Наталья Милантьева. БОГАДЕЛЬНЯ

Редактор: Серафима Орлова


(пьеса)



Действующие лица:

ВАЛЯ – инвалид, 45 лет
НАДЯ – 25 лет, одета как послушница монастыря, в грязный подрясник и телогрейку
ТЕТЯ АНЯ – 75 лет

Посреди бескрайнего поля стоят рядом две постройки – двухэтажный жилой дом и коровник. На горизонте с трех сторон лес, а на востоке огоньки далекой деревни, они загораются, когда темнеет, и от этого по вечерам непонятное чувство – то ли грустно, то ли весело. На втором этаже живут женщины, которые смотрят за скотиной, а на первом кухня и три комнаты для престарелых и больных женщин, отданных сюда на попечение. Все действие происходит в комнате, где живут ВАЛЯ и ТЕТЯ АНЯ, за исключением финальной сцены. ВАЛЯ сидит на самодельной тележке, у окна. В другом углу - ТЕТЯ АНЯ, у нее в руках толстый заупокойный синодик, она монотонно читает имена умерших.

 
1

ВАЛЯ. Заяц, лиса, кто бежит, не вижу… Ань.
ТЕТЯ АНЯ. Марии, Евгения, Иоанна, Евдокии, Акулины… Какая сейчас лиса, они по осени ходят, чего ты выдумываешь.
ВАЛЯ. А кто это тогда?
ТЕТЯ АНЯ. Собака.
ВАЛЯ. Я собаку не знаю, что ль? Иди посмотри.
ТЕТЯ АНЯ. Или ворона. Захара, Пелагеи, Владимира…
ВАЛЯ. Совсем отупела, на лису даже посмотреть не хочешь.
ТЕТЯ АНЯ. Почитала бы акафист, тебе матушка велела акафист читать.
ВАЛЯ. Сколько можно одно и то же читать, я не понимаю там ничего.
ТЕТЯ АНЯ. Ангелы понимают.
ВАЛЯ (поет). Ты не ангел, но для меня, но для меня…
ТЕТЯ АНЯ. Агриппины, Николая, Фотинии… Чего торчишь здесь, плесенью дышишь, навозом не надышалась?
НАДЯ. Я Барсукову жду, она в туалете сидит. Комбикорм запарить осталось.
ТЕТЯ АНЯ. Плесень вон до головы дошла.
НАДЯ. Ну а чего вы хотели, дом на воде стоит.
ВАЛЯ. Поднимать надо было цоколь, кто строил-то?
НАДЯ. А ты не умничай, мы раньше вон там жили, в сарае, где теперь пчелы живут.
ВАЛЯ. Одеяло сырое, ноги аж выкручивает.
НАДЯ. Это март, это пройдет.
ВАЛЯ. Бормочет, бормочет. Ладно бы священник читал, а это кто? И люди деньги за это платят. Монахини должны читать.
НАДЯ. Пускай хоть кто-то читает, чем вообще никто.
ТЕТЯ АНЯ. Анны, Сергия, Афиногена. Упокой, Господи, всех зде ныне поминаемых и даруй им Царствие Небесное.
ВАЛЯ. Царствие небесное, царствие небесное. Слова красивые, а толку никакого.

Пауза. Тетя Аня достает из матерчатой сумки кулек с карамелью.

ТЕТЯ АНЯ. Будешь? (кидает конфету в Валину тележку)
НАДЯ. Чего у вас там?

Тетя Аня кидает конфету Наде.

НАДЯ. “Клубника со сливками”? Со сливками как бы.
ТЕТЯ АНЯ. Да кто тебе туда сливок положит.
НАДЯ. А как насчет клубники?

Засовывают в рот конфеты.

НАДЯ. Лежалые какие-то.
ТЕТЯ АНЯ. Марья Сергевна подарила на день Ангела. Больше не получишь.
НАДЯ. Когда у тебя день Ангела?
ТЕТЯ АНЯ. Через месяц.
НАДЯ. Заранее, что ли? А, на тот. А чего не съела за год?
ТЕТЯ АНЯ. Килограмм.
НАДЯ. Поделилась бы сразу. Раскидываешь теперь замшелые льдышки.
ТЕТЯ АНЯ. Для дела карамельки, не для баловства, заупокойные.
ВАЛЯ. На воле голубям пшено сыпят, а нам тут конфеты, вместо голубей.
НАДЯ. Они уже в пшено превратились.
ТЕТЯ АНЯ. Не болтай. Помолились, помянули сладким, а ты болтовней забалтываешь результат. Иди в коровник давай.
ВАЛЯ. Насчет клубники. Мать от инсульта умерла, клубнику полола. Куда ты, говорю, мам, в такую жару, давление померь, хер с ней с клубникой. А она как заведенная, смотрит на грядки, как будто вся жизнь там, между грядок этих проходит. Димку любила очень. Он как запил на похоронах, так и все.
НАДЯ. Да щас пойду. Ничего не надо тебе, Валь?
ВАЛЯ. Поправь валик, съехал. Наверх тяни. Да вот тут он должен быть, между этим и этим, где болит. Никак не запомнишь. И тряпочки на, намочи.

Надя уходит.

ВАЛЯ. Снег не тает совсем. Дома тоже снегу по самые окна наметет, когда год снежный. Не отгребает никто, пока мороз, со снегом теплее. Фонарь когда загорается, красиво. Сугробы искрятся, перламутровые, как ракушки с моря, высоченные. Димку попрошу: принеси мне снежку потрогать. Он как рявкнет, а мне смешно. Он когда рявкает, головой так вот в сторону крутит и рукой вот так. От кого он это взял, ни отец, ни мать так не делали, очень смешно. Перед Новым Годом наметет – никто не убирает, плохая примета убирать. На пол-окна если даже. Снежинки кругом так ложатся, ровно, и все разные. А напротив, у Панафидиных, там дочка малая, она клеит на окна снежинки из бумаги, вырезает сама, в школе их учат. Обалденная красота.
ТЕТЯ АНЯ. Параскевы, Кирилла, Александры, Леонида, Гавриила, Евгении. Икру красную приносил всегда Василий Петрович на Новый Год. А бывало и черную. Снохи приедут, рожи скривят от зависти. А я им – да ешьте вы, рожи не кривите, для праздника специально, в заказе было. Ха-ха-ха, а заказов-то и не было у мужа, слева доставал. А я такая – в заказе! Мол, подавитесь, у нас заказы, а у вас ничего.
ВАЛЯ. А где муж работал?
ТЕТЯ АНЯ. Шофером в детском саду.
ВАЛЯ. А чего гнать тогда про заказы? Вот дура.
ТЕТЯ АНЯ. Чтоб место свое знали.
ВАЛЯ. Поэтому и сдали тебя сюда.
ТЕТЯ АНЯ. Не сдали, а старец направил.
ВАЛЯ. Чтоб место свое знала.
ТЕТЯ АНЯ. Чтоб мужа вымаливать, Валя.
ВАЛЯ. Да врешь ты все.
ТЕТЯ АНЯ. Григория, Лидии, Елены, Харитона.
ВАЛЯ. Сдали тебя, Аня. Вот и вся икра.
ТЕТЯ АНЯ. Валерия, Ирины, Евлампии, Давида, Назария. В раю те, кого любят.

Пауза.

ВАЛЯ. Марья Сергевна совсем не заходит.
ТЕТЯ АНЯ. Чего ей тут делать в сырости, у нее хорошая комната.
ВАЛЯ. За квартиру могли бы и на второй этаж поселить, к сестрам.
ТЕТЯ АНЯ. По ступенькам тяжело уже.
ВАЛЯ. Тоже не нужна никому, хоть и интеллигентная. А Иришкина мама как? пошла бы узнала, к ней приезжал кто-то, новости какие. Ноги ходят еще, не ходишь никуда.
ТЕТЯ АНЯ. Я от тебя-то опупела, ходить еще слушать кого-то. Вечером Надя придет.
ВАЛЯ. Тоже чудная.
ТЕТЯ АНЯ. А кто здесь не чудной?
 

2

Входит Надя.

НАДЯ. Блин, такой пипец творится в коровнике.
ТЕТЯ АНЯ. Поменяй ее, она сходила.
НАДЯ. Ща. Телка подыхает, заболела чем-то, гниет заживо, вонища такая. Прирезать некому, за дядей Васей ходили сестры в деревню, а он пьяный вдупель, отказался пешком идти. А дорогу размыло совсем.

Надя надевает респиратор и резиновые перчатки.

