуналка нынче сама знаешь. Как приятно подавать в город тепло.
АЛЛА. Маш, я тебя иногда не понимаю. Ну что, неси коньяк-то.
МАША. Пить опасно, у нас гены слабые. Пить – потом драться.
АЛЛА. Маш, ты какая-то странная сегодня.
МАША. Это ты странная, мать, чё случилось-то? У тебя даже морщина пропала межбровная. Ты на работе что ли дерябнула уже?
АЛЛА. Людку позвала, давай уже тащи коньяк и там шпроты в холодильнике в углу, я спрятала под морковкой.
МАША. Это с каких пор ты продукты ныкаешь?
АЛЛА. С тех самых, как у нас старичок поселился, мамин любовник.
МАША. Так ты думаешь всё таки любовник?
АЛЛА. Ой, знаешь, я сколько перевидала кавалеров маминых? С тех пор как папа погиб, у нас всегда было кому гвозди забить, кран починить. Один даже табуретку выстругал. А при папе у нас шторы криво висели – потому что у него всё руки не доходили карниз повесить, приходилось маме самой. Зато потом она уже ничего не делала за мужика. Но этот какой-то худой, взгляд голодный, тебе не показалось? Может, он будет по ночам продукты из холодильника воровать.
МАША. Мам, он слепой. Какой такой взгляд?
Из комнаты Шуры доносится пение – это опять «Белой акации гроздья душистые».АЛЛА. А может, он притворяется? О, Людка пришла!
Входит Люда. Маша уходит.Люся, за это надо выпить.
ЛЮДА. Что случилось? Новый прибор вам для узи привезли?
АЛЛА. Да нет.
ЛЮДА. Нового доктора прислали?
АЛЛА. Нет, но теплее.
ЛЮДА. Фельдшера.
АЛЛА. Ты его знаешь.
ЛЮДА. Фельдшера? Да я теперь только всех ветеринаров знаю, ты знаешь, сколько я намучалась с этими котами своими.
АЛЛА. Люся, ты упадёшь. Петю Коновалова помнишь? Ну Петя, учился с нами в школе. Красавчик такой.
ЛЮДА. Ну конечно, помню! Он мне письмо любовное написал.
АЛЛА. Петя? Тебе? Да не он тебе написал, ты что!
ЛЮДА. Ну как не он, он, тебе Лёшка Курочкин писал, а мне Петя.
АЛЛА. Да ну глупости говоришь, он мне писал!
ЛЮДА. Тебе? Как тебе?
АЛЛА. Так, мне.
ЛЮДА. Да ладно.
АЛЛА. Ну вот.
ЛЮДА. И что? Любил он тебя?
АЛЛА. Ой да ну как. Более того, продолжает! Он сегодня приходил.
ЛЮДА. Как? Во сне?
АЛЛА. Ну зачем во сне, так приходил, наяву.
ЛЮДА. Да ладно. Он же умер.
АЛЛА. Как умер? Да не умер он, ты перепутала, он в Москву просто уехал.
ЛЮДА. А, ну да, я так и запомнила: или умер, или в Москву. Так и чё? Он чё, вернулся?
АЛЛА. Да!
ЛЮДА. И чё?
АЛЛА. Расчёкалась. Любит меня, обожает, родину тоже любит, сегодня позвонит!
ЛЮДА. Да ладно!
АЛЛА. Да. И номер свой оставил. Вот, жду.
Алла выкладывает на стол свой мобильный телефон. Пауза.ЛЮДА. Завидую тебе, Алка. Шестьдесят лет – и всё что-то ждёшь.
АЛЛА. Так все мы, Людочка, все мы ждём чего-то.
ЛЮДА. Ну я-то замужем, чего мне ждать. Дождалась.
АЛЛА. Так ты ждёшь, когда твой муж ласты склеит.
ЛЮДА. Да, жду. Но я быстрее склею, вот увидишь. Такая злость берёт. Ну целый день на диване. Все новости, все ток-шоу для домохозяек. Сегодня знаешь что – шоу смотрел, где женщин переодевают. Ну, как там его – «Приговор». Я говорю: Серёжа, ну зачем тебе это, ты же мужик!