ТЕТЯ АНЯ. На ужин что будет?
НАДЯ. Гречка.
ТЕТЯ АНЯ. Гречки давно не было.
ВАЛЯ. Ой, ой, больно так, коленку не отводи правую, слева бери. Сегодня жидко сходила, уж вот так, как получилось, не всегда получается. А то вообще не хожу два дня, нет тебе работы, ха-ха-ха.
НАДЯ. Может свеклу не надо так часто тебе?
ВАЛЯ. Может не надо. Может сдохнуть надо, не знаю.
НАДЯ. Как-то нормализовать этот процесс.
ВАЛЯ. Кишки-то все перекручены, пока говно до жопы доползет, хоть на стенку лезь.
НАДЯ. У врача надо спросить, у Любы.
ВАЛЯ. Были и врачи, и грачи, и бабки заговаривали.
ТЕТЯ АНЯ. Песочек давала я тебе от Матронушки, куда ты его дела? К животу прикладывала?
ВАЛЯ. Да где-то валяется тут. Дядя Вася придет, пусть и меня заодно прирежет.
ТЕТЯ АНЯ. Молиться надо святым угодникам. На Пасху в храм повезут причащаться.
ВАЛЯ. Не люблю я там, все смотрят, жалеют, конфеты суют.
ТЕТЯ АНЯ. Убогих на Руси всегда жалели.
ВАЛЯ. Димка меня возил на День Победы в сквер. Издалека встали, люди впереди поют, танцуют, дети мороженое едят. Солнце яркое такое, печет, вспотела вся. Он говорит: может домой уже? А я бы так и сидела, и смотрела, чтоб день этот не кончался. Ну сиди, говорит, тут, пойду с ребятами. Так и сидела до ночи. И соловьи. (Пауза) Устала, Надюш? Эй, спишь совсем. Там навоз, здесь навоз.
НАДЯ. Хочешь, я спрошу у матушки, на Девятое Мая отвезу тебя в Барыкино, там ярмарка будет. Я же на фургоне езжу. Мороженое купишь себе.
ВАЛЯ. На фургоне. Отвези меня домой.
ТЕТЯ АНЯ. (поет басом) 
Благодатный дом
Пресвятая Богородица в нем
И Спаситель пребывает
Яко с нами Бог.
НАДЯ. Матушка тебя из ада вытащила, а ты все домой.
ВАЛЯ. Матушку вашу я один разок видала. Когда меня привезли сюда только. Высокая такая, красивая, взгляд тяжелый. Подошла к моей тележке, улыбнулась так вроде по-доброму, иконочку дала в руки, перекрестила, спасайся, говорит, Валентина, здесь теперь твой дом. А я как заплачу, дома не плакала никогда, а здесь прям слезы хлынули, смотрю на нее и плачу. Она еще больше заулыбалась, зубы белые, чего б не улыбаться. Молись, говорит, болезни душу лечат, и еще чего-то такое. А у меня вся жизнь пронеслась вмиг, думаю: Димка, ёбаный ты в рот, что ж ты наделал, мокрощелка твоя избавилась от меня, сука, а тебе-то как? Тебе-то как после этого?
НАДЯ. Вот и молись, чем истерить тут.
ВАЛЯ. Не жилец он без меня, она его сопьет.
НАДЯ. Да они по-любому сопьются.
ТЕТЯ АНЯ. Небось готова уже.
ВАЛЯ. Светка-то? Да она здоровая, как лошадь.
ТЕТЯ АНЯ. Гречка.
НАДЯ. Там еще вроде салат капустный, ща посмотрю. (Уходит)
ТЕТЯ АНЯ. Димка еще не готов.
 

3

НАДЯ. (берет тарелку у Вали) Чего не доела-то?
ВАЛЯ. Доела - не доела, коровы доедят. Восьмое марта сегодня, ни одного мужика на горизонте.
НАДЯ. Есть и другие радости.
ВАЛЯ. Водку тогда тащи, я знаю, у вас в коровнике есть, Иришкина мама видала.
НАДЯ. Ха-ха, это для коров. Если отравятся.
ВАЛЯ. Водка для коров, дожили.
НАДЯ.  Ну как тебе сказать, радость внутренняя, сердечная, от того, что Господь всегда здесь. Нет одиночества, нет чужих и своих, нет боли невыносимой.
ВАЛЯ. А я и смотрю, какая ты радостная, как похоронила кого. Руки тебя выдают, кривые руки, мертвые. Два месяца за мной ходишь, а руки чужие.
ТЕТЯ АНЯ. Упокой, Господи, всех зде ныне поминаемых и даруй им Царствие Небесное. Аминь. Таблетки принять. (достает таблетки, запивает водой)
НАДЯ. Неблагодарная ты сука, Валя.
ВАЛЯ. А ты зануда мелкая. Чего ты здесь высиживаешь вечерами, скучно? В 25 лет уже жить скучно? Пришла, жопу помыла мне и ушла к девчатам. Сидит здесь, как старуха.
НАДЯ. Хочу и сижу.
ВАЛЯ. Я даже с мимозой тебя не представляю, настолько ты деревянная.
НАДЯ. Нужна тебе эта мимоза?
ТЕТЯ АНЯ. Максима, Елены, Клавдии, Алексия, Феодора, Константина, Марфы, Иоанна, Петра, Анфисы, Екатерины. (Пауза) Год был грибной, как сейчас помню. Белый гриб шел в августе, и солили, и сушили. Стояла у плиты, как чумовая, варила, жарила. Сыновья вдруг придут, угощу, думаю. Звонок в дверь. Вроде не собирался никто. Неужель Володька? Старший-то не приходит уже давно, а младший заходит иногда – как, мам, то да се, денег попросит. Открываю дверь, а там Василий Петрович, муж мой. В костюме, при галстуке, ровный такой. Я, мол, проходи, картошку с грибами пожарила. Он прошел на кухню, сел, накормила его. И все молчит. Огурчиков достала, ел так сытно. Посидели, ушел. Чего приходил? Спросить побоялась. И так я ждала его после этого, вот прям к двери прилипла, как ждала. Василий Петрович, родной мой, ненаглядный, не может быть, чтоб ты больше не пришел. Неделя проходит, звонок. Он. Ходил ко мне вот так полгода, наверно. Поест молча и уйдет. А потом я батюшке покаялась об этом, а он мне руку на голову положил и сказал: бес к тебе приходит, годовую по мужу закажи.
НАДЯ. Больше не приходил?
ТЕТЯ АНЯ. Нет, упокоился, видать.
НАДЯ. Тетя Ань, ну это как бы шиза - покойника кормить полгода.
ТЕТЯ АНЯ. Люблю я его по сей поры.
ВАЛЯ. Вот такая шизгара.
ТЕТЯ АНЯ. Дуры вы, жизни не знаете. Какое вам восьмое марта, как дети обе.


4

НАДЯ. Хотите, я вам почитаю? Немного совсем. Это как стихи, просто красивое, без нагрузки. Валь.
ВАЛЯ. Ну давай читай.
НАДЯ. Просто отключись от всего. После этого невозможно уже, как раньше, ну для меня точно. Человек с Богом говорит, напрямую. Язык такой не очень, литературный, но это даже лучше.
ВАЛЯ. Да ты читай, разберемся.
НАДЯ. Симеон Новый Богослов, Гимны. Я свет выключу, свечку зажгу. Для настроения. (выключает свет, зажигает свечку)
Приди, Свет истинный. Приди, жизнь Вечная. Приди, сокровенная тайна. Приди, сокровище безымянное. Приди, неизреченный. Приди, Лицо непостижимое. Приди, непрестанное радование. Приди, свет невечерний. Приди, всех желающих спастись истинная надежда. Приди, лежащих восстание. Приди, воскресение мертвых. Приди, невидимый, совершенно неприкосновенный и неосязаемый. Приди, всегда пребывающий неподвижным и ежечасно весь передвигающийся и приходящий к нам, во аде лежащим. Сказать же, что именно есть Ты, или узнать, каков Ты и какого рода, нам совершенно невозможно. Приди, радость вечная. Приди, великого Бога и Царя нашего порфира. Приди Ты, которого возлюбила и любит несчастная душа моя. Приди один к одному, потому что я один, как Ты видишь. Приди, отделивший меня от всех и сделавший на земле одиноким. Приди, сам соделавшийся желанием во мне и сделавший, чтобы я желал Тебя, совершенно неприступного. Приди, дыхание и жизнь моя. Приди, утешение смиренной души моей. Приди, радость и слава и беспрестанное блаженство мое. (Пауза) Нравится?
ВАЛЯ. Элегантно.
НАДЯ. Ну вот и как после этого можно читать журнал “Тайны звезд”?
ВАЛЯ. Звезды тоже люди, не только вы.
ТЕТЯ АНЯ. Ладно, хватит, включай свет, не в пещере.
НАДЯ. Да ну вас.
ВАЛЯ. Всю жизнь гимнами кормили.
ТЕТЯ АНЯ. Такое нельзя читать простым людям, можно в прелесть впасть.
НАДЯ. Ты уже давно там.
ВАЛЯ.  А если без вот этого всего, если по чесноку, зачем в монастырь-то ушла?
НАДЯ. Да не твое дело. Зачем замуж выходят, ни у кого не спрашивают, а здесь прям выворачивает всех.
ТЕТЯ АНЯ. Богу служить идут.
ВАЛЯ. Богу слуги нужны?
ТЕТЯ АНЯ. Ты чего такая примитивная, за нами с тобой ухаживают, это и есть Богу послужить.
ВАЛЯ. Аннушка, а ты не такая дура, как прикидываешься.
НАДЯ. Да не из-за вас мы здесь, нужны вы больно.
ВАЛЯ. А ты не мыкай, ты за себя отвечай.

Пауза.

НАДЯ. Ну, наверно, у каждого просто свое место есть. Тебе там было хорошо, с братом-алкашом, где тебя по роже лупили, а мне здесь, на болоте. Уютно мне здесь, дух другой. Люди разные, а дух один. Так же и у вас там. Тете Ане вот с покойниками хорошо, все равно где. Потому что там любимый, он среди них, и она как может среди них существует, чтоб одним духом быть. И все, что здесь происходит, встреча любая, событие, не само по себе, а под этим колпаком, как будто ты маленький такой лилипутик и ничего не страшно тебе.
ВАЛЯ. Вот позакрывают когда-нибудь конторы эти все ваши, колпаки поснимают с вас…
НАДЯ. Да не поймешь ты никогда ничего, чего ты лезешь-то, ё-моё.
ТЕТЯ АНЯ. Не лезь ты к ней, один соблазн от тебя.
ВАЛЯ. Да не лезу я. И вы не лезьте со своими гимнами. Пришла мне тут втирать, что я неполноценная, журналы читаю. Выскочка.

Надя встает, тушит свечку, включает свет.

ТЕТЯ АНЯ. Сеанс окончен, хе-хе-хе.
НАДЯ. Да, может быть смешно, но этот гимн я бы больше ни с кем не стала читать, кроме вас.
ВАЛЯ. На, почитай нам журнал (достает журнал из-под подушки), там хоть про жизнь.
НАДЯ. Про жизнь Баскова с Киркоровым? Где ты это берешь?
ВАЛЯ. Марья Сергевна приносит. Она им квартиру отписала, так ей и комнату утеплили, и фрукты покупают, магнитофон привезли.

Надя листает журнал.

ВАЛЯ. У нее и другие есть, про путешествия.
НАДЯ. Это вы без меня тут читайте.
ВАЛЯ. Ну вот, а говорила, что любишь.

Пауза. Надя перелистывает журнал второй раз.

ВАЛЯ. У меня пенсию не всю забирают, оставляют маленько. Скопила кой-чего, приеду домой, куплю себе телевизор маленький, говорят, тысячи за три можно купить, и салфеток влажных целую коробку. Димка мне антенну проведет, он рукастый.
ТЕТЯ АНЯ. Здесь антенна мощнее.

 
5

Надя входит, достает бутылку водки.

НАДЯ. Вот.
ВАЛЯ (долго смотрит на нее как-то жалостливо). Как же это, постом, неправильно это, Бог накажет.
НАДЯ. Меня накажет, не тебя.
ВАЛЯ. Хоспади, тебя-то за что, что у коров бухло стырила?
НАДЯ. Я тоже буду пить.
ВАЛЯ. А ты пила когда-нибудь?
НАДЯ. В школе, портвейн.
ТЕТЯ АНЯ. Уноси это отсюда, а то нас всех выгонят под это дело.
НАДЯ. Да кто узнает-то?
ВАЛЯ. Дай сюда. О, Русский Стандарт, богато живет скотина.
НАДЯ. Так это с архиерейской трапезы, все недопитое в коровник отвозят. Там не только водка. Грузинское вино, настойки, ликер.

Валя прячет бутылку под подушку.

ВАЛЯ. Домой вернусь, с Димкой бахнем. Иди наверх, спать пора.
НАДЯ. Так, это проверка была, водку уношу обратно.
ВАЛЯ. Да прям. Чего проверяла-то, буду я с тобой пить или нет? Не доросла еще, мозги детские.         
НАДЯ. Блин, почему все калеки такие злобные? С вами только по-скотски можно, по-человечески не понимаете? Скулила, как щенок помоечный, когда тебя сюда притаранили, теперь отъелась, отмылась, хамить начала.
ВАЛЯ. Сама ты хамка сикушная, я матушке напишу, как ты со мной обращаешься. Раскомандовалась, командовать не над кем здесь, нашла себе инвалидку, скоро бить начнешь. Про Бога приходит рассказывает, мне мозги Богом не засрешь, как вот этой (показывает на тетю Аню).
ТЕТЯ АНЯ. Бесстыжая ты, Валя, даром что инвалидка.
ВАЛЯ. С мертвецами разговаривает целыми днями, тупая стала, как бревно.
НАДЯ. Пиши, пиши, напиши, как за тобой говно убирают бесплатно, кормят три раза в день, таблетки покупают!
ВАЛЯ. Да все было у меня зашибись! Все как надо у меня было!
НАДЯ. Вонючка приехала в синяках.
ВАЛЯ. Синяки это потому что я упала, за расческой потянулась.
НАДЯ. В бомжатнике лежала с алкашами.
ВАЛЯ. И соседи навещали, и праздники были. А здесь не бомжатник? Вы-то чего тут все забыли? Тоже инвалиды, что ль? На всю голову инвалиды, молодые бабы на болоте сидят, спасаются типа. Вам мужики должны сиськи мять, а вы херней занимаетесь.
ТЕТЯ АНЯ. Закрой рот, Валентина, а то и правда возьму ремешок и по губам.
ВАЛЯ. Да щас, ремешок они возьмут. Я Димку вот здесь вот держала (показывает кулак), бугая здорового, слушался меня, и Светку гоняла, заставляла и дом убирать, и огород полоть, и банки закатывать. Любой совет могу дать, знаю про все, че почем. Нашли себе подопытную, облагодетельствовали.
ТЕТЯ АНЯ. Забери у нее бутылку, видишь, как ее колбасит.
НАДЯ. Бутылку гони назад.
ВАЛЯ. Ха-ха-ха-ха! Напишу начальству, как ты нам сюда водку таскаешь, спаиваешь больных, чтоб побыстрей окочурились. Отойди ты от меня, а то щас врежу. Иди грехи замаливай, молитвенница, нагрешила сегодня на всю жизнь.
НАДЯ. Дура ненормальная, бомжиха конченая, утони в своем говне. (уходит)
ВАЛЯ. Чего это она опять, ни с того ни сего? Ань?
ТЕТЯ АНЯ. А ты чего: домой, домой, Димка, Димка… Она старается.
ВАЛЯ. У них работа такая, они и за коровами стараются.
ТЕТЯ АНЯ. Ты вон на человека стала похожа.
ВАЛЯ. С девками пускай дружит. Прилипла. Не выношу липучих.
ТЕТЯ АНЯ. Девки все из одной общинки, от отца Николая, они за послушание здесь, стайкой держатся, а эта московская, они ее чморят.
ВАЛЯ. А игуменья куда смотрит?
ТЕТЯ АНЯ. Игуменья знает, что делает, московских надо воспитывать, чтоб не задирались.
ВАЛЯ. Все в Москву, а эта из Москвы, есть же идиоты на свете.
ТЕТЯ АНЯ. Благодати ищут.
ВАЛЯ. Посмотрю я на нее лет через тридцать. Будет сидеть на твоем месте, бубнить.
ТЕТЯ АНЯ. А то и хуже.
ВАЛЯ. Да куда уж хуже.
ТЕТЯ АНЯ. Кто ищет, тот всегда найдет.


6

Надя входит с подносом с тарелками.

ТЕТЯ АНЯ. Явилась. Голодом нас моришь.
НАДЯ. Потерпите, без вас работы полно. Она сходила?
ТЕТЯ АНЯ. Да вроде нет.
НАДЯ. Ты чего не срешь-то уже третий день, нарочно, что ль?

Валя смотрит в окно, не отвечает.

НАДЯ. Обиделась, что ль?
ТЕТЯ АНЯ. Свеклы ей отвари.
НАДЯ. Так не просит, откуда я знаю, чего у нее там.
ТЕТЯ АНЯ. Валя, поешь супчику, лучше пойдет.
ВАЛЯ. Поменять меня надо.
НАДЯ. Сходила?
ТЕТЯ АНЯ. Сказала она тебе поменять надо, чего переспрашиваешь, идиотина.
НАДЯ. Да ты-то помолчи. Где это все?
ТЕТЯ АНЯ. Где обычно.

Надя нервно надевает перчатки, они слиплись. Сквозь респиратор она что-то раздраженно говорит. 

ТЕТЯ АНЯ. Ты их не вывернула прошлый раз, они и слиплись.

Валя смотрит в окно, перебирает четки, она никогда раньше этого не делала. Надя подходит к тележке, снимает одеяло, меняет пеленки, бросает грязное в пакет, снимает перчатки, бросает их в угол, садится на порог, где она и сидит обычно.