АЛЛА. Ой, да какой он мужик, он уже двадцать лет как овощ, ты меня извини. Кроссворды разгадывает, как будто старик. Походка шаркающая у него сразу после тридцати образовалась, прекрасно помню.
ЛЮДА. С другой стороны, верный.
АЛЛА. Стул тоже верный.
ЛЮДА. Зато мой стул. И я на нём сижу.
АЛЛА. Боже мой, да сиди на здоровье, мне сейчас Петя позвонит.
Пауза, Алла и Люда смотрят на телефон.ЛЮДА. Может, и не позвонит.
АЛЛА. Ну что нового, рассказывай.
ЛЮДА. Да что, у пенсионеров какие новости. Одни хорошие.
АЛЛА. Ой, на пенсию пойду когда, хоть высплюсь как следует.
ЛЮДА. Не ходи ты на эту пенсию, Алла. Что хорошего? Живёшь, эти три копейки считаешь. Рыбу сто лет не покупала, всё экономлю. Одна коммуналка вон сколько. А здоровье ни к чёрту, память совсем плохая стала. Утром встану – какой день, какой год – не помню. Помню только, что денег нет. Вот что я делать буду, если у меня коронка сломается? Буду как старуха беззубая ходить?
АЛЛА. Телевизор продашь – хоть какая-то польза от него.
ЛЮДА. Желудок болит. Может, у меня рак?
АЛЛА. Так, Люся, сворачивай свой минор. А то у меня тоже все болячки обострятся.
ЛЮДА. Давление мерила – высокое. Вот пульс пощупай.
АЛЛА. Не буду ничего щупать, я отдыхаю, с работы пришла. Маша! Маша!
ЛЮДА. А клятву Гиппократа давала.
Входит Маша с коньяком и закуской.АЛЛА. Наконец-то! Сейчас мы будем Люсю лечить.
Алла разливает на троих, они чокаются и выпивают.ЛЮДА. А вот муж у тебя был симпатичный.
АЛЛА. Как прекрасно действует на тебя алкоголь.
МАША. Я же на папу похожа, да, тёть Люсь?
ЛЮДА. Щёки у тебя как у матери.
АЛЛА. Однако же мой симпатичный муж любил эти щёки. Эти, а не, допустим, твои.
ЛЮДА. Вот почему тебе такие красивые мужики всегда достаются? Помнишь, стоматолога?
Алла делает знак Люде, чтобы она молчала.МАША. А что там со стоматологом?
АЛЛА. Да просто хорошо иметь знакомого стоматолога. Всегда хорошие зубы.
ЛЮДА. А вот у меня не было знакомого стоматолога. Я всегда честная была, верная.
АЛЛА. Ну что, ну раз в несколько лет могу я сходить к стоматологу? А ты вот и не жалуйся теперь на коронки свои. Что-то Петя не звонит.
МАША. Петя? Кто это?
АЛЛА. Мой одноклассник, первая любовь моя.
ЛЮДА. Явился, не запылился.
АЛЛА. Помню, подарил мне папа белый велосипед. Ни у кого такого не было, красивый, белый-белый. И поехали мы с ребятами кататься, куда-то заехали, просёлочная дорога началась, поля. Побросали велосипеды и побежали бабочек ловить. Петя наловил, конечно, больше всех, но выпустил тут же, он добрый был, Петя. Возвращаемся – все свои велосипеды подняли с травы, а я одна на дороге на самой бросила. И мой велосипед лежит искалеченный – грузовик переехал, видно. Реву. А Петя говорит: не реви, дура, дай мне три дня. Посадил меня сзади на свой велик и поехали мы, я так прижалась к нему. И через три дня пригоняет мне мой белый велосипед – абсолютно новый, прям, с иголочки! Вот как, как он это сделал, а? Три дня в гараже спину не разгибал!
ЛЮДА. Да, он такой. Всегда модный: брюки не брюки у него, рубашка – не рубашка, пальто – не пальто. Родители при власти, в горкоме. Всегда любил пыль в глаза пустить. Меня, помню, пригласил на свидание на крышу.
АЛЛА. Да не мог он тебя на свидание пригласить – он меня любил!
ЛЮДА. Ну как не мог, когда мог!
АЛЛА. Да не он это был, ты забыла! Сама же мне жаловалась, что память совсем плохая стала!