ВАЛЯ. Димка хотел весной крышу перестилать. Шифер бэушный ему отдали. Лишь бы пробухался. Пробухается. Когда работает, не пьет. Веселый Димка. Может и не пьет сейчас, без меня-то. Он и пьяный даже если в стельку придет вечером, поменяет пеленки, подмоет, не брезговал никогда. Сам вроде грубый, а руки мягкие. Ждешь вечера, когда придет. Мокрая я привыкла весь день, ничего. Радио включу погромче. Иной раз за полночь придет, но придет обязательно. Знает, что Светку я не хочу, глаза злые, руки колючие. А он в глаза не смотрит никогда, отворачивает. Наверно потому что я смотрю. В жалкие глаза кому охота смотреть. Ждешь только вечера, шаги его, радио выключу заранее, чтоб слушать. Обед Светка приносила, а Димка и водочки плеснет. В стакан нальет, поставит, уйдет. Я радио включу погромче, и вроде уж и не болит ничего, и весело, и песни о любви. (Пауза) Надь, ну лиса же, хвост пушистый.

Пока Валя говорит, Надя встает и тихо уходит.

ТЕТЯ АНЯ. Ушла Надя.
ВАЛЯ. А я в окно засмотрелась и не заметила. Бормочешь, я и не слыхала, как она ушла. Не с тобой говорят, вот и бормочешь. Тихая тут сидит, молится. Хоть бы сказала, что она ушла. Сидит тут, нахохлилась. Крыса.
ТЕТЯ АНЯ. Обратной дороги нет.


7

ТЕТЯ АНЯ. Ну и запашок.
НАДЯ. Блин, просила же не трогать тачку навозную, она и так умирает. Нет, опять стырили, возили на ней какую-то глыбу. Болты все выбило, подшипники разбились нафиг, дно по колесу скребет. На навозной куче две гнилые доски, а колесо восьмеркой. Ну и понятно, чем этот цирк закончился.
ТЕТЯ АНЯ. Нагружай поменьше в тачку и не навернешься.
НАДЯ. Может, в ведре еще носить? Променад себе устроить на целый день.
ТЕТЯ АНЯ. Пойди переоденься.
НАДЯ. Во что? Одна телогрейка.
ВАЛЯ. Да все у них есть, просить надо уметь.
НАДЯ. Просить, просить, просить… Старшая говорит – мать в Москве живет, не может тебе трусы купить? Не может. Их не касается, почему.
ВАЛЯ. Зови сюда старшую, я ей мозги вправлю.
НАДЯ. Да кто ты такая-то, господи?
ВАЛЯ. Мне терять нечего, я их не боюсь.
НАДЯ. Мне здесь жить, а тебе поскандалить. Это тебе не Димка со Светкой.
ВАЛЯ. Мать-то еще молодая, работает?
НАДЯ. Да при чем здесь мать моя?
ВАЛЯ. Просто спросила, не нервничай.
НАДЯ. Работает.
ВАЛЯ. Ну и попроси у родни пальтишко какое-нибудь старенькое, чего из себя героиню-то строить.
ТЕТЯ АНЯ. У напарницы своей спроси, Барсуковой, к ней родители приезжают, может есть чего из барахла.
НАДЯ. Спасибо за советы. (уходит)
ТЕТЯ АНЯ. Мать к ней не ездит. Звонила как-то давно, ее к трубке позвали, она не подошла.
ВАЛЯ. От игумении зато тащится. От скалозубой.
ТЕТЯ АНЯ. Матушку на районе уважают. Мэр города к ней ходит на беседу и начальник полиции.
ВАЛЯ. Чего они тут забыли?
ТЕТЯ АНЯ. К вере приводятся.
ВАЛЯ. А.
ТЕТЯ АНЯ. Надо дружить с правильными пацанами.
ВАЛЯ. А у Надьки что с матерью?
ТЕТЯ АНЯ. Алкоголичка она.

Пауза.

ВАЛЯ. Может и правильно, что сбежала сюда. Под колпак.

Входит Надя в чистой телогрейке.

ТЕТЯ АНЯ. Ну вот, другое дело.
НАДЯ. Дали погонять до утра.
ВАЛЯ. И делов-то всех. Побойчее надо быть, чтоб выжить. 
НАДЯ. Да хорош воспитывать. Пирожки испекли с капустой, у Кузнецовой день рождения (дает им пирожки).
ТЕТЯ АНЯ. Класс!
ВАЛЯ. А ты чего не на днюхе?
НАДЯ. Да какая тут днюха, Многая лета спели и все.
ВАЛЯ. Скукота. Мамка мне тоже пирог пекла с вареньем. (Пауза) Я как калекой стала, она забеременела быстро после этого. А отец какой-то сам не свой сделался, мрачный, тележку мне вот эту смастерил, а потом пропадать стал по вечерам, к соседке ходить начал, бухать по-черному. Димка родился – мне десять лет было, любимчик мамкин. Отца с работы выгнали, трезвым уже не был никогда с утра, так и подох. Мать на себе все тащила, клубнику продавала. Пирог на день рожденья принесет мне, как в детстве, куколку. А что мне этот пирог? Димка подрос, ввязался куда-то, чуть в тюрьму не сел. Тоже непутевый, как и папаша. Мамка на грядках сгорела, кверху жопой стояла все лето на жаре с гипертонией. Как будто и жить уже не хотела. Так и остались мы с Димкой. Сначала тошнило его за мной ходить, потом привык. И так вроде вдруг привязался ко мне, рассказывал все, как на работе, как с девушками. Наивный тоже, какая девушка нормальная к нам пойдет? все в город хотят, а не с уродкой сидеть. Потом по пьяни б***й водить начал. Потом привел алкашку, Светку-мокрощелку. Она меня и сбагрила сюда. Вот такие пироги.
НАДЯ. Брат тебя сбагрил.
ВАЛЯ. Да он как в тумане, она ж на него делала ходила к ведьме, он как дурачок стал. И на меня делала, чтоб я сдохла. В тарелку мне травки какие-то сыпала. У нас таких травок отродясь не было. Только меня эта хрень не берет, потому что у меня на месте головы голова, а не жопа – как у мужиков. Подсохнет дорога – поеду домой, прочищу ему мозги, пока еще не овощ.
НАДЯ. Да мешаешь ты им только, неужели не понятно?
ВАЛЯ. Выжить он должен от мокрощелки.
НАДЯ. А то, что у тебя блуд к брату, это как вообще?
ВАЛЯ. Чего?
НАДЯ. Нездоровое отношение.
ВАЛЯ. Какой еще блуд? Ты слова-то выбирай, мать Тереза. Нахваталась верхушек и вякает. На себя посмотри, вата божественная.
ТЕТЯ АНЯ. Хо-хо-хо-хо!
НАДЯ. Вся в страстях погрязла, в мерзких. Зеркало дать тебе, чтоб ты увидела рожу свою сальную?
ВАЛЯ (тете Ане). Она больная, что ли?
ТЕТЯ АНЯ. Надя, угомонись, Господь всех управит.
НАДЯ. Каяться надо, Писание читать, а не фантазиями жить.
ВАЛЯ. Понеслась. У тебя парень был раньше?
НАДЯ. Такие вопросы в монастыре не задают.
ВАЛЯ. Ясно, значит не было. Девственники гребаные, раздули из секса атомную бомбу, как будто других грехов нету.
НАДЯ. Все, хватит.
ВАЛЯ. А кто начал-то?
ТЕТЯ АНЯ. Не тебе, Валя, про секс рассуждать.
ВАЛЯ. Тебе в самую пору.
НАДЯ. Готова обратно в свой бомжатник ползти, лишь бы тебя мужик подмывал.

Пауза.

ВАЛЯ. Ты кого-нибудь любишь, кроме Бога, Наденька?
НАДЯ. Только не надо вот это вот “Наденька”, достала уже. Матушку люблю. Матушку все любят.
ВАЛЯ. Фантазируешь, наверно, как она тебя подмывает? Она красивая.
НАДЯ. Ты совсем охренела?!

Надя вскакивает, хватает Библию и бьет ею Валю по голове.

ВАЛЯ. А-а-а-а! Убивают! (машет руками)
НАДЯ. Кусок говна! (замахивается снова книгой)

ТЕТЯ АНЯ подползает сзади и бьет Надю по голове Синодиком.

ВАЛЯ. Во! Молодец!
ТЕТЯ АНЯ. Заткнитесь, дебилки, за стенкой Марья Сергевна, она стукачка.
ВАЛЯ. Ха-ха-ха-ха! Писание, говорит, мне надо читать. А чего его читать, хлопнул по башке разок, глядишь и благодать наступит.
НАДЯ. Довела, бесноватая. (Тете Ане) Ее в Лавру надо везти на отчитку.
ВАЛЯ. Только вместе с тобой, а то все зря будет.
ТЕТЯ АНЯ. (дрожащим голосом) Марфы, Кузьмы, Панкратия, Варфоломея, Зои…
НАДЯ. Извращенка. Тебя резать будут – будешь ржать.
ВАЛЯ. Я жизнь люблю, Наденька, во всех ее проявлениях. А ты зануда.
НАДЯ. Не смей больше так про матушку.
ВАЛЯ. А ты брата не трожь. Руками своими корявыми. Озабоченная. Да сядь ты, чего мечешься, как селедка.

Пауза. Надя садится на порог.

НАДЯ. Она мне как мать, понятно?
ВАЛЯ. А мать чем не мать?
НАДЯ. Это другое. (Пауза) Чего-то меня опять понесло.
ВАЛЯ. Да ладно, еще не такое было.
ТЕТЯ АНЯ. И чтоб такого больше не было. Давление скакнуло из-за вас, читать не могу, задыхаюсь.
ВАЛЯ. Что ты о блуде-то знаешь, невеста Христова? При мне трахались кто попало как собаки последние, как будто я пустое место. Ты лучше матери позвони, пока она жива еще.

Надя встает и уходит.

ТЕТЯ АНЯ. Вроде нормально общались.
 

8

ВАЛЯ. Надь, откати меня маленько назад, солнце в глаза бьет.
НАДЯ. Шторку задерни.
ВАЛЯ. Не хочу я шторку, хочу смотреть, как снег тает.

Надя откатывает тележку от окна.

ВАЛЯ. Запахло весной, чуешь, Ань?
ТЕТЯ АНЯ. Солнце стоит – значит скоро Пасха.
НАДЯ. Еще не скоро.
ТЕТЯ АНЯ. Образно выражаясь.
ВАЛЯ. Мамка куличи всегда сама пекла. А после нее соседка приносила. Принесет куличик маленький и яйцо, в тряпочке, тряпочка пахнет чужим домом. Хочется свернуть обратно и выкинуть. Только мамкины куличи пахли Пасхой.
НАДЯ. У меня бабушка пекла. Ну чисто по традиции, она неверующая была. И со всем этим потом ехали на кладбище - с яйцами, с бутербродами, с водкой. Вся родня. Это прям по кайфу было – на Пасху на кладбище. Взрослые бухали, а мы играли в прятки.
ВАЛЯ. А я у матери так и не была ни разу.
НАДЯ. Почему?
ВАЛЯ. Ну чего почему, кто меня туда повезет? Димка ездит раз в год, прибирает там, фотки потом мне показывает, с куличом магазинским. Яйца тоже некому красить, Светка наклейки купит какие-то дурацкие, обклеит. Не яйца, а чупа-чупсы. Фотку показывает: стоит кулич в целлофане на могиле, а рядом яйцо вот это обклеенное и свечка.  Я говорю – Дим, ты вообще что ли уже? А он говорит: у меня в контакте тридцать лайков под этой фоткой, типа все оценили, что я посетил могилу матери и так красиво украсил.
НАДЯ. Ну украсил же. Как умел.
ВАЛЯ. Главное показать всем, какой ты тупой.
ТЕТЯ АНЯ. Главное – ты на могиле.

Пауза. 

ТЕТЯ АНЯ. Антонины, Алексия, Валерия, Татианы, Павла, Сергия, Николая, Дарии, Бориса, Марины, Наталии, Кирилла, Василисы, Григория, Луки, Пелагеи. Упокой, Господи, всех зде ныне поминаемых и даруй им Царствие Небесное. Синодик большой, а Василия Петровича в нем нет. Яблоки очень любил. Яблочко в руке покрутит, подбросит. Рыхлые не любил, похрустеть любил и чтоб с кислинкой, чтоб поморщиться. Антоновку не снимал до октября, говорил – как первые заморозки, так антоновку жди, желтая уже, наливная. И так он их ел, хрустел так, улыбался – не оторваться. Мочил на зиму в баке, бак на балконе стоял, даже и в мороз, матрасом обертывал. Палочкой туда нырк, пена взойдет. Дай, говорю, попробовать. С балкона холодом обдаст, а он в майке стоит там, палочкой тыкает, глаза горят. Рано, говорит, Анют, пускай перебесятся. Ну это до морозов еще. Так вот и вижу его там. На балкон перестала выходить, чего там делать. Под Яблочный Спас повесился. Так жизнь любил, что надоело жить. В черном списке теперь у Бога.
НАДЯ. Яблоки-то здесь при чем?
ТЕТЯ АНЯ. Может ты помолчишь уже?
НАДЯ. Да я вроде и так всегда молчу.
ВАЛЯ. Она и так всегда молчит.
ТЕТЯ АНЯ. Да при чем здесь яблоки.

 
9

Входит Надя. Валя и тетя Аня поют вполголоса песню (что-то из Цоя или типа того).

НАДЯ. Вы с ума сошли. Марья Сергевна (показывает пальцем на стену).
ТЕТЯ АНЯ. Мыться пошла.

Продолжают петь.

НАДЯ. Улет. Это вы часто так? Если до матушки дойдет, нам кранты.
ВАЛЯ. Задолбала ты своей матушкой.
ТЕТЯ АНЯ. А ты знаешь, что матушка сказала мать Лидии “пошла ты на***” - когда мать Лидия забыла взять папку с нотами на концерт в Кремлевском Дворце?
НАДЯ. Адекватная реакция. Ну тут как бы не Кремль.
ВАЛЯ. Плохо поем?
НАДЯ. Хорошо. Немного не в тему.
ВАЛЯ. Чего так стремаешься-то?
НАДЯ. Потому что я в ответе за дисциплину в этой келье.
ТЕТЯ АНЯ. Ты в ответе за пеленки.
ВАЛЯ. Ой-ой-ой. Ну и где эта ваша матушка? кого бояться надо? Насрать ей на вас.
НАДЯ. Да если бы. Она все про всех знает.
ВАЛЯ. Прозорливая?
НАДЯ. Мы ей пишем все про себя.
ВАЛЯ. Чего пишете? Письма прям?
НАДЯ. Ну, грехи, помыслы.
ВАЛЯ. А она вам?
НАДЯ. Блин, ну она не должна с нами так же, она читает, потом перед причастием дает наставление или епитимью.
ВАЛЯ. Это что ж за любовь такая?
НАДЯ. Вот поцапалась тут с тобой, придется писать все это.
ВАЛЯ. Да прекрати, сами разберемся, не в детском саду.
НАДЯ. Матушка говорит: нельзя ничего скрывать, все утаенное дьявол складывает в копилку на судный день, даже мимолетный греховный помысел.
ВАЛЯ. Увлекательное чтение. Это что ж, даже и подумать ни о чем нельзя без большого брата?
ТЕТЯ АНЯ. У них так положено – одна голова на всех.
ВАЛЯ. Про бутылку уже написала?
НАДЯ. Нет еще. Все вместе тогда напишу. Ты тоже должна писать, Валя.
ВАЛЯ. Кто сказал? Ань, ты чего-нибудь пишешь здесь?
ТЕТЯ АНЯ. Еще не хватало.
ВАЛЯ. Пишут бабе записки с греховными помыслами, чтоб она их наказывала. В дурдоме и то небось до такого не додумались.
НАДЯ. А ты попробуй, легче станет на душе, отвечаю. Прям за всю жизнь напиши исповедь.
ВАЛЯ. Да чего ты прицепилась опять, я исповедовалась уже. А ваша богиня меня как-то не плющит.
НАДЯ. Не богиня, а…  проводник на небо.
ВАЛЯ. Ха-ха-ха! На небо провожает, значит. Ну ладно, пускай. И о чем ты пишешь, о чем мечтаешь?
НАДЯ. Мечтать нельзя, это грех.
ВАЛЯ. Я вот не пойму, когда ты прикалываешься, а когда серьезно. У тебя такая рожа протокольная.
ТЕТЯ АНЯ. Прикалывается.
ВАЛЯ. А я мечтаю, грешница. Мечтаю, чтоб Димка работу нормальную нашел, женщину хорошую. Чтоб мы дом привели в порядок, огород, обои хочу с весенними цветами, чтоб кишки так зверски не болели, настольную лампу мечтаю с абажуром, телевизор. Чтоб у матери на том свете все было хорошо. Аннушка, о чем бы ты написала Господу Богу?
ТЕТЯ АНЯ. Он и так в курсе.
НАДЯ. А я в детстве мечтала запрыгнуть в товарный вагон и уехать на юг. Долго-долго так ехать в закрытом вагоне, а потом открываешь – а там море, пальмы. Мы потом ездили с мамой, но как-то все не очень было, путевка дешевая была, в июле. Дикая жара, море грязное, денег в обрез. Даже и вспомнить нечего.
ВАЛЯ. У других и такого не было.
НАДЯ. Потом еще была с подругой, перед тем как сюда уйти. Попрощаться типа с морем.
ВАЛЯ. Не гнал же никто.
НАДЯ. Судьба.
ВАЛЯ. Нравится тебе такая судьба?
НАДЯ. Я другой не вижу.
ВАЛЯ. Да что ты можешь видеть, когда только и делаешь, что грехи записываешь? Прикинь, Ань, она сидит тут, а потом идет записывать за собой и за нами для проводника на небо. Судьба человека.
НАДЯ. А потом иду в коровник навоз возить, потом тебе жопу мыть, потом опять в коровник, потом снова пеленки ссаные, потом еще успеть себе постирать и чтоб на веревке место досталось. Потом вечернее правило с поклонами. А потом утром приходишь в кочегарку, а твои вещи скинули старшие и свои повесили. Нормальная такая судьба, да? И нефиг все извращать.
ТЕТЯ АНЯ. Вешай к нам на батарею, всем места хватит.
НАДЯ. Да я же не об этом.
Пауза.
ВАЛЯ. Я тоже не об этом. Когда только в себя смотришь, тогда и судьбы не видишь. Мамка помню придет, сядет на стул, платок снимет, отдышится, руки на колени положит, сидит, рассказывает чего-то, ерунду какую-то, смеется сама с собой, а я книжку читаю, учительница мне приносила книжки из библиотеки. И поговорить-то некогда было, да и не о чем. Про соседей да про погоду. Да Димку обсудить. Беспокойная была очень, суетная. Такие долго не живут. А я в книжку уткнусь, думаю чего пришла, сидит, минуты считает? Бесила меня эта дерготня ее. А Димка вообще пропадал Бог знает где. Так и сгорела в этой суете, в суете ни для кого. (Пауза) Принеси мне тетрадку, Надя, буду писать.
НАДЯ. А я даже и позвать ее сюда не могу.
ВАЛЯ. Кого?
НАДЯ. Маму.
ВАЛЯ. Че так?
НАДЯ. Да так.
ВАЛЯ. Стыдно за нее?
НАДЯ. Ну есть такое.
ВАЛЯ. Съезди сама к ней.
НАДЯ. Съездила. Отпустили один раз на неделю.
ВАЛЯ. Ну и чего?
НАДЯ. Ну чего, подарки привезла, иконочки, книжки. А она сидит пьяная у телевизора и разговаривает с ним. Нет, ну, конечно, накормила меня, рыбы нажарила, вкуснятины купила. Так и сидели три дня у телевизора. Рассказываю ей про монастырь, а она не слушает. По телеку “Поле чудес” идет, она как гаркнет на меня: да тише ты, я из-за тебя задание не слышала. Пакетик с иконками как лежал в прихожей, так и… Я утром уехала. Потом думаю – нехорошо как-то, надо поговорить, позвонила, а она лыко не вяжет. Ну и короче, послала ее, сказала, что больше не приеду и звонить не буду, и чтоб она не звонила. Второй год уже так.
ВАЛЯ. Не круто.
НАДЯ. Да, круто, конечно, когда она бухая сюда названивала на общий телефон.
ВАЛЯ. Ну и что. Обидела, что ли, кого? А тут у всех родители профессора, что ли? Девчонки все из простых.
НАДЯ. Они все церковные, благочестие так и прет. Представь, мать моя здесь появится с сигаретой, ляпнет что-нибудь, да и вообще.
ВАЛЯ. Ну я вот тут сижу ляпаю, Анька сидит чепухню молотит, тебе за нас очень стыдно? У матери своя жизнь, не хуже, чем у тебя, просто другая.
ТЕТЯ АНЯ. Просто другая экзистенция.
 