ЛЮДА. Ну вот он позвонит, тогда и спросим. Позвонит – и спросим.
АЛЛА. Позвонит – спросим.
Пауза – все смотрят на телефон.А вот я сама ему позвоню (
Алла тянется к телефону).МАША. Мама, не надо, не звони первая!
ЛЮДА. Алла, имей гордость.
АЛЛА. Я просто спросить! Просто спросить!
МАША. Не надо, он сам пусть позвонит!
ЛЮДА. Алла, это не ты ему звонить собралась, это коньяк!
АЛЛА. Это не коньяк, это я!
МАША. Мама, это коньяк.
АЛЛА. Ну пусть тогда его коньяк мне позвонит.
ЛЮДА. Всё чего-то ждём, ждём, так всю жизнь.
Раздаётся звонок в дверь. Маша уходит.АЛЛА. Что-то сердце у меня из груди выскакивает.
ЛЮСЯ. Что ты хочешь – возраст.
АЛЛА. Да при чём тут возраст, Люся!
Входят Маша, Петя и Лёша. У Пети и Лёши в руках пакеты с едой и выпивкой.Петя? Лёша? Боже мой! Лёша, это ты? Как вы меня нашли?
ПЕТЯ. Нет ничего невозможного для человека с интеллектом, Аля! Тем более, ты тут жила ещё когда мы в школе учились. А вот как нашёл Лёню – вот это да! Захожу в магазин, представь, а передо мной толстяк. И не подойти к прилавку из-за него, всё загородил, и сопит! Смотрю – ба! Да это же Лёшка Курочкин! Ну, мы обнялись, хоть это и трудно с ним, он же совершенно круглый! И я говорю: Алексей, нам нужно ехать к Але. И мы поехали.
АЛЛА. А это Люся Кузнецова, теперь уже Плотникова. Помнишь Люсю?
ЛЮСЯ. Ну я так изменилась за эти десятилетия.
ПЕТЯ (
не узнаёт). Люся?
АЛЛА. Ну Люда, Люда Кузнецова, у неё коса была и такой большой воротничок кружевной.
ПЕТЯ. Воротничок?
ЛЮСЯ. Ты, Петя, нисколько не изменился.
ПЕТЯ. Что-то с памятью стало, возраст.
АЛЛА. Столько еды! Надо срочно её на кухню. Люся, поможешь?
ПЕТЯ
(Маше). А вы, барышня, я так понимаю, дочь Али?
МАША. Да, это вы по щекам догадались?
ПЕТЯ. По чудесным глазам, по изящной форме рта, по…
Петя увлекает Машу на кухню.ЛЮСЯ. Хоть ты, Лёша, помнишь меня?
ЛЁША. Я не видел вас сто лет, девочки, а живём в одном городе. Вот как так? Соскучился!
АЛЛА. И мы, и мы! Но где ты теперь живешь?
ЛЁША. На Тыргане.
ЛЮСЯ. Вот мы и не видим тебя поэтому. Ну что, расскажи, как жена, как дети, внуки есть?
АЛЛА. Люся, ну ты забыла сказать, что мы Лёшины статьи всегда читали, вот только недавно ты перестал писать, да?
ЛЁША. Да, перестал. Надоело. Журналистика умерла, не криминал же мне кропать. Недавно, слышалислучай был? Нефтехранилище чуть не запылало – китайский фонарик летел по небу и туда залетел. Бойтесь желаний своих. Наверное, кто-то пожелал: пусть этот Прокопьевск сгинет, и фонарик отправил. Такие вот хорошие новости.
АЛЛА. А как мама твоя? Она же болела, я слышала?
ЛЁША. Мама умерла, уже лет десять как. Я один остался. Не женат, детей нет. Внуков тоже нет.
ЛЮСЯ. Это даже хорошо: вон у меня муж лежит на диване как бревно, пиво пьёт, а по утрам соду –борется с окислением. Сын спутался с какой-то сумасшедшей, родился внук, хулиган, прости господи, в общем, одному хорошо. Только кошек не заводи: я, вон, завела, а они болеют и болеют, должны меня от стресса спасать, а они мне его прибавляют только.