10

ВАЛЯ. Давай выкатывай меня в коридор, будем матери твоей звонить.
НАДЯ. Это с чего это?
ВАЛЯ. Помириться надо с ней.
НАДЯ. Помирюсь, когда надо будет.
ВАЛЯ. Надо сейчас.
НАДЯ. Не буду я ей звонить, отвали от меня.
ВАЛЯ. Я буду говорить, номер мне дашь.
НАДЯ. Не дам я тебе ничего, че за цирк?
ВАЛЯ. Димка со мной говорить не хочет, я хоть с мамкой твоей поболтаю.
НАДЯ. Да с какого пня ты вообще решила, что имеешь право с матерью моей разговаривать?
ВАЛЯ. Потому что ты кукла деревянная, а мать там плачет сидит.
НАДЯ. Не уверена.
ВАЛЯ. Вот же дубина.
ТЕТЯ АНЯ. Сектантское мышление.
НАДЯ. Ну во-первых, надо разрешения спрашивать. Так бы все болтали с кем попало целыми днями.
ВАЛЯ. Это не с кем попало. Ну иди спрашивай.
НАДЯ. Да не хочу я никому звонить.
ВАЛЯ. Иди спрашивай, времени мало у нас. Я скоро уеду, кто будет с матерью разбираться?
НАДЯ. Я сама разберусь, не лезь!
ВАЛЯ. С соломой в голове разберись сначала.
НАДЯ. Никуда ты не поедешь, тебя никто не отпустит.
ВАЛЯ. Надо сейчас звонить, потом рабочая неделя начнется, она будет днем работать, а вечером бухать, не поговоришь нормально. А сегодня суббота. Сколько там время, два часа? Похмелье уже прошло, а за бутылкой еще не сходила.
НАДЯ. Может и сходила уже. Слушай, а чего ты тут вообще раскомандовалась-то? И о чем болтать собралась, позорить меня тут перед всеми?
ВАЛЯ. Я знаю о чем. Я хорошо поговорю, ты не бойся.
НАДЯ. Старшей нет, она уехала по делам.
ВАЛЯ. А что, навигация уже открылась?
НАДЯ. Да, подморозило сегодня.
ВАЛЯ. Ну и классно, пошли скорей, пока никого нет.
НАДЯ. А Марья Сергевна?
ВАЛЯ. А не хер бы с ней? Если что, мы все спросили. Ты меня подкати к телефону, а сама уходи. Подальше уйди, в коровник.
НАДЯ. А назад как?
ВАЛЯ. Как-нибудь, не твоя забота.
НАДЯ. Блин.
ВАЛЯ. Давай по газам уже, время идет.

Надя выкатывает тележку в коридор.

ТЕТЯ АНЯ. Пора звонить во все колокола,
Ведь завтра может быть уже и поздно.
Сгустилась снова над Россией мгла
И почернели белые березы. (с)

 
11

Валя и тетя Аня. Валя смотрит в окно, сжимая в кулаке четки, которые за это время сильно поистрепались.

ВАЛЯ. Дорогу опять развозит.
ТЕТЯ АНЯ. У нас все есть, зачем нам дорога.
ВАЛЯ. Надька до поста в монастырь каждый вечер ездила, молоко возила. Хоть какое-то развлечение. Там сестер много, повеселее, а тут она совсем зачахла.
ТЕТЯ АНЯ. Матушка для того ее сюда и отправила, чтоб спесь сошла. Была б попроще, давно бы уже с девчонками подружилась.
ВАЛЯ. С этими что ль? Да они как из лесу вышли, о чем с ними говорить?
ТЕТЯ АНЯ. О чем-то говорят люди.
ВАЛЯ. С матерью ее поговорила, долго разговаривали. Хорошая женщина. Цирроз печени у нее, на таблетках держится. А долго она так протянет, если таблетки пивом запивает? Потом Димке стала звонить, а он не берет. Потом Светке. Случилось что ль чего, господи? Мобильники отбирают, и не позвонишь никому. Телефон соседки не помню, в записной книжке был, а я ее дома оставила. Они ж меня затолкали тогда в машину, сказали, что бабку одну нашли в деревне, костоправ типа, пускай посмотрит тебя, я и не взяла ничего с собой. А привезли в монастырь. Димка выкатил, говорит сейчас подойдут к тебе, подожди, мы за воротами покурим. А когда матушка подошла с иконочкой, про спасение стала говорить, я поняла все. Потом позвонил сюда уже, сказал: Валь, тебе там лучше будет.
ТЕТЯ АНЯ. Не хотят отвечать да и Бог с ними. Акафист не читаешь, а матушка велела тебе. Божий промысел тот же провод телефонный, только через наши молитвы.
ВАЛЯ. Ехать надо мне, Аня.
ТЕТЯ АНЯ. Ермолая, Викентия, Анфисы, Валерия, Тимофея, Константина, Виктора, Параскевы, Иоанна. Упокой, Господи, всех зде ныне поминаемых и даруй им Царствие Небесное. Смотрю, какой-то он тихий стал вдруг, хмурый, водки выпьет и сразу спать, калачиком свернется, съежится. Пойдем, говорю, Вась, в кино, сто лет в кино не были. Пошли в кино, а он выбежал посреди сеанса, я за ним, а он блюет в кустах. Да что с тобой, Вась? – молчит. С работы еле приползал, уже подвыпивши, а он ведь шофер. Плохо мне, говорит, Анют, с головой, как будто гвозди вбили, и ничего не помогает, таблетки пачками жру и хоть бы что. - Так чего ты молчишь, иди к врачу, что ж ты делаешь с собой? - Только начни, говорит, ходить - в инвалиды запишут, а я еще пожить хочу. К бабе Дуне водила его, она ему отвар давала, сказала пройдет, порча это, надо потерпеть. А он сколько уже терпел. Потом пропал куда-то. Мужики в гараже нашли, в петле висел на трубе. После вскрытия сказали, что рак мозга был в последней стадии. Хоронили без отпевания, народу мало было, посидели немножко и ушли. Сын старший так и не простил мне. Ты его, говорит, нарочно не лечила. А младший как тюлень, пьяный всегда, брату поддакивает.
ВАЛЯ. Красиво ушел мужик. Другие вон квартиры продают, едут лечиться черти куда, лишь бы год жизни вырвать.
ТЕТЯ АНЯ. Церковь не принимает его.
ВАЛЯ. Ты сама уже как церковь. Купол сверху приделать осталось.
ТЕТЯ АНЯ. Я, Валя, к тому, что не всё мы тут решаем.
ВАЛЯ. А я решила уже все. Надька с мамкой помирится, мамка одной ногой в могиле, голос в трубке как с того света. Отогреется чуток, к сестрам ближе станет. Нечего ей сюда ходить, здесь плесень выше головы. Надо со здоровыми дружить, а не с инвалидами. А у меня всё там.
ТЕТЯ АНЯ. У нас всё где-то там.

 
12

Входит Надя с подносом с едой.

НАДЯ. Че затихли?
ВАЛЯ. Соблюдаем тишину и порядок.
ТЕТЯ АНЯ. Опять гречка?
ВАЛЯ. Я же с мамой твоей говорила! Чего не спрашиваешь?
НАДЯ.  Да я че-то уже пожалела, что мы все это замутили.
ВАЛЯ. Начинается. Да что ж ты такая вечно, как рыба вяленая. Мать приедет к тебе в следующее воскресенье.
НАДЯ. Да щас, она тебе пурги нагнала, а ты и рада.
ВАЛЯ. Я в людях разбираюсь, говорю – приедет. Классная тетка она у тебя, поржали.
НАДЯ. Ну приедет и что? Что это меняет? Пить она перестанет?
ВАЛЯ. Монастырь ей покажешь, коров своих.
НАДЯ. Да я уже знаю, что она скажет: бросила универ, чтобы навоз таскать.
ТЕТЯ АНЯ. Факт упрямая вещь.
ВАЛЯ. Вот и расскажешь ей, для чего ты универ бросила. Или это только с нами гимны читать?
НАДЯ. С ней тоже бесполезно.
ВАЛЯ. С матерью вся эта туфта про божественные колпаки не прокатит.
НАДЯ. Это не туфта.
ТЕТЯ АНЯ. Образно выражаясь.
НАДЯ. Это Путь, Истина и Жизнь.
ВАЛЯ. Ей тепло нужно, а не истина. Она так и сопьется, если от нее рыло воротить, как от говна. Чему вас учат-то здесь?
НАДЯ. Да она так-то нормальная.
ВАЛЯ. Я говорю: приезжай, у нас тут весело, раскладушку тебе поставим. Она говорит: Надька меня стесняется. Да, говорю, кого тут стесняться-то, одни убогие и сумасшедшие, и коровы еще.
НАДЯ. Но это уже слишком.
ВАЛЯ. Если рассказывать про ангелов и игуменью в норковой шубе, наш человек такого не поймет.
НАДЯ. Норковая шуба это просто одежда. Она что, должна в телогрейке ходить? Или на телеге ездить? Матушка общается с администрацией города, с гостями.
ВАЛЯ. Да пускай с кем хочет общается, какое нам до нее дело, я про мать твою говорю. Ей-то как? Чужой тетке письма пишешь, помыслы наковыриваешь, а с матерью не знаешь, о чем говорить.

Пауза.

НАДЯ. Она же не пила так сильно. Когда отчим ушел, все и началось – подруги, попойки. Дома уже просто невыносимо было. Я у однокурсницы жила какое-то время, ей бабушка квартиру оставила двухкомнатную. А к ней парень приходил, он на богословском факультете учился, классный такой чувак, с ним и поржать можно было, и пива выпить. Дашка особо не вникала, чем он занимается, да он ее и не напрягал. А мне ужасно с ним интересно было, слушала его часами. Ну и короче залипла я на все это богословие, он мне книжки приносил, в церковь отвел. Потом вдруг говорит: смотрю я на тебя, Надя, и знаешь что, - не место тебе в миру, тебе в монастырь надо, у тебя душа монахини. И как-то у меня после этих слов все срослось, все на место встало. Ни разу не пожалела потом, что я здесь.
ВАЛЯ. А мать что, как отреагировала?
НАДЯ. Ну что, орать стала.
ВАЛЯ. Ну это нормально.
НАДЯ. Ну как бы не очень.
ВАЛЯ.  В общем, приедет когда, ты давай поласковее, скучает она.
НАДЯ. Вы же меня не бросите? Подруги же типа?
ТЕТЯ АНЯ. Тусанем по полной.
НАДЯ. Ладно, я пошла. Мы завтра уезжаем в монастырь на службу, здесь дежурная останется, поменяет тебя.
ВАЛЯ. Да? А я как раз матушке написала, сейчас дам тебе (вынимает из-под подушки записку, сложенную конвертом). Передашь?
НАДЯ. Что там?
ВАЛЯ. Исповедь, ты же велела мне написать.

Надя берет у Вали записку так, будто это извещение с фронта.

НАДЯ. Может не надо?
ТЕТЯ АНЯ. Перья уже подняты, а страницы высохли. (Хадис №19)

 
13

ВАЛЯ. Ну как там, на большой земле?
НАДЯ. Да как обычно. Службу отстояли, причастились и назад.
ВАЛЯ. Матушку видала?
НАДЯ. Да.
ВАЛЯ. Поговорили?
НАДЯ. Да когда разговаривать-то, у нее гости там из Москвы, записку с грехами бросила в ящик и весь разговор.
ВАЛЯ. А мою?
НАДЯ. И твою.
ВАЛЯ. Точно дойдет?
НАДЯ. Да дойдет все, отстань ты. Тут такое, блин, у нас, я уже с ума схожу. Телка больная никак не умрет. Червей лопатой сгребаем с нее, куски мяса отваливаются. Каждое утро приходишь, думаешь ну все, наверно, сдохла, сколько можно. А она дышит, и смотрит так…
ВАЛЯ. Так и не прирезали?
НАДЯ. Матушка сказала: не надо убивать, должна типа пострадать, значит так Богу угодно.
ВАЛЯ. Ее бы так, червями обсыпать.
ТЕТЯ АНЯ. Перед Пасхой надо пострадать, кому-то одному.
НАДЯ. Да помолчи ты со своими афоризмами. Сестры уже на пределе от всего этого.
ВАЛЯ. Вы же заразу в коровнике разводите. А если все передохнут, тоже от Бога? Сколько ей месяцев?
НАДЯ. Четыре.
ВАЛЯ. Ей много не надо, кувалдой дать по голове один раз, в темечко. И животина отмучается, и вы.

Пауза. 

НАДЯ. Нам нельзя убивать.
ВАЛЯ. Теленок подохнуть не может, а вы ему молитвы поете и за ушком чешете. Сердце есть у тебя?
НАДЯ. Я не смогу. А если не получится?
ВАЛЯ. Получится. Меня Библией лупила. Если б не Анька, забила бы до смерти. Кто-то должен мозги включить на этом болоте. А то прям комбинат по производству святых.
ТЕТЯ АНЯ. Святые в житиях еще не такое делали. Афонский патерик почитай, там такая Санта-Барбара.
ВАЛЯ. А что они там делали?
ТЕТЯ АНЯ. Да стыдно сказать даже. И с мальчиками, и со скотиной. У них женщин там нет на Афоне.
ВАЛЯ. Лучше б женщин завезли.
ТЕТЯ АНЯ. Тогда вообще.
ВАЛЯ. Чем с поросятами-то.
НАДЯ. Больше не о чем говорить?
ВАЛЯ. Аннушка хочет сказать, что святые не только чудеса творили, но и всякое разное.
НАДЯ. Блин, чего вы все в одну кучу-то валите, случались падения у монахов, потом они всю жизнь каялись, оплакивали грех.
ВАЛЯ. Инфекцию, говорю, надо убрать из коровника! Вы же молоко это пьете, идиоты. И хлоркой все залить. А потом можешь оплакивать сколько влезет.
НАДЯ. Да почему я-то?
ВАЛЯ. А кто, я? Ну вези меня туда. Матери твоей я должна звонить, коровник я должна чистить. Так всю жизнь и будешь как говно в проруби.
ТЕТЯ АНЯ. Одно говно другому не равно.
 