ЛЁША. Раньше думал: как хорошо одному, мечтал об этом. Мама всё время дома, а мне женщину некуда привезти. Бывало, говорю ей: мама, может, ты погуляешь, тебе гулять надо. Она тогда нормально себя чувствовала ещё. Идёт, гуляет где-то. А я с этой женщиной маюсь: всё думаю, как там мама? Никакого удовольствия, чувство вины, удар по мужскому.
ЛЮСЯ. Надо было тебе, Лёша, жениться. А то удовольствие ему подавай.
ЛЁША. Так я хотел – Алла не захотела же.
АЛЛА. Ой, не будем об этом, дела давно минувших дней…
ЛЁША. Вся жизнь наперекосяк у меня.
АЛЛА. Ой да ну! Это всё не так, не так…
ЛЮСЯ. Ну, зато теперь можно. Алла уже вдова, давно вдова. Ты один. Мама не мешает.
ЛЁША. А теперь зачем я Алле нужен, посмотри на меня? У меня не сегодня-завтра инфаркт, а она на работе, других спасает, ха-ха-ха!
Входят Петя и Маша, они накрывают стол.ПЕТЯ. Как же я соскучился по родине! Аля, ну как я жил все эти годы без тебя?
ЛЮСЯ. Мог бы и приехать, полжизни в столице, а родину и не вспоминал. И Алю свою забыл.
ЛЁША. В самом деле, Петь, что же ты не приезжал?
ПЕТЯ. Дурак был. Вся эта мишура столичная – всё это таким важным казалось. Тусовки-мусовки, выставки-фигиставки. А корни здесь. В этой серости нашей сибирской. В угольной пыли, которая висит в воздухе.
АЛЛА. Как ты хорошо сказал, Петя.
ПЕТЯ. В настоящих людях, настоящих, я это понял, открытых, добрых сибиряках.
ЛЮСЯ. Тут на почту пришла, посылку хотела тёте отправить, совсем старуха, болеет, одинокая, но не будем об этом. А у них коробок нет. И пакетов нет. Так эта с почты мне чуть в глаз не дала, когда я спросила – когда же у нас почта нормально работать будет. Наорали, такие вот добрые сибиряки. На улицу вечером выйти боишься, там добрые сибиряки бродят, на дозу ищут да на бутылку. Раз у меня шапку зимой сорвали, норковую, прямо с головы…
АЛЛА. Ой, Люсь, ну что ты нам этот негатив, Петя совсем про другое.
МАША. Я понимаю, о чём Пётр говорит.
АЛЛА. Пётр Васильевич тебе он.
ПЕТЯ. Да просто Петя.
МАША. Всё же где родился – там и пригодился, а большой город у тебя все силы высасывает. Домой приезжаешь – и спишь, и спишь. На выходных спишь. Вообще, всегда только и спишь, потому что ну вот нет никаких сил опять в эту толпу, эту вечную толпу везде, всегда, метро, метро, метро.
ЛЮСЯ. Зато теперь у тебя в котельной благодать, тишина, толпы нет. Сил – просто лавина. Энергии – хоть город освещай! Ты теперь мир перевернёшь, Мария!
АЛЛА. Люся, ну что ты к ребёнку пристала.
ПЕТЯ. А давайте уже выпьем за встречу. И за мои будущие пейзажи с родины! За мой успех!
Все чокаются и выпивают.(Продолжение в №207)
_________________________________________
Об авторе:
ЮЛИЯ ТУПИКИНАКинодраматург, театральный драматург, сценарист, драматренер. Автор сценариев: п/м «Довлатов», реж.Алексей Герман-мл, сериал «Amore more» для Kion. Автор книги «Как разбудить в себе Шекспира», изд. Бомбора, 2021. Закончила Высшие курсы сценаристов и режиссёров (мастерская Олег Дормана и Людмилы Голубкиной). Автор более 30 пьес (35 побед на различных драматургических конкурсах), по которым состоялось более 40 постановок в театрах России, Беларуси, Казахстана, Украины: МХТ им. Чехова «Офелия боится воды» реж. Марина Брусникина, РАМТ «Кот стыда» реж. Марина Брусникина, Театр комедии им.Акимова «Ба» реж. Татьяна Казакова и др. Автор TG-канала о creative writing - Драмаквин.
скачать dle 12.1