14

Входит Надя.

ТЕТЯ АНЯ. Где пропадаешь, двенадцатый час? Барсукова нам ужин принесла. Поменяй ее, она вся мокрая.
ВАЛЯ. Надюш, плакала, что ли? Да что там у вас? Поплачь здесь, все свои. Надя!
НАДЯ. У меня с первого раза не вышло. Разревелась, стою, не знаю, что делать. Эти должны прийти с минуты на минуту. Я в подсобку бегом, водку достала, а открыть не могу, руки трясутся. А она хрипит там лежит. Я выпила из горла сколько смогла, пока не затошнило. Ну и… все, короче, получилось. А тут Ирка заходит. Зачем, говорит, тебе кувалда в коровнике? Такие дошлые, блин, до всего, как ищейки ментовские. Пошла тут же старшей сказала, она матушке позвонила. В общем, никакой мне Пасхи, сказали, не будет. Будешь сидеть тут безвылазно, пока не научишься послушанию. Потом отмывала там все одна.
ВАЛЯ. Ну Пасха-то она везде Пасха, кто у нас ее отнимет. Все правильно ты сделала, больной скот забивают. Безвылазно прям, да слушай ты их больше, носом покрутит маленько и простит, баба же не глупая тоже. Подойдешь, прощения попросишь, начальство любит, когда кланяются, это нормально. Все хорошо будет, Надюх, все забудется.
НАДЯ. Утром уйдут все в коровник, маме позвоню.
ВАЛЯ. Ну наконец-то. Позвони ей, болеет она.
НАДЯ. Она тебе сказала? А чего молчала?
ВАЛЯ. Ждала, когда у тебя ёкнет.
НАДЯ. Экспериментаторша. Чем она болеет?
ВАЛЯ. Чем-чем, понятно чем. Там серьезно все. Просила не говорить тебе, жалеет тебя.
НАДЯ. Она же приехать хотела?
ВАЛЯ. Ну это не простуда, с этим и ходят, и ездят, пока печень не развалится.
НАДЯ. Блин.
ВАЛЯ. Ее в больницу надо.

Пауза.

НАДЯ. Как же херово, Господи. Все одно к одному. Что делать-то? Валь?
ВАЛЯ. Если бы у меня были ноги и машина, я бы и не спрашивала ни у кого, что делать.
НАДЯ. Меня вообще закопают после этого.
ВАЛЯ. А если отпроситься?
НАДЯ. После сегодняшней бойни? Так и так не отпустят, скажут - для этого родственники есть.
ВАЛЯ. Решай сама.
ТЕТЯ АНЯ. Кто смел, тот на коня сел.

 

15

Входит Надя. Валя одета по-дорожному, в свитер и платок. Тумбочка, которая обычно заставлена лекарствами, пуста. Рядом с тележкой стоит сумка из дерматина, набитая вещами. На тележке поверх одеяла - сложенный плед.

ТЕТЯ АНЯ. Привет, гулёна.
НАДЯ. Это что?
ВАЛЯ. Думали не вернешься уже. Барсукова тут исплевалась говно за мной убирать неделю. А Марья Сергевна сегодня утром заходит, говорит приехала ты. Как мама?
НАДЯ. Да вроде норм. В больнице. Не пьет. Ты куда собралась?
ВАЛЯ. Уезжаю я, Надя. На твоем фургоне. Ты обещала мне, помнишь?
ТЕТЯ АНЯ. Отпустили ее.
НАДЯ. Кто сказал?
ВАЛЯ. Старшая сказала. Сказала – Надя приедет, пусть везет тебя, потом будем с ней разбираться.
НАДЯ.  Так вот просто отпустили? Ты же хотела письмо сначала брату написать.
ВАЛЯ. Если на телефон не отвечает - какое письмо. Да и когда это письмо дойдет? а я уже не могу.
ТЕТЯ АНЯ. Марья Сергевна сказала, что матушка прочитала записку и отпустила, я спрашивала. Сказала: Бог с ней, не хочет в благодати жить, пусть живет как свинья.
НАДЯ. Матушка сказала?
ВАЛЯ.  Ты давай заводи свой драндулет, пораньше надо выехать.
НАДЯ. Матушка так сказала?
ТЕТЯ АНЯ.  Я ей вещи собрала, посмотри там, вроде все.
НАДЯ. Слушай, ну это как-то вообще, че за подлянка? Почему ты все скрываешь? Почему по-тихому все? Написала исповедь она! Как будто не понятно, что это за исповедь. Я ведь могла и не отдавать записку, и хрен бы ты уехала отсюда. (тете Ане) А ты чего притухла? Сговорились? Я все прихожу рассказываю. Еду, думаю, щас расскажу им, как мы там с мамой по больницам шароебимся. Неужели нельзя было подождать?
ТЕТЯ АНЯ. Еды ей собери. И платок пуховый возьми, на, мне все равно уже не нужен.
НАДЯ. Валь! Ну чего ты молчишь?

Надя перебирает вещи в сумке.

НАДЯ. Давай ты останешься хотя бы до Пасхи. Знаешь, как красиво у нас тут, когда весна? Можно будет на улице кататься. Блин, ну не кататься, а…

Валя смотрит в окно, перебирает четки. 

ВАЛЯ. Сказали мне  “уматывай”, я и собралась.  Ехать долго, надо выезжать.
НАДЯ. Тебя там точно примут?
ВАЛЯ. А куда они денутся.
НАДЯ. Нет, ну это маразм какой-то. Что не так-то тебе здесь? Тетя Ань, ну ты хоть ей скажи.
ТЕТЯ АНЯ. Там семья у нее.
НАДЯ. Ну и семья.
ТЕТЯ АНЯ. Глупая ты девушка, Надя, как я погляжу.
ВАЛЯ. Надюх, давай без пафоса. Сказали тебе везти, садись и вези молча.

Пауза.

НАДЯ. Возьми что-нибудь на память. Хочешь гимны?
ВАЛЯ. Четки вот взяла, мне понравилось. Анна бубнит покойников, а я как под музыку: Господи помилуй, Господи помилуй. Димка дурачок у меня, а так хоть в голове у него будет, что инвалидку надо вечером поменять.
ТЕТЯ АНЯ. Мать-то как звали? А то поминаю чужих, а своих не знаю, как звать.
ВАЛЯ. Вера.
ТЕТЯ АНЯ. Хорошее имя.

Надя не торопится ехать, сидит на пороге и тупо смотрит в пол.

ТЕТЯ АНЯ. Василий Петрович заговорил. Стоит в белой рубашке, в руке яблоко, протягивает мне. Я спрашиваю: ну как ты там, Вася, прошел мытарства? А он поклонился до земли и говорит: вот как прошел.
НАДЯ. Поздравляю, хорошие новости.
ВАЛЯ. Ну давай, Аннушка. Живи долго и счастливо, Василь Петровичу привет.
ТЕТЯ АНЯ. Счастливые часов не наблюдают.

 

16

Фургон тормозит посреди единственной улицы, какие бывают в старых деревнях. Нескончаемая улица вдоль реки. Надя выкатывает тележку, оставляет ее на обочине, напротив указанного Валей дома, поправляет на Вале одежду.
ВАЛЯ. Ладно, вертайся в свою богадельню.
НАДЯ. У нас не богадельня.
ВАЛЯ. Ну как же, вы там Бога делаете.
НАДЯ. Бог делает, а мы так, как видишь, не очень получается.
ВАЛЯ. Да не ссы.
НАДЯ. Если чего, приезжай обратно.
ВАЛЯ. Матушка сказала не возьмет снова. Ты не стой тут, отъедь подальше, чтоб тебя не видно было. Давай, давай.
НАДЯ. В сумке пирожки там у тебя и чай в банке.
ВАЛЯ. Сейчас увидят, придут.
НАДЯ. Там нет никого, я стучала.
ВАЛЯ. Мне лучше знать, уходи.
Надя стоит, может быть, с полминуты.
НАДЯ. Ну все тогда (уходит к машине).
Фургон отъезжает метров на сто, какое-то время стоит, потом уезжает. Темнеет. Перед домом загорается фонарь. Валит мокрый снег. Валя достает из-под подушки бутылку Русского Стандарта, держит ее в руках, она поблескивает, как маленький станционный маячок.







_________________________________________

Об авторе:  НАТАЛЬЯ МИЛАНТЬЕВА 

Родилась в 1971 г. в Москве. Окончила Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет. Финалист драматургических конкурсов: "Любимовка", "Ремарка", "Исходное событие - XXI век", "Первая читка", "Кульминация. Современная драматургия". Пьесы "Пилорама плюс" и "Хор" имеют несколько постановок в российских театрах. Пьесы публиковались в журналах "Искусство кино", "Литерратура", сборниках "Любимовка. Пьесы", "Пьеса года - 2020", "Contemporary qweer plays by russian playrights".скачать dle 12.1